Текст книги "Лента Мебиуса"

На некотором расстоянии от стены он увидел молодого человека, который сидел на порыжелой земле, ошалело крутил головой и еле слышно стонал. Глаза парня были безумны. Это был Эдолфи Маркус, не пришедший в себя после пьянства и наркотиков и почти полностью оглохший после взрыва.

По склону, вверх, быстрым шагом двигалась группа людей, в которой выделялась фигура высокого худощавого человека в белом костюме с орденом в виде шестиконечной звезды на лацкане.

Человек изящно помахивал древком, к которому было прикреплено полотнище апельсинового цвета со следами засохшей грязи.

– Ваше величество! Бастилия вновь в наших руках! – весело крикнул человек. – Вы свободны!

Это был Поль. Как всегда, не может без эффектов. Самсон, щуря глаза, разглядывал друга.

Глава 32

Поль и десяток опять перешедших на сторону короля гвардейцев окружили Самсона.

Тем временем несколько неизвестно откуда взявшихся коренастых, крепких мужчин в штатском поставили Эдолфи Маркуса на ноги. Но идти героический марксист не мог, ноги у него заплетались, поскольку все силы были отданы революции. Тогда здоровяки подхватили Маркуса под руки и отнесли вниз по склону, к машинам, стоявшим по обочинам шоссе.

– Кажется, все возвращается на круги своя? – произнес Голицын и вопросительно посмотрел на Самсона.

Самсон положил руку Полю на плечо.

– Очень красив! – сказал король, с удовольствием разглядывая друга. – Но где ты болтался все это время? Ты знаешь, меня тут едва не укокошили…

– Я мастерил контрреволюционное знамя, – с достоинством ответил Поль и показал на древко с оранжевой тряпицей, – и боролся за свою жизнь.

– Ну а вы?.. – обратился король к своим гвардейцам. – По слухам, вы недурно повеселились, пока я отсутствовал?

Гвардейцы загалдели:

– Ваше величество! Черт попутал!

– Кто же знал, что вы вернетесь так скоро, ваше величество?..

– Мы и разгуляться-то толком не успели…

– Это все Шауниц! Обещал горы золотые! Вы ж понимаете, разве тут удержишься?..

Король махнул рукой, велел им спускаться к дороге и ждать там. Король и Поль присели на траву.

– Давай, вываливай свой… – начал Самсон и вдруг его, что называется, скрючило.

Лицо короля жалко сморщилось, нижнюю челюсть свела судорога, и он… заплакал.

Поль, прищурившись, покусывал травинку и молча смотрел вдаль.

– Пусть это будет жестоко, но я все же скажу, – произнес он спокойно. – Каждая страна имеет такого короля, какого заслуживает… Возьми платок…

– Я совершенно не стыжусь своих слез, – сказал Самсон через несколько минут. – Ты знаешь, когда я плакал в последний раз?

– Знаю, мне Аннет рассказала…

Самсон укоризненно посмотрел на Поля.

Когда Самсон немного успокоился, Поль поведал ему, что он делал после того, как их разлучили в аэропорту имени королевы Виктории.

Тогда, прямо у трапа самолета, Поля, Нисельсона и Аннет отделили от охранников короля и посадили в спецмашину.

Они не могли понять, куда их везут, потому что окна были зашторены плотными занавесками:

– Ну, думаю, все, конец. И, ты знаешь, мне, еще накануне всерьез помышлявшему о смерти, вдруг совершенно расхотелось помирать.

– Когда я стоял у этой чертовой стены, я думал примерно о том же… – сказал Самсон.

– Какой стены?! Тебя что, хотели расстрелять?! Расскажи, мне страшно интересно!

– Тебе интересно знать, как расстреливали твоего друга?!

– А что тут особенного? Тебя же не расстреляли… И потом, я же все-таки писатель, и мне любопытно знать, что испытывает человек, когда в него целятся борцы за народное счастье.

– Что, что… Повторяю, мне с такой страшной силой захотелось еще пожить…

– Значит, ты поэтому плакал? Ах, прости, прости! Да, пережить такое… я тебя понимаю… Действительно, когда на свежую голову думаешь о собственной смерти, становится не по себе. И еще, когда ты из-за своей собственной дури решаешь лишить себя жизни – это одно, а вот когда какой-то недоносок присваивает себе право решать это сугубо интимное дело за тебя – это совсем другое. Согласен?

