Электронная библиотека » Виталий Полищук » » онлайн чтение - страница 12


  • Текст добавлен: 4 августа 2017, 19:31


Автор книги: Виталий Полищук


Жанр: Историческая фантастика, Фантастика


Возрастные ограничения: +18

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 12 (всего у книги 25 страниц)

Шрифт:
- 100% +

И везде влюбленные, влюбленные, влюбленные… Взрослые, юнцы, а также шныряющие вокруг них допоздна подростки.


Весна, весна!


Говоря об апреле, нельзя не рассказать, как во второй половине месяца Миута подбил меня на совершение глупости. Правда, в результате меня стали называть в нашем классе, да и кое-где в параллельных, по имени-отчеству, но…

Дело было так.

Ранним утром мы с Миутом шли в школу. И вот когда мы шли, перепрыгивая через лужи, по центральной аллее парка, Миута мне и говорит:

– Чо-то скучно как-то, Толя! Уроки эти, домашние задания… Нелька забодала – води ее на Бродвей каждый вечер… И новых девок что-то еще нет, не приехали – рано… Ну давай, придумай что-нибудь! Ну, чтобы класс поднять! Пошуметь, блин! Ну надоело все, Толька, понимаешь?

Я не долго думал. Мне ведь, дураку, было известно, что «в той жизни» придумал мой предшественник – я помнил это. И поэтому сказал:

– Са-мо-уп-равление! Помнишь комсомольскую конференцию?

Миут схватывал все на лету, и когда мы минут через пять-семь вошли в класс, он прямо с порога завопил:

– Парни! Девы наши! Есть идея! Нам нужно перейти на самоуправление! Давай, Толя, рассказывай!

Я ввел всех в курс дела. Мы отказываемся от классного руководителя и переходим на самоуправление. То есть выбираем администрацию класса, сообщаем об этом директору школы – и вперед, к славным свершениям!

И я напомнил об опыте, который нам озвучили на районной комсомольской конференции в начале года. На той самой, где во время спектакля выяснилось, что все проблемы должен решить «Пе-лю-тя-ааа!» (Пелютин из соседнего класса).

Посмеялись. И не долго думая, решили – переходим на самоуправление.

Меня выбрали руководителем, и мы с Миутом пошли к Сергею Сергеевичу. Мы сообщили ему о решении класса и напомнили, что на комсомольской конференции рекомендовали использовать формы передового опыта в воспитательной работе школ.

Директор переубедить нас не смог. Наша классная Зинаида рыдала в учительской. По старшим классам шел шум. Миута радовался – скуки как не бывало! А меня принялись именовать по имени-отчеству – сначала в шутку, а потом как-то привыкли, что ли… Кое-кто так и называл меня до окончания школы.

Но это, как оказалось, было единственным моим достижением. Если, конечно, это можно было называть достижением. Мы продержались две недели, а потом стали срываться еженедельные классные часы, не прошли во-время комсомольское собрание и несколько других мероприятий, и решением малого педсовета наше самоуправление аннулировали.

И в школьной стенгазете на меня поместили карикатуру – «Заяц-трепач»: нарисовали в виде зайца, размахивающего руками.


Мне было стыдно, Миута ликовал, подлец, а Жанна, когда мы с ней встретились в воскресенье и я рассказал ей все это, долго хохотала.

Эта история, конечно, получила известность в школах района.

Мне даже звонили несколько раз по телефону. Причем один раз – с предложением встретиться и познакомиться.

Дело было так.

После обеда раздался звонок, я как раз тренировался, поэтому взял трубку сразу и запыхавшимся голосом сказал:

– Алло! Слушаю!

– Это Анатолий? – услышал я низкий женский голос.

– Анатолий, Анатолий… – Мне очень не хотелось выходить из ритма движений.

– Меня зовут Яна. Я из Новосибирска, приехала в Боговещенку к тете. Мне хотелось бы встретиться и познакомиться с вами…

Не было у меня желания с ней встречаться, но всегда было чувство обязательности перед женщиной. И я согласился.

Договорились встретиться вечером возле памятника, на площади.

Было начало месяца, вечерами прохладно, и я надел пальто. А когда увидел ее – понял, что зря согласился на встречу.

Девчонка была ничего себе, но какая-то вульгарная, что ли! Глаза обведены черным, туши на ресницах – килограмм, и вдобавок при разговоре она все время закатывала глаза.

И говорить с ней было мне не о чем. Таких девчонок нужно вести в помещение, и пытаться осуществить «тесный контакт близкого рода»… Очень близкого, теснейшего, так сказать!

Но дело не только в том, что вести ее было некуда, но главное – мне это было совсем ненужно. Я представил себе секс с этой девчонкой, вспомнил утонченную чистюлю Жанну, и…

Я быстренько свернул разговор, весьма споро довел ее до дома тети (это оказалось в получасе ходьбы от центра) и уже в десятом часу был дома.

В конце месяца дневная температура поднялась до 25 градусов, и наша вокально-музыкальная группа решила – выходим числа 29-го! Это – среда, молодежь будет на танцах, и мы сможем начать при почти полном отсутствии слушателей.

По крайней мере – минимуме. Будут, конечно, Нелька и Надька, Миута, Чернявский, Бобров и приятели Гемаюна и Бульдозера.

Я даже одноклассников этот раз приглашать не стал.


