Электронная библиотека » Вирджиния Вулф » » онлайн чтение - страница 12

Текст книги "Ночь и день"


  • Текст добавлен: 4 июня 2014, 14:06


Автор книги: Вирджиния Вулф


Жанр: Зарубежная классика, Зарубежная литература


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 12 (всего у книги 34 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Глава XIV

Мистер Клактон был в зените славы. Как это обычно случалось раз в полмесяца, машинерия, которую он усовершенствовал и держал под контролем, готовилась произвести очередной продукт: заседание комитета. Отточенной структурой этих собраний он гордился безмерно. Ему нравился суконный язык заседаний, нравилось, как в назначенный час, повинуясь нескольким росчеркам его пера, открывалась дверь; и после того как ее достаточно пооткрывали, он с удовольствием выходил из своей комнатушки, держа документы в руках, такой важный, с таким серьезным лицом, ни дать ни взять премьер-министр на встрече со своим кабинетом. Под его руководством стол заранее подготовили к заседанию: на нем красовались шесть листов промокательной бумаги, шесть перьев, шесть чернильниц, кувшин с водой, стакан, колокольчик и, учитывая предпочтения дам-участниц, ваза с зимними хризантемами.

Он чуть выровнял бумажки, придвинув их поближе к чернильницам, и теперь стоял перед камином, беседуя с мисс Маркем. Но при этом не забывал поглядывать на дверь, и, когда вошли Мэри и миссис Сил, заметил с довольным смешком, обращаясь ко всем собравшимся, которые успели разбрестись по комнате:

– Думаю, леди и джентльмены, пора начинать.

С этими словами он занял место во главе стола и, положив одну стопку бумаг по правую руку от себя, а другую – по левую, попросил мисс Датчет зачитать протокол предыдущего собрания. Мэри повиновалась. Глядя на нее, внимательный наблюдатель мог бы заметить, что секретарю собрания вовсе не обязательно так хмурить брови, зачитывая этот довольно прозаический документ. Может, ее смущало то, что было решено распространять в провинциях листовку под номером три или выпустить статистическую таблицу, показывающую процентное соотношение замужних женщин в Новой Зеландии к одиноким? Или что выручка от распродажи миссис Хипсли насчитывает в общей сумме пять фунтов восемь шиллингов и два пенса медяками?

Может, она озабочена точностью или уместностью этих грамотно написанных фраз? Но по ее виду нельзя было сказать, что она чем-то озабочена. Более приятной и здравомыслящей особы, чем Мэри Датчет, ни один зал заседаний еще не видывал. Она была – как зимнее солнце в ворохе осенней листвы, а если говорить более прозаическим языком, в ней чувствовались одновременно и нежность, и сила, некий отдаленный намек на покровительственность сочетался в ней с очевидной готовностью к упорному труду. Тем не менее ей было непросто сосредоточиться на документе, и потому ее голосу не хватало убедительности, как будто она с трудом понимает, что зачитывает. Так оно и было. И как только перечень мероприятий подошел к концу, она тотчас же вернулась мыслями к Линкольнз-Инн-Филдс и бесчисленным порхающим воробьям. Интересно, Ральф все еще пытается приручить того воробья с белой шапочкой? Слушается ли воробей? И удастся ли ему вообще научить птаху садиться на руку? Она бы спросила его, почему воробьи на Линкольнз-Инн-Филдс более ручные, чем в Гайд-парке, – может, потому, что прохожих не так много и они знают в лицо всех своих кормильцев. Таким образом, в первые полчаса заседания Мэри боролась с незримым присутствием скептичного Ральфа Денема, который норовил все повернуть по-своему. Чтобы избавиться от него, она перепробовала полдюжины способов. Повышала голос, старательно выговаривала каждое слово, смотрела, не отрываясь, на плешивую голову мистера Клактона, начала даже делать пометки на промокательной бумаге. Но, как назло, карандаш вывел некую округлую фигуру на рыхлом листке, оказавшуюся – и это трудно было не признать – на самом деле воробьем с белой шапочкой на голове. Она снова посмотрела на мистера Клактона: да, у него лысина – совсем как шапочка у воробья. Никогда еще секретарей собрания не посещали такие разнообразные и притом совсем неуместные мысли, а они нахлынули, и – увы! – было в них что-то смехотворно гротескное, отчего она могла в любую минуту совершить какую-нибудь глупость, которая навеки отвратит от нее коллег. При мысли о том, что она могла бы наговорить тут, Мэри закусила губу, будто в этом было спасение.

