Текст книги "Лента Мебиуса"

Глава 23

Под утро, когда с улицы в комнаты потянуло прохладой, почти морозцем, все забылись сном. Поль, укрытый пледом, свернулся, как кот, и уснул в гостиной, в кресле, и сквозь неплотно притворенную дверь королю было слышно, как он посапывает.

После скоротечной близости, Самсон уснул в крепких, как медвежий капкан, объятьях Аннет. Мочка королевского уха была прихвачена зубками его юной возлюбленной.

Королю приснился странный сон. Будто он живет в каком-то маленьком деревянном доме, где-то вдали от человеческого тепла, и бесконечно долго длится желто-серая ночь, рыхлая, полупрозрачная, противная, дрожащая, похожая на несвежее куриное желе. А под домом, он это знает и даже каким-то образом видит, похоронены дорогие ему люди. Их тела мерцают фиолетовосеребристым светом. Они не лежат неподвижно, как положено покойникам, а совершают неслышные слабые движения. Но подняться, восстать, выйти оттуда они не могут, они и не пытаются сделать это, ибо понимают, что там их место.

Эти призрачные грустные люди, вернее, бесплотные тени этих людей, никогда не встречались ему в реальной жизни. Они – порождение его сновидений. Но от этого они не становятся ему менее дороги. Он видит их, мужчину и женщину, и скорбное щемящее чувство смертной тоски входит в его сердце, и он плачет обильными слезами, сострадая им и желая найти утешение вместе с ними в этом тихом, беспомощном плаче.

Он знает, что уже никогда их не встретит. Ни во сне, ни в живой жизни. Пусть они бесплотны, но они были, были, были… И такая скорбь на душе, и так страшно жаль, что они умерли, что Самсоном на мгновение овладевает нестерпимое желание присоединится к фиолетовым призракам!

Самсон проснулся. Провел рукой по лицу, мокрому от слез. Придвинулся и прижался к нежному юному телу, лежащему рядом. Стало легче…

Во все время пребывания Самсона в Париже граф Нисельсон находил возможность подробно информировать его о положении государственных дел в Асперонии.

Неспокойно было в королевстве.

Хотя, вроде бы, все идет, так сказать, своим чередом.

Министерства напряженно работают, трубы фабрик и заводов исправно отравляют атмосферу неотфильтрованными выбросами, чемпионат страны по шахматам в самом разгаре – не покладая рук трудится Генрих Берковский.

Королевский драматический театр осуществил постановку по новой пьесе Самсона под названием «Мотор любви». Лоренцо спит с принцессой. Лемке в церкви святого Игнатия темпераментно прочитал проповедь о вреде воздержания. Проповедь нашла горячий отклик во всех слоях асперонского общества.

Доктор Лаубе пьет горькую и, не стесняясь в выражениях, поносит деспотию.

Министр иностранных дел Солари в результате долгих двусторонних переговоров добился от американцев согласия на выдачу им вместо Лоренцо праха предполагаемого гражданина США, негра без имени, незадачливого (скоротечного, летучего, краткосрочного) любовника Сильваны, кремированного после четвертования лет двадцать тому назад, еще во времена правления Иеронима Неутомимого.

Американцы скрипнули зубами и согласились, выторговав себе право направить в Асперонию делегацию ученых и промышленников для ознакомления с ведением вскрышных работ в местах залегания пластов с фракциями красного золота.

В этой части доклада граф был чрезвычайно осторожен. На первый взгляд, Солари пошел на непозволительные уступки, позволив американцам засунуть свой нос туда, куда им его совать совсем не следовало.

Но Солари сообщал, что переговоры с американцами шли очень туго, они явно нацелились оттяпать у Асперонии прииски красного золота, и, похоже, они ни перед чем не остановятся. По мнению Солари, надо было тянуть время.

Члены высокой делегации прибыли утром, их встретили по-царски, и к полудню они уже все лыка не вязали. Им издали показали развалины психиатрической клиники, где копошились какие-то подозрительные личности в поисках уцелевших ампул с наркотическими веществами. Наркоманов выдали за добытчиков красного золота, а руины – за прииски, работы на которых ведутся-де открытым способом.

Удовлетворенных и разомлевших американцев повезли на роскошный обед со знаменитой асперонской водкой. И вот уже в течение целой недели делегация ученых и маскирующихся под них цэрэушников в полном составе безвылазно сидит в гостинице «Эльдорадо».

