Текст книги "Сокровище рыцарей Храма"

Глава 11
1915 год. Мсье Франсуа Боже

Шиловский сидел за столиком в отдельном кабинете ресторана «Бель Вю»[38]38
  Прекрасный вид (фр.).


[Закрыть], расположенном на Крещатике, наслаждался прохладой – распахнутое окно кабинета выходило на теневую сторону здания, пил сельтерскую[39]39
  Сельтерская вода – вода из минеральных источников Сельтерс (или Зельтерс) в Германии, сильно насыщенная углекислотой. Пытаясь воспроизвести его, изобретатели научились газировать обычную воду (первоначально, как правило, с содовыми добавками). До того как в обиходе распространилось слово «газировка», ее называли «сельтерской водой».


[Закрыть] и читал газету «Киевское слово». Он купил ее по дороге, в киоске на углу Лютеранской улицы.

Надзиратель сыскной полиции решил не брать извозчика и прошелся пешком, благо стоял чудный день, а от Большой Житомирской, где находилось управление городской полиции, до Крещатика рукой было подать. На небе неторопливо паслись стада белых пушистых тучек, и солнце время от времени пряталось за их спинами, добавляя зеленым киевским улицам и паркам прохлады, столь желанной в знойное лето.

Некий господин Гном писал: «…Русские законы издавна так уж пишутся, что, как ни поверни его, все равно не избежать тюрьмы или ссылки. Хочется, например, написать о забастовке рабочих. Однако я не могу, я не должен об этом писать. Это возбуждает общество, нарушает покой. Но тюрьма и ссылка нас не испугают, как не пугали и раньше…»

– Бред… – пробормотал Шиловский. – Нынешние газетчики – это стадо непуганых идиотов… – и начал просматривать объявления и рекламу.

Интерес к объявлениям у него был чисто профессиональным. Из них можно было выудить массу интересной и нужной для сыска информации. Работе с прессой Шиловского научил Кошко, а Аркадий Францевич был для надзирателя непререкаемым авторитетом.

«Д-р Шнейдер-Барнай. Редукционные пилюли против ожирения и отличное слабительное средство». «Продается случайно мебель». «Уничтожаю и вынимаю мозоли…» Шиловский невольно поморщился – у него были проблемы с ногами.

«К сведению дам! Крещ. уг. Лютеранс. № 29/1 ряд. Получен больш. разнообразный выбор материалов исключ. хорошего качества. Заказы выполняются с обычной аккуратностью. Работа безукоризн. чистая, крой elegant. Ежедневно новые партии собств. изделий».

«Массаж лица и уничтожение морщин аппаратом Сименс исполняет дама из Вены г-жа Завгайм в дамской парикмахерской Титуса Каливоды и на дому. Прически современные и исторические, уроки причесок. Окраска волос во все цвета».

«Сдаются в наем квартиры от 3 до 9 комнат, подвалы, помещения для контор и банков. Крещатик №№ 27 и 40. Спросить в магазине торгового дома К. К. Людимер и С-вья». «Прачка ищет поден. работы. Андреевский спуск № 2, спр. двор». «Антиком-Лемерсье. Средство для обезволосывания кожи. Цена – 1р. 25 к. за банку».

«Доброволец вольноопределяющийся, оставш. без всяких средств к жизни, просит граждан г. Киева пред. ему какое-либо зан. М.-Благощ., 151, кв. 2». Это объявление Шиловский прочитал два раза. А затем вынул из нагрудного кармана записную книжку и мелким убористым почерком записал адрес.

Он догадывался, что «вольноопределяющийся» без работы не останется. Таких «добровольцев», хорошо умеющих обращаться с оружием, часто нанимали темные дельцы для «мокрых» дел.

– Господин Шиловский?

Надзиратель сыскной полиции невольно вздрогнул и поднял глаза вверх. Перед ним стоял элегантно одетый мужчина, брюнет, явно иностранец. Он носил небольшие, лихо закрученные вверх усики, был худощав, подтянут и держал в одной руке трость черного дерева с набалдашником в виде позолоченной львиной головы, а в другой – небольшой саквояж коричневой кожи.