Но все эти мысли были как обломки кораблекрушения, выброшенные на поверхность водоворотом, который, хотя в данный момент она об этом не думала, давал о себе знать такими вот странными обиняками и намеками. А подумать надо, обязательно, как только заседание закончится. Между тем она вела себя возмутительно: смотрела в окно и думала о том, какого цвета небо, и о том, как украсили к празднику «Империал-отель», хотя в ее обязанности входило присматривать за коллегами, чтобы они не отвлекались от обсуждаемой темы. Никак не получалось у нее уделять больше внимания какому-то одному проекту. А ведь Ральф говорил… не важно, какими словами, но смысл в том, что нужно видеть суть происходящего, освободиться от всего лишнего. И вдруг, без малейших усилий с ее стороны, по какой-то странной прихоти ума, она вдруг заинтересовалась одной схемой организации газетной кампании. Нужно будет написать кое-какие статьи, найти подход к редакторам. Каким образом это лучше сделать? Ей, как выяснилось, очень не понравились слова мистера Клактона. Она придерживается мнения, что пришло время нанести главный удар. И как только Мэри сказала об этом во всеуслышание, она почувствовала, что обратилась как бы в призрак Ральфа; она все более вживалась в эту роль, и для нее было важно, чтобы и другие поняли ее точку зрения. И снова она точно знала, что хорошо и что плохо. Словно вынырнув из тумана, замаячили перед ней заклятые враги общественного блага: капиталисты, владельцы газет, противники суфражистского движения и – в каком-то смысле самые злостные враги – народные массы, которые ни та ни другая позиция не интересует и в гуще которых в данный момент она явственно различала черты Ральфа Денема. И действительно, когда мисс Маркем попросила ее порекомендовать каких-нибудь своих знакомых, она ответила с неожиданной горечью:

– Мои знакомые считают, что все это бесполезно. – Она говорила так, как будто Ральф слушает ее сейчас: именно к нему были обращены эти слова.

– Ах, так вот они какие? – с усмешкой произнесла мисс Маркем, после чего их легионы с удвоенной силой обрушились на врага.

Мэри шла на заседание, совсем пав духом, но теперь заметно приободрилась. Она понимала, что собой представляет этот мир: он устроен очень разумно, и она знает, что в нем хорошо и что плохо, и от мысли, что именно ей уготована роль нанести сокрушительный удар по врагу, в груди стало горячо, а глаза так и сияли. В одной из мимолетных фантазий, которые вообще ей были несвойственны, но в это утро преследовали ее особенно навязчиво, она представила, как стоит на трибуне, осыпаемая градом тухлых яиц, а Денем тщетно умоляет ее спуститься.

Но… «Что моя жизнь в сравнении с великим делом?» – отвечает она, и далее в том же духе. К чести сказать, как бы ни искушали ее подобные фантазии, внешне она оставалась скромной и бдительной и пару раз очень тактично сделала замечание миссис Сил, когда та, как истинная дочь своего отца, потребовала: «Действий! Повсеместно – и немедленно!»

На других членов комитета, а все это были люди довольно преклонного возраста, Мэри произвела благоприятное впечатление, и каждый норовил перетянуть ее на свою сторону – против других – отчасти из-за ее молодости. Сознание собственной власти над остальными наполняло ее гордостью; ей казалось, что нет работы важнее или приятней, чем такая, когда ты заставляешь других делать то, что нужно тебе. И в самом деле, когда ей удавалось настоять на своем, она начинала даже немного жалеть тех, кто ее послушался.

Но вот члены комитета поднялись со своих мест, собрали бумаги, постукивая по столу, чтобы подравнять края стопок, сложили их в портфели, защелкнули замочки и поспешили прочь, намереваясь – по крайней мере, большинство из них – успеть на поезд, чтобы не опоздать на заседания других комитетов, поскольку все они были люди занятые. Мэри, миссис Сил и мистер Клактон остались одни; в помещении было душно и неприбрано, на столе валялись в беспорядке розовые промокашки, в стакане осталась недопитая вода – кто-то налил себе и забыл выпить.