Из-за слабости кишечника американцы не могут ни на минуту покинуть своих номеров. В этой связи Нисельсон отмечает превосходную работу лаборатории, которая была создана еще при Краузе.

Самсон покачал головой. Не все так просто. Уж если американцам что-то взбредет в голову…

Что касается праха несчастного негра, то никаких его останков, само собой разумеется, не нашли. Вместо них американцам выдали плохо читаемую копию акта о чьей-то смерти, написанную на древнеасперонском языке, и гору золы, якобы оставшуюся после сожжения тела их соотечественника.

На самом деле это были останки престарелого слона из королевского парка, накануне очень кстати отдавшего душу своему зоологическому Богу и сожженного в конвертерной печи армбургского медеплавильного комбината.

Количество праха поразило американцев. По их просьбе золу спрессовали, и получился целый чемоданчик маслянистой серой массы весом килограммов десять; останки выглядели настолько убедительно и оригинально, что американцы, падкие до всего экстравагантного, на время угомонились.

Наконец-то многолетняя дружба-вражда между маркизом Урбаном и маркизом Заксом была скреплена кровью: во время попойки в ресторане пришедший в невменяемое состояние Урбан полез с кулаками на Закса и расквасил тому нос. Правда, все закончилось миром: уже через минуту министры целовались и пили на брудершафт.

До основания разрушенное здание психиатрической лечебницы решено было не восстанавливать. Во-первых, из-за высокой цены строительства, во-вторых, все специалисты, включая главврача майора Ройтмана и врача обер-лейтенанта Вински, погибли под развалинами больницы.

Таким образом, во всей Асперонии не осталось никого, кто бы мог граждан, заплутавших в фальшивых диссидентских дебрях, наставлять на путь истинный.

На взгляд графа, отказ от строительства новой «психушки» может пагубно отразиться на политической обстановке внутри страны.

По его мнению, антинародный антиасперонский элемент, вместо того чтобы исправляться с помощью психотропных средств от своих политических заблуждений, спешно пойдет шляться по городам и весям бескрайней Асперонии, смущая простых людей соблазнительными речами.

Кстати, молодая диссидентская поросль уже начала действовать.

Почувствовав свободу, представители этого пока еще стихийного движения, в среде которого немалый процент составляли лица известной национальности, – тут Нисельсон в патриотичном порыве поджимал губы, – подбадриваемые «вражьими голосами» из-за океана, совсем обнаглели и стали открыто критиковать демократический асперонский деспотизм.

«Пошаливают, ваше величество, – лицемерно вздыхал Нисельсон, – диссиденты пошаливают. На площади Победы произошел неприятный инцидент: шесть полоумных студентов в знак протеста против вашего, ваше величество, демократического режима приковали себя пластмассовыми цепями к яйцам восстановленного Аполлона.

Молокососов сутки продержали в изоляторе, и теперь студенты даже не могут вспомнить, где они были все это время… И прессе удалось зажать рот, поработали ребята из конторы Урбана, но в народе зреет сильное недовольство… Есть подозрение, что в стране существует некий подпольный центр, действиями которого управляет кто-то из ближнего окружения короля».

Самсон тяжело вздохнул. Совсем не хорошо было в Королевстве Асперонском…

…Ночь уплывала в прошлое…

Самсон бросил взгляд на Поля. Тот мирно спал в кресле в той же позе, что и уснул.

Король осторожно освободил ухо. Необычное ощущение, подумал он. Какие же, однако, острые зубки у красавицы!

Утро стучалось в окно. Солнечный зайчик брызнул по стенам и потолку.

За окном голодные пернатые неизвестного вида затеяли утреннюю перебранку.

Город просыпался… По мокрому асфальту мягко прошуршала автомашина. Металлическая калитка во дворе пропустила кого-то, кто шел очень быстро, и, небрежно закрываемая этим кем-то, издала тоскливый писк, отдаленно напоминающий мяуканье.

Самсон услышал, как в комнате, где спал Поль, кто-то повернул ручку входной двери. Король приподнялся на кровати.

Глава 24

Было слышно, как дверь в коридор отворилась. Послышались осторожные шаги, кто-то пересекал гостиную. В проеме двери король увидел встревоженную физиономию Шауница. Над головой невысокого гофмаршала, наваливаясь ему на спину, колыхалась темная фигура Нисельсона.