– Тебе надо выпить. Трезвый ты несносен!

– Отличная мысль! Там, – Поль рукой показал в сторону тюрьмы, – там наливают?

– Как Аннет?

– Слава Богу, с ней все в порядке. И с графом – тоже. А вот твой Шауниц оказался настоящей бестией… Он предал тебя…

Самсон засмеялся деревянным смехом. Поль спросил:

– Так ты не удивлен?!

– Я был бы удивлен, если бы он поступил иначе…

Дорого же дался Самсону его смех! Чего-чего, но только не измены ждал он от старого слуги. Как он отныне будет обходиться без утренних докладов смешного толстяка?

Ведь эти доклады – драгоценная часть жизни, это разлитая во времени традиция, которая успокаивает сильнее, чем литры валериановых капель. Но на то он и король, чтобы уметь скрывать свои чувства. Даже от друга. И он сказал:

– Чего он только от меня ни натерпелся! Несчастный старик… Предать такого изверга, как я, было для него просто удовольствием. Ну, рассказывай, как тебе удалось выпутаться из всей той истории?

– Сначала о том, как я угодил прямо в лапы к министру внутренних дел. Вот это, доложу я тебе, экземпляр! Настоящая горилла в генеральской форме! Орденов!.. Вот послушай. Привели меня к нему в кабинет и оставили с глазу на глаз. Он довольно долго рассматривал меня. Потом важно выкатил грудь и торжественно представился. Я, говорит, министр Шинкль. Сказал и замер. Только искоса на меня посматривает и костяшками пальцев по золотому портсигару постукивает. Я подумал, может, он ждет рукоплесканий? Не дождавшись, министр сварливо пробурчал:

– «Вы, конечно, еврей?»

Я разинул рот. Начало несколько необычное, не правда ли?

– «С какой это стати?» – отвечаю.

– «А фамилия у вас русская – Голицын. А все русские – евреи, это все знают… Я когда в Америке был, мне рассказывали, что больше всего русских на Брайтон-бич, их там как собак нерезаных. И все эти русские на Брайтон-бич сплошь евреи».

– «Не знаю, – говорю, – в Америке не был. Не довелось. Может быть, там, и вправду, на Брайтон-бич, все тамошние русские являются евреями. Но лично я – не еврей. Я бельгиец».

– «Вы уверены?»

– «Что – уверен?»

– «Ну, что вы не еврей? А то, бывает, говорит, не еврей, а на самом деле…»

– «Похоже, – говорю, – они вам крепко насолили».

– «Кто?»

– «Да евреи же…»

– «Какие евреи?..»

– «Откуда я-то знаю, какие?!»

– «Что вы мне голову морочите?»

– «Ну вы же сами начали про евреев…»

– «Кто?! Я?!» У генерала и так-то глаза были навыкате, а тут он их так вытаращил, что, казалось, еще немного, и они у него выкатятся из глазниц и пойдут прыгать по кабинету.

Я понял, что имею дело с сумасшедшим. Или со страшным пройдохой. А он тем временем достает из ящика стола револьвер и кладет его перед собой. Минут пять смотрит на меня.

Причем смотрит чрезвычайно строго. Вот, думаю, не сознаюсь, возьмет да и шлепнет.

Потом генерал головой как-то странно мотнул и опять:

– «Так вы еврей?»

– Ты знаешь, его упорству можно было позавидовать. Но и я решил не уступать. Если бы я сказал, что я еврей, то это было вроде как предательство по отношению к предкам. И хотя мне на них, по большому счету, всегда было наплевать, тем не менее, у меня что-то внутри поднялось. Вроде патриотического сухостоя… Если уж какой-то засранный астроном упирался и твердил, что земля все-таки вертится, то почему я, Поль Голицын-Бертье на простой вопрос о национальной принадлежности должен признаваться, что родился под звездой Давида или под какой-то там еще… Я ничего не имею против евреев, у меня всегда было навалом друзей евреев, но здесь, что называется, нашла коса на камень. Пусть, думаю, расстреляет, но буду стоять на смерть.