Миссис Сил занялась приготовлением чая, а мистер Клактон удалился в свою каморку – подшивать кипу новых документов. Мэри от волнения даже не предложила миссис Сил помочь с чайной посудой. Она подошла к окну, распахнула его и стала глядеть на улицу. Уже зажглись уличные фонари, и сквозь туман на площади можно было различить фигурки людей, переходивших улицу, спешивших куда-то по тротуару на другой стороне.

Упиваясь беспричинным чувством собственного превосходства, Мэри смотрела на крохотные фигурки и думала: «Стоит мне только захотеть, и вы у меня все будете маршировать или стоять на месте по стойке “смирно”, выстроитесь в одну или в две шеренги; я могу сделать с вами все, что пожелаю».

Подошла миссис Сил, встала рядом.

– Не хотите что-нибудь накинуть на плечи, Салли? – спросила Мэри несколько покровительственно, испытывая что-то вроде жалости к этой незадачливой маленькой энтузиастке.

Но миссис Сил не обратила на ее слова ни малейшего внимания.

– Ну как вам? – спросила Мэри и засмеялась.

Миссис Сил глубоко вздохнула, пытаясь сохранять серьезность, но не смогла и тоже рассмеялась, глядя на Расселл-сквер и Саутгемптон-роу и на прохожих:

– Ах, если бы возможно было собрать их всех в нашей комнате, уверена, им хватило бы пяти минут, чтобы во всем разобраться! Но они обязательно узнают правду – потом. Надо помочь им ее поскорее увидеть!

Мэри считала себя намного умнее миссис Сил, и, когда та говорила что-нибудь, даже если Мэри была в душе полностью согласна с ней, она машинально начинала придумывать возражения. На сей раз приятное чувство, что она может командовать людьми, оставило ее.

– Давайте чай пить, – сказала она, отворачиваясь от окна и опуская жалюзи. – Отлично прошло заседание, правда, Салли? – произнесла она, усаживаясь за стол. Ведь должна же понимать миссис Сил, что Мэри блестяще справляется со своими обязанностями?

– Но мы ползем как улитки, – сказала Салли, покачав головой.

Мэри, не выдержав, рассмеялась, и весь ее гонор как рукой сняло.

– Смейтесь сколько угодно, – продолжала Салли, – а я не могу себе этого позволить. Мне пятьдесят пять, и, смею предположить, я сойду в могилу раньше, чем мы добьемся цели – если вообще добьемся.

– Нет-нет, не говорите так, – ласково сказала Мэри.

– Это будет великий день, – продолжила миссис Сил, тряхнув кудряшками. – Великий день, и не только для нас – для всего человечества. И знаете, что я думаю об этих собраниях? Каждое из них – это шаг на великом пути – человечества, я имею в виду. Мы хотим, чтобы жизнь тех, кто будет жить после нас, стала лучше – а многие этого не понимают. И я все думаю: почему они этого не понимают?

Так говорила она, доставая из буфета тарелки и чашки, поэтому ее речь прерывалась чаще обычного. Мэри смотрела на эту маленькую поборницу счастья человечества с невольным восхищением. В то время как она предавалась себялюбивым мечтам, миссис Сил думала исключительно о светлом будущем для всех.

– Тогда вам следует беречь силы, Салли, если хотите дожить до этого великого дня, – заметила она, вставая и пытаясь забрать у миссис Сил блюдо с печеньем.

– Деточка, на что еще годится мое дряхлое тело? – воскликнула она, сильнее вцепляясь в блюдо. – Разве не должна я с гордостью пожертвовать всем ради нашего дела? – потому что я ведь не ученая, как вы. Тому причиной домашние обстоятельства… как-нибудь потом расскажу… Поэтому я иногда говорю глупости. Теряю голову, так сказать. Вы – никогда. И мистер Клактон тоже. Это неправильно – терять голову. Но у меня есть сердце… И я так рада, что у Кит большая собака, потому что, мне кажется, она неважно выглядит.

Они втроем пили чай и обсуждали разные темы, поднятые на заседании, с большей доверительностью, чем раньше, их объединяло чувство, какое, наверное, бывает у кукловода за сценой: что они держат в своих руках нити и, если за них потянуть, полностью изменят картину, преподносимую ежедневно на газетных страницах. И хотя их мнения не во всем сходились, это чувство сближало и придавало их общению чуть ли не задушевность.