И вот за несколько дней мы начали подбирать репертуар своего первого выступления.

Я решил, что первая наиболее подходящая песня для дебютного концерта – «Вязаный жакет, или День рождения». У песни проникновенные слова, и это не может не привлечь к нам зрителей и настроит их на нужную лирическую волну.


В день, когда исполнилось

мне семнадцать лет,

Подарила мама мне

вязаный жакет…

И куда-то в сторону

отвела глаза…

«Принесли посылку нам

это – от отца!»


ПРИПЕВ:

Ты о нем не подумай плохого,

Подрастешь – сам поймешь все, с годами!

Твой отец тебя любит и помнит,

Хоть давно не живет вместе с нами…


2.

Вечером на улице

мне сказал сосед:

«Что же не наденешь ты

новый свой жакет?

Мать всю ночь работала

что б его связать»…

И тогда я понял вдруг

что такое – «МАТЬ»…


3.

Я рукою глажу

новый свой жакет…

Не скажу я маме

про ее секрет.

Лишь любовь безгрешная

лишь родная мать,

Может так доверчиво

и так свято лгать.


Это – фольклор, но не смотря на примитивные стихи, я был уверен, что песня тронет сердца. Кроме того, музыкальный рисунок здесь несложен: Бульдозер ведет мелодию, перебирая струны гитары, а второй план создает негромкое звучание баяна.

Мне же предстояло лишь для вида проводить пальцами по струнам своей гитары. Ритм здесь задается собственно исполнением певца.


Далее мы думали исполнить «Чайный домик», затем – сложную и в музыкальном исполнении, и в вокальном песню «Небеса, небеса! Дайте силу бродяге!»

Затем мы передохнем, и под две гитары и маракасы я спою «Январский снег».

Ну, а далее последуют «Журавли», несколько фольклорных дворовых песен, вроде «Жил на свете славный паренек», «В городском саду» и прочее, и все закончим двумя очень сложными вещами – песней на стихи Есенина «Я люблю под вечер помечтать» и «Я не первый, кто хотел бы возвратиться…»

Вот в таком порядке мы и репетировали два дня, убедились, что находимся вполне «на уровне», и…


И вот 29 апреля, в среду, после того, как молодежь разогрелась на танцах и вошла в раж, мы подошли к скамейке, стоящей на Озерной, напротив задания райисполкома и рядом с центральным выходом из парка. Отныне это место было нашим!


Расчехлили инструменты, девчонки взяли маракасы. Моцарт пробежался пальцами по кнопкам, пробуя лады, Бульдозер с этой же целью взял несколько аккордов на гитаре.

– Не страшно? – спросил я, усаживаясь поудобнее и тоже пробуя струны своей гитары.

– Чуть-чуть! – сказал Моцарт. А стоящий тут же Санька Гемаюн лишь молча улыбнулся.

– «День рождения!» – сказал я.


Зазвучал гитарный перебор, едва слышно запел баян. Девочки зашуршали маракасами.

«В день, когда исполнилось мне семнадцать лет…» – запел я. На удивление, страха не было, кроме того, чуть позже, когда я «входил во вкус», я пел обычно с закрытыми глазами, и поэтому мог полностью растворяться в песне.

Уже к концу этой песни возле нас стали собираться люди. Действительно, зрелище было и удивительное, и непривычное.


– «Чайный домик! – тем временем скомандовал я.

И мы исполнили дворовую песню о несчастной японке, которая родила и воспитала сынишку одна, в то время, как отец – английский моряк, прохлаждался себе в Лондоне, ничего о сыне не зная.

Песня была несложной, чего не скажешь о следующей.


– «Небеса, небеса!» – негромко сказал я, и сразу начал:

 
Небеса, небеса, дайте силу бродяге…
 

Здесь вступили гитара и баян, и девочки ритмично стали встряхивать маракасы.

 
Небеса, небеса, я так сильно устал…
 

По ходу исполнения голос мой забирал все выше и выше, и апогея достиг на словах:

 
Заберите меня, где нечерные тени,
Где все ангелы в белом, где царство любви.
 

Баян повел партию, исполняя проигрыш, Бульдозер перебором струн сохранял ритмический рисунок.


Завершая песню, я уже как бы устало, повторил: «Небеса, небеса – дайте силу бродяге…»


И в наступившей тишине раздались первые аплодисменты. Сначала единичные, потом хлопало все больше слушателей. А их собралось уже десятка два.

Мы решили немного порезвиться, и исполнили несколько дворовых песен – в принципе, в той или иной степени слова этих песен наша молодежь знала. И напевала про себя.

 
В городском саду девочку одну
Развлекал я звуками гитары.
На колени клал, нежно целовал
И глядел влюбленными глазами…
 

Борька выбивал на струнах «восьмерку», Моцарт отрывистыми аккордами поддерживал музыкальный рисунок песни, а мелодию вел я.


Затем последовала песня из этого же ряда «Девушку красивую парень обнимал», затем мы решили внести нотку душевности и некоей ностальгии.

– Январский снег! – шепотом сказал я. И начал вступление перебором гитарных струн.

По ходу в мелодию вплелось звучание баяна, а когда я запел, основную партию повел Бульдозер, трогая струны свой гитары медиатором.

 
Белый снег – пушистый, легкий, чистый,
падает на землю, чуть кружа.
Сердце так изнылось, изболелось,
наплывает горечь и тоска.
 