У короля похолодело под сердцем.

Шауниц ошеломленно поводил очами. Изумление гофмаршала достигло наивысшего предела, когда его взгляд уперся в короля.

Самсон понял, что случилось что-то невероятно важное и скверное. Но король должен оставаться королем в любой ситуации. И поэтому он заговорил… стихами:

– Ни днем, ни ночью, ни утром ранним нет покоя, – начал он бранчливо. – Как вы прервать посмели сон монарший? В опочивальне я один, лишь дева молодая со мною ложе делит… Как вы открыли дверь входную?

– Дверь была не заперта, – замахал руками гофмаршал и рухнул на колени. – Я только что с самолета, ваше величество… Едва взял билет. Ночной рейс… Я страшно утомлен…

Король жестом велел ему встать.

– Я только что с самолета, – обиженным голосом повторил Шауниц.

– Ну?..

– Переворот, – пролепетал Шауниц, – в Асперонии государственный переворот…

– Кто?..

– Ваша дочь… Принцесса Агния, ваше величество. Совсем спятила, простите… Я видел, что в последнее время она много читает. «Капитал» какого-то Маркса и еще что-то очень революционное. Беда от этого чтения! Я давно хотел вас предупредить…

– Молчи! Молчи, старый осел! Кто еще?

– Не знаю, ваше величество. Я еле ноги унес… Солари…

– Что – Солари?.. Говори!

– Кажется, он перешел на сторону…

– На сторону восставшего народа, ты это хотел сказать? Мда, старый мошенник Солари… Министры иностранных дел, они все такие…

Раздался громкий зевок, а за ним – лязг зубов. В распахнутую дверь Самсон увидел проснувшегося и потягивающегося в кресле Поля.

Поль с любопытством рассматривал комически нелепую фигуру гофмаршала Шауница, облаченного в парадный китель с золотыми галунами и роскошные брюки с лампасами.

Король тоже обратил внимание на костюмчик Шауница, неуместный в затрапезном парижском отеле.

– Да, братец, хорош же ты… Как тебя в таком виде впустили в отель?

– Я сказал, что пришел наниматься на работу. Швейцаром…

– Вот как? – король с уважением посмотрел на своего придворного. – Ты явно поумнел, мой друг… Ну, уж коли ты здесь, Шауниц, подай мне халат… И перейдемте, друзья, в другую комнату, очередной претендентке в королевы надо привести себя в порядок…

Королевский «Боинг» французские таможенные и пограничные власти традиционно не досматривали. Инкогнито короля было достаточно прозрачным, и гостям Самсона не было необходимости запасаться визами, паспортами, деньгами и страховками.

Граф Нисельсон со змеиной улыбкой на тонких губах советовал Шауницу остаться в Париже, в Армбурге-де опасно… Но гофмаршал ответил, что ему безразлично, где помирать, лишь бы быть рядом с обожаемым монархом.

Поля долго уговаривать не пришлось. Он выразил готовность «возглавить Движение Сопротивления, уйти в глубокое подполье, стать рядовым бомбистом и даже – живой мишенью». При этом он интересовался, будут ли выдавать бойцам чистый спирт.

Как ни странно, у короля было приподнятое настроение. Наконец-то он займется настоящим делом!

И Поль, любимый друг молодости, возрождался на глазах!

Король приказал Аннет собираться…

Глаза девушки сверкнули сумасшедшим огнем. Не дослушав, Аннет стремглав помчалась к себе домой, переоделась и прикатила в такси прямо к самолету.

Была минута, когда она едва не велела таксисту высадить ее на Рю Сен Жак, недалеко от здания медицинского факультета, но времени было в обрез, и пришлось проехать мимо альма-матер.

В аэропорту водитель вынес из машины небольшую спортивную сумку с вещами.

Аннет знала, если она будет вести себя благоразумно, то у нее скоро будет всё. Сейчас она сидела, откинувшись в кресле, и, держа перед собой какую-то тоненькую книжечку, делала вид, что читает.

Она пыталась унять дрожь в коленях. Наконец-то она узнает, что такое настоящие приключения! Лететь с королем-любовником на его собственном самолете черт знает куда… Это было чудо.