Мэри, однако, ушла с чаепития пораньше – ей хотелось побыть одной, может, послушать музыку в Куинс-холле[58]58
  Куинс-холл – концертный зал в центре Лондона. Построен в 1893 г., во время Второй мировой войны разрушен при бомбардировке города.


[Закрыть]
. Нужно было обдумать, как теперь ей следует вести себя с Ральфом, но хоть она и направлялась к Стрэнду с таким намерением, в голове ее, как назло, мысли путались и так и норовили разбежаться в разные стороны. Она выбирала одну, бросала, бралась за другую. Казалось, сами улицы, по которым она шла, особым образом окрашивали ход ее размышлений. Так, мысль о счастье человечества оказалась каким-то образом связана с Блумсбери и успела заметно поблекнуть к тому моменту, когда она переходила дорогу; от старой шарманки в Холборне ее мысли почему-то пустились в пляс, а выйдя на большую туманную площадь Линкольнз-Инн-Филдс, она почувствовала, что замерзла и устала, и неожиданно пришло горькое озарение. В темноте, уже не сдерживаясь, не опасаясь, что заметят, она даже всплакнула, когда поняла, что любит Ральфа, а он ее – нет. Как сумрачна и пустынна дорожка, по которой они с Ральфом гуляли нынче утром! И птичьего щебета не слышно среди голых ветвей. Но вскоре она увидела свет в окнах своего дома и приободрилась; все эти разные состояния духа отошли на второй план, подхваченные глубинным потоком мыслей, чувств, ожиданий, антагонизмов, которые постоянно бились, точно волны, у основания бытия, вздымаясь поочередно, когда обстоятельства верхнего мира тому способствовали. Оставлю это до Рождества, к тому времени в голове прояснится, сказала она себе, растапливая камин, – право же, в Лондоне ни о чем невозможно думать, – и, разумеется, Ральф не приедет на Рождество, так что во время долгих прогулок по полям и холмам она сможет решить этот и другие вопросы, которые ее так волнуют. Тем временем, подумала она, поудобнее пристраивая ноги к каминной решетке, жизнь штука сложная, ее следует любить такой, какая она есть, до последней капли.

Так она сидела минут пять, пытаясь отрешиться от тревог, как вдруг звякнул дверной колокольчик. Глаза Мэри просияли: она почему-то была уверена, что это Ральф. А потому не спешила открывать дверь: сначала надо было успокоиться, взять себя в руки. Но ее старания оказались излишни, потому что это был вовсе не Ральф, а Кэтрин и Уильям Родни. Первой ее мыслью было: как потрясающе они одеты. Рядом с ними она невольно почувствовала себя замарашкой и понятия не имела, чем их занять, равно не догадывалась и о целях этого визита. О помолвке она еще не слышала. Но когда минутное оцепенение прошло, даже обрадовалась: Кэтрин ей нравилась, более того, с ней можно было вести себя естественно.

– Мы проходили мимо и увидели свет в вашем окне, вот и решили зайти, – объяснила Кэтрин. Она стояла прямая, как струнка, и казалась очень высокой, красивой и беспечной.

– Мы ходили смотреть картины, – сказал Уильям. – О Боже! – воскликнул он, оглядываясь по сторонам. – Эта комната напомнила мне об одной из самых тягостных минут моей жизни – когда я делал доклад, а вы все сидели рядом и потешались надо мной. Особенно Кэтрин. Я прямо чувствовал, как она злорадствует при каждой моей ошибке. Одна мисс Датчет пожалела меня. Мне кажется, без ее поддержки я бы не выжил.

Усевшись, он снял бледно-желтые перчатки и принялся постукивать ими по коленям. Его жизнелюбие подкупает, подумала Мэри, хоть он и смешной. Одна внешность чего стоит. Взгляд его темных, навыкате, глаз казался слишком суетливым, а губы едва заметно подрагивали, как будто он все время порывается что-то сказать, но не решается.

– Мы смотрели старых мастеров в галерее Графтона, – сказала Кэтрин, не обращая внимания на Уильяма и прикуривая предложенную ей сигарету. Она откинулась на спинку стула, окутанная облачком дыма, которое, казалось, еще больше отдаляло ее от остальных.

