Текст книги "Как стать знаменитым журналистом"

Лекция 23
Свой стиль в журналистике

Стиль – это человек. Сказано давно и не мною. Не могу утверждать, что свой стиль – это ваше особое место в журналистике, ибо последняя слишком прагматична для того, чтобы подчинять содержание форме или хотя бы маркировать оригинальной формой оригинальность содержания. Однако безусловно и то, что, как во всяком массовом производстве, лучше других сделанная вещь должна иметь какие-то дополнительные внешние признаки, выделяющие ее из ряда других, весьма схожих. Ведь каждый день все журналисты пишут примерно об одном и том же – три-четыре главных темы, пять-десять остальных тем. И примерно одинаково, ибо у них в руках все те же пять жанров.

Редакция помогает аудитории обнаружить в этом конвейерном потоке наиболее важное и интересное на ее взгляд. Тут действуют чисто формальные приемы, и каждый журналист стремится, чтобы на его творения эти приемы распространялись.

Каковы эти приемы? Их достаточно много, но все они бесхитростны и главное – до поры до времени не во власти самого журналиста. Разберем эти приемы, называемые в целом подачей материала, на примере газеты:

• размещение материала в номере: чем важнее, тем ближе к его началу, а самое важное – на первой полосе;

• размещение более важного материала ближе к началу тематического раздела, если они есть в газете;

• размещение материала на полосе: вверху лучше, чем внизу, слева лучше, чем справа; но крайне почетно и внизу полосы, в «подвале»; правда, только в том случае, если «подвал» полностью отдают тебе одному;

• объем – чем больше объем текста, тем более важным и/ или интересным этот текст признается редакцией; нещадно сокращают самое неинтересное.

• полосная публикация или даже разворот (две полосы) – особенно если такие большие объемы не слишком приняты в данном издании;

• постановка материала «под шапку», то есть не просто на первую полосу, а выделение на ней;

• маркировка материалов особыми служебными рубриками, тем не менее употребляемыми и для публики: «Главная тема», «Репортаж номера», «Интервью номера» и пр.;

• помещение фотографии автора;

• представление автора (чаще всего не относится к штатным журналистам издания, но бывают и исключения);

• анонсирование материала на первой странице или в предшествующем номере издания;

• размещение в тексте иллюстраций, если даже формально это не очень требуется;

• увеличение размера заголовка – чем больше, тем лучше;

• наконец, одним из самых почетных является выделение журналисту его именной авторской колонки: в фиксированные дни, в фиксированном месте, с портретом, специальной рубрикой, а иногда – дающей право высказывать мнения, не корректируемые редакцией; как правило, выделение такой колонки фиксируется специальным контрактом с данным журналистом [колумнистом), где, в частности, предусматриваются и более высокие, иногда эксклюзивно высокие, ставки гонорара для него.

Повторяю, во всем этом журналист не волен. То есть, конечно, создавая более интересный, чем норма, материал, он вправе рассчитывать, что редакция это заметит и соответственно преподнесет его читателю, но гарантий здесь нет.

Где гарантии? Только в собственном имени, если за ним уже стоит в сознании аудитории и редакции особый уровень качества, особое мастерство. И собственный стиль помогает добиться этого.

В конечном итоге не важно, на какой полосе вас напечатали или на какой минуте телепрограммы показали, если вы и все окружающие знают, что данный номер газеты будут покупать именно из-за вашего материала, а после окончания вашего выступления в телепрограмме большинство зрителей переключатся на другой канал.

Имя в журналистике – это очень много. Как и во всякой творческой профессии, но в журналистике особенно, ибо она слишком скоротечна, слишком преходяща. Фильм или спектакль идут по много раз, книгу или журнал (литературный) можно прочесть и завтра, и через неделю. В СМИ (в газете, по радио, на телевидении) вы выступаете со своим текстом только сегодня и только в это время. Пропущенного не вернешь. Старые газеты читают только снобы, старики, историки и бедные люди. Старые телепередачи не смотрят даже они. Если ваше имя не работает мгновенно, оно не работает вообще.