Она всегда верила, что ее жизнь в конце концов сложится не так, как у других людей. И потом, Самсон ей просто нравился. Несмотря на разницу в возрасте, ей в постели было с ним так хорошо, как никогда до этого… Она любила заниматься сексом с однокурсниками. Иногда, подвыпив, она вытворяла такое!..

С Самсоном всё было иначе. Она не занималась с ним сексом, она ему отдавалась. А это совсем другое! Сексом занимаются партнеры. Занятия сексом сродни массовым физкультурным упражнениям, в которые каждый из участников вкладывает известную долю чувства, приберегая большую его часть для других дел. Для еды, например. Или – для компьютерных игр.

Партнер, у которого между ног торчит всегда готовый к работе орган, и партнерша, у которой имеется устройство для приема и временного размещения этого органа в недрах своего тела, занимаются любовью так же, как в другое время занимаются чем-то другим, менее или более привлекательным: посещают лекции, ходят на студенческие вечеринки, на вернисажи, дискотеки, каток, в бассейн, ездят в горы и так далее.

Отдаваясь Самсону, она, сама того не подозревая, перенимала у мудрых одноклеточных гологамию, то есть способ полового процесса, при котором сливаются воедино целые особи. Бывали мгновения, когда Аннет теряла сознание, как бы растворяясь в сладости наслаждения. Эти мгновения были прекрасны!

Почему этого не происходило прежде, когда она бывала с другими мужчинами, она не понимала. Те, другие, были и моложе Самсона и крепче телом и имели немало иных мужских достоинств, но…

…Поль, в белом королевском костюме, со звездой на горделиво выпяченной груди, выглядел настолько солидно, что белокурая высокая стюардесса, стоявшая на верхней площадке трапа, поклонилась ему в пояс.

Поль некоторое время с важным видом созерцал геометрически ровный пробор на голове девушки, потом ласково потрепал красотку по щеке и что-то многозначительно прошептал ей на ухо.

Полю было все равно куда лететь. Хоть к черту в ад. Двигали им неиссякаемые силы инерции. Еще вчера он захлебывался грязной водой Сены, а сегодня он гость короля, пусть и с приставкой экс. А если еще и нальют… Жизнь, конечно, штука омерзительная, но сам себе он все же нравился больше живой, чем мертвый.

Пока пилоты прогревали двигатели, король провел Поля по обоим этажам огромного авиалайнера.

Когда Поль завершил обследование кабины пилотов, кухни, спальни, кабинета с небольшой библиотекой, столовой-гостиной с домашним кинотеатром, туалетной комнаты с джакузи и душем, сауны с маленьким бассейном и нескольких, похожих на железнодорожные купе, кают для сопровождающих лиц, он остановился на лестнице и, восхищенно покачав головой, произнес:

– Хороший самолетик, вместительный, удобный… Стоит, поди, не меньше Эйфелевой башни? И что, ваше бывшее величество, этот цельнометаллический бронированный бордель с крыльями летает?..

Самсон ухмыльнулся и утвердительно кивнул головой.

– Сонни, Сонни, мальчик мой, – шепотом сказал Поль, – зачем тебе все это, – он повертел рукой вокруг себя, – зачем тебе все это надо?.. Давай вернемся назад. Тебя ждут неподражаемые парижские шлюхи, а меня – вино, беседы на балконе и целые батальоны еще не оплеванных любителей ночных прогулок. Сонни, – Поль приблизил к лицу короля свои синие глаза, – Сонни, поверь, твое место в борделе, а не на троне. Господи, какой ты король?! Послушай, на борту есть выпивка?

Во время перелета Самсон с Шауницем, графом и Полем держали военный совет.

Нисельсон склонялся к тому, чтобы приземлиться либо в Нибелунгии, либо в Вагании. И уже оттуда горными перевалами пробираться в Армбург.

– Вот здорово! Это будет страшно интересно! – воскликнул Поль. – А кто будет нести носилки с королем?

– Действительно, Нисельсон, кто?.. Во мне, несмотря на привлекательную худобу, добрых двести фунтов. Значит, вашему королю придется передвигаться самостоятельно…. И ты хочешь, чтобы я, законный правитель Асперонии, как какой-нибудь бутлегер, спотыкаясь о камни, брел по горным тропам и в страхе поглядывал по сторонам, боясь напороться на пограничный патруль? Аннет, что ты читаешь? – раздраженно обратился Самсон к девушке.

Аннет подняла руку с книжкой. Король прищурился, обостряя зрение.