– Верите ли, мисс Датчет, – продолжал Уильям, – Кэтрин не любит Тициана. Не любит абрикосы, не любит груши, не любит зеленый горошек. Она любит элгиновские мраморы и серые пасмурные дни. Типичный пример холодной северной натуры. Я сам из Девоншира…

Может, они поссорились, предположила Мэри, и решили у нее пересидеть бурю? Или обручились? Или Кэтрин ему только что отказала? Мэри терялась в догадках.

Кэтрин вынырнула из облака дыма, стряхнула пепел в камин и бросила на своего раздраженного спутника странный озабоченный взгляд.

– Простите, Мэри, – робко сказала она, – не могли бы вы угостить нас чаем? Мы зашли в одну кондитерскую, но там оказалось полно народу, а в другой играл оркестр, и, кстати, картины большей частью были очень скучные, что бы ты ни говорил, Уильям. – Последние слова были произнесены светским тоном, без особой нежности.

Мэри удалилась в кухню готовить чай.

«Чего ради они ко мне пожаловали?» – спрашивала она у своего отражения в маленьком зеркале, висевшем над раковиной. Но сомнения ее вскоре рассеялись: когда она вернулась в гостиную с чайником и чашками, Кэтрин, вероятно по просьбе Уильяма, сообщила ей о помолвке.

– Уильям предположил, что, может, вы не знаете. Мы собираемся пожениться.

Мэри поспешила их поздравить, но обнаружила, что пожимает руку только Уильяму, Кэтрин же словно отгородилась от них: придвинула к себе чайник и явно решила за ними поухаживать.

– Если я правильно понимаю, – сказала Кэтрин, – сначала в чашки наливают кипяток? Уильям, у тебя есть какой-нибудь собственный способ заваривать чай?

Мэри показалось, что Кэтрин таким образом пытается скрыть волнение, и если так, то это ей удалось идеально. О помолвке больше никто не вспоминал. Можно было подумать, Кэтрин сидит у себя в гостиной – так просто, играючи она справилась с ситуацией, направив беседу в нужное русло. И вскоре Мэри, к своему большому удивлению, уже увлеченно обсуждала с Уильямом картины старых итальянских мастеров, а Кэтрин тем временем разливала чай, разрезала пирог, один кусок положила Уильяму на тарелку и не вмешивалась в разговор более чем это было необходимо. С видом хозяйки она передала Мэри чашку с блюдцем, точно это ее фамильный сервиз. Но все это выглядело до того естественно, что Мэри ничуть не обиделась, напротив, она даже из чувства признательности в какой-то момент положила руку на колено Кэтрин. Может, в этом стремлении контролировать все и вся по-своему выражалось материнское чувство? И если учесть, что Кэтрин вскоре предстоит выйти замуж, мысль о материнских чувствах вызвала у Мэри нежность и отчасти даже благоговение. Кэтрин казалась намного старше и куда более опытней ее.

Тем временем Родни говорил не умолкая. И если внешность его производила скорее отталкивающее впечатление, то обширность его познаний стала для Мэри приятной неожиданностью. Он много всего знал о картинах и, если нужно было, для верности заглядывал в блокноты, которые держал под рукой. Он сравнивал различные экспонаты из разных галерей и отвечал на ее вопросы обстоятельно и со знанием дела, для пущей важности постукивая тростью по каминной решетке. Она была потрясена.

– Твой чай, Уильям, – спокойно произнесла Кэтрин.

Он сделал передышку, послушно глотнул чаю и продолжил разговор.

И тут Мэри догадалась, что Кэтрин, в тени широкополой шляпки, в облаке дыма и ореоле загадочности, на самом деле улыбается, причем совсем не по-матерински.

Она говорила о простых вещах, но ее слова, даже «Твой чай, Уильям», – звучали нежно и осторожно – так ставит лапки персидский кот, пробираясь меж фарфоровых статуэток. Второй раз за этот день Мэри столкнулась с какой-то непостижимой чертой в характере человека, к которому испытывала симпатию. И ей пришло в голову, что если бы она была помолвлена с Кэтрин, то и она тоже вскоре стала бы подтрунивать над ней, как это, по-видимому, делает Уильям. И все же в голосе Кэтрин звучало смирение.

– Интересно, как ты находишь время для изучения всех этих картин и книг? – спросила она.