Опытный сыщик Шиловского сразу определил, что трость иностранца с секретом. Похоже, резное дерево служило ножнами клинка.

– Да, – ответил Шиловский. – С кем имею честь?..

– Это я звонил вам утром. Позвольте представиться – Франсуа Боже.

– Очень приятно.

– Разрешите присесть?

– Пожалуйста, – вежливо ответил Шиловский.

А сам подумал: «Какого черта этот французик ломает комедию?! Делает вид, будто я заказал этот столик. И где – в «Бель Вю», одном из лучших ресторанов Киева! Цены тут совсем не по карману чиновнику полиции моего ранга. Эх, надо было мне не идти в поводу француза, а назначить встречу хотя бы у Стамати на Прорезной. Донесут начальству, как я тут шикую, беды не оберешься…»

– Вы уже сделали заказ? – поинтересовался мсье Боже.

– Не успел, – не без нахальства ответил немного успокоившийся Шиловский, которого уже начала забавлять нестандартность ситуации.

Утром, едва он появился в своем кабинете, раздался телефонный звонок. Недоумевающий надзиратель (обычно он приходил очень рано, чтобы навести порядок в бумагах) поднял трубку и услышал незнакомый мужской голос с легким иностранным акцентом:

– Простите, это господин Шиловский?

– Он самый, – не очень приветливо ответил надзиратель.

– Евграф Петрович?

– Именно так.

– Мне нужно с вами встретиться. Сегодня. Очень важное дело.

– Кто вы?

– Как вы смотрите на то, чтобы отобедать в ресторане «Бель Вю»? – спросил незнакомец, проигнорировав вопрос Шиловского. – Говорят, там отличная кухня…

Надзиратель был скор на решения. Тем более что неизвестный господин своей таинственностью явно намекал на некую информацию, которая может быть полезна полиции.

– Время?.. – спросил коротко Шиловский.

– Два часа пополудни.

– Я приду.

Шиловский всегда отличался сообразительностью. Он сразу понял, почему неизвестный мужчина не хочет называть свое имя. Что ж, разумно, подумал надзиратель. Похоже, незнакомцу известно, что чиновники особых поручений, которым поручен надзор над нижестоящими чинами, не брезговали подслушивать их разговоры, что не составляло большого труда. Обычно этим делом занимались телефонистки – тайные осведомители полиции.

Однако от предложения неизвестного веяло не только тайной, но и еще чем-то, немного страшноватым. Опытный сыщик Шиловский почувствовал это даже на расстоянии. Поэтому он не забыл положить в карман браунинг – на всякий случай.

Мало того, надзиратель начал подумывать, а не прихватить ли с собой пару надежных филеров, но потом решительно отказался от этого намерения. И впрямь, что может грозить сотруднику киевского сыска средь бела дня, да еще и на Крещатике?

Пока официант бегал туда-сюда, сервируя стол, Шиловский и мсье Боже вели светскую беседу (все в общем, а конкретно – ни о чем) и приглядывались друг к другу. Наконец стол был накрыт и француз (он сказал, что третьего дня приехал из Парижа), жадно глядя на стол, воскликнул со страстью настоящего гурмана:

– Потрясающе! Я, знаете ли, большой любитель русской кухни. В ней очень много от французской, но есть еще какая-то изюминка, которая вызывает прямо-таки зверский аппетит.

Шиловский лишь поддакивал. Мсье Боже и впрямь заказал богатый обед, но у надзирателя сыскной полиции почему-то пропал аппетит. Он жевал кусочек белорыбицы с таким настроением, будто ему в рот попала полынь.

Евграф Петрович чувствовал, что скоро наступит момент, когда француз начнет излагать ему мотивы, побудившие иностранца назначить встречу в «Бель Вю». И от этого предчувствия его бросало то в жар, то в холод.

– Где вы остановились? – полюбопытствовал Шиловский.

– В «Континентале». Весьма приличная гостиница. Мне посоветовал ее Шарль Лянчиа, мой хороший знакомый. Он управляющий акционерного общества, которому принадлежит «Континенталь».

Живут же люди, с невольной завистью подумал надзиратель. Апартамент в «Континентале» стоил 15 целковых в сутки; ровно столько зарабатывал рабочий за полмесяца. Построенный в конце XIX века на Николаевской улице, «Континенталь» был по карману только богатым господам.