– «Путеводитель по королевству Асперония», – прочитал он вслух и засмеялся. – Вот граф считает, что это нам вряд ли понадобится… Скорее уж альпинистское снаряжение…

– Ваше величество, – озабоченно сказал Нисельсон, – может, вам вообще пока не стоит возвращаться в королевство? Может, переждать, пока все уляжется?

– Как же, жди, уляжется… И потом, дело сделано, мы летим.

– Можно повернуть назад…

– Дуррррак! Самолет не велосипед. И запомните все, король всегда должен быть со своим народом. Даже если у этого народа крыша поехала… Господи, что за страна такая! Стоило отвернуться, то есть отлучиться на несколько дней…

– Сонни… – начал Поль, но, увидев строгие глаза друга, прикусил язык. – Простите, ваше величество, если уж вы удостоили меня чести присутствовать на королевском совете, то позвольте высказать свое частное мнение…

У придворных на лицах появилось нейтральное выражение, похожее на среднюю стадию тупости; головы их как бы вытянулись к макушке, глаза затуманились и смотрели не мигая.

«Какой-то безродный Поль… Простолюдин, смерд будет теперь королю советы давать….» – ревниво думал граф Нисельсон, который совершил прыжок из мещан во дворяне четыре года тому назад.

«Поль… Имя неприятное, несолидное, негосударственное, какое-то слишком уж поэтическое, – думал гофмаршал, – ну-ну, посмотрим, что скажет этот алкоголик».

– Господа, прежде всего надо установить, на чьей стороне вооруженные силы и полицейские части. А также гвардия… У вас есть гвардия, ваше величество?

Король молчал, покусывая губы.

Гофмаршал проворчал:

– Гвардия-то есть, да толку от нее… Обленились, как черти… Только и знают, что водку трескать да шастать по заведениям с женской прислугой…

– Что ж в этом плохого? – возразил поэт. – Нормальные современные ребята…

– Нормальные?!. – переспросил Шауниц. – Покажите мне нормального современного человека, который не расстается с алебардой, даже когда идет, извините, в сортир!

– Шауниц! – воскликнул Нисельсон.

– Что Шауниц?! – взревел, позабывшись, гофмаршал. – Если с кого и спрашивать, так это с вас и вашей Тайной канцелярии! Это вы как начальник службы оповещения и подслушивания должны были предвидеть такое развитие событий… Где ваши доблестные соглядатаи? Силы небесные, проморгать государственный переворот!..

– А где ваши шестнадцать заместителей? Ваше величество, – произнес граф плачущим голосом, – у него только одних заместителей больше, чем у меня всех сотрудников Тайной канцелярии вместе взятых…

– Мои заместители заняты делом…

– Интересно, каким это делом могут быть заняты шестнадцать заместителей ключника?

Шауниц разинул рот, чтобы дать гневную отповедь зарвавшемуся выскочке, но вовремя одумался. Он усмехнулся и неожиданно спокойным голосом сказал:

– Я считаю, вашему величеству надо срочно возвращаться в Армбург и наводить там порядок. Асперонам сейчас нужна железная рука тирана…

– А кем ты всегда мечтал стать? – вдруг перебил его король. – Не гофмаршалом же? Что является пределом твоих мечтаний? Поделись…

Шауниц поднял брови и взглянул на бывшего короля с плохо скрытой неприязнью. Он никак не мог привыкнуть к новой манере короля резко менять тему разговора.

«Кем, кем, – думал он, – королем я хотел стать, вот кем! У меня бы не забаловали! Я бы им показал, как бунтовать!..»

– Я мечтал быть лорд-канцлером, ваше величество, – ответил гофмаршал смиренно.

– У вас, однако, губа не дура! – восхитился Нисельсон.

Самсон оглядел мечтателя с ног до головы.

– То есть, ты, Шауниц, хотел бы восседать на председательском месте в палате лордов?

– Совершенно верно, ваше величество, – тихо сказал гофмаршал. И смущенно добавил: – И помимо этого, еще и руководить Верховным судом…

– А куда прикажешь девать Ульриха? И кем бы ты руководил в этой палате лордов, если у нас и лордов-то нет? Дурья ты башка, Шауниц! Лорд-канцлер херов… Моли Бога, чтобы тебя оставили гофмаршалом при новом короле… Любому режиму нужны экономы…

– Я бы на его месте, если позволит ваше величество, – пробурчал граф, – молил бы Бога, чтобы вообще остаться в живых. «Рейтер» передает, что на площади Победы, на всех фонарных столбах…

– Началось… – глухо пробормотал гофмаршал.