– «Нет, не еврей, – говорю, – но если бы был евреем, то признался бы. Даже в гестапо…»

– «Слава тебе господи! А ваша девушка? Аннет, кажется? Она что, тоже не еврейка? Признайтесь, облегчите душу!»

– «А это важно?»

– «Что важно?..»

– «Национальность?»

– «Да, в общем-то, нет… – отвечает он нехотя, – хотя мне все уши прожужжали про мировой еврейский заговор…»

– «Кто, – спрашиваю, – прожужжал?»

– «Да есть тут такие. Двое. То есть два еврея. Братья Берковские. Они и прожужжали… Говорят, что если революция вдруг ни с того ни с сего начинается или еще что-то в этом роде, ищи еврея. То есть, значит, без евреев, не обошлось…

– «И вы?..»

– «А что я? Чем я лучше других? Тоже ищу еврея…»

– «Нашли?..»

– «Пока нет, надеюсь, с вашей помощью…»

– «А они сами-то кто, эти Берковские?»

– «Они-то? Я ж говорю, евреи…»

– «Ничего не понимаю…»

– «Думаете, я понимаю? Кстати, во время задержания при вас не оказалось никаких документов».

– «Купался я недавно в Сене… Они у меня и намокли, а теперь сохнут».

– «Вы что, в одежде купались?»

– «А как же иначе?! Октябрь ведь, холодно…»

– «Ну, конечно же, как это я не сообразил… А где они сохнут, документики-то ваши?»

– «А в Париже», – говорю.

Тут он очень огорчился.

– «Как же вы, господин Голицын, решились отправиться в столь дальнюю дорогу без паспорта? Нехорошо…»

– «Я и сам знаю, что нехорошо, Но король, – говорю, – велел. Разве с ним поспоришь?»

– «Ну, тогда, – вздохнул он с облегчением, – тогда совсем другое дело. Раз сам король… И все-таки, девушка еврейка?».

– «Сомневаюсь… Просто она сегодня плохо выглядит. Отпустили бы вы нас, господин генерал, а? Я ведь друг короля. Да и Аннет…»

– «А орден, – он привстал, перегнулся через стол и кончиками пальцев коснулся ордена на моей груди, – орден-то почему чужой нацепили?» И здесь я, признаюсь, пережал. Ты уж меня прости, Сонни. Я ему сказал:

– «Это король наградил меня за заслуги… – и опять за свое, – отпустили бы вы нас, господин министр?»

Генерал странно так на меня посмотрел и говорит:

– «Велики же, должно быть, ваши заслуги, если его величество наградил вас орденом, которым награждают только членов королевской семьи».

– «Да, – отвечаю, – должно быть, велики». Не думаю, что он мне поверил, но больше к этому вопросу генерал не возвращался. Потом генерал…

Король задумался. Когда это Шинкль успел пролезть в генералы? Действительно, ни на минуту нельзя Асперонию оставить без присмотра!

– Потом генерал, – продолжал Поль, – как бы размышляя вслух, сказал: – «Ну, вы, я вижу, человек честный, и вины за вами никакой я не усматриваю… А коли так, почему бы мне вас и не отпустить? У меня такой порядок, если выясняется, что человек чист перед законом, его тотчас же освобождают из-под стражи».

Я встал и рассыпался в благодарностях. Министр тоже встал и, пожимая мне руку, сказал:

– «И передайте королю, чтобы он на меня зла не держал. Работа у меня такая. Я солдат. Скажут, арестовать хлебопека, арестую хлебопека, скажут – короля, арестую короля».

Генерал помолчал. А потом как брякнет.

– «и еще передайте королю, я точно установил, что во главе заговора стоят его дочь и гофмаршал Шауниц. Такие вот дела…»

Самсона передернуло.

– Так и сказал? Ну и фрукт!

– У меня сложилось впечатление, что он далеко не так глуп, как мне поначалу показалось. Слово свое он сдержал, нас с Аннет сразу освободили, а мне он дал несколько своих головорезов, распорядился выделить транспорт и посоветовал срочно отправляться в федеральную тюрьму, где безвинно томится в неволе наш любимый монарх.

Все это время у Самсона было странное ощущение, что он спит и никак не может проснуться.