Шиловскому приходилось бывать там несколько раз – по долгу службы. В четырехэтажном «Континентале» имелись сто шикарных номеров, большой ресторанный зал, зимний сад, роскошные кабинеты, бильярдные, общий салон с четырьмя читальнями, два электрических лифта – пассажирский и багажный, кладовые для хранения багажа и драгоценных вещей, ванные комнаты и летний сад со светящимся фонтаном. В гостинице установили паровое отопление, вентиляцию, электрическое освещение, а по всему зданию провели горячую воду. Для Киева это был просто потрясающий, европейский шик.

– Вы очень хорошо говорите по-русски, – заметил Шиловский, закуривая предложенную мсье Боже пахитоску[40]40
  Пахитоска – испанская сигарета или папироса в листке кукурузы.


[Закрыть].

Им принесли кофе со сливками, и божественный аромат напитка (лучше, чем в «Бель Вю», кофе готовили только у «Франсуа» на Фундуклеевской) вкупе с дымом дорогого заморского табака приятно щекотал ноздри.

– Ну, это никакой не секрет, – улыбнулся француз. – Мои предки долгое время жили в Российской империи. Между прочим, я родился в Киеве и прожил здесь четырнадцать лет. О, это были прекрасные годы! Впрочем, что я об этом говорю… Детство оставляет в памяти любого человека неизгладимые впечатления. Потом меня послали на учебу в Париж. А год назад мои престарелые родители пожелали уехать во Францию, чтобы доживать свой век на исторической родине. Ностальгия по дымам родного Отечества, знаете ли, бывает не только у русских…

Шиловский кивнул, удовлетворенный ответом, и выпустил дымное облачко, спрятавшись за ним от испытующего взгляда мсье Боже. Он вдруг почувствовал внутри неприятный холодок и понял, что наступает момент истины. Сейчас француз скажет, почему он пригласил надзирателя сыскной полиции на эту интригующую встречу.

И Шиловский не ошибся. Мсье Боже вдруг стал очень серьезным – зловеще серьезным. Немного наклонившись к собеседнику, он тихо, будто кто-нибудь мог их подслушать, молвил:

– Евграф Петрович, мне очень хочется, чтобы вы забыли про историю, связанную с Китаевским погостом. Оставьте Ваську Шныря и иже с ним в покое.

Шиловский ожидал от француза чего угодно. Даже предложения поработать тайным агентом «Сюртэ Женераль»[41]41
  Французская разведка в годы Первой мировой войны.


[Закрыть], что выглядело как бы не совсем изменой родине, потому что Франция – союзница России в войне против Германии и Австро-Венгрии. Но упоминание Китаевского кладбища было для надзирателя сыскной полиции громом среди ясного неба.

Он некоторое время жевал губами, подыскивая нужные слова, а затем довольно жестко сказал:

– А не кажется ли вам, милостивый государь, что вы вмешиваетесь в дела, которые ни в коей мере не должны интересовать иностранца (даже если он союзник), потому что они находятся под юрисдикцией российской сыскной полиции?

– Кажется, – ответил мсье Боже, приятно улыбаясь. – Потому я и назначил вам встречу. Эта пустяшная история с Китаевским кладбищем – бред какого-то полоумного – только отвлекает полицейских от исполнения ими своих непосредственных обязанностей. И это в столь сложное и тяжелое для страны время… В этой истории нет никакого криминала. Да, я вас понимаю: вам поступил сигнал, и вы должны его проверить. Будем считать, что проверка состоялась и донос оказался пустышкой.

– Вы так думаете? – с иронией спросил Шиловский, который в этот момент совершенно уверился в достоверности информации, которую принес ему Остап Кучер.

– Именно так, уважаемый Евграф Петрович, именно так! – горячо сказал мсье Боже. – Разве можно верить какому-то босяку, у которого язык как помело и куриные мозги? Мало ли что может взбрести ему в голову, особенно в нетрезвом виде.

Готовая версия, чтобы чинно-благородно закрыть дело, понял Шиловский. Но как теперь его закроешь, если в засаде возле хаты Васьки Шныря участвовал добрый десяток полицейских и филеров? А на какую оказию списать ранение городового?

