Текст книги "Детям до шестнадцати"
Автор книги: Виталий Каплан
Жанр: Детская фантастика, Детские книги
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 18 (всего у книги 24 страниц)
7.
– Саша Лаптев, у меня к тебе предложение из разряда тех, от которых нельзя отказаться! – Евгения Борисовна, подобравшись к нему сзади, слегка тронула за плечо. – Давай-ка ты временно перестанешь сканировать взглядом облака и расскажешь нам, что такое полезная работа.
Саня поднялся из-за парты и растерянно глянул на Супермышь. Вот умеет же физичка подловить в самый неподходящий момент! И не про облака он думал, а о куда более важных вещах.
Всё хорошее когда-нибудь кончается – вот и вторые майские праздники тоже утекли сквозь пальцы, и снова пришлось тащиться в гимназию со славными традициями… во всей этой радостной и суматошной волшебной суете он о школе напрочь забыл. Бегал с Димой по улицам, осваивал волшебство, спасал детишек – а между тем его поджидали Елешины диктанты, формулы Ильиничны, рефераты Истерички… вот и Супермышь чего-то хочет…
– Что такое работа? – переспросил он, надеясь потянуть время. Жаль, нельзя сволшебничать. Сейчас погладил бы он физичкины мозги, она бы и посадила его без отметки. Но правило номер два! Железобетонное, непробиваемое правило!
– Не совсем, Саша. Не просто что такое работа, а что такое полезная работа! – надавила она голосом на слово «полезная». – Мы ведь говорили об этом в конце апреля, и если в тот раз ты не улетал от нас в облака, то должен помнить.
Ничего Саня про тот урок не помнил. Мозги точно ластиком вытерли, и он даже понимал, что это за ластик. До физики ли, если сперва тебя хотят замесить руслановские отморозки, потом вокруг начинаются странности, далее тебя зовут в отряд волшебников и ты сам становишься волшебником… восьмым пальцем «Ладони», у тебя появляется второе сердце, белый шарик, ты дерёшься с гопниками, осваиваешь всякие там «завесы невидимости», «волны ужаса», «поглаживания мозгов»… И пока осваиваешь, из твоих собственных мозгов испаряются скучные знания про «ни» и «не», про пассивный залог в инглише, ну и эти физические работы… полезные и бесполезные.
Вот про полезную волшебную работу он мог бы рассказать.
Тогда, второго мая, они с Димой не торопясь двинулись вслед за Ромкой. Завесы надевать не стали – какой смысл в них на улице, только силу тратить! Вот после – да, ещё как пригодилось! Саня заодно выяснил, как долго можно держать эту завесу. Дима ответил как обычно – что зависит от волшебника, чем ты опытнее и способнее, тем дольше. Лично он однажды с утра до вечера держал, зимой, но под конец было уже трудно, внимание рассеивалось.
– Ты вот что ещё сразу усвой, Санёк, – добавил он. – Когда завесу держишь, или слух и взгляд себе усиливаешь, или ещё что-то такое, долгоиграющее, то уже труднее другие штуки делать. Потому что надо одновременно и то, и это держать во внимании. Ну как бы многозадачность такая… вроде как Windows. А это непросто. Ну или как шариками жонглировать. Одним легко, двумя труднее, а попробуй тремя! Замучаешься. С волшебством ровно то же самое. Ну, потом научишься, конечно, все же научаются… но не сразу. Поэтому как придём к Дубовым, ты только завесу свою держи и не пытайся мне помогать, я сам всё что надо сделаю!
Ромка Дубов, наверное, получил от Димы такое волшебное ускорение, что резко помчался домой – даже зная, что его там ждёт. И только возле подъезда замедлился, растерянно поводил чернявой головой туда-сюда – типа «а что это я тут делаю? Что мне тут надо?» – но всё же вынул магнитный ключ и скрылся за железной дверью.
– Ну, и нам пора, – усмехнулся Дима. – Надевай завесу, неслышимку тоже подключи. И хорошо бы у них дома никакой живности не было, а то ведь на собак и кошек завеса не действует… вернее, против них нужно другую завесу выставлять, по-другому настроенную. А сразу две завесы держать – это веником убиться, это из наших только Лёха умеет.
На Санин вопрос, а как они войдут в подъезд, без магнитного ключа и не зная кода, Дима лишь хихикнул – и приложил ладонь к панели домофона. Дверь еле слышно щёлкнула.