– А где сейчас Аннет?

– Наверняка, во дворце. Ее освободили на моих глазах. Она так сверкала глазами! Ах, какая замечательная девушка! Сделай ее королевой, Сонни!

– А что прикажешь делать с Лидией, моей женой, законной асперонской королевой? Задушить портьерой, укокошить канделябром, зарезать маникюрными ножницами? Сжечь на костре? Повесить? Отравить крысиным ядом?

– Вон у тебя сколько готовых предложений! Видно, ты не раз…

– На то мы и короли, чтобы думать обо всем… – сказал Самсон очень серьезно. – Значит, ты предлагаешь умертвить королеву?

Поль чуть не поперхнулся.

– Боже упаси! Ты же не Иван Грозный и не Генрих Восьмой… Зачем убивать? Неужели не существует мирного решения?.. Можно отправить ее…

– К праотцам? На эшафот?

– Как же ты, однако, кровожаден! Я хотел сказать, можно отправить ее в отставку.

– Лезешь, ни черта не соображая, в королевские дела, а того не знаешь, что королева и в отставке остается королевой…

– А если ее понизить до должности фаворитки?

– Ты что, с ума сошел? Кому она нужна в роли фаворитки?

– Королева уродлива?

– Хуже… Она стара. В фаворитки идут те, кто помоложе, уж я-то знаю, такова традиция, без этого, брат, никуда…

– Что же ты будешь делать?

Самсон в задумчивости почесал подбородок.

– Ты себе представить не можешь, насколько это серьезная проблема…

– Ты же король! Издай закон о многоженстве!

Самсон в ответ хмыкнул.

Беседуя таким милым образом, друзья спустились по склону к дороге, где их ждал королевский лимузин.

Самсон поднял брови. Машина – это хороший знак. Снова Шинкль?..

В просторном салоне королевского «роллс-ройса» расчувствовавшийся от собственного героизма Поль сказал:

– Я все никак не найду времени сказать, что я очень благодарен тебе, Самсон.

– За что? За то, что ты из-за моей глупой самонадеянности очутился в тюрьме?

Поль открыл окно. Ветер развевал его светло-русые кудри.

– Банально, но мне вдруг понравилось… жить!

Самсон заметил, что от Поля пахнет спиртным. Когда успел?.. Словно угадав мысли Самсона, Поль сказал:

– Твои аспероны очень милые люди. У парижан такого радушия не встретишь. Алебардщики по дороге угостили необычайно вкусным вином. В жизни не пробовал такой прелести! Не остаться ли мне по этой причине в Асперонии, как ты думаешь? А что? Ты по блату устроишь мне гражданство, вернее, подданство, ты как друг просто обязан это сделать! У меня ведь нет никаких документов. Я даже не знаю, где они могут быть… В последний раз я свой паспорт видел лет двадцать назад… Нужны же мне хоть какие-то документы! Король ты или не король, черт бы тебя побрал! Дай команду выдать мне паспорт. На любое имя, мне безразлично на какое… Думаю, тебя послушают. Пойми, без паспорта я чувствую себя неполноценным, этаким космополитом поневоле… И потом, это будет в демографических интересах государства, которым ты так бездарно руководишь, – ведь одним аспероном станет больше.

– Зачем я извлекал тебя из Сены? Чтобы ты опять взялся за старое?

– Мы, ваше величество, с вами очень похожи. Оба любим выпить. Но отличаемся разными подходами к выпивке. Угодив в тюрьму и испытывав по этой причине впервые за долгие годы вполне понятные муки вынужденного – слава Богу, что лишь трехчасового – воздержания, я окончательно понял, что без спиртного жизнь для меня не может представлять никакого интереса… Я пил, пью и буду пить. Это стиль жизни. Ты же пьешь от случая к случаю. Ты пьешь бессистемно и деидеологично. И это меня страшно огорчает. Со своими неограниченными возможностями ты бы мог пить с утра до вечера и предаваться всяческим романтическим мечтам. Как это прекрасно! А ты вместо этого тратишь время на всякую ерунду вроде так называемых государственных дел. Такие вот соображения, ваше величество…

Несколько дней спустя Поль улетел в Париж. Он увозил с собой подарки короля: белый костюм, орден Святого Лоренцо и ящик пятидесятиградусной асперонской водки.