– Никак невозможно, – твердо ответил Шиловский. – Это будет должностное преступление.

– В любом событии, как в монете, есть две стороны – аверс и реверс, – загадочно сказал француз. – Но сколько монету ни верти, все равно цена ей будет одинакова. Вот только чеканное изображение разное.

– Что вы хотите этим сказать?

– Всегда имеется несколько взглядов на одно и то же событие. Часто они диаметрально противоположные. Я понимаю, вас смущает смерть городового…

– То есть?..

– Как, вы не знаете?.. Извините… Должен вам сообщить неприятную весть: сегодня утром он скончался.

– Не может быть!

– Почему не может? Увы, медицина невсесильна…

– Вчера я навещал его, и он был в отменном расположении духа. А доктор сказал, что городовой быстро пойдет на поправку и его выпишут максимум через две недели.

– Уж не знаю, что там в больнице случилось, но… – мсье Боже сокрушенно развел руками. – Все мы ходим под Богом, – добавил он с многозначительным видом.

Шиловский с подозрением взглянул на него и промолчал. Он был сильно опечален. Этот городовой подавал большие надежды, и надзиратель хотел забрать его в сыскной отдел, только дожидался вакансии. Между прочим, лишь городовой знал, что засада устроена именно на Ваську Шныря. Другим полицейским был отдан приказ хватать любого, кто захочет войти в халупу мазурика.

– Вы знаете, почему я решил обратиться именно к вам? – спросил француз.

– Потому что именно я занимаюсь этим делом, – сухо ответил Шиловский.

Он уже вознамерился встать и уйти, но что-то его удерживало; скорее всего, профессиональное любопытство. Предчувствуя неприятный финал беседы, Шиловский быстро сосчитал в уме, в какую сумму ему обойдется этот «дружеский» обед, и решил, что денег у него все же хватит, чтобы расплатиться за себя, – надзиратель ничем не хотел быть обязанным этому подозрительному мсье Боже.

– Не совсем так. Я мог бы действовать через ваше начальство, – с жесткой уверенностью сказал мсье Боже. – Мне не откажут в такой малости, уж поверьте. Вам поступит сверху приказ, чтобы вы занимались другими проблемами. На вашем участке их хватает. Но! – тут француз театрально поднял вверх указательный палец. – Мы имеем дело не со служакой, а с сыщиком от Бога. Конечно же это дело вы не оставите. Вы будете расследовать его в инициативном порядке, тайно. Чего НАМ очень не хотелось бы.

При этих словах француз посмотрел на Шиловского своими черными глазищами с такой угрозой и напором, что надзиратель едва не сунул руку в карман, чтобы проверить, на месте ли браунинг. Улыбчивый джентльмен с манерами хорошо воспитанного дворянина на глазах надзирателя сыскной полиции превратился в монстра, способного убить человека с такой же легкостью, как это делает повар, когда отрубает голову курице.

НАМ… Кому это – нам? Шиловский был в замешательстве. Во что его втягивают? Может, он был прав поначалу, когда решил, что француз хочет завербовать его в качестве агента какой-нибудь иностранной разведки. И что теперь делать?

Арестовать сукиного сына! Без долгих разговоров воткнуть мордой в пол, позвать официантов, и они спеленают мсье Боже, как младенца.

«Сдам французика контрразведке, гляди, получу орден и повышение, – думал, все больше распаляясь, Шиловский. – Почему согласился на встречу с ним, не предупредив, кого следует? Все очень просто – чтобы не спугнуть раньше времени и узнать о его коварных замыслах. Логично? Вполне. Мне поверят…»

Француз будто подслушал мысли Шиловского. Решительным движением он поднял с пола саквояж, поставил его на стол и открыл. В саквояже лежали пачки ассигнаций. Их было много, очень много. Такой суммы Шиловскому еще не приходилось видеть. Он с трудом проглотил ком, образовавшийся в горле, и хрипло спросил:

– Пардон… что это?

– Деньги, любезнейший Евграф Петрович, деньги. И они ваши. Здесь сто тысяч.

– Мои? К-как?.. П-почему?.. – от непонятного волнения надзиратель даже начал заикаться.