 
Этот снег – он так напоминает
образ твой в тот вечер января.
На твои реснички, исчезая,
падал снег с кудрявого вихра.
 
 
О тебе я больше не мечтаю, —
лишь грущу порой в полночный час.
О тебе я ничего не знаю —
ты ушла, любимая, из глаз…
 

Девочки шуршали маракасами, голос у меня был душевный, и я не старался, чтобы меня услышали многие – пусть напрягают слух, зато разговаривать не будут.

Слушатели, которых значительно прибавилось, и не разговаривали.

Настало время показать себя.

Две следующие песни были сложными по вокальному исполнению голос должен был метаться, то поднимаясь на немыслимую высоту, то опускаясь вниз, становясь при этом мягким и доверительным. А при исполнении припева первые две строчки мы пели на три голоса, а затем следующие две строчки каждая завершалась «эхом», например:

«дороже…»

«дороже…»

Я: «…в оценке, что дороже»


Ну, где-то так!


Вступление исполнил перебором струн Бульдозер, а затем мелодический рисунок обеспечивал на баяне Моцарт.

 
Я НЕ ПЕРВЫЙ, КТО ХОТЕЛ БЫ ВОЗВРАТИТЬСЯ,
И С НЕБЕС СКАЗАТЬ, НО ВИДНО – НЕ ДАНО…
Я СКОРБЛЮ – А ВЕДЬ МНЕ ТОЛЬКО СНИТСЯ,
ВПОПЫХАХ УШЕДШЕЕ ЛИЦО…
 
 
Припев:
МНЕ БЫ ДУШУ ВАШУ НЕ ТРЕВОЖИТЬ,
Я СМОТРЮ НА ВАС С БЕЗМЕРНОЙ ВЫСОТЫ,
ВАМ БЫ РАЗУМА, В ОЦЕНКЕ – ЧТО ДОРОЖЕ?
НЕ В СЛОВАХ ПРОЖИТЬ, А БОЛЬШЕ —
ДЛЯ ДУШИ…
 
 
2.
ЗДЕСЬ ДРУГОЕ – И НЕ НАДО ТЕЛА,
ЧТОБЫ ВАМ ВСЕ ЭТО ПЕРЕДАТЬ,
ВАМ ВСЕ КАЖЕТСЯ, ЧТО Я ЛЕТАЮ ГДЕ-ТО
А Я РЯДОМ, НО НИКАК ВАС НЕ ОБНЯТЬ…
 
 
3.
МОЙ СОВЕТ – НЕ НАДО ИЗОЩРЯТЬСЯ,
ЗДЕСЬ ВСЕ ВИДНО, И НЕ НАДО ЛГАТЬ,
ПОЖЕЛАТЬ ХОЧУ – ХОЧУ И ПОСМЕЯТЬСЯ,
ТОЛЬКО БОГОМ ВЫПАЛО МОЛЧАТЬ…
 

Судя по реакции, народ не совсем осознал, что его знакомят с классикой русского романса. Дворовые песни он воспринимал не в пример живее. Но для моих целей мне нужно было исполнять именно серьезные вещи.


– «Я люблю под вечер помечтать…» – сказал я.


Моцарт легким движением мехов баяна задал тональность.

Припев здесь я исполняю, забирая голосом на октаву выше, что называется – «жилы рву». Так что сейчас меня многие услышат…

 
Я ЛЮБЛЮ ПОД ВЕЧЕР ПОМЕЧТАТЬ,
В ПОЛЕ ВЫЙТИ – ДА В ТРАВУ УПАСТЬ,
ШИРЬ СТЕПЕЙ ДА ЧИСТОТУ ОЗЕР
ВСЕ УСПЕТЬ ЛЮБИТЬ, ПОКА ВДРУГ НЕ УШЕЛ.
 
 
Припев:
МНЕ БЫ НЕБА ТОЛЬКО ДА ВОДЫ ГЛОТОК,
ПОЛЮБИТЬ ВРАГОВ, ДА НЕ ДАВАТЬ ЗАРОК!
ВСЕ УСПЕТЬ СКАЗАТЬ, А ТО – НЕРОВЕН ЧАС,
СТАНЕТ ЛУЧШЕ ЖИЗНЬ, ДА УЖЕ БЕЗ НАС!
 
 
Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ – РОССИЯ-МАТЬ,
ЗДЕСЬ КРЕСТИЛИ НАС И ЗДЕСЬ СТРЕЛЯЛИ ВРАЗ!
ЗДЕСЬ УСВОИЛ В ЖИЗНИ ПЕРВЫЙ СВОЙ УРОК,
ЗДЕСЬ В ЗЕМЛЕ СЫРОЙ ЛЕЖИТ РОДНОЙ БРАТОК!
 

Мы повторили второй куплет припева: «Я люблю тебяе – Россия-мать…», причем последние строчки его мы с Моцартом пели на два голоса.

После проигрыша я тихо и задушевно продолжил:

 
Я ЛЮБЛЮ ПОД ВЕЧЕР ПОМЕЧТАТЬ,
В ПОЛЕ ВЫЙТИ ДА В ТРАВУ УПАСТЬ…
 

А заканчивали мы песню словами: «Станет лучше жизнь» с использованием эффекта голосового эха, а слова «Да уже без на-а-ас!» я вновь спел, поднявшись на октаву вверх и тянул «нас…» сколько смог.