Теперь Самсон за Поля не переживал… Он был уверен, если Поль и сопьется, то произойдет это очень и очень не скоро. А если и сопьется в ближайшее время, то это будет в русле идеологических установок, заложенных в него свыше. И тут уж ничего с этим не поделать…

Накануне отъезда Поль попросил показать ему армбургские достопримечательности. Самсон легко согласился и не нашел ничего лучше, как повести его на кладбище, где хоронили исключительно членов королевской семьи.

Сам король оказался на семейном кладбище впервые. Его никогда не тянуло к умершим родственникам.

Друзья долго молча бродили меж царственных могил.

Стоял погожий, тихий, нежаркий день. Славный такой день, приятный. Как раз для посещения кладбищ, отметил про себя Самсон.

Хорошо было ступать по дорожкам, выложенным темно-красным камнем. Сухие мелкие листья шуршали под ногами.

В голове покойно плавали мысли о том, что сам ты в качестве покойника окажешься на кладбище все же не скоро, по крайней мере, не сегодня и не завтра.

Поль был потрясен роскошью усыпальниц, склепов и гробниц.

Когда они увидели грандиозное изваяние, надгробный памятник Людвигу, воздвигнутый тому вскоре после его трагической кончины, то, пораженные, замерли, на короткое время тоже превратившись в изваяния.

Двухметровый металлический атлет, брат короля, стоял в позе футболиста, изготовившегося пробить пенальти. На солнце скульптура сверкала так, словно была отлита из золота.

– Очень жизненно, очень… – наконец отметил Поль и еще раз пристально посмотрел на статую. – Кажется, еще мгновение, и он ударит по мячу. Или лягнет кого-нибудь…

– Вот-вот… – пробормотал Самсон и недовольно крякнул.

Памятник королю не понравился.

– Святые угодники, каких же это все денег стоило! – ахал Голицын.

– Видишь ли, милый дружок, короли Асперонии всегда экономили на мирском, – Самсон благочестиво сложил руки на животе, – они жалели деньги на подлинные произведения искусства: на покупку древнегреческих скульптур и приобретение шедевров знаменитым живописцев. Они покупали что подешевле, только чтобы заполнить помещения королевского дворца. Поэтому там столько всякого барахла… Зато смерть, как видишь, они обставляли любовно, не считаясь с любыми тратами. Над чем, кстати, стоит призадуматься каждому…

За могилой Людвига раскинулась обширная поляна, сплошь покрытая ковром из незабудок.

– Так вот где будут лежать косточки ныне здравствующего тирана!

– брякнул бестактный Поль. – Какие же вы, короли, предусмотрительные счастливцы! Какое, должно быть, это счастье, – он с восхищением и завистью посмотрел на друга, – еще при жизни знать, в каком месте после смерти тебя будет жрать червь! Мы, простые смертные, таким знанием обделены. Где, спрашивается, справедливость?.. – Поль с трудом удержался, чтобы не сплюнуть.

Перед уходом Самсон нарвал на поляне букетик незабудок, но, поколебавшись, возлагать цветы к ногам бронзового брата-футболиста воздержался, посчитав этот жест мелодраматичным и неискренним.

Он долго нес цветы в руках и изредка подносил их к лицу. И тогда легкая дрожь пробегала по его телу. Незабудки пахли разогретым на солнце медом и парным молоком…

У кладбищенских ворот он выбросил цветы в урну.

Глава 33

После отъезда Поля, Самсон решил воплотить в жизнь свою главную юношескую мечту.

Через Нисельсона, который один только и знал о намерении короля, Самсон велел передать да Влатти, что будет ждать того во вторник в семь утра на Большой Нибелунгской дороге, в месте ее пересечения с Военно-Асперонским трактом.

Королю был нужен попутчик и умный собеседник. Сначала он думал взять с собой Лаубе, но тот воспротивился, папа не был склонен к перемене мест, а да Влатти, как помнил король, некогда изъявлял готовность в любой момент отправиться куда угодно, лишь бы при нем были кифара и лук со стрелами.