– Очень просто. Вы спускаете дело на тормозах – то есть переводите его в другую плоскость, не связанную с Китаевским кладбищем, – а потом, если у вас будет такое желание, можете даже оставить службу в полиции. Этих денег хватит, чтобы открыть свое дело. Солидное дело. Или уехать за границу, что тоже неплохо. Куда? Например, в Швейцарию. Хорошая страна. Нейтральная. Уж ее-то точно никакие войны не коснутся. Но вы должны забыть, напрочь выбросить из головы бредни Васьки Шныря, которые принес вам на кончике языка ваш осведомитель Остап Кучер.

«Они и это знают! Потрясающе… Черт побери, я в западне! Ах, как я промахнулся… Не надо было мне идти на это рандеву. А теперь что ж… коготок увяз, птичка пропала». Шиловский был уверен, что имеет дело с какой-то тайной организацией.

«Может, масоны? – думал он, – Перед войной их много расплодилось. Даже в ближайшее окружение царя-батюшки затесались. Если это так, если мсье Боже – масон, то лучше плюнуть на свои принципы и взять предложенные деньги… иначе их отдадут кому-то другому».

Шиловский выпрямил спину, взял саквояж и встал.

– Я уже забыл, – сказал он сухо. – Но только про это дело. Я все сделаю так, как вы просите. Расписка в получении мзды не нужна? Нет? Ну что же, и на том спасибо. Прощайте. Надеюсь, это наша первая и последняя встреча.

Он развернулся и едва не строевым шагом вышел из кабинета. Глядя ему вслед, мсье Боже задумчиво сказал, отвечая тому, что сказал надзиратель сыскной полиции, и своим мыслям:

– Хотелось бы надеяться. Но человек так несовершенен… Однако господин Шиловский ершист. Как бы он не начал проявлять свой непростой и непредсказуемый славянский характер в самое неподходящее время. Ладно, поживем – увидим…

У выхода из ресторана Шиловский едва не столкнулся с низеньким человечком, почти карликом, который был одет во все черное. Вежливо приподняв широкополую шляпу, карлик что-то пробормотал, и они разминулись.

«Наверное, в Киев цирк лилипутов приехал, – отрешенно подумал Шиловский. – А что, Швейцария – это хорошая идея. Лично у меня нет никакого желания кормить окопных вшей. Но если дела на фронте и дальше пойдут так скверно, как сейчас, то не исключено, что и киевскую полицию проредят – призовут тех, кто помоложе, в действующую армию. Военная контрразведка – это, конечно, для меня престижно, но на передовой ведь стреляют…»

Глава 12
2007 год. Дядька Гнат

Ночью перед отъездом в Киев Глебу опять снились удивительно живые сны. Они не были кошмарами, и тем не менее Тихомиров-младший проснулся в поту.

Особенно запомнился ему один фрагмент сновидения: Глеб в богатом облачении стоит на возвышенности, а мимо него, потупив головы, медленно идут люди. Бесконечная цепочка людей тянется от горизонта до горизонта, но в той стороне, откуда они пришли, небо синее, а там, куда люди направляются, огненно-красное.

Эти две половинки небесной сферы смыкаются ровно над головой Глеба, и в месте их соприкосновения блистает узкая радужная полоса. Цвета на ней постоянно меняются, переплетаясь и свиваясь в жгуты, и от их завораживающего движения равнинная местность, по которой идут люди, покрывается разноцветными мозаичными участками – как в калейдоскопе. А потом все вдруг покрылось серым флером, и раздался взрыв, раскромсавший равнину на мелкие кусочки.

Стоя под душем, Глеб встревоженно думал: «Что-то мне не нравятся все эти сонные картинки… Будто кто-то шлет предупреждения об опасности. Но я это и сам знаю. Раритеты, а тем более сокровища, в руки так просто не даются. Эх, неплохо бы взять с собой Гошу Бандурина… Надежный товарищ. Но где его искать? Исчез, словно сквозь землю провалился».

Три года назад вместе с Гошей Бандуриным они нашли нечто такое, о чем по взаимной договоренности решили не рассказывать никому. Нашли – но не взяли. Потому что ОНО было выше их понимания. К тому же и взять тот артефакт было очень сложно, если не сказать – вообще невозможно.