Ну, похлопали. И потихоньку начали расходиться.


И тогда я решился.

– Трамвай последний! – сказал я.


Это была вещь на стихи Есенина, малоизвестные, почему – вы поймете сейчас сами. Исполнял я ее «на надрыве», очень громко, причем все наши инструменты также выкладывались полностью.

 
КАК ТРАМВАЙ ПОСЛЕДНИЙ, УХОДЯЩИЙ В ПОЛНОЧЬ,
НЕ ПРИШЕЛ – ОСТАЛСЯ, ВОТ КАКАЯ ШТУКА,
ЖИЗНЬ ТАКАЯ МЕРЗОСТЬ, ЖИЗНЬ ТАКАЯ СВОЛОЧЬ,
ВСЕ В НЕЙ ПРОДАЕТСЯ, КАК В БОРДЕЛЕ – СУКА!
 
 
ОБОРВУТСЯ РЕЛЬСЫ У ВОРОТ ПОГОСТА.
ПИР ЧЕРВЕЙ МОГИЛЬНЫХ – ТРАПЕЗА НАМЕДНИ
КОНЧИЛАСЬ – И БАСТА! ЯСНО ВСЕ И ПРОСТО,
ОПОЗДАЛ ВСЕГО ЛИШЬ НА ТРАМВАЙ ПОСЛЕДНИЙ…
 
 
И НЕМЫТА ДЕВКА, С НЕПРИКРЫТЫМ СРАМОМ,
ГОТОВА ОТДАТЬСЯ ЗА СТАКАН ПОРТВЕЙНА!
КАК ЧЕРДАК ЗАБЫТЫЙ ВЕСЬ ЗАБРОШЕН ХЛАМОМ,
ЖИЗНЬ БРЕДЕТ ПО ШПАЛАМ – ТУПО, БЕЗЫДЕЙНО…
 

ОБОРВУТСЯ РЕЛЬСЫ… и так далее.


Мы допели припев, и в полной тишине стали собирать инструменты. Нам не потребовалось много времени, и когда в толпе начались перешептывания и разговоры, мы уже шли домой.

Я мог быть доволен – мы наверняка привлекли к себе внимание.

Дело было за немногим – выследить, когда нас придет послушать наш секретарь райкома комсомола Гоша Герлах…

Глава 7-я. Был месяц май…

1—9 мая 1966 г.


Именно в эти дня бродвейские выступления заняли все наше время и наши мысли.

Мы не пели каждый день; назавтра после каждого концерта мы собирались у меня и анализировали выступление. Женя Моцарт, который, играя на баяне, мог наблюдать реакцию публики, делал это. Но как художественный руководитель он также внимательно анализировал нашу «работу» – он фиксировал ошибки, допущенные упущения и недочеты – определял наши ф а л ь ш т о ч к и.

Именно поэтому после первого вступления на следующей день нам было о чем поговорить. Тем более, что назавтра мы собирались выйти на Бродвей вновь, причем, учитывая, что это праздник трудящихся, мы собирались значительно политизировать репертуар.

Женя указал нам на основные ошибки.

Мне – пока еще недостаточно в унисон звучит мое пение – и игра остальных на инструментах.

– Вы все должны следить за баяном, – говорил он нам. – Именно я, вне зависимости, какую партию веду – сольную или лишь создаю музыкальный фон, задаю ритм. И в такт моему исполнению должен работать и ты, Бульдозер, и в особенности ты, Толь. Голос у тебя сильный, поешь ты легко…

– Что, и «Трамвай последний?» Я думал, голос сорву…

– Это тебе кажется! На самом деле пел ты легко, естественно, но иногда теряешь ритм мелодии. Совсем чуть-чуть, народ, конечно, вряд ли заметит, но мы ведь не халтурщики! Так что давайте сейчас полностью пройдем завтрашний репертуар! Что будем петь?

Обсудили репертуар, «прогнали» новые для нашего репертуара комсомольские песни, решили, что «пустим» их под гитару.


А вот девочкам замечаний от нашего худрука не последовало. Впрочем, из нас троих «класс» девочек мог определять лишь я – о такой части художественного исполнения, как подтанцовка, ребята узнают лишь через 20 лет…


Мы вышли засветло, когда солнце только начало клониться к закату. И собирались закончить в сумерках – сегодня девочки были в «униформе» – в ситцевых белых платьицах с голубыми цветочками, каждая с белым и красным бантом в пушистых волосах. А поскольку было прохладно, мы не собирались «морозить» наших девчонок.

Перед выходом я определил особую задачу Гемаюна.


Мы еще только расчехляли инструменты, девочки, сняв шерстяные кофточки, разминались, с серьезным видом то притоптывая на месте, то вдруг выбивая на асфальте чечеточную дробь, а народ уже стал собираться. Пока, правда, была молодежь, и мы для разминки спели им «В деревеньке маленькой…»

Ну, а заранее пришли и уже ждали нашего прихода мои одноклассники во главе с Миутом…

 
В деревеньке маленькой, в доме на окраине,
Печь всегда истоплена, и готов обед.
Но обедать старые не спешат хозяева,
Сына ждут любимого, а его все нет…
Год за годом тянется, он не возвращается,
И сердца родителей извелись тоской,
Вечерами зимними часто им мечтается,
Что приедет в гости он с сыном и женой…
 
 
Вот только где-то
Там, по белому свету,
Парнишечку «квасит» воровская судьба…
Удача шальная
Наколка блатная,
Сегодня «малина», а завтра – тюрьма…
 

Гитары звенели, баян тихонько задавал фон, девочки встряхивали маракасами, притоптывая на месте.