Ранним утром король Самсон, переодевшись в лохмотья, вооружившись посохом и котомкой, в которой лежала краюха хлеба, покинул дворец. Его сопровождала чрезвычайно озабоченная Аннет, тоже одетая по-походному: на ней был синий джинсовый костюм, а за плечами – рюкзак, в котором лежал путеводитель по Асперонии.

Самсон сказал, что в дороге им ничего не понадобится, поскольку питаться им придется подаянием, а воду пить из луж и ручьев. На случай нападения разбойников у короля имелся кривой пиратский нож.

Он ждал, что, услышав это, девушка преисполнится энтузиазмом.

На расстоянии ста метров позади них крался начальник Тайной канцелярии граф Нисельсон. Граф, как мы знаем, был верен королю, и поэтому не мог оставить своего патрона без присмотра.

Нисельсон ради короля был готов на всё.

Но ничего экстраординарного не понадобилось.

Уже к вечеру уставший и проголодавшийся король был снова во дворце. Вместе с ним вернулась и Аннет. Оба были с ног до головы покрыты слабым налетом копоти.

Да Влатти по какой-то причине на встречу с королем не явился. То ли просьба короля до него не дошла, то ли переусердствовал писатель с питьем, не знаем.

…Когда король и Аннет ровно в семь утра оказались на означенном перекрестке, солнце только-только взошло над вершинами далеких синих гор, за которыми начиналась другая страна. И другая, как думалось Самсону, жизнь…

Аннет присела на покрытый мхом бугорок. Было прохладно, но солнце уже начинало припекать голову.

Аннет очень привязалась к стареющему королю. Сорбонна, подружки и приятели остались где-то за вышеозначенными синими горами. Всё, что было связано с прошлой жизнью, казалось таким далеким, словно происходило сто лет назад.

Она посмотрела на своего царственного любовника. В рваном плаще, с дурацкой котомкой за плечами, в грязных сапожищах он выглядел весьма непрезентабельно. Сильно поседевшие за последние месяцы волосы выбивались из-под широкополой шляпы.

На сухом лице – немигающие пустые глаза. Она вдруг поняла, что ближе и дороже этого человека у нее нет никого на свете.

Вероятно, и он что-то почувствовал. Потому что взглянул в глаза Аннет с такой пронзительной тоской, что у нее защемило сердце.

Ей захотелось прижаться к нему и заплакать…

Самсону уже давно было ясно, что Поль не ошибся с долгосрочными прогнозами, когда говорил, то ли в шутку, то ли всерьез, что Самсона и Аннет ждет долгая совместная жизнь. И еще, Самсон хотел иметь детей от любимой женщины…

«Что останется мне?» – думал король. Роль главы добропорядочного семейства…

Добропорядочного?.. А что делать с королевой?

Господи, как все это решить?!

Человек, рожденный пустоцветом, так сказать – экземпляром второго сорта, останется пустоцветом, независимо от того, родился он в королевской опочивальне или в хлеву. И сколько ни меняй местожительство, второсортность последует с тобой не только на край света, но и дальше – за роковую черту…

А что если и его рождение – ошибка Вседержителя?

Очень странное было сегодня настроение у короля.

– Мог бы вообще не рождаться, – подумал он вслух и закряхтел.

Король сидел на пне, напротив Аннет, курил сигару и пепел стряхивал себе под ноги.

– Вполне мог бы не рождаться, – повторил он убежденно.

– Что, что ты сказал?

– Не твое дело, деточка… – Самсон недовольно посмотрел на Аннет. – Неужели ты проигнорируешь предложение своего повелителя и рванешь на вокзал?

– Разве в Асперонии есть железная дорога?

– Обижаешь. Конечно, есть. Только она кольцевая. Бесконечная. В форме гигантской восьмерки. Словом, почти по Мёбиусу…

– А кто он такой, этот Мёбиус?

– Господи, чему вас учат в вашей долбаной Сорбонне! В мои годы все было иначе… Ну, как тебе объяснить? Даже не знаю… Если ты сейчас сядешь в поезд, то через двадцать четыре часа сойдешь на той же станции. Поезд привезет тебя обратно, только с другой стороны. И хорошо, если он приедет не вверх колесами… Так что лучше вообще никуда не ездить, а дождаться поезда, сидя на лавке и листая газету. Понятно?