– А все потому, что вы, ваше величество, пожалели выделить деньги на восстановление психиатрической клиники, – не удержался Нисельсон, – где лечили бы диссидентов и революционеров от всякой дури… Демократия не должна сводиться к вседозволенности. Тогда это уже не демократия, а анархия…

– Вы, Нисельсон, – резко сказал Шауниц, – крепки задним умом…

– Уж не думаете ли вы, Шауниц, что сумели меня обидеть? Констатация вами завидной крепости моего заднего ума прямо указывает на наличие у меня и ума переднего. А вот у вас, любезный Шауниц, нет ни того, ни другого! Это ясно как день!

– Довольно! – закричал Самсон, перекрывая гул реактивных моторов. – Это не военный совет, а черт знает что! Устроили тут балаган, понимаешь, и меня втянули! Какое-то состязание в остроумии… Как вам не стыдно? Вы же государственные чиновники… Продолжай, Поль.

– У вас есть связь с кем-то из надежных людей в Армбурге? Или, может, где-нибудь в провинции?

– Ни черта у нас нет, Поль, – с горечью сказал король. – Жили одним днем, как в сказочном королевстве…

– Нашу страну не переделать, – сказал граф и посмотрел на Самсона, – хоть сто королей смени. Простите, ваше величество…

Король махнул рукой.

– Ты прав, Нисельсон. К сожалению. Я во время своих официальных визитов поездил по разным европейским странам, бывал я в гостях и у богатых фермеров, и у простых крестьян… Хорошо живут, черти! И уже давно хорошо живут. Я тогда подумал, а когда же наш асперонский крестьянин будет жить по-человечески? Братья Берковские подсказали, нужно в экономику сельского хозяйства вкладывать большие деньги. Открою тебе секрет, деньги – после того как были национализированы прииски красного золота – у меня были. Скажи, Нисельсон, сколько было израсходовано средств на то, чтобы каждому асперонскому крестьянину построить современный ватер-клозет?

– Шесть миллиардов асперонских франков, ваше величество.

– Вот видишь, Поль! Шесть миллиардов! И что мы имеет в результате? А ни хрена! Шесть миллиардов испарились, будто их никогда и не было, а крестьянин, как срал, простите, господа, как испражнялся в выгребную яму, так и… срёт! еще раз простите! – в выгребную яму. Я не виню мерзавцев Берковских, чиновник без воровства не может, но даже если бы все эти огромные деньги действительно ушли по назначению, я совершенно не уверен, что наш родной асперонский крестьянин, увидев всю эту стерильную фаянсовую красоту, не разломал бы новомодные кафельные туалеты, как нечто противоречащее его дремучим представлениям о том, в каких нечеловеческих условиях должно происходить таинство отправления естественных потребностей. Природа сельского асперона такова, что он просто не может не срать по-дедовски. Он непременно должен «орлом» зависать над грязной дырой и носом втягивать привычные запахи фекалий. Его не изменить, нашего родного засранного крестьянина. Уж поверь мне, я-то знаю! Ему нравится срать таким варварским способом! Будь проклята страна, где живет крестьянин, срущий, как обезьяна! Как я мог столько лет оставаться в этой стране марионеточным королем и делать вид, что все прекрасно в этом мире?

Поль вертелся как на иголках.

– Я правильно вас понял, ваше величество, вы начали подъем сельского хозяйства в стране с новаторского решения о постройке для деревенщины современных туалетов? – спросил он.

Самсон не ответил и отвернулся.

Вот тебе и военный совет, подумал он. Военный совет, который уперся в физиологию, гигиену и санитарию.

Повисло молчание. Положение попытался – по-своему мудро – исправить Шауниц.

– А пролетариат-то наш, пролетариат! Ах, как пьет наш пролетариат!!! – запричитал он и театрально схватился за голову.

