Текст книги "И на этом все… Монасюк А. В. – Из хроник жизни – невероятной и многообразной"

Глава 5-я. Весна-а-А!.. и дамы…

март 1966 г.

Будни я описывать не буду – я всячески выдерживал свой режим (план), и это почти всегда мне удавалось.

В школе у меня резко поднялась успеваемость. Еще бы! Представьте, как учится ученик, ежедневно аккуратно выполняющий домашние задания!

Кроме того, у меня повысился авторитет в классе. Я постепенно становился признанным своеобразным третейским судьей.

У нас постоянно возникали какие-то мелкие конфликты, споры, ссоры. Как на уровне школьно-учебном, так и на внутренне-бытовом. Как исправить оценку по химии, если преподаватель… Шли ко мне, мы вместе садились и придумывали, на каком уроке, каким именно способом решить проблему. И почти всегда я в своих советах оказывался прав.

Или – назревает групповая драка между классами, а зачем она нужна? Миута влезает в конфликт, предлагает разобраться, я анализирую ситуацию, нахожу и с т о к и вражды, и предлагаю не всем! а лишь двум пацанам разрешить между собой спор в схватке один на один. А уж драку будет судить Миут, он и любит это, и является авторитетом в силовых спорах.

И вот так потихоньку я стал общепризнанным арбитром. Ну, а что вы скажете, ведь жизненный опыт не пропьешь…

Что касается нашей «вокально-инструментальной группы», то репетиции продолжались, и без срывов. Даже когда один раз простыл Бульдозер и дважды пропустил наши встречи, мы продолжали репетировать без него. А Борьку посещали Моцарт и девочки и «подтягивали» до нашего общего уровня.

Мне очень нравились девчонки. Наверное, они теперь танцевали дома каждую свободную минуту, потому что синхронности движений, красоте пластики, какой-то особенной женственности (откуда она в четырнадцатилетних подростках?) можно было только завидовать.

К празднику «8 марта» я подошел во всеоружии.

Как обычно, перед праздником райвоенкомат отрядил автомашину в Барнаул за цветами и подарками. И Чернявский заказал и оплатил отцу тюльпаны для поздравления наших девочек. Ну, и все его друзья попросили для себя тюльпанов, сколько можно.

Конечно, того количества, сколько бы нам получить хотелось, – столько цветов просто не привезли, не привезли, но лично мне достались днем 7 марта четыре роскошных палевого цвета тюльпана.

Пришлось отдать все деньги, что остались у меня со дня рождения. Но теперь я мог начать штурм Жанны Игоревны!

А что цветков было четное количество, так не беда – один цветок я подарил утром 8 марта маме. Ну, и духи, которые я купил еще в феврале.

Часов в двенадцать я прогуливался с закутанными в несколько газетных слоев цветами возле дома Жанны Игоревны и дожидался удобного случая. Случай в виде соседского пацана, вышедшего из калитки соседнего дома, предоставиться не замедлил, и скоро мы беседовали:

– Знаешь меня? – спросил я.

– Знаю. Ты – Толян, из нашей школы, живешь на Кучеровых.

– Молодец! Поручение мое выполнишь?

– Ага! Чего делать?

Я объяснил ему, что нужно сделать и вручил ему букет. И отправился домой.

Дома мы только-только приготовились обедать (я накануне приготовил плов, а мама испекла пирог с черносливом), как загремела сначала наружняя дверь в сенках, потом постучали в дверь дома.

«Миут!, подумал я. Вот ведь гад! Запах сладкого пирога учуял!»

И подошел к двери, открыл – а там был не Миут, а мой давешний посыльный, которого я направлял к Жанне Игоревне.

– Давай заходи! – сказал я. – Ты чего ко мне пришел?

Доверенный высоких сторон, сопя, сунул мне в руки записку.

– Подожди! – сказал я. Вдруг нужно будет написать ответ?

ТОЛЯ!

Я ХОЧУ ПРИГЛАСИТЬ ВАС ОТМЕТИТЬ ПРАЗДНИК.

В 14 ЧАСОВ, ОБЕДОМ У МЕНЯ,

Ж.

Я посмотрел на свою новенькую плоскую «Славу» – на циферблате стрелки показывали четверть второго.