– У тебя такой тон, что я жду, ты вот-вот произнесешь банальность.

– Я произнесу ее…

– Не стоит…

– Я произнесу ее. Вернее, я произнес бы ее, если бы у меня, – у Самсона вдруг загорелись глаза, – если бы у меня ни возникла одна весьма забавная идея. Ты веришь мне?

– Да! – крикнула Аннет, и ее чистый голос, заглушив пенье птиц и стрекот цикад в кустарнике, понесся в сторону синеющих гор.

– Тогда мы сегодня же попробуем проделать фокус с лентой Мёбиуса! Я шучу, не бойся, просто мы немного прокатимся на паровозе…

* * *

Когда старый, седой машинист увидел перед собой решительную фигуру короля в странном, совсем не королевском, облачении, то его едва не хватил удар.

Самсон положил руку на плечо старика, приблизил губы к его прыгающему уху и что-то сердито сказал.

Машинист в ужасе отпрянул в сторону.

– Режьте на части, ваше величество, но я не могу этого сделать. Это было бы самоубийством! А разве я похож на самоубийцу?

Король повернулся к своей возлюбленной. Тыча пальцем в жирную грудь железнодорожника, он спросил девушку:

– Он похож на самоубийцу?

Аннет оглядела старика с ног до головы.

– По-моему, более, чем кто-либо…

Машинист залязгал золотыми коронками.

– Там же завал, ваше величество! Тоннель не использовался с середины прошлого века. Рельсы проржавели, и в соответствии с инструкцией от…

– Ты что, старый дурень, лекцию мне вздумал читать?! Плевать! Я приказываю! Я повелеваю, наконец!

– Я не могу! В поезде люди!

– К черту людей! Они же все равно катаются по кругу! Тоже еще мне, машинист называется! Отцепишь паровоз от вагонов! Вперед, сухопутный подручный Харона! К вечеру мы должны быть по ту сторону…

Аннет смотрела на Самсона восторженными глазами. Она прижалась к нему и сказала:

– Я тебя обожаю!

На изрядном расстоянии от короля стоял граф Нисельсон. Он с обреченным видом наблюдал за действиями своего повелителя.

Ему уже все стало ясно.

Остановить бы короля…

– Бессмысленно… – с сожалением и завистью ответил сам себе граф. – Я его знаю. Теперь его остановит только…

Граф закрыл глаза и договорил запрещенное последним королевским эдиктом слово.

Черное чудовище с грохотом летело над землей Асперонии. Из трубы локомотива мощными толчками, искрясь на ветру, столбами фиолетового дыма вылетали натужные выдохи паровозной топки.

Казалось, гремит разбушевавшаяся Этна, поставленная на колеса.

Все ближе и ближе были синие горы. В одной из них, колоссальной гранитной скале без названия, больше ста лет назад был пробит пятикилометровый тоннель, который соединил две дружественные страны.

Много лет страны торговали. Асперония доставляла соседям дары моря и песок для стекольной промышленности, а ввозила зеркала, шерсть и продукты питания. Потом, как всегда, началась очередная война, и дружбе, торговле и благоденствию наступил конец.

Через несколько месяцев война завершилась, был заключен мирный договор, в соответствии с которым страны прекратили всякие сношения. Въезд в тоннель был завален деревянными ящиками, досками, старыми садовыми лестницами и прочим хламом, подъездные пути поглотил всесильный бурьян, и спустя несколько лет тоннель уже невозможно было найти среди непроходимого кустарника и густой и высокой травы.

– Надо бы остановиться! – кричал обезумевший от страха машинист. – Хотя бы разобрать завал…

– И так прорвемся! Как твое имя, о, бесстрашный трамвайный кондуктор?

– Я не кондуктор! Я машинист! – обиделся старик.

– Имя?.. – загремел король.

– Зачем вам мое имя, ваше величество?

– Если я выживу, я награжу тебя орденом Почетного легиона. Посмертно…

– Господи, почему же посмертно?!

– Имя?.. – еще громче вскричал король.

– Ну, Отто Рекнагель… Отпустили бы вы меня лучше, ваше величество… И не надо мне никаких наград!