После «вот только где-то…» припев мы запели на два голоса, и по-моему, получилось здорово.


Толпа заметно прибавилась, позади нее маячил Гемаюн, выполняющий мое задание – отслеживать слушателей и найти мне… Но о том, кто именно меня интересовал, вы сами поймете чуть позже.

Поскольку среди слушателей было много людей среднего возраста, некоторые – с красными бантиками «маевщиков» на груди, мы спели «Гренаду», потом комсомольский марш «И вновь начинается бой…», слегка изменив слова:

 
И вновь начинается бой…
И сердцу тревожно в груди,
И Ленин – такой молодой
И наш комсомол впереди…
 

Я ничего не имею против Аркадия Гайдара, его сына Тимура… Но примерно в эти годы то ли еще в садик, то ли уже в школу ходил в н у ч е к, который уничтожит все, о чем поется в песне…

Так что – пускай уж не «юный Гайдар впереди», а «наш комсомол»…


И специально для начавших расходиться людей старшего поколения мы исполнили «Как много девушек хороших».

И вот начиная с этой песни, в дело вступили наши девочки.

Они попросили освободить побольше пространства вокруг нашей скамейки, и с первыми словами начали кружиться в вальсе.

Тоненькие фигурки, с описывающими в воздухе разноцветные круги большими бантами выглядели в закатном свете потрясающе!

И когда раздались громкие аплодисменты, мы, пацаны, не приняли их на свой счет. Это аплодировали нашим девочкам, их юности и таланту.


Следующей песней была «Дорожная». И вот здесь я впервые увидел, как девочки пытаются исполнять «л а т и н о с» – что-то вроде самбы, румбы и еще чего-то подобного.

Когда я объявил название песни, они встали, слегка согнувшись в поясе, друг перед другом и положили руки каждая на плечи подруги.

Вступление исполнил Бульдозер, с моими первыми словами в мелодию вплелось звучание баяна, а я ударил по струнам своей гитары задавая ритм, и запел:

 
За мной ветер, мокрый асфальт,
И день прошедший уносится вдаль,
По пустой автостраде ночной…
Снова я на дороге один,
Лишь навстречу фары машин —
Растворяюсь в шорохе шин…
Мой мотор несет меня,
унося проблемы дня,
на дороге пустой только я!
 
 
Припев:
 
 
За рулем душа моя, на дороге только я,
Только вот никак обогнать себя не сумею я!
За рулем душа моя, на дороге только я,
Но я знаю, где-то там в ночи ты ведь ждешь меня!
 

Припев мы пели с Моцартом на два голоса, а девочки…

Наши девочки, не снимая рук с плеч, как единое целое двигались и синхронно, и красиво. Они передвигались влево, вправо, потом вдруг разворачивались и снова шаги, шаги, а потом – поворот…

Уже с первым припевом в такт нам начали хлопать все больше зрителей. Думаю, собралось чуть ли не сотня человек, а когда мы заканчивали песню, я увидел, как Миута проводит сквозь толпу поближе к нам знакомых девочек из медучилища, а с ними – и Жанну…

Излишне говорить, что азартнее всех хлопали стоящие в первом ряду одноклассники…

Закончив песню, я встал, прогнулся и поводил плечами, разминаясь. И поискал глазами Гемаюна – он слегка качнул головой – нету, мол…

Я посмотрел вокруг и мне мигом бросилось в глаза то, на что я внимание сегодня пока не обратил – а ведь теперь весна пришла во всей свой красе!

Над нами шелестела мелкими пока листочками крона молодого клена, а за ним возвышался большой тополь, и его листья уже вполне сформировались и были крупными, летними. И когда верхушка дерева, еще освещенная солнцем, вдруг начинала слегка качаться, а листья – двигаться на ветру, крона серебрилась, потому что листья тополя с изнаночной стороны были покрыты белым нежным пушком…

А под деревьями нашу скамейку, нас, да и зрителей уже окутывала дымка ранних сумерек.

И одетые в основном уже по-летнему в светлые рубашки и блузки люди резко контрастировали с быстро сгущающейся темнотой…

Следующей песней я объявила «Калину красную».

 
ПАЛ ТУМАН НА ЧИСТО ПОЛЕ,
ЗНАЧИТ, БУДУТ ХОЛОДА,
ОХ ТЫ, ГОРЮШКО ТЫ, ГОРЕ!
МОЯ ГОРЬКАЯ БЕДА…
ПЕРВЫЙ СНЕГ НЕ ЗА ГОРАМИ,
НА КАЛИНЕ – СНЕГИРИ…
А НАД НАМИ, И НАД НАМИ
ГОРЬКО ПЛАЧУТ ЖУРАВЛИ…
 
 
КАЛИНА КРАСНАЯ, КАЛИНА ГОРЬКАЯ,
ОПЯТЬ НАМ ВЫПАЛА РАЗЛУКА ДОЛГАЯ…
РАЗЛУКА ДОЛГАЯ, ДОРОГА ДАЛЬНЯЯ,
КАЛИНА ГОРЬКАЯ, КАЛИНА КРАСНАЯ…
 