– Ладно, беги! – сказал я посыльному. – Хотя стой!

Я пошел на кухню и отрезал кусок пирога. Завернул его в газету и отдал пацану со словами:

– На улице не ешь – холодно, дома покушай, с чаем!

– Спасибо, Толь! – просиял малец, и исчез – только двери загремели!

А я пошел клянчить у мамы какие-нибудь духи – ей на «8 марта» их всегда надаривали чуть ли не десяток флаконов.

Проблем не возникло – и через четверть часа я с духами в кармане не спеша двигал в сторону улицы Ленина.

На улице тем временем бушевала весна!

Солнце не просто светило, оно грело и это вызывало первое таяние снега. Везде были лужи, пока еще – неглубокие, но зато со скользким дном, так что по дорогам приходилось ходить осторожно, чтобы, поскользнувшись, не упасть.

По-весеннему чирикали воробьи и синички – они прыгали с ветки на ветку, переговариваясь во весь голос и тоже, наверное радовались наступившей весне. Конечно, им ведь не нужно идти по скользкой дороге – у них вон крылья…

Но это я не брюзжал – я так себя успокаивал перед свиданием. Волновался, конечно!

Но зря – Жанна встретила меня у дверей, подставила щеку для поцелуя и тем самым сразу сняла мое напряжение – я почувствовал себя с ней «на равных».

Стол был накрыт – стояла бутылка шампанского, в вазе – яблоки, посередине – праздничный пирог. Ну, а центром композиции служили три мои тюльпана в высоком узком вазоне.

– Садись, я сейчас жаркое принесу! – Жанна выбежала на кухню.

А я осмотрелся.

Жанна занимала половину дома, по всей видимости – это было служебное жилье медучилища. Две комнаты, кухню и обязательные сенцы при входе.

Одна комната была спальней – в ней стояли две кровати, причем одна – небольшая. «Детская, сынишкина…» – подумал я.

А в гостиной был шифоньер, сервант, обязательная тумбочка с радиолой, круглый стол, с отодвинутыми стульями. И, конечно, диван.

На двух окнах были веселенькие уже весенние шторы – по виду, из повесили на днях.

Ну, а на полу лежали шерстяные дорожки, так что я при входе разулся и моим ногам холодно не было.

Мужских тапочек я у дверей не обнаружил.

Это меня порадовало…

Тем временем Жанна Игоревна поставила тарелки с жарким и села за стол сама.

На ней было красивое платье из легкой ткани с вырезом, подпоясанное красным поясом «под кожу». На шее – красного же цвета бусы. И помада на губах была красной, и ногти на руках.

Длинные пряди волос максимально закрывали лицо, так что она поглядывала на меня как бы одним глазом.

– Открывай шампанское! – сказал она.

Я аккуратно развинтил проволоку, с гулким выхлопом вырвал пробку и разлил искрящийся и пенящийся напиток по бокалам.

– С женским праздником, Жанна! – сказал я, поднимая бокал.

И пригубив вместе с ней вино, я продолжил:

– Если и есть в этом поселке женщина, о которой я думаю последнее время, то это ты!

Честное слово, ребята, Жанна Игоревна покраснела!

– Спасибо, Толя! – сказал она. – И за цветы спасибо! Где же ты их взял?

Она пила шампанское маленькими глоточками из бокала и смотрела на меня, чуть склонив голову набок. И честное слово, кожа ее лица не бросалась в глаза.

Я махнул рукой, мол, места надо знать, и предложил выпить еще.

Мы выпили, а потом поели.

Я налил еще по немногу вина и встал, держа свой бокал в руке.

– Жанна, я не поблагодарил за роскошный подарок ко дню рождения. Там даже надпись есть – а я сразу не заметил…

– Не стоит! С совершеннолетием!

Она подняла бокал знаком салюта, и мы выпили.

– За мной танец! – сказал я.

Жанна встала и подошла к радиоле. И я смог рассмотреть ее, пока она выбирала пластинку.

У нее все было точеным – фигурка, ножки, обтянутые капроном, прямые узкие плечи. И в целом она была, как иногда говорят – миниатюрной, хотя я не сказал бы, что низкорослой – пожалуй, где-то метр – шестьдесят. Или чуть выше…

Как бы то ни было, она была из тех женщин, которых хочется все время закрывать собой и защищать… И меня вдруг обдало теплой волной нежности к ней, Жанне Игоревне…

Зазвучало танго, это был знаменитый «Аист»:

 
«Ах, здравствуй аист,
Мы наконец тебя дождались…
Спасибо аист, спасибо, птица,
Так и должно было случи-и-и-иться…», —
 

пела Миансарова.

Мы танцевали, держа руки на плечах друг у друга. Меня опять поразил запах ее духов – это были какие-то непривычные духи. И скорее всего – дорогие. И я не стал доставать из кармана «Москвички» принесенный мною флакон.

В какой-то момент Жанна положила голову мне на плечо. А я опустил свою и прикоснулся губами к нежной коже ее шеи. Она теснее прижалась ко мне, и я стал целовать смелее ее шею, потом руками поднес ее лицо к своим губам и принялся целовать ее глаза, губы… Она отвечала мне.

«…Здравствуй аист, мы наконец тебя дождались…» – пела по-прежнему певица, а я подхватил Жанну на руки и отнес ее к дивану. Я усадил ее, сел рядом и продолжал покрывать мелкими легкими поцелуями ее шею, грудь в глубоком вырезе платья.

Но когда я только взялся за пуговичку, чтобы расстегнуть платье, Жанна оттолкнула меня.

– Не нужно, – каким-то охрипшим голосом сказал она негромко и встала, оправляя платье. А я почувствовал себя в дурацком положении.

И чтобы прийти в себя, я встал и разлил остатки шампанского по бокалам.

– Ну, что ж, – сказал я. – Как еще скажут когда-нибудь стихами: «Уж выпито вино, и торт не съеден…»

Я выпил вино, Жанна подошла к столу и тоже взяла в руки бокал.

– Я пожалуй, уже пойду. – Я сделал паузу и произнес негромко, слегка качнув головой: – Угу-у?

Я пошел к двери.

Оделся я быстро, а когда обувался – увидел, что Жанна стоит рядом и смотрит на меня.

И когда я взялся за ручку двери, она негромко сказала:

– Подожди! – Подошла ко мне, обняла за шею и крепко прижалась ко мне.

– А теперь иди! – она оттолкнула меня.

Через полчаса я подходил к дому Боброва – здесь вскладчину была организована наша классная вечеринка. Я тоже был в доле.

Я шел, думал о Жанне, и напоминал мне об этой непростой женщине тонкий аромат ее духов, оставшихся на мне.

Когда я вошел к Боброву, на меня накатили звуки включенной на полную мощность радиолы.

«Ах, здравствуй аист!» – услышал я и сплюнул на пол в сердцах – да что же это такое!

Ко мне подскочила Нелька.

– Хорошо, что ты пришел, давай, разбирайся со своими девушками! – ехидно сказал она.

– А их скоко? – спросил я, снимая «Москвичку» и доставая из кармана духи. – Держи! Загадал – первой попавшейся девушке!

– Спасибо… – Нелька с флаконом вошла в комнату, где в наступившей тишине (Аист, наконец, прилетел) я мог слышать ее голос: – Подарок от Монасюка! Первой и лучшей девушке! Как?

И тут я услышал звук разбившейся о пол тарелки…

За час примерно до моего прихода в нашу компанию заявилась Рукавишникова. Она спросила меня, ей сказали, что пока я не пришел, но обязательно скоро буду, и поскольку все были уже слегка выпивши, и вследствие этого – добрыми, то предложили Варваре пройти и меня подождать.

И Варвара прошла! И сидела в уголке, наотрез отказываясь «чуть-чуть выпить и закусить». И ждала меня.

Ну, и дождалась – приятного известия, что лучшая девушка здесь – Нелька, и поэтому именно ей вручены духи…

И тогда она принялась за свое – бить посуду.

Все это мне в нескольких словам рассказал Миута прямо на пороге комнаты. И я не стал дожидаться, пока на пол полетит вторая тарелка и увести Рукавишникову мне п р е д л о-

ж а т.

Я просто молча подошел к ней, взял ее за руку и повел за собой. Она шла, не упираясь, и одноклассники молча провожали нас взглядами.

Я продолжал молчать и тогда, когда помогал ей надеть пальто, потом, присев, надел на ее ноги боты, а после стал одеваться сам. Она молчала, застыв словно в ступоре, и я ее понимал сейчас, и жалел. Ну что же она невезучая такая…

Мы вышли за калитку, шли рядом… И я сказал:

– Варь, ты извини меня. Я ведь не знал, что ты пришла и ждешь меня…

– Значит, она самая лучшая девушка… – негромко сказала Варвара, и я остановился, схватил ее за обшлага пальто и притянул к себе:

– Ты меня слышишь вообще, Рукавишникова? Я не знал…

Но тут она вдруг сильно оттолкнула меня.

– Ты чего? – ошеломленно спросил я.

– Ты… ты… – Ее глаза стали наполняться слезами. – От тебя духами пахнет… Женскими…

Я не знал ни что сказать, ни что делать.

– Я тебя ненавижу! – выкрикнула Рукавишникова и побежала, спотыкаясь, по улице.

А я следом не пошел – куда я мог деть запах духов, действительно?..

Я возвращался к ребятам и думал, что не испытываю чувства вины перед Варькой. Или какого-то стыда. Я ведь знал свой характер, свою влюбчивость. Мне что, нужна история с новой Разиной? Вздохи, стоны и переживания? У меня – план! У меня – цель! И я ее добьюсь, потому что цель эта – возвышенная и святая: сделать счастливым не только себя, но и Рукавишникову!

Так что пусть терпит! И потихоньку расстается со всем наносным – капризностью, гордыней, верой в свою исключительность.

Мне не нужна ее сиюсекундная влюбленность – я хотел, чтобы она полюбила меня сильно и надолго.

А я – я ведь ее давно заочно люблю, но заставляю себя даже и на секунду не вспоминать нежные губы, шелковистые волосы, упругую грудь… Тп-р-р!, Монасюк!

Об этом всем – ни слова!

Эта девочка пока – не для меня. Так надо, и так будет!!!

И я толкнул дверь дома Боброва и окунулся в атмосферу радости и какой-то бесшабашной веселости. Мы танцевали, пели, пили – и я постепенно «нарезался» от души.

Наутро дома меня разбудила мама, позвала завтракать и слегка попеняла мне – ну, нельзя так пить! И папа сказал: «Угу!», в смысле – что же ты, сынок?

А я и не спорил… Только… я что, один такой вчера был?

Перед первым уроком у многих из нас были помятые лица. Зато девчонки цвели и пахли – они получили от нас к празднику не давно уже привычные книжки, а по открытке и живому цветку! Так что они были счастливы. Ну, и следов похмелья на их лицах, конечно, не было…

Так незаметно прошла эта короткая неделя, в субботу мы с Миутом, как делали это каждую субботу вот уже не один год, пошли днем сразу после школы в баню, где после парилки – посидели в предбаннике и попили холодного пивка – нам теперь спиртное отпускали в полном соответствии закону.

А вечером пошли в кино – в нашем кинотеатре «Победа» повторяли комедию «Зигзаг удачи», а мы ее любили. И мы пошли не на последний, а на семичасовой сеанс и взяли с собой наших девчонок.

Галка и Валюшка сидели рядом с нами, хохотали и то и дело хватали нас за руки, а мы смотрели на них и были счастливы за наших девчонок. Мы разделяли их радость, мы понимали их, и мы так любили их в такие вот минуты!

А на следующий день я получил с уже хорошо знакомым мне посыльным записку.

ТОЛЯ!

КАК-ТО СКОМКАНО ПРОШЛА НАША ВСТРЕЧА. МОЖЕТ БЫТЬ, МЫ ПОВТОРИМ ЕЕ И ПОПЫТАЕМСЯ НЕ СДЕЛАТЬ ОШИБОК, КОТОРЫЕ ДОПУСТИЛИ ПРОШЛЫЙ РАЗ?

ЖДУ КАК И ТОГДА, К ЧЕТЫРНАДЦАТИ ЧАСАМ. НАКОРМЛЮ!

Ж.

– Что эта за «Ж»? – спросила меня мама.

– Мам, я взрослый! – веско сказал я. – Ты не беспокойся – о медали я помню, думаю – получу ее, а глупостей я не наделаю.

– Но эта «Ж»…

– «Ж» – это знакомая женщина, это ж понятно, мам! – сказал я. И принялся готовиться к новому свиданию.

Я проник перед уходом в спальню родителей и вытащил из шкафа в спальне некое изделие из тайных запасов папы.

Но это он думал, что – тайное. А на самом деле – где он хранил контрацептивы – я давным-давно знал.

На этот раз Жанна была в шерстяной серой юбке, светлой блузке и алой косынке на шее, завязанной как пионерский галстук. А ее красивые волосы были стянуты сзади в узел и перевязаны шелковым алым бантом. Она не стеснялась сегодня своей серой кожи, она просто нанесла косметику блеклых тонов, и это очень скрадывало единственный ее недостаток.

Прямо пионерка, ей-богу!

– Я не догадался узнать прошлый раз, а где твой сынишка? – спросил я, раздеваясь.

– Его по воскресным утрам забирает у меня мама, а в понедельник она уводит Коленьку в садик.

Я зашел в комнату. Стол был пуст!

– Иди ко мне! – сказала Жанна, садясь на диван.

Я подошел к ней, сел рядом и привлек ее к себе. Я целовал ее, она отвечала мне, и это выходило у нас как-то судорожно. В какой-то момент она начала снимать с меня пиджак, а я с ее шеи – косынку, а потом я уже плохо контролировал себя – мы раздевали друг друга быстро, бросая детали одежды тут же, рядом с диваном.

А потом в подхватил ее на руки и понес в спальню. И она показалась мне невесомой.

Одеяло было откинуто, белье в постели – белоснежное.

Я аккуратно уложил полураздетую Жанну на простыню, и какими-то скомканными движениями достал из кармана брюк резинизделие и начал разрывать обертку.

Жанна тронула меня за руку:

– Не надо, нет нужды… – хриплым голосом прошептала она. – Иди ко мне!

И мы вновь целовались, раздели друг друга донага, и не смотря на жар желания, я не мог не отметить, какая красивая фигура у моей девочки!

Да-да, я называл ее девочкой! Своей девочкой!

Мы соединились, и все прошло как-то быстро. Не только у меня, но и у нее по всей видимости, давно не было никого.

И поэтому мы отдыхали недолго.

Я целовал ее нежно и медленно. Я добивался ее возбуждения, а сам был уже возбужден! Я целовал ее и шептал на ухо: «Моя девочка, моя единственная и неповторимая… Радость моя, желанная моя…»

Она вдруг вся изогнулась в судороге желания, и, крепко обняв меня, прошептала:

– Скорее, скорее…

А когда я медленно вошел в нее, она прижалась своей щекой к моему лицу и прошептала:

– Не торопись, Толенька… Постарайся не спешить…

Ну, я и не спешил. Я любил ее нежно и неторопливо, соединяясь с ней и разъединяясь, причем она движениями бедер и легким постаныванием все время возбуждала меня и мне приходилось сдерживать себя, чтобы не сделать все сильно, быстро и грубо…

И я сумел-таки сдержаться – она застонала в экстазе, и только тогда закончил и я.

Потом мы лежали и курили. Так, понарошку.

– Толик, ты полежи пока, отдохни. На вот полотенце. А я – в кухню на водные процедуры. И стол накрою – я ведь обещала тебя покормить!

А за столом через полчаса она была в пеньюаре. И поэтому когда мы отобедали, я был готов, и мы вновь оказались в спальне.

И на этот раз она любила меня. А я лежал, расслабившись, и, закрыв глаза, получал удовольствие…

Вот так прошло наше второе свидание. И теперь после этого я каждое воскресенье уходил из дома в половине второго и возвращался около пяти часов.

Конечно, мама догадывалась, в чем дело, да и как можно скрыть тонкий и стойкий аромат французского парфюма?

А вот примерно с середины марта я приступил к борьбе за серебряную медаль.

Я зашел в директору школы и сообщил ему о своих намерениях. Он сказал мне, что наконец-то я стал взрослым…

Зинаида Петровна тоже одобрила мое намерение и предприняла некоторые шаги, как я подозреваю… По крайней мере, требовательность ко мне со стороны нашей «немки» сильно поуменьшилась, и я сразу стал получать гораздо больше пятерок.

И я взял в библиотеке учебник по основам государства и права для юридических факультетов и начал его читать.

Я готовился к следующему шагу, должному приблизить меня к цели.

Однажды вечером я достал «Панасоник» из глубины письменного стола и, открыв заднюю панель, перечитал свой стратегический план. Пока все шло в полном соответствии его пунктам.

А Варвара Рукавишникова, встречаясь со мной в школьном коридоре, по-прежнему не здоровалась, но при встречах теперь замедляла шаг и старалась пройти рядом. И если, как ей казалось, она чувствовала запах духов, глаза ее наполнялись ревностью, и она, фыркнув, уносилась от меня прочь…

Глава 6-я. Славный дебют

апрель 1966 г.

Главное событие апреля – это сдача экзамена по «Основам государства и права».

Вообще-то это было не только знаковое событие в моей жизни. Это было не менее важным событием в жизни школы.

Кроме меня решили побороться «за серебро» еще двое ребят из параллельных классов. Один собирался исправить оценку по тригонометрии, другой – по черчению.

Мой предмет так сказать, в чистом виде, в аттестате отражен не был, но являлся составной частью «обществоведения», и преподавал у нас обе эти дисциплины один преподаватель – Эдуард Владимирович.

В начале года он сказал, что на оценку по обществоведению за год окажет влияние полученная в 8 классе по обществоведческой дисциплине оценка, а она у меня была «три».

Если бы оценка за этот предмет напрямую «шла» в аттестат, в отношении меня не могло бы и речи идти о возможности получения медали…

Но в том-то и состоял н ь ю а с – ухаба на моей дороге по пути к подиуму, на котором нам будут вручать медали, была как бы условной. И администрация школы еще в начале года, рассматривая возможные кандидатуры, которые можно будет допустить участвовать в «медальных гонках», включила сюда и меня.

Моя задача была проста – если я сумею получить «отлично» по ОГиП, мне можно будет пересдать геометрию, а это уже предмет с оценкой, выставляющейся в аттестат о среднем образовании.

Так что, коль я был первым, на мне администрация школы репетировала процедуру подготовки возможных медалистов.

Все прошло, как по маслу. Возглавил комиссию Сергей Сергеевич, членом комиссии, кроме Эдуарда Владимировича, была наша «классная» Зинаида Петровна.

Экзамен принимали в помещении нашего, 11 «В», класса.

Я отказался отвечать по билетам. Я сказал, что сообщу основную информацию по сути, а потом пусть мне задают вопросы. Любые!

В портфеле у меня лежал курс ОГиП для юридических факультетов ВУЗов.

– Государства возникают тогда, когда в обществе возникает неравенство, – начал я. – Главный материальный признак возникшего и крепнувшего государства – появление и рост могущества городов.

Не бывает городов, если развитие человеческого общества не вступило в стадию образования государства…

Главные признаки государства…

По лицам членов комиссии я видел, что они были приятно удивлены. Эдуард Владимирович буквально сиял, ведь уровень моих знаний говорил всем о качестве обучения и уровне знания преподавателя данного предмета.

Я говорил примерно с полчаса. Когда я давал обзорную информацию о сути и структуре права, сидящие за столом преподаватели переглядывались с победным видом.

– …Структура права следующая: право состоит из отраслей права. Это – отдельные виды права, например, государственное (или конституционное) право, административное право, трудовое право, брачно-семейное право, гражданское право, уголовное право и другие отрасли.

А каждая отрасль, в свою очередь, состоит из правовых норм, или – законов. Например,…

– Достаточно! – сказал наш обществовед «Эдик». – Ну, как, товарищи? Задаем дополнительные вопросы?

– Знаете что, – сказал Сергей Сергеевич. – Пусть Анатолий передохнет. Выйди, Монасюк, мы переговорим, а ты зайдешь через 10 минут.

Я снял с вешалки пальто и вышел.

Я стоял у дверей школы вместе с Валеркой, Неллей и Надей. Чуть позже подошел и Чернявский, от которого приятно пахло табаком – ходил в парк покурить.

– Ну, как у тебя? – сходу спросил меня Вовка.

– Да я уже ребятам рассказывал. Нормально!

– А чего ждем? – спросил Валерка Миут. – Пошли ко мне, у меня бутылка после твоего дня рождения, Толь, осталась – выпьем по чуть-чуть!

– Нет! – сказал я. – У меня перерыв. Кстати, идти нужно!

Когда я зашел в класс, кроме комиссии здесь была также наша преподаватель математики в 9-х классах Эльвира Георгиевна – молодая учительница, и если бы она вела у нас математику и в старших классах, наверное, со знанием математических дисциплин у меня было бы совсем другое положение. Но, увы!

– Садись, Толя! – сказал мне Сергей Сергеевич. – Поздравляем, экзамен ты сдал, и оценка по обществоведению у тебя, я думаю, за 11 класс теперь будет «отлично». Как, Эдуард Владимирович?

– Думаю, да! – «Эдик» открыл наш классный журнал. – За первое полугодие у Анатолия была пятерка, а сейчас у него такие текущие оценки… так, две четверки и четыре пятерки. И если до конца года он не получит три четверки или, тем более – две тройки, то… Учитывая результаты экзамена…

Он закрыл журнал и обратился ко мне.

– Каким учебным пособием ты пользовался, Монасюк?

Я достал из портфеля и показал ему толстый том.

– Понятно! – сказал он, листая вузовский учебник. – Ответственно подходишь к делу, Анатолий, нечего сказать!

– Толик, – обратилась ко мне до того молчавшая «классная». – А как дела с геометрией?

– Да я теорию уже повторил, – сказал я. – А как мне сдать письменную работу?

– Мы вот и пригласили Эльвиру Владимировну, и она считает, что если ты решишь до конца недели три задачи, которые она тебе даст, то после проверки она и определит, собирать ли еще раз нам комиссию, или мы все оформим комиссионно вот в этом составе. То есть – без твоего участия.

– Толя, – сказала «Эльвира». – Я решила подойти к тебе неформально только потому, что помню, как ты три года назад сдавал экзамен по геометрию в 8 классе. Товарищи! – это она уже обращались к директору и членам комиссии. – Монасюк получил четверку чисто случайно, вы должны помнить…

Сергей Сергеевич кивнул.

– Помним, конечно. В общем, вы оставайтесь, а мы пошли. Поздравляем, Монасюк, с пересдачей первого учебного предмета, ну, и желаем тебе справиться с задачками! До свидания, Эльвира Владимировна!

Они ушли, а «Эльвира» принесла из учительской какой-то задачник, и продиктовала мне тексты задач, а потом дала книжку мне и я перерисовал чертежи к задачам.

На первый взгляд – задачи были несложные. Но посмотрим дома!

А вот дома – оказалось, не так задачки и просты! Так что две я решил сам, а для решения третьей позвал на помощь Нельку. И вдвоем, хотя и не без труда, мы с задачей разобрались.

А в субботу я на перемене вызвал из учительской Эльвиру Владимировну и отдал ей все три готовые решения.

И поскольку меня до конца месяца больше не приглашали, на этом моя эпопея с выходом на финишную прямую, в конце которой маячила заветная медаль, думаю, закончилась.

А перед Первым мая мама поздравила меня – она сказала, что районо утвердил результаты пересдачи всеми тремя учащимися нашей школы учебных дисциплин, оценки за которые не позволяли нам претендовать на медали по результатам обучения в средней школе.

Фенита ля… И, соответственно, ура-а-а!!!

Продолжалась текушая работу по укреплению позиций и в области филологии. Я переписал в альбом нашей учительницы три своих фантастических рассказа, и сейчас писал четвертый, и – последний. Потому что май месяц – это уже подготовка к экзаменам и изучение экзаменационных билетов. Так что домашних сочинений больше не будет.

А тем временем вокруг бушевала ранняя весна. Она была настолько дружной в этом году, что мы с ребятами всерьез подумывали – а не выйти ли нам с нашим репертуаром на Бродвей уже в конце апреля? Ну, коли погода позволяет?

А она нынче не просто позволяла – требовала! Уже в третьей декаде месяца снег почти сошел и черная влажная земля буквально на глазах покрывалась молодой зеленой травкой. Фактически немного снега оставалось лишь вокруг деревьев парка, ну, и нашего школьного двора, всего заросшего старыми кленами.

Солнце грело все жарче, на деревьях набухали почки, а кое-где начали пробиваться и молодые клейкие листочки.

Очень красив в это время года сквер нашего железнодорожного вокзала. Когда мы когда-то переезжали в Боговещенку (было это в конце 50-х годов) я обратил внимание – здание вокзала и все вокруг было покрыто только что посаженными саженцами деревьев. Ну, так вот совпало – наш приезд, и посадка молодых деревцев у вокзала.

А теперь они выросли, и в короткие дни, когда начинали выбрасывать листву, под деревьями было здорово – остро пахло клеем молодых листочков, а сами листочки всегда шуршали – вокруг вокзала начинались степи, а потому воздух никогда не оставался неподвижным.

Ну, а асфальт улиц был сухим уже после 15 апреля. Так что мы теперь, собираясь у меня дома чуть ли не ежедневно, не столько репетировали, сколько обсуждали и чуть ли не каждый день «перекраивали» наш репертуар.

С которым, если не испортится погода, собирались начать выступления на Бродвее.

– Девочки, – сказал я Галке и Валюхе. – Ваш выход – только в мае! Холодно пока, а без одинаковых платьев подтанцовка будет выглядеть бледно!

– Тогда мы с маракасами! – согласилась Галка.

– Ага, мы маракасами пошуршим!

Это уже – Валюха. Они и правда наловчились настолько мастерски встряхивать маракасы, что шуршание гороха очень напоминало негромкую работу ударных.

Я по-прежнему каждое воскресенье встречался с Жанной. Теперь мы любили друг более сдержанно, без того азарта, что был нам присущ в ту нашу первую встречу. И тем не менее мы были довольны друг другом. Она – тем, как я вел себя в постели: я был нежен с ней, и собственно соитие стало для нас не целью, а завершением нашей взаимной физической любви.

Потому что я старался как можно больше ласково целовать ее лицо, груди, тело, ласкать его руками, и обязательно шептать ласковые глупости. Она отвечала мне не менее приятными и будоражащими тело ласками, поэтому и наше взаимное проникновение имело целью только лишь вывести нас на пик наслаждение – достижения обоими оргазма.

И мы всегда лежали после этого на спинах рядом, закуривали одну сигарету на двоих и пускали дым. Именно что пускали – ни она, ни я не курили, а вот, как дети, сделали курение частью любовного ритуала.

А потом Жанна обязательно угощала меня обедом. Она хорошо готовила, и все время старалась приготовить для меня что-нибудь очень вкусненькое – то есть побаловать меня. Она подкладывала мне в тарелку, сидела рядом, и мы болтали обо всем на свете. Причем – на равных!

И мы никогда не пили спиртного.

Она была бы прекрасной женой. Потому что была скромной, сдержанной, и ко мне, сопляку, ухитрялась относиться уважительно. И если бы не разница в возраста в десять лет и ни иное мое предназначение…

Это я так думал, когда шел от нее домой…

В общем, я любил бывать у Жанны, и не только из-за плотских утех.

Весна совершенно не подействовала на Рукавишникову. Она по-прежнему игнорировала меня, проходила мимо, не здороваясь и задирая нос, которым не забывала принюхиваться. Так что я старался по понедельникам с ней не встречаться.

Хотя сказать, что она вовсе уж не изменилась – не могу.

Дело в том, что мы перешли в этом году на «летнюю форму одежды» не после 9-го мая, а в самом конце апреля. Так вот, ежегодный весенний спектакль «а-ля Рукавишникова» возле входа в школу на этот раз почему-то не состоялся – Варвара пришла в этом году в школьной форме. Правда, на ней был праздничный белый фартук, а не черный, будничный, и вместо кос с бантами она не удержалась и сделала себе прическу.

Правда, без знаменитой огромной заколки.

Ну, а на остальных весна подействовала, как всегда.

Мы теперь реже ходили в кино. Вечерами мы предпочитали гулять по Бродвею. В начале апреля – еще одетые в пальто и плащи, ближе к маю – в рубашках и костюмах.

Правда, вечерами было еще прохладно. И все-таки природа брала свое – везде с наступлением сумерек видны были обнявшиеся парочки, то здесь, то там слышались шепотки и приглушенный смех, а то и томные вздохи.

На открывшейся в парке в конце апреля танцплощадке теперь гремела музыка и слышалось шарканье подошв по деревянному полу площадки…