– Да ты, как я посмотрю, бессребреник, старик! Это такая редкость в наш испорченный век! Я велю твоим именем – тоже, естественно, посмертно – назвать гору, в которой ты своим скоростным паровым катком повторно пробьешь тоннель!

– Нас всех ждет смерть, ваше величество!

– Прекрасно! Это как раз то, что мне нужно! И какая смерть! Смерть в движении… Что может быть лучше?

– Мне через неделю на пенсию, – захныкал Рекнагель.

– Твои волнения напрасны. Пенсию перечислят вдове. Уверен, она будет счастлива.

– Я тоже в этом уверен, – с грустью согласился старик. – А почему вы не хотите расчистить въезд в тоннель?

Самсон отрицательно покрутил головой.

Аннет горячо поддержала возлюбленного:

– Это заняло бы слишком много времени, старик! А у нас его нет! Машинист с ненавистью посмотрел на Аннет.

– Нынче ни у кого нет времени… Молодежь пошла…

– Вот тут ты прав, старик, молодежь сейчас ник черту, да и со временем нынче беда, ты это должен знать лучше других… – пробормотал Самсон.

– Это еще почему, ваше величество?

Самсон не ответил. Он пристально вглядывался в приближающиеся горы.

Рекнагель повторил атаку на короля.

– У меня внуки малые, ваше величество!

– Поздравляю! Ребятишки будут гордиться дедушкой-героем!

– Это безумие! Пытаться пройти тоннель, заваленный…

– Не останавливаться! Приказываю повысить давление! – бушевал король. Он открыл топку, из которой вылетел сноп искр, и собственноручно отправил в ее адскую пасть несколько лопат угля.

Паровоз содрогнулся, наддал и на огромной скорости стал приближаться к горам.

Когда локомотив, грохоча, воя и визжа, расшвыривая обломки гнилых досок, влетел в тоннель, был полдень. Солнце ухнуло назад, за спины отчаянных путешественников, и им показалось, что они вторглись в Преисподнюю.

На короля и его попутчиков обрушился грохот невиданной силы. Паровоз пронзал подземное пространство, ввинчиваясь в гору, как гигантское сверло.

Всё это продолжалось какие-то минуты.

Невероятный грохот, визг ржавого железа, горячий, едкий дым и снопы искр – все это произвело на наших героев, а среди них были и герой поневоле, чрезвычайно сильное впечатление. И когда они вырвались из тоннеля и оказались снова под лучами солнца, то всем им показалось, что вырвались они не из тоннеля, а из кромешного ада.

Аннет толком испугаться не успела. Она еще находилась в той счастливой поре ранней молодости, когда ты уверен, что жизнь сидит в тебе так же прочно, как пробка в бутылке шампанского. И нужно серьезное усилие, чтобы эту пробку вышибить.

Ее сердце билось сильно и радостно. Ей осточертело валяться на кровати в королевской опочивальне. Ее жизнелюбивая натура жаждала деятельности. Ей хотелось жизни, пусть рискованной, но настоящей!

Иное дело старик Рекнагель, ему тоже хотелось жить, но совсем не так, как это виделось этой сумасбродной скуластой девчонке, похожей на ведьму, у которой украли помело.

Старому Рекнагелю было так страшно, как не было даже тогда, когда его паровоз, во время последней войны с Ваганией, попал под бомбежку вражеской авиации. Заметим, и это очень существенно, что тогда у него были резервные кальсоны.

Поясним. Рекнагель, хотя и сидел уже несколько дней на строгой белковой диете, наложил полные штаны. Откуда что берется? – думал он с ужасом. Его желудок так хорошо очистился, что даже скрипел изнутри. С одной стороны, это было полезно для здоровья, потому что избавляло от необходимости часами торчать в сортире и из последних стариковских сил тужиться, а с другой – было чрезвычайно огорчительно, ибо у него не было запасных брюк.

…Тем временем беглый король Самсон, совершивший свой очередной маловразумительный поступок, из окна кабины мчавшегося на всех парах локомотива с тоской озирал окрестности. Оправдались его худшие опасения. Перед ним простиралась унылая пустыня, собственно, даже не пустыня, а бескрайний пустырь, почти лишенный растительности. Казалось, здесь не водились даже суслики.