– Прошу вас! – Дима театральным жестом пригласил Саню внутрь и сам проскользнул следом.
Там, внутри, было примерно как в том доме, где располагался штаб. То есть такая же тьма в подъезде, такой же спёртый воздух, такие же ароматы кошачьей мочи и гнилой капусты.
– Нам на пятый этаж, – пояснил Дима. – Не бойся, сейчас будет посветлее.
И действительно, облегающая их тьма нехотя расступилась, чёрное стало серым.
– Тоже волшебство? – шёпотом спросил Саня.
– Оно! – подтвердил Дима. – Только я не какой-то там волшебный фонарь зажёг, я просто чуток на твои глаза подействовал, они у тебя сейчас как у кошки. А поднимемся выше, там уже и не надо, там окна на площадках. Потом покажу, как волшебством и зрение усиливать, и слух, и всё остальное.
Они поднялись на пятый этаж, остановились у обшарпанной двери с табличкой «22». Дима, конечно, не стал давить на звонок, а проделал ту же штуку, что и на входе в дом. Приложил ладонь к скважине замка, и тот еле слышно щёлкнул.
Внутри было грязно. Не просто грязно, а ГРЯЗНО. Непонятные груды вещей в прихожей, серый линолеум весь в пятнах – то ли краска, то ли засохшая еда, то ли горящую бумагу на пол бросали. И несло какой-то кислятиной с кухни.
Куда им идти, вопроса не возникло. Конечно же, в комнату, откуда слышался раздражённый мужской голос. И даже не голос – рык.
На вид Ромкин отчим Александр Григорьевич и впрямь оказался звероподобен. Был он по пояс голым, и вся грудь его поросла шерстью. Лохматые, не расчёсанные волосы напоминали чью-то гриву – не то льва, не то павиана. А вот глаза – неожиданно маленькие, колючие, скорее подошли бы крысе.
Он возвышался над Ромкой точно башня. А Ромка, одетый уже по-домашнему – синие застиранные треники, серая футболка – стоял перед отчимом, вжав голову в плечи и уставившись в пол.
– Куда бабкины деньги дел, дрянь? – рычал Александр Григорьевич, надвигаясь на Ромку. – Отвечай!
– Не брал я ничего, – унылым голосом пробубнил Ромка.
– Не брал, значит? Они, ёлкин корень, сами, значит, из её сумочки испарились? Вчера были, сегодня нет! Кроме тебя, поганец, взять некому!
– Я не брал! – в Ромкином голосе звучала безнадёжность.
– А кто брал? Пушкин? Лермонтов? И, главное, смотришь в глаза и нагло врёшь! Будто это в первый раз! Куда деньги дел, отвечать!
Рукой, похожей на медвежью лапу, он сдавил Ромкино плечо с такой силой, что тот ойкнул и попытался вырваться. С нулевым результатом.
– Молчишь? – процедил отчим. – Значит, придётся тебя поучить как следует! Сейчас сразу запоёшь.
Он толкнул Ромку к дивану и, распахнув дверцу платяного шкафа, стал там рыться. Ромка тем временем всхлипнул раз, другой, а потом заплакал – не в голос, а тихонько.
Александр Григорьевич, которого Саня дополнительно возненавидел за то, что позорит его собственное имя, наконец отыскал то, за чем полез – широкий чёрный ремень с заклёпками.
– Чего ждёшь? – презрительно бросил он Ромке. – Оголяйся и ложись!
Не переставая плакать, Ромка спустил до колен треники вместе с трусами и послушно лёг животом поперёк диванного валика.
У Сани внутри всё сжалось, будто не шестиклассник Ромка Дубов, а он сам лежит сейчас – жалкий, беззащитный – и ждёт резких жалящих ударов.
– Чего ждёшь? – шепнул он Диме. – Ну сделай же что-то!
– Спокойно, Дубровский, – не поворачивая головы, ответил Дима. – Всё идёт по плану.
Отчим сложил ремень вдвое, слегка похлопал им по своей левой ладони, потом подошёл к дивану, примерился, размахнулся, и…
И всё пошло по плану – но вовсе не по тому, какой наметил себе звероподобный Александр Григорьевич. Ремень внезапно вырвался из его руки, распрямился – и захлестнулся на горле Ромкиного отчима. Чуть затянулся, доведя его до хрипа, затем вновь взмыл в воздух, извиваясь змеёй – и, устремившись к открытой форточке, вылетел в неё, растворился в солнечном майском небе.
Отчим широко открыл рот, потом закрыл – и тяжело опустился на пол.
– Теперь последний штрих, – шепнул Дима. – Убираю на секунду неслышимость.
Обогнув привалившегося к стенке шкафа отчима, он подошёл к Ромке, всё ещё лежащему поперёк валика, тронул его за плечо.
– Ну ты понял, что я тебе не наврал? – негромко произнёс он. – Теперь веришь мне? Смотри, не забывай, что обещал!
Потом Дима показал глазами Сане: мол, пора. И оба они осторожно, стараясь ничего не задеть, вышли в коридор.
– Я включил неслышимку, – шепнул Дима. – Можем общаться.
– Он точно сейчас Ромку не тронет? – спросил Саня.
– Сто процентов. Сейчас у него шок, – подтвердил Дима. – И ещё несколько дней продержится. А потом придётся повторить, и так, пока не образуется условный рефлекс, как у собачек Павлова. Ладно, здесь нам больше ловить нечего. Пошли на солнышко!
Вот это был бы замечательный пример полезной работы! Жаль, привести его сейчас невозможно. Даже если бы Супермышь поверила насчёт волшебства, то задала бы резонный вопрос: а при чём тут физика?
– Садись, Лаптев, – вздохнула Евгения Борисовна. – Даже светлая голова, когда в ней гуляет ветер, становится пустой. Придётся тебе завтра в половину четвёртого сходить ко мне на дополнительные. С тебя работа, энергия, КПД и всё то, что ты обнаружишь в своём учебнике, в параграфах 4.1, 4.2 и 4.3. А что такое полезная работа, мы сейчас услышим от Даши Снегирёвой.
– Это общая работа минус затраты на трение, – бойко сообщила Даша.
– Только на трение? – прищурилась физичка. – Очень приблизительный ответ. Ну, кто может сказать точнее?
Положение спасала Лягушкина. Отбарабанив определение из учебника, она совсем уж было собралась сесть, но всё-таки добавила:
– Только вот иногда работа, которая кажется полезной, на самом деле вредная…
– Мудро, – согласилась Супермышь. – Что лишний раз напоминает нам об относительности и о системах отсчёта. Вот кстати, Даша Снегирёва, напомни-ка нам, что такое система отсчёта? Мы ведь это изучали…
Саня поморщился. Ну зачем это она? Теперь Дашка лишний раз убедится, что коварная Жаба сделала ей подлянку, использовав наивную физичку в качестве кинжала. Или яда. Вот почему так бывает – один ляпнет не подумав, другой подхватит, а третьему выйдет боком? Неправильно как-то всё устроено.
На русском Елеша объявила:
– Так, класс! Достали все дневники и записали внизу: в следующие выходные мы всем классом едем на общегимназический турслёт для пятых тире восьмых классов! Будем защищать честь нашего седьмого «б» класса! Отъезд в субботу, 18-го мая, в 9.00, автобусы будут возле школы. Возвращаемся в воскресенье, 19-го, тоже автобусом, сюда же. Часов в пять-шесть, как с пробками будет… С собой иметь спальные мешки, дождевые плащи, если вдруг погода испортится, насчёт продуктов и снаряжения я потом сама обзвоню ваших родителей. Вопросы есть?
– Есть! – помахал ладонью Куницын. – А можно не приходить?
– Можно, – хитро прищурилась Елеша. – Только вот кто не придёт – не удивляйтесь, если скоро выяснится, что в восьмой класс вам придётся идти в другую школу. На ближайшем педсовете встанет вопрос об объединении вашей параллели, из трёх седьмых предполагается сделать два восьмых. И, разумеется, от балласта будем избавляться. Учитываться будет всё: и успеваемость, и поведение, и участие в мероприятиях. Так что думай, Куницын, думай. Кстати, всех касается.
– А если меня на дачу увезут? – выкрикнул с места Мураш.
– Тем хуже для тебя, – Елеша посмотрела на Илюху как на бесполезное насекомое. – Кому дача дороже чести класса, тот недостоин класса!
Саня задумался. Турслёт – это, конечно, интересно. Наверное, всякие там костры, палатки… что-то вроде пампасов, только без мамы с папой и надоедливого мелкого. С другой стороны, в субботу Лёша назначил сбор «Ладони», и как же не прийти? С третьей стороны, забить на турслёт будет не так просто – родители удивятся, возмутятся, да ещё и Елеша позвонить может… короче, как бы не обернулось всё это домашним арестом. А лучше уж разводить костёр в лесу, чем мыть полы дома.
Потом размышления пришлось прервать, потому что Елеша сперва устроила опрос про деепричастия, потом затеяла самостоятельную. Упражнения в его варианте попались вредные, не то что у соседа Макса, который спокойно себе строчил на листочке, не испытывая ни малейших затруднений. Саня даже ему немного позавидовал, но вовремя вспомнил: во-первых, это враг, а во-вторых – при всём своём знании правописания – обычный школьник, нет у него внутри тёплого белого шарика, недоступно ему волшебство, да и неспособны такие, как Макс, поверить в волшебство. Нет у них такого органа, которым верят. Зато полно органов, которыми гадят.
И снова кольнула его мозги неразгаданная загадка: почему всё-таки Снегири так ненавидят Лиску? Теперь, когда есть волшебство, поможет ли оно узнать? Но ведь когда ещё Дима в своих уроках дойдёт до этой темы! А раньше времени спрашивать – так он обязательно поинтересуется: а зачем тебе? И что тогда? Врать, изобретая отмазку? Противно. Но давал же слово Лягушкиной! Никогда! Никому!
…Следующим уроком была литература, здесь же, в 42-м, поэтому рюкзаки и сумки оставили – и ринулись в столовую.
Творожная запеканка, политая сгущёнкой, стакан какао – вернее, коричневой жижи с запахом какао – вот и всё, чем сегодня радовали семибэшников. Конечно, можно было встать в очередь к окошку буфета, где тощая и злющая Зинаида Павловна торговала булочками, сосисками в тесте, пирожными и другими интересными вещами. Но тратить время не хотелось, да и выслушивать раздражённое «Ну, что тебе? Говори быстро, не один тут!» он тоже как-то не горел желанием. Фиг с ними, с сосисками.
А может, поволшебничать? Погладить буфетчице мозги, чтобы сделалась вежливой и ласковой? Или, что ещё лучше, дать ей волшебством по мозгам, нагнать жути, чтобы остерегалась лишний раз рот открыть? Но тут засада, вернее, даже две. Первая – это что ничего уж особенно плохого Зинаида Павловна не делает. Сковородками детей не лупит, матом не кроет, и вроде даже не обсчитывает. Так что никого особо защищать и не надо, а что грубая – так по-другому она просто не умеет, наверное. А вторая засада – Саня ведь тоже у неё иногда вкусняшками закупается, а значит, вспоминаем правило номер два: нельзя в личных целях. Вообще, это правило вспоминается так часто, что его пора бы уже в номер один переименовать. То, реально первое, чтобы не убивать и не калечить, почти и не вспоминалось. Кого ему, Сане, плющить волшебством? Гопников разве что? Так они всё-таки мелькают редко, а булочки – каждый день.
– Слышь, Лаптев! – донеслось сверху, и Саня раздражённо поднял глаза. Не дадут человеку помечтать!
Над ним вновь возвышался хищный гопник Боров. И опять, как в тот раз, отпрянули в стороны семибэшники, образовав пустое пространство. Но и не слиняли совсем, а жадно смотрели, ожидая халявного зрелища.
Саня вспомнил папин совет: в глаза, в пах – и дёру. Никакое дзюдо против такой туши не поможет.
– Слышь, ты это, Лаптев! – Боров был непохож на себя. Он переминался с ноги на ногу, щёки его покраснели, и вообще казалось, будто ему не терпится в туалет.
– Ну, чего тебе? – Саня приготовился бить.
– Короче, ты это… ну, извини, в общем. Что наезжал на тебя. Нам всё конкретно сказали, ну типа что мы не правы. Короче, ну считай, что ничего не было. И если кто на тебя рыпнется, сразу скажи, уроем… Хотя у тебя и так друзья крутые…
Семибэшники выпали в осадок. Саня, впрочем, тоже был близок к этому. Чтобы Боров, тупое злобное животное, извинялся? Да он, наверное, впервые в жизни это делает! Чудеса!
И тут же понял: да, чудеса. Вернее, волшебство. Значит, ребята из «Ладони» ничего не забыли, и пока он с Димой бегал по улицам и учился управлять белым шариком, Лёша и ещё кто-то из отряда порешали его проблему.
Можно было, конечно, поплясать на костях Борова, повыпендриваться насчёт мутантов и охотников, но Саня неожиданно понял, что не хочет. Более того, ему вдруг даже немножко жалко стало этого растерянного и напуганного девятиклассника.
– Ладно, всё ОК, – изобразил он вежливую улыбку. – Проехали.
– Ну я пойду тогда? – просительно сказал Боров и после Саниного кивка удалился.
– Ни фига себе! – высказался в пустоту Витька Князев. – Во круть!
Но никто не поддержал его реплику. Семибэшники помнили про бойкот. Хоть в последнее время подлянки и прекратились, но заговорить с Саней пока не решались. Команды не было.
Сделав вид, что всё случившееся ему по барабану, он допил фальшивое какао и двинулся в сторону лестницы. До звонка на литературу оставалось три минуты.
– Ну что, ребята, учебный год подходит к концу, – Елешин голос был почти ласковым, но всё-таки Сане чудилась в нём какая-то затаённая подлянка. – Скоро уже придётся выставлять четвертные и годовые оценки, а у некоторых дам и господ ситуация сложная… активность не проявляют, отметок мало… И вот поэтому сейчас у нас с вами будет внеплановая самостоятельная работа. Посмотрите на доску, тут написана фраза из великого русского писателя Фёдора Михайловича Достоевского: «Нет выше идеи, как пожертвовать собственной жизнью, отстаивая своих братьев и своё отечество, или даже просто отстаивая интересы своего отечества…» Сейчас вы достанете свои тетради по развитию речи, откроете, выпишете эту цитату и письменно порассуждаете, что имел в виду писатель и как вы лично понимаете эту фразу. Вопросы есть?
Естественно, вопрос был – всё у того же Гоши.
– Елена Ивановна, а что делать, если эту тетрадь забыл?
– Тогда, Куницын, будешь писать на листочке, – порадовала его Елеша, – а оценку получишь на балл меньше, чем было бы в тетради. И в электронный дневник я сделаю пометку для родителей, что не готов к уроку!
– Да вы не переживайте так, Елена Ивановна, – пробасил Гоша, – это вредно для печени. А тетрадь у меня с собой, мне просто было интересно узнать, что было бы, если бы…
– Куницын! – задохнулась от возмущения Елеша. – Ты лучше с кем-нибудь другим шути, а со мной тебе боком выйдет! Ишь, экспериментатор! Дошутишься ты однажды, Куницын, ох и дошутишься!
Саня подумал, что Гоша и впрямь нарывается на пустом месте. Вообще странный всё-таки парень. Тогда в «Фортуне» вступился, а как снова школа началась, даже слова не сказал, даже не посмотрел в его сторону. Может, самому подойти? В самом деле, пригласить в гости, как папа предлагал. Только тогда ведь придётся ему про Диму рассказывать… Да уж, задачка посложнее, чем по алгебре.
Саня вынул из рюкзака свою тетрадь по развитию речи – она, оказывается, уже изрядно помялась. Раскрыл на чистой странице, приготовился написать дату, и…
Сначала краем глаза он уловил какое-то движение. Потом – пронзительное лягушачье кваканье. Не такое заливистое, как в прошлой четверти, но довольно громкое. А уж затем ему открылась вся картина.
Лягушки были настоящие. Серо-зелёные, прыгучие, ошалевшие от непривычной обстановки и от визга, наполнившего класс. Визжала добрая половина девчонок и – вот кто бы мог подумать? – Елеша! А несчастные земноводные напугались ещё больше – и от того бестолково скакали с парты на парту.
Сразу как-то стало ясно их происхождение. Вот Лиска растерянно смотрит вокруг, лицо как мукой обсыпанное, вот открытый рюкзак у неё в руках, и оттуда, из тёмных недр, выскакивает на свет ещё парочка, сигают на парту – прямиком на дневник в сиреневой обложке, затем перебираются к нынешнему Лискиному соседу, Петьке Репейникову, который, судя по офонаревшему виду, тоже недалёк от визга.
Ну и, конечно, кто не визжал – тот ржал. Хохот волнами прокатывался по классу, басовитый и звонкий, тихий и громкий, наглый и робкий. Кто-то пытался себя сдержать, но не получалось, кто-то радостно пользовался возможностью. Не смеялось всего четверо – сам Саня, Репейников, Куницын… ну и, понятно, Лиска.
– Что всё это значит? – голос Елеши, наконец, перекрыл шум и теперь бил по мозгам как отбойный молоток. – Кто это сделал?
– Это… это Лягушкина детей родила… это из неё выскочило… – сгибаясь пополам, высказался Андрюшка Хруничев.
Саня вновь посмотрел на Лиску. Та так и продолжала стоять у парты, сжимая рюкзак, и по щекам её неторопливо сползали слёзы.
Всё было понятно. Это ему только казалось, что травля ослабла, что на крупные подлянки уже не решаются. А на самом деле – затишье перед бурей. Саня вспомнил, как Лиска рассказывала о подсунутых ей в карманы дохлых лягушках. А тут ещё круче – живые. Весна, растаял снег, природа расцветает, лягушки уж не спят, а скачут и поют… А значит, кое-кто в праздники был за городом и наведался к ближайшему болотцу. Дальше дело техники – подкинуть в Лискин рюкзак, тем более, что раз урок в том же кабинете, то все и побросали здесь свои вещи. Кто оставался? Только дежурные, чья обязанность – проветрить, протереть доску, подобрать бумажки.
А Лиска всё стоит, не решаясь что-либо сделать. Зареветь, убежать из класса, спокойно сесть за парту, словно ничего и не было. И защититься она никак не может, потому что правило номер два! Такое необходимое – то есть от слов «не обойти» – правило! А ведь если бы сейчас она его нарушила, кто бы об этом в «Ладони» узнал? Саня уж точно не сказал бы, а больше свидетелей нет. Только сама Лиска и её железобетонные принципы.
Зато ему, Сане – можно. И более того – нужно! Здесь, между прочим, ребёнок в беде!
Он мысленно коснулся белого шарика, пробудил, погладил… сейчас, малыш, мы с тобой всё сделаем как надо… Образ цели – ну, тут понятно. Все, кто ржал, двадцать две морды… хотя можно и помягче, можно обойтись и затылками. Заросшими и стрижеными, светлыми и тёмными, продолговатыми и плоскими… Так… девчонок всё-таки исключаем, слабый пол… а вот с пацанами церемонится незачем. Заслужили! Причём на всю катушку! В другой раз подумают, а стоит ли идиотски ржать, когда рядом человек страдает!
Он плавно выжал спусковой крючок – и у него выросло тринадцать невидимых, но от того не менее сильных рук. Тринадцать мощных, от всей души подзатыльников. А уроду Хруничеву – ещё вдобавок и штрафной.
К хохоту, визгу, лягушачьим и Елешиным крикам добавилось ещё и тринадцать воплей. А кто бы не завопил, если внезапно тебя со всей дури лупят по затылку, до искр из глаз. Завопишь – и немедленно обернёшься, а там никого. Ну разве что сидящий сзади, но и он в точно таком же ошеломлении.
Но волшебству ещё рано укладываться баиньки. Теперь дежурные, Денис Блинов и Тёмка Межурецкий. Сами ли они совали в Лискин рюкзак лягушек, или пустили кого-то – но они тут явно при делах. Поэтому без пенделей не обойтись! И плевать, что сидят на жёстких пластиковых стульях. Это для живой человеческой ноги пластик – преграда, а для волшебной – тьфу.
Наверное, когда ты получаешь по пятой точке сквозь стул – от этого можно шизануться. Судя по пацаньим воплям, именно это с ними и произошло. Ничего, им полезно!
Теперь лягушки. Эти уж точно ни в чём не виноваты, эти в ужасе, эти задыхаются без необходимой им воды, этих нужно вернуть домой… а где ж их дом? С какого болота их забрали? А не всё ль равно? Если стрекозе под каждым кустом был готов и стол и дом, то этим – под каждой кочкой… да и кочки, наверное, необязательны.
Саня на миг задумался. О, точно! Пампасы! Он вспомнил озеро, потрескавшийся у берега лёд, голые красные ветки… а сейчас там, конечно, красота, лёд давно стаял, вода, наверное, вышла из берегов и подтопила красные кусты… которые уже не красные, а зелёные, покрытые листьями. Чем плохо? Вот сосредотачиваемся на лягушках… которых, кстати, не так уж много, всего восемь… сажаем их на ладонь… очень большую ладонь, с восемью пальцами… сейчас она у нас будет рукой помощи… не бойтесь, лягушки, вас не обидят! Так… вот туда, в озеро! И совершенно неважно, что он без понятия, как называется это место, главное – оно сидит у него в памяти. А теперь плавненько, чтобы не напугать лягушек, надавить на спуск. Всё, готово дело! Помахав им на прощание рукой – той самой огромной, восьмипальцевой, он успокоил разохотившийся белый шарик, погрузил его в сон. И открыл глаза.
В классе было явно не до развития речи, вообще никакой речи не было, а только истерические выкрики Елеши, слёзы – в основном почему-то девчачьи, хотя уж им-то волшебных подзатыльников не досталось, и чей-то вой. Прислушавшись, Саня понял, что воет Хруничев.
Да, это было сильнее того, на что он рассчитывал. Класс, похоже, почти в полном составе сошёл с ума. Вместе с классным руководителем. Как бы не пришлось снова пробуждать волшебство, гладить всем мозги. Не хватало ещё, чтобы сейчас сюда вызвали санитаров с носилками. Саня представил, как несколько машин «скорой помощи», сигналя мигалками, мчатся к школе, как выбегает им навстречу взволнованный директор…
– Что здесь происходит? – от голоса Антонины Алексеевны обдало ледяной волной, как бывает, когда на кухне жара, а ты открываешь дверцу морозилки.
Завуч, оказывается, уже стояла в дверях и сканировала очкастыми глазами класс. Наверное, прибежала на звук и сейчас готова была рвать и метать. Всех, начиная с Елеши.
А та вдруг проявила чудеса сообразительности. Саня вспомнил, как мама рассказывала: в случаях смертельной опасности у людей проявляются сверхвозможности. Кто-то прыгает через пятиметровый забор, кто-то поднимает бетонную плиту весом в тонну. А у кого-то обостряется ум.
– Ничего особенного, Антонина Алексеевна, – широко улыбнулась Елеша. – У нас тут была небольшая ролевая игра по Гоголю, разыгрывали сцену из «Вия». Ну, ребята немножко увлеклись… Но я считаю, что в образовательном процессе следует всё же применять подобные инновации.
– Ну-ну, – сухо произнесла завуч. – Об инновациях мы с вами, Елена Ивановна, отдельно побеседуем, а что в соседних кабинетах идут уроки, забывать не стоит. Надеюсь, оставшееся время до звонка вы проведёте в полной тишине.
Завуч удалилась, а холод остался.
– Вот что, седьмой «б»! – взволнованно произнесла Елеша, едва за Антониной Алексеевной закрылась дверь. – Я не знаю, что это было, но запомните: ничего не было! До конца урока осталось ещё целых тридцать минут, и вы всё-таки напишете рассуждение о фразе Достоевского. Открыли все тетради! Время пошло!
Саня откинулся на спинку стула – и вдруг понял, что ему как-то не так. Перед глазами расплывались радужные круги, в ушах звенело, и словно чья-то огромная мягкая лапа давила на лицо… особенно доставалась носу, не окончательно ещё зажившему после столкновения со лбом Лысого. Вспомнились Димины слова: если потратил слишком много силы, то не просто какое-то время не сможешь волшебничать, а будет самый натуральный отходняк, будто марафон пробежал или вагон разгрузил. И тогда нужно отдыхать… лучше всего в постель, и очень сладкий тёплый чай… и не касаться волшебства как минимум сутки, а то вообще надорвёшься.
И ещё Саня понял с пугающей ясностью: ни малейших мыслей о фразе великого русского писателя у него нет, а значит, в журнале образуется самая натуральная, злобно скалящаяся двойка. И с этим надо будет что-то делать.
Зачем-то он обернулся – и поймал внимательный, оценивающий взгляд Гоши Куницына. Этому-то что надо? Впрочем, сейчас о Гоше думать совсем не хотелось – точно так же, как и о самопожертвовании и об интересах отечества. Хотелось привалиться к чему-то мягкому – но всё тут было жёсткое.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.