Гошу с той поры словно подменили. Он перестал заниматься «черной» археологией и большую часть суток проводил в раздумьях – сидел во дворе своего дома на бревнах и с сосредоточенным видом вертел в руках языческий оберег – пластину из неведомого темного металла, на которой была отчеканена голова о трех ликах, окруженная языками пламени. (Оберег они случайно подобрали в том подземелье, где находился артефакт.) А два года назад, похоронив мать, которая была у него единственным родным человеком, Гоша и вовсе куда-то девался.

Глеб вызвал такси, взял спортивную сумку с одеждой и большой «абалаковский» рюкзак, где было все необходимое для работы, и спустился вниз. Он решил ехать в Киев железной дорогой, тем более что в последнее время (если верить рассказам приятелей) фирменные киевские поезда не уступали заграничным. А Тихомиров-младший любил комфорт; может, потому, что в экспедициях, нередко затягивавшихся на месяцы, он жил почти как первобытный человек.

Водитель такси был неразговорчив и хмур. Темное лицо таксиста с большими скулами и слегка раскосыми черными глазами навевало на мысль, что в его крови немало восточных примесей. «Да, – подумал Глеб, – наследили монголы Чингис-хана… И не только они. Верно говорится: немного поскреби русского и обнаружишь татарина».

Неожиданно такси резко притормозило. У Глеба почему-то екнуло где-то под сердцем.

– Что случилось? – спросил он встревоженно.

– Человека надо подобрать… – ответил водитель.

На тротуаре, у самого бордюра, стоял мужчина и размахивал руками, всем своим видом давая понять, что ему позарез нужно куда-то быстро доехать. Глеб не успел даже открыть рот, чтобы возразить, как таксист высунул голову в окно и спросил:

– Вам куда?

– На вокзал, – ответил мужчина. – Возьмите, а? Ну пожалуйста… Опаздываю. Я хорошо заплачу.

– Садитесь, – сказал водитель такси, и мужчина, подхватив небольшой саквояж, уселся позади Глеба – на заднее сиденье.

Глеб посмотрел на мужчину более внимательно – и похолодел. Он узнал его. Тихомиров-младший уже видел этого человека.

Он появился в придорожном кафе как раз в тот момент, когда цыганка предложила Глебу погадать. Мужчина сел за соседний столик и начал изучать меню. Но Глеб мог бы поклясться, что его мало интересовала еда: острый, пытливый взгляд мужчины Тихомиров-младший ощущал даже тогда, когда шел к своей машине.

– Стоп! – скомандовал Глеб, повинуясь внезапному душевному порыву. – Держи, здесь больше, чем нужно, – ткнул он в руки таксисту несколько сотенных. – Я уже приехал.

– К-как?.. – у таксиста от удивления даже челюсть отвисла. – Вы же сказали, что вам нужно на вокзал?!

– Я передумал, – заявил Глеб, вытаскивая из багажника свои вещи. – Поеду завтра. Я вспомнил, что у меня есть еще кое-какие дела. Бывайте. Всех вам благ.

Закинув рюкзак за спину, он быстро пошагал в первый попавшийся переулок, где тут же поймал частника. Слежки за ним как будто не было.

– Куда едем? – поинтересовался водитель видавших виды «жигулей», когда вырулил на центральную улицу.

Глеб, когда забрался в салон, сказал лишь одно слово: «Вперед!» Немного поколебавшись, он разом отмел все сомнения и ответил:

– В аэропорт. Только поднажми.

– Как прикажете, гражданин начальник! – обрадованно сказал частник. – В аэропорт так в аэропорт. Бу сделано.

Глеб мысленно ухмыльнулся. Для водителя-частника поездка в аэропорт окупала все его мытарства на ниве левого извоза, потому что сумма, которую приходилось платить пассажиру, получалась очень даже серьезной. Но денег у Глеба было вполне достаточно, так что он мог себе позволить выбросить в урну железнодорожный билет и улететь в Киев самолетом.

Пока ехали, Глеб время от времени посматривал назад. Дорога в аэропорт оказалась незагруженной, слежку можно было заметить достаточно легко, но ни одна машина не плелась в хвосте «жигулей». Мало того, тихоходных российских авто вообще не наблюдалось.

Мимо со свистом пролетали «мерседесы», БМВ, «нисаны», и частник лишь завистливо вздыхал, провожая глазами разноцветные кометы на колесах. В принципе все было понятно – нынче билет на самолет, в отличие от советских времен, по карману только людям достаточно состоятельным. Так что владельцам «жигулей» и «москвичей», а также их домочадцам в аэропорту просто делать нечего.

С билетом не было никаких проблем, и уже спустя два часа по приезде в аэропорт Глеб сидел в уютном кресле авиалайнера и с интересом рассматривал проплывающую далеко внизу землю. В этот момент его душевное состояние можно было описать следующими словами: облегчение, умиротворенность и настороженное ожидание дальнейшего развития событий, которое тлело где-то глубоко внутри, как уголек в потухшем костре.

Глеб неожиданно понял, что в покое его не оставят даже в Киеве. Похоже, с этим планом связано что-то очень серьезное. А что пользуется самым большим спросом у «черных» археологов? Верно – места, где зарыты клады. Ради них подпольные кладоискатели готовы пойти на все. В особенности, если ими руководят мафиозные группировки.

Судя по последним событиям, за него взялись всерьез. Притом не какой-нибудь партизан-одиночка, а целая банда, в которую входит или гипнотизер, или сильный экстрасенс. Заполучив в свои руки пластину с гравированным планом, Глеб вдруг начал ощущать чужие флюиды, пытающиеся овладеть его мыслями и даже руководить действиями.

Поначалу Тихомиров-младший не придавал этому значения, но после видения в спальне и встречи со странной цыганкой он понял, что дело худо. И быстренько нацепил на шею рядом с крестиком еще и оберег – на всякий случай. Это был тот самый, с изображением трехликого мужчины, который они с Гошей подобрали в подземелье.

Оберег он получил по почте, когда прошло полгода после исчезновения Гоши Бандурина, – бандеролью, из небольшого городка в уральской глубинке. И ни единого словечка. А обратный адрес, указанный на бандероли, Гоша, скорее всего, взял от фонаря, потому что на запрос Тихомирова-младшего в адресное бюро пришел ответ, что в городе такой улицы нет.

С той поры Глеб начал брать оберег в экспедиции. Или когда ему грозила какая-нибудь (чаще всего выдуманная) опасность. Ему казалось, что, когда оберег на шее, у него прибавляются силы, а все чувства – в особенности предвидение – обостряются до предела. Возможно, этому состоянию «адреналиновой атаки» способствовали воспоминания о приключениях, которые ему довелось испытать вместе с Гошей Бандуриным…

В аэропорту Борисполь Глеба никто не встречал. То есть не встречал официально, хотя он и намеревался позвонить одному киевлянину, доброму приятелю отца, да вовремя передумал. При современной технике, если ведется слежка, прослушать переговоры по мобилке – раз плюнуть. А Глебу очень хотелось, чтобы никому не было известно местонахождение его главной «базы» в предстоящем поиске.

По этой причине он отказался от бронирования гостиничного номера (это было все равно что выйти голым на Крещатик и прокричать: «Вот он я, Глеб Тихомиров!») и решил окопаться где-нибудь в частном секторе – подальше от милиции и тех, кто идет по его следу. А в том, что они идут, у Глеба не было никаких сомнений.

Он это понял (похоже, по «подсказке» оберега) еще в такси, когда ехал на железнодорожный вокзал. От хмыря, который подсел в машину, волнами исходила чужая, злобная энергия. Это Глеб ощутил кожей. Конечно, его решение покинуть такси поначалу было спонтанным, до конца неосознанным, но потом, уже сидя в самолете, он понял, что в сложившейся ситуации выбрал единственно верный вариант.

Таксомотор привез Глеба на северо-западную окраину Киева, где располагался курортный район Пуща-Водица. Глядя на пробегающие мимо авто, сосновые леса и перелески, он вдыхал полной грудью чистый воздух, напоенный разогретой на солнце живицей, и почему-то радовался, хотя для радости в принципе причин было маловато.

Наверное, Глебу была очень приятна встреча с Киевом, где он не был больше десяти лет. Виды за окном такси оживили воспоминания, и Глебу вдруг показалось, что он стал значительно моложе.

Впервые Тихомиров-младший увидел столицу Украины в детском возрасте. И сразу же в нее влюбился. Особенно ему запомнились прогулки по Киеву с приятелем отца, Игнатием Прокоповичем. Где и как они познакомились, было тайной. Однако Глеб знал, что Игнатий Прокопович за какие-то грехи отсидел в тюрьме двенадцать лет. Что не помешало ему остаться добрым, великодушным человеком, высоко ценившим дружбу и хорошую компанию.

Правда, последние десять-пятнадцать лет Игнатий Прокопович и отец практически не общались, только иногда созванивались. А все потому, что Игнатий Прокопович был в Пуще-Водице «авторитетом». Такая козырная «должность» старого приятеля настораживала и отпугивала Николая Даниловича. Он не считал себя белым и пушистым, но все же с серьезным криминалом старался не связываться.

В оправдание Игнатия Прокоповича можно было сказать лишь одно: долгие годы ему приходилось не жить, а выживать.

У Игнатия Прокоповича было излюбленное местечко на Андреевском спуске – небольшая зеленая полянка в тени деревьев, где во время прогулок по Киеву он и Глеб обычно полдничали. Игнатий Прокопович расстилал на траве миниатюрную скатерку и выкладывал на нее продукты: кусок сала, несколько луковиц и соль в спичечном коробке. Все это он прихватывал из дому. А две бутылки молока и свежеиспеченный ржаной хлеб покупал в молочном и хлебном магазинах по дороге.

Никогда ни до, ни после этих прогулок Глеб не едал более вкусного сала. Оно было восхитительно ароматным и буквально таяло во рту. А в сочетании с душистым хлебом и зеленым луком нехитрая снедь превращалась в самый настоящий деликатес.

У Глеба от удивления полезли глаза на лоб – вместо старой хаты на обширном подворье Игнатия Прокоповича вырос двухэтажный дом с мансардой и кованым петушком, исполняющим роль флюгера. Добротный забор и металлические ворота лишь утвердили Глеба в мысли, что дела у приятеля отца идут очень даже неплохо. И это при всем том, что Игнат Прокопович уже вышел на пенсию.

Едва Глеб нажал на кнопку звонка сбоку от калитки, как тут же подал голос пес: «Гуф-ф, гуф-ф, гуф-ф…» Судя по басовитому лаю, псина была размером с пони.

– Хто там Рябка беспокоит? – раздался из-за забора голос Игнатия Прокоповича.

– Глеб Тихомиров.

– Шось не помню…

– А вы откройте калитку и сразу вспомните.

– Ну да, открой тебе… – с сомнением проворчал Игнатий Прокопович. – А ты меня железякой по кумполу…

Не успел Глеб заверить Игнатия Прокоповича в своих честных намерениях, как звякнул засов, и в калитке, как в раме, нарисовался эскиз Репина к картине «Запорожцы пишут письмо турецкому султану».

Несмотря на годы, на круглой, как арбуз, голове Игнатия Прокоповича красовалась густая, немного поседевшая чуприна, длинные казацкие усы свисали до самой груди, а фигура у него была такая, что хоть завтра на съемки фильма «Тарас Бульба», где ему могла подойти только главная роль.

Одет был Игнатий Прокопович в вышитую сорочку и широченные штаны, напоминающие запорожские шаровары. А в руках он держал люльку, с которой никогда не расставался.

– Дэсь я тэбэ бачыв… – Игнатий Прокопович прищурился: – Шоб я сдох! Цэ ж Глебушка! Ну да – Тихомиров. Ни, ни, хай лучше сдохнэ сосед. А мы щэ пожывэм. И горилки выпьем. Назло врагам. Ну иды сюды, хлопче, почеломкаемся…

Глебу показалось, что его обнял медведь. Даже кости затрещали. Однако он мужественно выдержал ритуал встречи и даже улыбнулся, когда наконец Игнатий Прокопович разнял свои руки-клещи, но улыбка получилась немного ненатуральной – вымученной.