 
Я ПОД УТРО РАНО ВСТАНУ,
МЕРЗЛЫХ ЯГОД СОБЕРУ,
НА ДУШЕ СКВОЗНУЮ РАНУ,
КРЕПКОЙ НИТКОЮ ЗАШЬЮ…
СНЕГИРЕЙ – НЕ РАСПУГАЮ,
В ПУТЬ-ДОРОЖКУ СОБЕРУСЬ,
ЭХ, КАЛИНА! ТЫ ВЕДЬ ЗНАЕШЬ,
ЧТО НАВРЯД ЛИ Я ВЕРНУСЬ…
 
 
КАЛИНА КРАСНАЯ, КАЛИНА ГОРЬКАЯ, и т. д.
 

Исполнение этой песни позволило показать весь свой класс Бульдозеру. Каждая строфа заканчивалась гитарным струнным перебором, Бульдозер виртуозна трогал медиатором струны гитары, и ее звон вызывал у зрителей эффект «мороза по коже».

Девочки «работали» на этот раз корпусом, раскачивая над головой руками. Маракасы лежали на сидении скамейки рядом, мальца, который попытался «свистнуть» один из них (наверное, думал, что это калейдоскопы), тут же изловил Гемаюн, а злой Миута вывел его за пределы толпы и отправил домой пинком под зад.

И тем самым чуть не испортил песню – я с трудом удержался от того, чтобы не прыснуть от смеха.


Я все смотрел на Саньку Гемаюна, он каждый раз покачивал головой. Пока нужных людей возле нас не было.


Я объявил: «Сиреневый туман». И девочки вновь пошли туром вальса, и на этот раз многие зрители тоже разобрались на пары и скоро «пятачок» перед райисполкомом стал напоминать танцплощадку.

Я тем временем поймал глазами Жанну и слегка наклонил голову, она взглядом тоже поздоровалась, прикрыв на пару секунд глаза. А потом не выдержала и украдкой показала мне большой палец: «Мол, здорово!» И эта ее оценка заставила меня довольно улыбнуться.

Мы сделали небольшой перерыв. Тут ко мне подошел Гемаюн и шепнул: «Гоши так и не было. А за углом райисполкома Варька Рукавишникова – стоит, слушает…»

К этому времени в толпе закурили, и мы в почти полной темноте объявили и спели в заключение фольклорную «Пьяная! Ты сегодня пьяная!»

И припев этой песни подпевали нам почти все наши благодарные зрители.

 
ПЬЯНАЯ, ТЫ СЕГОДНЯ ПЬЯНАЯ,
ПЬЕШЬ ВИНО ОТЧАЯННО,
И РЫДАЕШЬ ВНОВЬ…
РАНИЛА, СЕРДЦЕ БОЛЬНО РАНИЛА,
ГОРЬКАЯ, ПЕЧАЛЬНАЯ
ПЕРВАЯ ЛЮБОВЬ
Припев:
ДЕВОЧКА, ДЕВЧОНОЧКА,
ПОЛОМАЛ ОН ЖИЗНЬ ТВОЮ ШУТЯ!
ДЕВОЧКА, ДЕВЧОНОЧКА,
ЗА ЧТО ЖЕ ОН ОБИДЕЛ ТАК ТЕБЯ.
ДЛЯ ТАКОГО ЛЬ СЛУЧАЯ,
МАМА СВОЮ ДОЧКУ БЕРЕГЛА,
ЧТО ЖЕ ТЫ НАДЕЛАЛА?
ЗАЧЕМ ЕМУ СЕБЯ ТЫ ОТДАЛА…
 
 
ОБНИМАЛ, НЕЖНО В ГУБЫ ЦЕЛОВАЛ,
«БУДЬ МОЕЙ! – ТЕБЕ СКАЗАЛ, —
БУДЬ МОЕЙ ВСЕГДА…»
В СЕМНАДЦАТЬ ЛЕТ,
В ТВОИ НЕПОЛНЫЕ СЕМНАДЦАТЬ ЛЕТ,
ТЫ МОГЛА ОТВЕТИТЬ: НЕТ!»,
НО СКАЗАЛ: «ДА…»
НОЧЬ ПРИШЛА
ЖАРКОЮ ЛЮБОВЬ БЫЛА,
ЛИШЬ ПРИМЯТАЯ ТРАВА ЗНАЛА ОБО ВСЕМ…
ТЫ ЖДАЛА,
ОН УШЕЛ – А ТЫ ЗВАЛА,
ТЫ ИЗМЕНЫ НЕ ЖДАЛА, А ОН УШЕЛ С ДРУГОЙ…
 

Я старался петь задушевно, но тон задавали вновь наши девчонки – они двигались, держа прямо корпус, и лишь перебирая ногами – сходились, расходились, делали поворот с шагом вперед, и поменяв линии движения вновь расходились и сходились.

Это уже напоминало что-то из области то ли балета, то ли художественной гимнастики.


Последний куплет мы исполнили на два голоса, а девочки, схватив маракасы, теперь, стоя на месте, изгибались и встряхивали ими.