– Как нахожу время? – Уильяму, заметила Мэри, понравился этот маленький комплимент. – Ну, я даже в поездках не расстаюсь с блокнотом. И первым делом с утра пораньше спрашиваю, как пройти к картинной галерее. Потом, я вижусь с разными людьми, беседую с ними. У меня в конторе есть один человек, он абсолютно все знает о фламандской школе. Я тут рассказывал мисс Датчет о фламандской школе, так вот, многое я узнал от него – Гиббонс его зовут. Тебе обязательно надо с ним познакомиться, мы пригласим его на ланч. А то, что Кэтрин якобы дела нет до искусства, – пояснил он для Мэри, – так это просто поза, мисс Датчет, одна из многих. Вы не знали, что она позерка? Притворяется, что не читала Шекспира. А зачем ей читать Шекспира, если она и есть Шекспир – вернее, Розалинда. – И хихикнул.

Почему-то этот комплимент покоробил Мэри своей пошлой старомодностью. Мэри вся вспыхнула, как будто он произнес слово «женский пол» или «дамочки». Видимо, от волнения Родни продолжал в том же духе:

– Она достаточно знает – достаточно для любых достойных целей. На что вам, женщинам, образование, когда у вас есть другое… я бы даже сказал: все. Оставьте и нам хоть что-нибудь, а, Кэтрин?

– Что тебе оставить? – переспросила Кэтрин, которая, по-видимому, отвлеклась на минуту. – Я думаю, нам пора идти…

– Ах да, леди Феррилби обещала зайти к нам на ужин. Нет, опаздывать не годится, – сказал Родни, поднимаясь. – Вы знакомы с Феррилби, мисс Датчет? Среди их имений Трантемское аббатство, – добавил он, как будто это многое объясняло. – И если Кэтрин сегодня ее очарует, может, они пустят нас пожить там в медовый месяц.

– Согласна, это веская причина. Иначе я бы не выдержала: она такая зануда, – сказала Кэтрин. – По крайней мере, – добавила она, словно оправдываясь за излишнюю резкость, – мне нелегко найти с ней общий язык.

– Потому что ты считаешь, что кто-то другой должен об этом позаботиться. Как-то она молчала весь день, – сказал он, обращаясь к Мэри. – Вы никогда не замечали? Иногда, когда мы остаемся наедине, я засекаю время, – он посмотрел на большие золотые часы и постучал ногтем по стеклу, – между одной ее фразой и следующей. Однажды насчитал десять минут и двадцать секунд, и тогда, верите ли, она сказала «хм».

– Мне правда жаль, – сказала Кэтрин, – я знаю, это вредная привычка, но в конце концов, когда ты дома…

Окончания фразы Мэри не услышала – судя по всему, оно было отсечено хлопаньем входной двери. Но она живо представила, как Уильям на лестнице пытается найти очередной изъян в своей избраннице. Секундой позже дверной звонок снова звякнул – Кэтрин забыла на стуле свою сумочку. Она быстро нашла ее, подхватила, но, помедлив у двери, заговорила уже совсем другим тоном:

– Мне кажется, помолвка плохо сказывается на человеке. – Она потрясла сумочкой, в которой звякнули монеты, как будто сказанное относилось исключительно к ее забывчивости. Однако замечание озадачило Мэри – похоже, за этим стояло что-то еще; как странно переменилось ее поведение, когда Уильям ушел и не мог ее слышать, – и Мэри невольно посмотрела на нее с удивлением, ожидая разъяснений. Но Кэтрин была так сурова, что Мэри, пытавшаяся ей улыбнуться, не смогла изобразить улыбку – получилась лишь вопросительная гримаса.

Когда за ней снова закрылась дверь, Мэри опустилась на пол перед камином, пытаясь теперь, когда тех двоих уже не было рядом и они ее не отвлекали, собрать воедино все свои впечатления. И хоть Мэри и гордилась своей проницательностью, она не могла поручиться, что знает, какие мотивы движут Кэтрин Хилбери. Было что-то такое, отчего та плавно ускользала из пределов досягаемости, не давая ухватить суть, – что-то, но что именно? – что-то, напомнившее Мэри Ральфа. Странно, с ним было такое же ощущение, он тоже сильно ее озадачил. Действительно странно, поскольку не было еще на свете двух столь непохожих людей, подумала она. И все же в обоих чувствовался некий скрытый импульс, некая неведомая сила – нечто такое, чем они дорожили, о чем умалчивали – вот только что?


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации