Текст книги "Детям до шестнадцати"

5.

Из дома Саня выскочил пораньше – вернее, не сам выскочил, а мама заставила.

– Вот представь, – внушала она, – засмотришься на что-то по пути, или троллейбуса долго прождёшь, а когда в класс сунешься, все уже пишут. А что, если Елена Ивановна просто выставит тебя за дверь? Ты представляешь себе последствия? Нет уж, пусть будет времени с запасом! Лишние пятнадцать минут не помешают!

Когда мама говорит таким тоном, да ещё подпуская в голос, как выражается папа, театральщину, с ней совершенно невозможно спорить по делу. Можно только поругаться. И без толку ей доказывать, что и раньше всегда успевал к первому уроку до звонка, и что даже если случится такое чудо и он опоздает, то Елеша поругается-поругается, а всё равно посадит его за парту.

Потому что – городской тест, «срез знаний». «Кто его напишет на двойку, – вещала она вчера, размахивая указкой точно рапирой, – тот может распрощаться с мечтами перейти в восьмой класс нашей гимназии. К вашим услугам огромное множество общеобразовательных школ попроще, где хоть вообще без запятых пиши, всё равно свою тройку получишь. А у нас – гимназия высшего разряда!» И далее – про славные традиции, про благодарных выпускников, про страшный ЕГЭ, который уже, в общем-то, не за горами. И ещё она очень посоветовала никому не заболеть – потому что кто завтра не явится на урок, тому всё равно придётся сдавать, только уже в июне и, возможно, задания будут гораздо сложнее, ибо раз на раз не приходится.

Если честно, Саня этого теста побаивался. Русский язык – им ведь только говорить легко, а писать куда сложнее. Правила всякие зубодробительные, которые заучить-то можно, только на другой день они начисто стираются из мозгов. А ещё запятые… про то, как Саня ставит запятые, ещё прежняя его русичка, Зоя Олеговна из Краснодара, однажды сказала так: «Ты, Лаптев, как будто суёшь руку в ящик со знаками препинания, набираешь полную горсть – а потом не глядя швыряешь в текст, и уж где что прилипнет, там прилипнет!»

Он не раз представлял этот ящик – сбитый из плохо оструганных досок, почему-то пахнущих яблоками. А запятые, точки и всё остальное там – мелкое, железное. Наверное, как старинный типографский шрифт. А текст – это как огромный лист ватмана, пришпиленный кнопками к стене, вроде школьной стенгазеты. Саня на ощупь перебирает холодные, колючие знаки, сжимает сколько уместится в ладони, выходит на дистанцию броска – наверное, метров пять – и от души посылает снаряд в цель. Не все запятые до неё долетают, некоторые падают на пол, некоторые, подхваченные ветром, вылетают в форточку, но большинство действительно впивается в бумагу, прирастает к буквам… а минуту спустя внизу ватмана появляется здоровенная красная двойка, укоризненно качает головой на лебединой шее…

Погода как-то не радовала. Недавняя гроза оставила после себя унылую серость, и как вчера весь день то моросило, то переставало, так и сегодня. Резкий ветер бросил ему мелкие брызги в лицо, задрал на голову капюшон отремонтированной позавчера куртки.

Мама так и ничего не заметила. Да и Саня потом специально приглядывался – и тоже не мог найти швов. Будто там всё само срослось. Что ещё более странно – ни на разбитую губу, ни на опухшее ухо никто и внимания не обратил, будто так и надо. Мама только поинтересовалась, чем же занимался её сын в торговом центре, пока продолжалась гроза. «Не понимаю, – говорила она, – как можно два часа просто бродить из отдела в отдел. Скажи честно? – в голосе её включилась трагическая нотка, – ты не в салон игровых автоматов ходил? Ты помнишь, что тебе это строжайше запрещено?»

Времени было навалом, и он решил не связываться с троллейбусом, а пройтись пешком. Дождя почти нет, эти мелкие капли не считаются, а идти по улице – гораздо интереснее, чем толкаться в душной и нервной толпе. Тут можно смотреть на деревья – как окутывает их пока ещё прозрачная жёлто-зелёная дымка, будущая листва. Можно смотреть на машины – и припаркованные на обочине, и вяло ползущие в пробке. Будет ли у них когда-нибудь своя? А ещё можно смотреть на людей – их так много и все они такие разные. Кто-то одет ярко, цветасто, кто-то больше всего напоминает Крота из «Дюймовочки» (только вчера читал Мишке книгу с картинками), кто-то очумело несётся, опаздывает, а кто-то плетётся с улиточной скоростью. Бабки тащат за собой сумки на колёсиках, молодёжь в наушниках наслаждается музыкой, а Сане брать в школу плеер не разрешают – после того случая с наркоманом. «Ну ты пойми, – отвечала на все его возражения мама, – мне не плеера жалко, мне тебя жалко. Ведь могут просто подойти сзади, дать по голове и снять с трупа. Они ж не люди, у них мозги сгорели, одна жажда осталась, как у твоих любимых вампиров».

А вот кого на утренней улице почти не было, так это детей. Оно и понятно – у большинства школы рядом, через дворы туда ходят, а мелкие уже в детсадах. Мишкин – тот вообще в полвосьмого открывается, и мама, щадя Санин сон, сама отводила туда упирающегося и скандалящего Мишку. По утрам он детский сад ненавидел – а вот вечером захлёбывался восторгами, сообщая, как там круто.

Но на каждое правило всегда есть исключение. Обнаружилось оно и сейчас. Было исключению на вид лет семь-восемь, жёлто-оранжевая курточка напоминала кленовый лист в октябре, из-под сиреневой вязаной шапочки выбивались две тощие рыжие косички.

Исключение стояло у фонарного столба и ревело навзрыд, плечи тряслись, маленькие ладошки тискали плюшевую сумку в виде медведя коалу, а зелёные сапожки собрали на себя, похоже, всю окрестную грязь.

Он даже притормозил, разглядывая эту картинку. Что странно – прохожие совершенно не замечали рыдающую девочку, хотя громкость у неё была выведена на максимум. Конечно, Саня миллион раз слышал, что люди стали чёрствые, что всем всё по фиг, то ли дело раньше. Но ведь не на сто же процентов? Наверняка какая-нибудь бабка заинтересовалась бы, что это с ребёнком творится, почему ревёт и почему вокруг не наблюдается на мам, ни пап, ни бабушек с дедушками. Но все проходили мимо – словно вокруг девчонки сгустилось какое-то силовое поле, не пропускавшее ни свет, ни звук.

Это не моё дело! – напомнил он себе скрипучим, как мел, взрослым голосом. У меня тест! А рыдать маленькие девочки могут по самым идиотским причинам. Не купили мороженое, потерялся плюшевый заяц, не дали посмотреть мультики для взрослых.

Но всё-таки он остановился в двух шагах от прекрасной незнакомки и вгляделся повнимательнее. Прекрасной, конечно, её можно было назвать только из деликатности. Красное зарёванное лицо, веснушки, вздёрнутый нос… и большие карие глаза, а их взгляд… то ли несчастный, то ли сердитый, Саня сходу не понял.

– Тебя как звать? – спросил он, потому что вот так пялиться и молчать казалось ему совсем уж неприличным.

– Катя! – хрипло ответила она, продолжая плакать – правда, теперь уже потише.

– Ты в каком классе-то хоть? – Саня постарался говорить слегка насмешливым тоном. С ревущим Мишкой иногда помогало.

– В первом! – сообщила девчонка. – А чего?

– А ничего! – сказал он. – Ты почему не в школе? Скоро первый урок начнется.

– Потому что! – объяснила она. – Я вообще не отсюда! И я потерялась!

А вот это уже серьёзно, понял Саня, Это не мороженое и не мультики.

– Ты откуда, Катя? – присел он перед ней на корточки и подумал, что со стороны, наверное, выглядит идиотски.

– Из Кемерова! – Катя произнесла это даже с некоторой гордостью.

– Круто! – восхитился Саня. – А я тоже! Я там жил, когда совсем мелким был. Ты с какой улицы?

– С Космонавтов, – не сразу ответила она.

Такой улицы в Кемерово Саня не помнил, но он вообще мало что оттуда помнил.

– А в Москву с кем приехала? – продолжил он допрос.

– С мамой и Таней! Таня – это моя сестра. Старшая! Совсем большая, выше тебя! – уточнила Катя.

– А когда приехали?

– Позавчера! – Катя на миг задумалась, видимо, не начать ли снова реветь. И решила не начинать.

– Ну и как же ты потерялась? – Саня, наконец, задал главный вопрос. Катя поморгала, всхлипнула и начала рассказывать. Получалось прямо как в кино.

Приехали они с мамой и сестрой не просто так, не Красную площадь посмотреть, а потому что Катя болеет, у неё страшная болезнь парануклеоз, и в Кемерово врачи лечить эту штуку не умеют, поэтому направили в Москву, в институт педиатрии. Там самые лучшие ученые в стране, там с этой штукой справятся. Так вот, приехали они, и в гостиницу не поехали, мама сказала – это слишком дорого, а сняли комнату у какой-то старой толстой тётки. Вчера ездили в этот самый институт педиатрии, но оказалось, что не хватает какой-то важной бумажки из Кемерово, и без этой бумажки положить Катю не могут. Но есть какой-то самый главный профессор Банников, который всё-таки может и без бумажки всё решить, только его до понедельника нет, и потому надо ждать.

Короче, с горя они поехали в зоопарк, чтобы её, Катю, хоть как-то развлечь, раз уж такая засада. И в зоопарке она потерялась. Пошли смотреть слонов, и там была слониха со слонёнком, слонёнок тоже здоровенный, как корова, и Катя жалела, что нет у неё морковки, она бы слонёнка угостила, а потом оглянулась, а ни мамы, ни Таньки нигде нет. Она стала бегать по зоопарку и их звать, а какая-то страшная тётка с прыщами на всё лицо захотела сдать её в полицию, но от тётки она сдёрнула, и вообще из зоопарка как-то незаметно выбежала, и стала бродить по улицам. Потом сообразила, что можно же поехать на ту квартиру, к толстой тётке, где они комнату сняли, а для этого нужно сесть на метро и добраться до станции со смешным названием Авиамоторная. Только надо же билет купить, а денег у неё не было. Тогда она попросила какого-то дедушку купить билет, наврала, что потеряла денежку, и добрый дедушка поверил, провёл её в метро. Только там она и от доброго дедушки убежала, потому что мама ей говорила – по Москве бродят опасные маньяки, и надо быть начеку.

Ей даже удалось доехать до Авиамоторной, а там она бегала по улицам, искала тот дом с толстой тёткой. Но все дома были похожи друг на друга, а спрашивать помощи у прохожих она не рискнула, потому что вдруг они тоже опасные маньяки? А между тем вечерело, ей очень хотелось есть, пить, писать и какать. И если насчёт писать и какать нашлись подходящие кустики, то вот подходящих деревьев, на которых булочки растут и бутылочки с кока-колой, в столице не обнаружилось. А потом стало темно, и ей удалось забежать в какой-то дом, где домофон был испорчен и дверь распахнута. Свернулась в клубок под лестницей и проспала до утра. А утром, когда ещё сумерки были, проснулась, выбежала наружу и продолжила наудачу бродить по окрестностям, вспоминать тот тёткин дом, с особыми приметами – длинный и белый.

– А мобильника у тебя нет? – сообразил Саня. – Ты же могла просто позвонить маме!

– Нет! – всхлипнула Катя. – У меня и в Кемерово не было, мама говорит – и дорого, и пока незачем. А у девчонок в классе есть! Знаешь, как обидно!

– Тогда надо идти в полицию, – решил он. – Полицейские твою маму и сестру найдут, те же, наверное, тоже в полицию пошли и написали заявление, так, мол, и так, пропала девочка Катя.

– Не надо в полицию! – испугалась девочка Катя. – Я же тебе самого главного не сказала! Мне каждый день лекарства дают, от моей болезни, жёлтые такие таблеточки, и ещё укол делают. В попу! – сообщила она доверительно.

– Ну и что? – Саня пока не понимал, какая связь между лекарствами и полицией.

– Так ведь в полиции всё долго будет, – снисходительно, точно маленькому, растолковала ему Катя. – Меня сперва увезут в этот самый, как его… в детприёмник, потом будут всякие бумажки по почте посылать. У нас в классе есть такая Варя Антонюк, она перед Новым годом потерялась на улице и тоже в полицию попала, и её в детприёмник отправили, и только через месяц она домой вернулась! А мне так нельзя! Если мне каждый день лекарства не принимать, у меня опухоль будет расти и я умру!

Тут она заревела по новой – как выразился бы папа, на всю катушку. И снова Саня поразился, что абсолютно никто из прохожих даже головы не повернул. Какие всё-таки москвичи равнодушные! Вот в Краснодаре сразу бы рядом какая-нибудь сердобольная тётка нарисовалась. Да, в общем, и в Пензе тоже, не говоря уж о Саратове.

– Так ты, получается, уже целый день не принимала лекарств? – уточнил Саня. – Ты как себя чувствуешь?

С языка чуть не сорвалось «как же ты ещё жива», но он вовремя притормозил.

– Ну, один день ещё ладно, – неожиданно взрослым тоном разъяснила Катя, – а вот два дня если, уже нехорошо. И у меня болит в голове и в горле, – добавила она. – В голове несильно, а в горле сильно.

Саня задумался. Что же ему с этой некстати подвернувшейся Катькой делать? А время, между прочим, бежит, и совсем скоро Елеша велит классу садиться, раздаст листы с заданиями теста.

Вести её в полицию? Так она упираться будет, вопить, и тут уж все обратят внимание: подумают, что он, хулиган этакий, малышку обижает. Доказывай потом, что не верблюд… А самое главное, Катька, похоже, права – в её обстоятельствах терять время на полицию нельзя.

Значит, всё-таки придётся тащить её домой, а там мама что-нибудь сообразит. Да хотя бы зайти в википедию, посмотреть про этот самый парануклеоз, какие лекарства против него используются, да и купить в ближайшей аптеке!

– Короче, так! – уверенным голосом заявил Саня. – Сейчас мы пойдём ко мне домой, ты покушаешь, а мы с мамой тебе купим лекарства. Мама умеет уколы делать, она вообще медсестра, если хочешь знать! Только пока не работает, мы же в Москву недавно переехали. А твоих маму и сестру найдём, без всякой полиции. Дадим объявление в интернете, и всего делов! И не реви! Кнопку рёва я выключаю! – и он слегка надавил указательным пальцем ей на кончик носа. С Мишкой такие приёмчики прокатывали.

Прокатило и тут. Всхлипывать девчонка перестала, но осторожно спросила:

– А твоя мама не сердитая? Она меня ругать не будет?

– Не волнуйся, она добрая! Минутку, я сейчас её предупрежу, что мы придём.

Он вынул смартфон, ткнул в клавишу быстрого вызова, и…

И тишина. И темнота экранчика. Пришлось надавить и долго держать нажатой кнопку включения. А без толку. Похоже, аккумулятор разрядился в ноль. Но как? Только вчера заряжал, и обычно дней на пять хватало, даже при включённом вайфае. Что за чудеса? Может, он вообще сдох, аккумулятор? Бывает же с ними такое, наверное.

Что ж, придётся вести её домой так, без предварительного звонка. Оставалось надеяться, что мама ещё дома, отсыпается после того, как в утренних сумерках отвела Мишку в сад. Очень бы не хотелось, чтобы усвистала по магазинам.

– Короче, пойдём! – сказал он и взял Катю за тёплую ладошку.

Но никуда идти не пришлось. Рядом мгновенно нарисовалась девчонка года на два его старше, в чёрно-белой ветровке и модных кроссовках, тысяч за шесть, никак не меньше.

– Катька! – воскликнула она и схватила мелкую в охапку, закружила, завертела. – Куда же ты подевалась, Катька! Мы же с ума сошли, обыскались!

На Саню она обратила ноль внимания – подумаешь, какой-то белобрысый пацан маячит возле найденной сестрёнки! А сестрёнка, кстати, тоже хороша – радостно заверещала что-то Таньке в ухо и даже головы не повернула к Сане. Который, между прочим, уже практически опоздал на тест!

Ладно, не до благодарностей! Счёт пошёл не то что на минуты – на секунды!

Он резко развернулся на месте и со спринтерской скоростью погнал по улице в сторону гимназии со славными традициями. На троллейбусе бы, конечно, вышло быстрее, но троллейбус как раз причалил к остановке позади, до которой не добежать, даже если ты чемпион мира по бегу. Так что придётся полагаться только на свои ноги.

Он мчался и думал, как будет вопить Елеша. С неё вполне станется перенести ему тест на июнь. Все будут отдыхать, наслаждаться свободой, а ему придётся сидеть в душном классе и ставить куда надо (а вернее, куда не надо) эти вредные запятые. А Елеша будет сидеть напротив и сверлить его настырным взглядом. Попробуй хоть что-нибудь сообразить, когда на тебя так смотрят! Ясно, что дело кончится двумя баллами, и никто за него не вступится – ни Антонина Алексеевна, ни тем более Игорь Васильевич. Скажут: нашей чудесной гимназии такой ученик не нужен, у него мало того что тест на двойку написан, он ещё и дерётся, и издевался над беззащитной девочкой Лизой, и уроки прогуливает. Что начнётся дома, когда его исключат, лучше и не представлять. Для мамы ведь эта славная гимназия с пятнадцатилетними традициями – просто исполнение всех мечт. Она уверена, что если сына туда взяли, то он уже одной ногой в университете. А тут предстоит такой облом.

Но оказалось, что странности этого апрельского утра ещё не исчерпаны. Троллейбус, который покинул остановку и вскоре обогнал тяжело дышащего Саню, вовсе не поехал дальше, к следующей остановке, до которой пилить и пилить. Он притормозил рядом, гостеприимно открыл заднюю дверь.

Саня, не рассуждая, впрыгнул туда, и тут же троллейбус, словно так и надо, захлопнул дверь и на полной скорости рванул вперёд. Как честный человек, Саня приложил свой проездной к валидатору – пусть все видят, что он не заяц! Всем, впрочем, было всё равно – подумаешь, случился с водителем приступ неположенной доброты, остановился и подобрал опаздывающего в школу мальчишку. Все о своём думают, у всех свои дела. Кто-то молча сидит, погружённый в свои мысли, кто-то болтает, кто-то трясёт головой в наушниках в такт музыке, кто-то играется с мобильником.

На всякий случай Саня снова достал смартфон. Может, вынуть аккумулятор и вставить? Вдруг там просто контактик какой-то отошёл?

Но не потребовалось. На сей раз кнопка включения сработала как надо, послышалась бравурная музыка и на экране появилась привычная заставка – зелёное поле и голубое небо с облаками. Индикатор заряда показывал максимум, и ничего не напоминало о недавней смартфоновской выходке.

– Лаптев! Одного тебя ждём! – сурово сообщила ему Елеша, когда он, потный и задыхающийся, ворвался в 42-й кабинет. – До начала урока ровно одна минута! Твоё счастье, что успел до звонка. Ладно, приступаем. Дежурные, раздайте листочки!

6.

В столовой давали омлет и чай. К омлету Саня испытывал давнюю и глубокую ненависть, поэтому отодвинул тарелку как можно дальше, отхлебнул чая (жидкая коричневая вода, малость подслащенная). Поставил стакан на стол – и снова задумался. Вокруг шумели, свистели, топали, пятиклашки сырками кидались, но эту звуковую дорожку он себе отключил. Потому что подумать о вчерашнем было важнее.

Когда он после ужина спросил маму насчёт парануклеоза, она вытаращилась на него будто на ожившее огородное пугало:

– Что-что? Ты не ошибся? Такой болезни нет. Есть мононуклеоз, а никакого «пара» не бывает. Может, парадонтоз? Тогда это к стоматологу. Где ты вообще такое слово подцепил?

– Да в классе одна девчонка сказала, что у её двоюродной сестры этот самый парануклеоз, – на ходу отболтался Саня. – Напутала, наверное.

Википедия тоже ничего не знала про парануклеоз. Конечно, скорее всего, мелкая Катька просто напутала – но и в это верилось с трудом. Когда ты долго болеешь какой-то дрянью, когда тебя таскают к врачам, а то и в больнице маринуют – не захочешь, а запомнишь свой диагноз. Саня же свой лимфаденит до сих пор помнит, хотя болел им давным-давно, во втором классе.

– Ну? – прервали его размышления.

Пришлось вернуться в реальный мир – где кончалась большая перемена, где визжали и ржали, и где над ним возвышался Боров. Народ вокруг незаметно рассосался, опасливо наблюдая издали.

– Что ну? – стараясь говорить спокойно, спросил Саня.

Боров взял его стакан с чаем, глотнул, потом плюнул в стакан, аккуратно поставил его перед Саней и ответил:

– Забыл, значит, про штраф? Две штуки с тебя, и проценты. Три дня уже прошло, значит, две тысячи триста рэ, – проявил он некоторое знание математики.

В животе у Сани воцарилась зима. Значит, не рассосалась вся эта тема – на что он втайне надеялся. Значит, всё только начинается! И что сейчас делать? Вот прямо сейчас, в эту минуту? Мозги буксовали.

Зато рука сделала всё сама, без помощи мозгов. Он спокойно взял стакан с раствором боровского плевка – и прицельно плеснул ему в лицо.

– Вот тебе твой штраф, вот тебе твои проценты, – сам себе удивляясь, сказал Саня, глядя в лицо врага – теперь оно напоминало не просто блин, а мокрый блин. – С охотниками на мутантов такие штуки не катят, парень. И учти, мне достаточно сказать моим крутым друзьям, и всю вашу компашку проутюжат асфальтовым катком. Понял? Ну и гуляй, сейчас урок начнётся, а ты ещё не все свои параши получил.

Откуда из него вырвалось про могучих друзей, он и сам понять не мог. Не было никаких таких друзей, да и быть не могло. Кто у него вообще есть, кроме мамы с папой да Мишки? Ну ладно, ещё дедушка Коля… добавим друзей из Краснодара, Женьку и Лёшку. Вот и вся его конница, вся королевская рать… когда у тебя в доме четырехлетний братец, волей-неволей на ум приходят стихи Маршака.

Странное дело, Борову хватило выдержки, чтобы не броситься на него прямо тут, в столовой, на глазах у нескольких классов, буфетчицы Зинаиды Павловны и дежурного учителя Ларисы Андреевны, которая вела литературу в десятых и одиннадцатых.

– Зря ты, Лапоть, – процедил он сквозь зубы. – Ты себе смертный приговор сейчас подписал.

Повернулся и не торопясь, вразвалочку, вышел из столовой.

И сейчас же возбуждённо загалдели семибэшники, но в сторонке – никто к Сане не приблизился, будто вокруг него силовое поле повисло.

Он выходил из школы, точно шёл на смертную казнь. Наверняка сейчас у калитки поджидают его те самые парни, левый и правый. Схватят с обеих сторон, потащат к забору-шумогасителю, и ведь ни одна собака не только не вступится, но даже взрослым не скажет, потому что все знают: стучать – западло.

А погода, в отличие от того раза, наладилась. Вчерашняя сырость прекратилась, в небе опять появилось солнце, и хотя на горизонте ещё клубились сизые облака, было ясно, что их время кончилось. В лужах сверкали блики, пронзительно пахло тополиными серёжками, пробивалась на газонах первая, робкая трава. Обидно умирать в такую погоду.

Конечно, был вариант – не выходить за ограду, а побежать спасаться к учителям, рассказать им всё. Не к Елеше, ясное дело, а хотя бы к Динамометру. Но пересилить себя он не смог – слишком стыдно. И тем более невозможно было позвонить маме, чтобы она пришла за ним. Да и папе, в общем. Тем более, папа на службе, он что, с боевого дежурства сбежит, или что у него там? На танке за ним приедет?

Он огляделся – может, где-то валяется какой-нибудь кирпич или прут железной арматуры. Какое-никакое, а оружие. Увы, ничего такого на школьной территории не нашлось, да и не могло найтись – неделю назад был субботник по благоустройству, и теперь тут всё зияло чистотой, культурой…

Ни прута, ни кирпича не обнаружилось – зато обнаружилась Лягушкина, которая спустилась с крыльца ещё позже, чем он. Похоже, на территории школы сейчас оставалось только двое семибэшников, он и Лиза. Но всё равно Саня напрягся, когда она торопливым шагом подошла к нему. Вдруг кто увидит, и завтра на доске опять появится царевна-лягушка, целующаяся с лаптем? Впрочем, если сегодня ему не миновать встречи с руслановскими отморозками, то что будет завтра – уже по барабану.

– Вот что, Саша! – поравнявшись с ним, негромко сказала Лиза. – Я поговорила с кем надо, ну, насчёт твоих проблем. Короче, тебя ждут. Можешь сегодня в шесть подойти к моему подъезду?

Саня вспомнил: что-то такое она говорила три дня назад, когда затащила к себе. Какие-то люди, которые как бы могут помочь… Тогда он ей не особо поверил, но решил не спорить. А теперь отчётливо понимал, что никаких таких серьёзных людей у Лягушкиной быть не может. Ну вот просто потому, что у Лиз Лягушкиных, пишущих стихи и пасущих четверых котов-мушкетёров, просто-напросто не бывает серьёзных знакомств.

– Жив буду – приду, – всё же ответил он, потому что вот так сходу взять и отказаться было неприлично. Мысленно прикинул, что как раз успеет забрать Мишку из сада и забросить домой. Маме скажет, что на завтра почти ничего не задано, а потому можно и погулять. Если, конечно, всё не кончится в ближайший час.

– Жить будешь, – без тени улыбки пообещала ему Лиза. – А если ты насчёт этого беспокоишься, – повернула она голову в направлении калитки, – то зря. Там никого нет, гарантия сто процентов.

– Ты-то откуда знаешь? – хмуро поинтересовался Саня.

– Да уж знаю, – всё тем же серьёзным голосом сообщила она. – Короче, жду тебя в шесть. Форма одежды – удобная.

И, едва не задев его плечом, двинулась к выходу.

Без десяти шесть Саня стоял у подъезда и чувствовал себя крайне глупо. Ведь по что, по сути, получалось? Жаба ему свидание назначила! Ну ладно, пусть не Жаба, это в прошлом. Пусть Лиза Лягушкина, но всё равно… Ещё для полной картинки не хватало букета цветов.

Ему казалось, что все выходящие из дома люди и все туда входящие подозрительно косятся. В самом деле, что тут этот мальчишка в синей куртке отирается? Он чужой, он подозрительный, от него добра не жди! А если местные гопники подвалят? Не Руслан с компанией, а просто пацаны постарше из этого дома? Ты, типа, кто такой? Тебе, типа, чего надо? Ты, типа, вали отсюда, пока по соплям не огрёб.

А ещё на него подозрительно косились собаки. Наверное, та самая стая, что так странно вела себя в марте. Саня посчитал – восемь шавок. Оккупировали место возле мусорных контейнеров, лежат, греются на солнышке. Вроде злобы не проявляют, но то одна, то другая поднимет голову, принюхается, глянет в его сторону.

Он упорно не мог понять, зачем вообще потащился сюда. Просто потому, что пообещал? А что, если Лиза – то есть Лягушкина – то есть Жаба просто прикололась над ним? Он тут проторчит до ночи, а она так и не выйдет? Или выйдет и скажет, что просто хочет его видеть, потому что влюбилась. Втюрилась. Втрескалась. И теперь он как честный человек обязан жениться. Ну или просто целоваться. Тогда она превратится в прекрасную царевну, а жабью шкурку сожжёт в духовке.

Лиза вышла ровно. Из чьего-то раскрытого окна донеслись сигналы радио, и именно в этот момент распахнулась дверь подъезда.

– Привет! – слегка рассерженно буркнул Саня и тут же на себя разозлился: пока что Лягушкина его опасения не подтвердила, так чего ж хамить?

– Привет! – отозвалась Лиза. – Ну пошли? Тут недалеко, минут десять.

Они двинулись к проспекту, оттуда свернули на какую-то узкую, засаженную тополями улочку, название которой тут же вылетело у Сани из головы.

– Куда мы идём всё-таки? – поинтересовался он, потому что молчать надоело.

– Скоро узнаешь, – ответила Лиза. – Только вот что, Саша, у меня есть одна просьба. Вернее, даже не просьба, а требование.

– И? – хмыкнул он. Ну вот! Сейчас непременно какая-то муть начнётся. Странная всё-таки эта Лягушкина. Очень странная. Семибэшников даже где-то в чём-то можно понять.

– Вот ты сейчас с людьми познакомишься, – остановившись, глухо заговорила Лиза. – Так вот, никому из них никогда не говори, как надо мной в классе издеваются. Про Жабу и всё такое. Понял, никогда! Никому!

– Сдурела? – даже присвистнул Саня. – Да с какой стати мне вообще про это рассказывать? Думаешь, мне всё это по кайфу?

– Нет, – успокоила его Лягушкина, – я так не думаю. Но ты, может быть, захочешь мне помочь, и поэтому расскажешь им. Так вот, я категорически запрещаю! Слышишь, категорически. Дай вот прямо сейчас честное слово, что никогда и никому!

– Да не проблема! – облегчённо улыбнулся он. – Даю честное слово, что никогда и никому! Надо поклясться чем-то, да?

– Клясться не надо, мне достаточно твоего честного слова, – тихо отозвалась Лиза. – Ты сейчас не понимаешь, почему я это требую, но потом поймёшь. Кстати, мы пришли.

Дом был как дом. Кирпичный, длинный, восьмиэтажный, на много подъездов. К тому же тут размещались сберкасса, почта и магазин электрики.

Лиза подвела его к самому дальнему подъезду. Секунду помедлила, потом вытащила из внутреннего кармана куртки магнитный ключ, входной замок щёлкнул.

– Не стой столбом, входи! – шикнула она на Саню, и тот вслед за ней вошёл в подъезд. Отчего-то стало жутковато – может, от полутьмы, а может, от тоскливого запаха кошачьей мочи.

– Иди за мной и ничему не удивляйся! – велела Лиза и достала откуда-то маленький светодиодный фонарик. Тьма нехотя расступилась, обнаружив пыль, сломанную коляску и осколки стеклянной бутылки. Потом она двинулась по лестнице – только не вверх, а вниз, где, скорее всего, был вход в подвал.

Так оно и вышло: два пролёта – и лестница упёрлась в массивную железную дверь, на которой красовался большой амбарный замок.

– Ты куда меня завела? – шёпотом спросил Саня. Ему сразу же вспомнились рассказы о подвалах, где тусуются наркоманы, а то и кто похуже. «В таких подвалах – драматически понижала голос мама – подростков приучают пить и колоться, а иногда вообще мучают до смерти или расчленяют на органы. Нормальные люди в подвалах не собираются! – добавляла она. – И если тебя кто-нибудь когда-нибудь позовёт в подвал…» Самым правильным было послать подальше Лягушкину и её обещанных серьёзных людей и чесануть по лестнице вверх. Но это казалось ему столь же постыдным, как и жаловаться учителям на компанию Руслана.

– Сейчас всё узнаешь, – шепнула в ответ Лиза и коснулась ладонью замка, а потом без малейшего усилия потянула дверь, как будто у себя в квартире в ванную шла.

Дверь беззвучно открылась, в глаза ударил яркий электрический свет.

– Да заходи же ты! – Лиза потянула остолбеневшего Саню за рукав, и тот послушно потащился в неизвестность. Дверь за спиной самостоятельно закрылась, издав тоскливый всхлип.

Узким коридорчиком, чьи небрежно оштукатуренные стены навевали самые мрачные мысли, они прошли в большую комнату, даже не комнату, а настоящий зал. Уж во всяком случае, не меньше чем школьный класс. Только здесь не было парт и стульев, и доски не было. Зато у стены справа стоял затянутый зелёным сукном длинный стол, на стенах были поклеены вполне домашнего вида обои, а ещё – висело много неожиданных вещей. Здоровенная карта звёздного неба, несколько рисунков на больших листах бумаги, боксёрские перчатки и даже спортивная рапира. Ещё тут в дальнем углу стояла прислонённая к стене гитара, а возле неё – барабанная установка и две колонки, от которых тянулись чёрные провода. Чуть правее упирался подножкой в бетонный пол навороченный велосипед. Но самое интересное обнаружилось наверху стены, вдоль которой располагался стол. Стена эта была расписана странным граффити: в уходящей перспективе просматривалось бурное море, поднимались и изгибались волны, а на переднем плане, возле берега, тянулись вверх прямоугольные глыбы. Волны со всей дури били в них – и теряли силу, опадали жалкими брызгами. Справа от этого граффити было другое, поменьше – раскрытая ладонь, из которой вылетали короткие, изломанные молнии.