 
БРОШЕНА,
КАК ИГРУШКА БРОШЕНА,
ТАК БЕДА НЕПРОШЕНО ВДРУГ ПРИШЛА К ТЕБЕ…
ПЬЯНАЯ,
ТЫ ОТ ГОРЯ ПЬЯНАЯ,
ПЛАЧЕШЬ ТЫ ОТЧАЯННО О СВОЕЙ СУДЬБЕ…
 

«Девочка-девчоночка…» – припев подхватили наши одноклассники, к ним присоединились подошедшие после 19-часового киносеанса ребята их параллельных классов, и когда мы закончили, нам жали ладоши, раздавались поздравления, возгласы: «Когда в школе споете?»


Я залез на сидение скамейки и объявил:

– Для выпускников этого года! Мы готовим концерт, с которым собираемся выступить во время выпускного бала!

Раздались выкрики, свист – в общем, победа наша была полной!

Но мне для реализации моего стратегического плана нужно было такого же уровня признание со стороны райкома ВЛКСМ.

Уже когда все расходились, ко мне подошла Жанна Игоревна и незаметно сунула в руку записку.


Дома я записку прочитал. Жанна писала:

ТОЛЯ!

В ВОСКРЕСЕНЬЕ ПРИВЕДИ КО МНЕ СВОИХ ДЕВОЧЕК, Я ПОКАЖУ ИМ КОЕ-ЧТО. ОНИ У ВАС – УМНИЧКИ, БЕЗУСЛОВНО ТАЛАНТЛИВЫ, НО ПОКА ПРОСТО МНОГОГО НЕ ЗНАЮТ.

А НАШ ТРАДИЦИОННЫЙ ОБЕД СОСТОИТСЯ, ПРОСТО ЧУТЬ ПОЗЖЕ!

Ж.


А через день – это была суббота, наконец-то произошло то, ради чего я вывел на Бродвей нашу «пятерку».


Мы даже не начали петь, а Гемаюн уже шепнул мне: «Гоша Герлах в дверях исполкома стоит! А за углом опять Варька спряталась!»


И я объявил «Сиреневый туман!», а потом шепнул своим ребятам:

– Все, сегодня работаем на комсомол!»


Мы спели «Сиреневый туман», потом «Гренаду», а после Окуджавскую «Во дворе, где каждый вечер все играла радиола…»

Скоро Герлах приблизился к нам, в это время я объявил «Сережку с Малой Бронной», и мы запели. А когда закончили – Гоша стоял уже в первом ряду – одноклассники уважительно потеснились, давая место первому секретарь райкома комсомола.

И тогда я начал вступление следующей песни речитативом:

 
К НЕСЧАСТЬЮ ИЛИ К СЧАСТЬЮ – ИСТИНА ПРОСТА,
НИКОГДА НЕ ВОЗВРАЩАЙСЯ В ПРЕЖНИЕ МЕСТА.
ДАЖЕ ЕСЛИ ПЕПЕЛИЩЕ ВЫГЛЯДИТ ВПОЛНЕ, —
НЕ НАЙТИ, ТОГО ЧТО ИЩЕМ, НИ ТЕБЕ, НИ – МНЕ!
 
 
ПУТЕШЕСТВИЕ «В ОБРАТНО» Я БЫ ЗАПРЕТИЛ,
И СКАЖУ ТЕБЕ КАК БРАТУ – ДУШУ НЕ МУТИ!
А НЕ ТО РВАНУ ПО СНЕГУ – КТО МЕНЯ ВОЗЬМЕТ!
НА ОПАРЕНКАХ УЕДУ В СОРОК ПЯТЫЙ ГОД…
 
 
В СОРОК ПЯТОМ УГАДАЮ – ТАМ, ГДЕ, «БОЖЕ МОЙ!»
БУДЕТ МАМА – МОЛОДАЯ, А ОТЕЦ – ЖИВОЙ…
 

Я разделял строфы гитарным аккордом, проводя пальцами по струнам сверху вниз. Моцарт чуть слышно «намечал» мелодию.

А я, сделав двухсекундную паузу, запел сильно, но с душой:

 
Я НЕ ВЕРЮ НИ В ЧЕРТА, НИ В БОГА,
НИ В ПРОСТУЮ ЧЕЛОВЕЧЕСКУЮ ПЛОТЬ,
ЖИЗНЬ УХОДИТ… КАК УХОДИТ ВДАЛЬ ДОРОГА,
НОСТАЛЬГИЮ ОЧЕНЬ ТРУДНО ПРЕВОЗМОЧЬ.
 
 
ПО РОДНЫМ МЕСТАМ, ПО БЛИЗКИМ ЛЮДЯМ,
ЭТО ЧУВСТВО ТРУДНО ПОГАСИТЬ…
НОСТАЛЬГИЯ ВСТАЛА В ГОРЛЕ КОМОМ,
И МЕШАЕТ МНЕ ДЫШАТЬ И ЖИТЬ.
 
 
Я И ВЕРИТЬ, И НАЙТИ СЕБЯ СТАРАЮСЬ,
Я БЕГУ, КАРАБКАЮСЬ, СПЕШУ…
Я ОТ ПРОШЛОГО ИЗБАВИТЬСЯ ПЫТАЮСЬ,
Я СЕБЯ ТАКОГО НЕ ХОЧУ!
 
 
НЕ ХОЧУ ГЛОТАТЬ ПОРОЮ СЛЕЗЫ,
ВСПОМИНАЯ ПРОШЛОЕ СВОЕ…
НЕ ХОЧУ, ЧТО Б БЕЛЫЕ БЕРЕЗЫ,
РВАЛИ СЕРДЦЕ БЕДНОЕ МОЕ!
 

Девочки двигались меланхолично, легкими движениями корпуса подчеркивая печаль и грусть, которые содержались в словах.


Когда мы закончили, Гоша (ну, точнее Григорий Иванович, но в районе молодежь называла его именно Гошей) спросил меня:

– Анатолий, кажется? Толя, а что это за песня? Я как-то не слышал ее раньше…

– Это фольклор, знаете, после окончания войны многие пленные побоялись сразу вернуться на родину. И долго мыкались потом, но все равно почти все вернулись. Вот они и привезли с собой эту песню. Это – тоска, тоска по нашей России!

– Понятно… Надо бы вас как-то использовать, что ли…

Он сам подставился, я лишь воспользовался этим.

– У нас, 11 «В», есть к вам предложение. Мы хотели бы 9 мая сделать подарок нашим фронтовикам…

Гоша насторожился и «сделал стойку», а мои одноклассники зашумели – какой там подарок, ничего мы не знаем, и вообще, ты, Анатоль Васильич, офигел совсем, блин…

И Миута со своим языком чуть все не испортил, подчеркивая:

– Толя, ты чо, блин… Какой подарок?

– Григорий Иванович! – Я обращался к Гоше, а Валерку больно ткнул локтем в бок – заткнись, мол! – Я окончательно все утрясу и послезавтра зайду к вам! С программой и всеми текстами песен! Хорошо?

– Буду ждать, Анатолий! Кажется, Монасюк?

– Так точно! – я шутейно поднес ладонь к виску!

А он поддержал шутку, ответив:

– К пустой голове – что?

– Шляпу нужно подобрать! – это вмешались в разговор ехидны-девчонки: как же, их забыли!

Гоша засмеялся, пожал мне руку, сказал всем: «Пока!», а я объявил:

– И в заключение – «Цыган!»


И мы заиграли, затанцевали и запели, выкладываясь, а зрители стали в такт хлопать, поддерживая нас.

 
«Вдоль по степи, в темную даль,
вновь уходил да, цыган немолодой.
Многое знал, многих любил,
он в жизни своей шальной.
 
 
Много дорог и дальних стран,
он исходил да, поперек,
Так и не смог найти он любви,
А что нашел, то не сберег!
 
 
Припев:
 
 
Нет у него ни сумы, ни тюрьмы,
Нету коня, нету жены,
Дочь лишь одна где-то живет,
Только она любит и ждет!
 

И так далее…


Перед последним куплетом Бульдозер выдал проигрыш цыганским перебором, а Моцарт принялся «рвать» меха баяна!

Кажется, у нас в крови появился избыток адреналина!


И я сказал Гемаюну:

– Веди, Санек, сюда Рукавишникову, чего она там одна мерзнет!

И сняв пиджак, накинул его на зябко перебирающую плечиками Валюху.

А Галке тут же отдал свой пиджак Миута.

И скоро мы шли по нашей Кучеровых домой! Мою гитару нес Гемаюн, а мы с Варварой немного остали.

Когда ее за руку подвел ко мне Сашка, я не сказал ей ни слова. Просто снял пиджак с Валюхи, сказав Гемаюну, чтобы он поделился одеждой с сестрой, а свой пиджак набросил на плечи Вари.

Когда потом мы шли от железнодорожных путей по пустому шоссе к ее дому, в Заготзерно, она взяла меня под руку и тесно прижалась ко мне плечом. А я приобнял ее. Так мы и шли до ее дома, а потом, не сговариваясь, сели на лавочку у калитки, и принялись целоваться.

Варька не умела целоваться, и все равно жадно хватала теплыми губами мои, а я прижимал ее к себе и думал – как долго еще нужно ждать, пока эта девочка не станет моей. Вся, полностью…

– Толь, ты прости меня… – шептала она.

– Ладно, ладно, Рукавишникова, так же шепотом отвечал ей я. – Запах духов хоть приятный был?

Она резко отпрянула от меня.

– Ты… ты… ты меня… – в ее голосе слышались закипающие слезы, и я ловко быстрым поцелуем на секунду прикрыл ей рот, и она замолчала.

А вновь заговорить ей я не дал.

– Варь, – сказал я. – Ну, прости, ну, пошутил неудачно…

Я попытался снова найти в темноте ее губы, но она оттолкнула меня.

– Ты… ты меня… ты не принимаешь меня всерьез…

– Варя, ну, а что мне тебе говорить? Не в любви же признаваться?

Я держал ее руки в своих и вдруг почувствовал, как она напряглась.

– Меня что же, нельзя любить?

Тут я засмеялся. Ну что, и правда, я с ней разговариваю, как с дурочкой? И решил сегодня говорить с ней серьезно.

– Можно! Но я не собираюсь тебе в любви признаваться! В любви признаются, чтобы тут же предложить руку и сердце. А я мог бы предложить только сердце, но зачем? Оно и так твое…

– Значит, руку ты… – И она высвободила свои руки из моих.

– Руку, Рукавишникова, предлагают вместе с телом. Рука часть чего, Варвара? Мг-м-м?

– Ну, тела!

– Мы с тобой еще школьники, так что…


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.


Популярные книги за неделю


Рекомендации