– Как пьет! Знали бы вы, мсье Голицын, как пьет наш славный, наш передовой рабочий класс! За ним даже техническая и творческая интеллигенция, несмотря на все ее старания и упорство, угнаться не может…

Граф Нисельсон поманил пальцем Поля и вместе с ним вышел из кабинета:

– Мсье Голицын, не все в Асперонии так уж безнадежно. Его величество скромничает. И потом короля огорчили все эти сообщения о перевороте. Далеко не все деньги были растрачены столь безрассудно и глупо. В стране успешно идет экономическая реформа. Она затрагивает практически все стороны жизнедеятельности асперонского общества. И если бы не этот идиотский переворот…

Смутно было на душе Самсона. Нарушался, он это чувствовал, некий график, предначертанный Судьбой. Всё шло вкривь и вкось. И главное – он не знал, кто виновник нарушений…

«Будь, что будет!» – сказал сам себе Самсон и подтвердил свое решение держать путь в столицу родной Асперонии.

Пришло время на деле продемонстрировать, что я собой представляю, думал Самсон.

Бортовая радиостанция приняла сообщение агентства «Рейтер»: «Власть в Асперонии осуществляет Временный революционный комитет. В Армбурге, столице королевства, гремят взрывы…»

Когда несколько недель назад Самсон летел из Армбурга в Париж, он, глядя сквозь стекло иллюминатора на земную твердь, медленно проплывающую под брюхом самолета, подумал о том, как смешны люди, эти насквозь земные существа, с их мизерными переживаниями, если уже с высоты каких-то десяти километров город, в котором живут многие тысячи двуногих, связанных между собой кто любовью, кто ненавистью, представляется праздному взору авиапассажира малозначительным объектом, размером не больше шахматной доски.

Как малы смехотворные переживания людишек в сравнении с огромным миром, в котором они лишь не видимые глазом соринки!

Тогда эта мудрая мысль наполнила его душу неожиданным ощущением покоя, легкости, независимости, беспечности и свободы. Вспомнилась пьяная парижская ночь с откровениями, которые пришли ему в голову после непродолжительного, но весьма плодотворного лежания в удобном ложе, наполненном дерьмом и помоями.

Ночь, колыхавшаяся под ним бездонным черным океаном с мерцающими звездами-мирами, ночь, принесшая ему озарение, которое по силе воздействия на нежную человеческую голову можно было сопоставить с грохотом батареи береговой артиллерии, если бы она из всех орудий вдруг залпом выпалила над самым ухом.

Но сейчас, на пути из Парижа в Армбург, Самсон думал иначе. И легкости в его душе не было и в помине.

* * *

Королевский «Боинг» приземлился в столичном аэропорту «Виктория».

Больше всего Самсона поразило то, что улицы столицы Асперонии были на диво пустынны и повсюду царила прямо-таки аптекарская чистота.

Прежде таким вымытым, прибранным и чистым город бывал только перед каким-нибудь важным праздником, когда на помощь муниципальным службам отряжались группы государственных преступников из федеральной тюрьмы, которым за прилежание в работе скашивали срок аж до половины. Чистота была необыкновенная, и Самсон подумал, что на этот раз преступникам, судя по всему, вообще было обещано досрочное освобождение.

…Все это пришло в голову бывшего короля уже в полицейской машине, из которой он озирал мелькавшие за зарешеченным окном знакомые улицы, переулки и площади.

«Не придется ли мне, вооружившись метлой, таким же способом добывать себе свободу, – усмехнулся Самсон, – если меня не вздернут раньше…»

Арестовывал короля и сопровождавших его лиц полковник Шинкль с двумя десятками спецназовцев, вооруженных автоматами «узи».

Арест был произведен красиво, деликатно, по-европейски аккуратно.

Граф Нисельсон, правда, завопил: «Измена! Гвардейцы короля, ко мне!»

Шинкль отдал честь королю и сообщил, что в соответствии с манифестом Временного революционного совета король Самсон низложен и он, Шинкль, обязан во исполнение вышеупомянутого манифеста как министр Временного правительства препроводить бывшего короля Самсона в тюрьму, где бывший король Асперонии Самсон… тут Шинкль совершенно запутался:

– Ваше величество! – произнес он еле слышно. – Я здесь ни при чем…

Самсон раскрыл было рот, чтобы потребовать, указать, воззвать, повелеть… Но несколько пар сильных рук оторвали его от земли и бережно понесли к полицейскому автобусу.

Остальных арестованных – Самсон оглянулся, ища среди них Поля и Аннет, – под конвоем повели к другой полицейской машине.

Не увидел Самсон почему-то только своего верного гофмаршала…