В принципе большинство журналистов живут и работают в журналистике практически безымянно, тексты их сливаются в сознании аудитории в нечто единое (что часто, но в другой связи, именуют информационным полем). И в этом нет ничего страшного. Это просто норма. Представьте, если бы вы получили газету, в которой (в одном номере) были собраны (воспользуюсь литературным рядом) тексты Пушкина, Гоголя, Герцена, Толстого, Достоевского, Салтыкова-Щедрина, Чехова, Тургенева, Горького, Платонова, Булгакова, Набокова, Олеши, Бабеля, Ильфа и Петрова… Вот это было бы аномалией и, безусловно, повергло бы читателя в транс: все прочесть невозможно, что-то не прочесть – жалко. А газета все-таки создана для избирательного, а не сплошного прочтения. Каждый номер нужно стремиться насытить интересными материалами, но не перенасытить ими. Иначе что-то интересное просто выпадет из внимания аудитории. Одна сенсация в день – норма. Две – успех. Три или четыре – все равно что две. Лишние сенсации просто не будут восприняты как сенсации, пройдут как рядовые тексты. А в другом номере – были бы гвоздевыми материалами.

Так и с громкими журналистскими именами. Все их иметь не должны и не могут. Но многие хотят.

Главное, конечно, содержательная часть ваших материалов. Здесь и только здесь вы можете уйти в далекий отрыв от других, заинтересовать читателя своими текстами, а следовательно, и именем. Но не станем забывать, что и каждый отдельно взятый журналист, во-первых, как правило – пишет довольно много, порой изо дня в день. Однако содержательные шедевры каждый день, да еще при повторяемости происходящих событий и банальности большинства тем, которыми занимается журналистика, создавать довольно трудно. А во-вторых, коллеги тоже не дремлют (и в вашем, и в конкурирующих СМИ) – работают, трудятся, пишут тексты, пытаются каждый из них сделать привлекательнее.

Словом, свой стиль, некоторые журналистские и литературные приемы, которые удаются вам лучше, чем другим, помогают и привлечь дополнительное внимание к содержанию ваших текстов, и выделить их из ряда других, и постепенно закрепить в сознании аудитории ваше имя.

Пишущему журналисту сделать это довольно сложно, ибо соперников у него много, а средство в руках одно – язык. Тележурналистам куда легче: внешние данные, артистизм, пластика, тембр голоса, одежда, декорации студии, музыкальные и видеозаставки, фиксированное время выхода в эфир – все это помогает (при умелом использовании, естественно) закрепиться в сознании аудитории, засесть в нем занозой, которую и выковырять-то трудно. Ярчайший пример такого стилевого успеха в журналистике – Леонид Парфенов, ныне, на мой взгляд, даже страдающий от того, что его воспринимают в первую очередь как стильного журналиста и лишь во вторую – как умного. Пишущий журналист – один в поле воин. Только его тексты и ничего более – средство создания и демонстрации его стиля.

Свой стиль в журналистике – это оригинальное сочетание в общем-то стандартных и так или иначе всеми время от времени используемых приемов. Дело в том, насколько эти приемы сознательно и искусно используются, а также – в широте их набора.

Например, хорошо известно, что заголовок должен быть ярким, привлекательным. Этим приемом пытаются (с разным успехом) воспользоваться все. Но, по моим наблюдениям, почти никто не подозревает, как нужно заканчивать статью. Словом, есть банальные, хорошо известные приемы, а есть оригинальные, порой даже эксклюзивные. Я расскажу о тех, которые использую сам (не всегда и не всегда удачно, естественно). При этом, разумеется, надо иметь в виду, что я не касаюсь собственно литературного стиля, ибо это дело врожденное и обучить ему никого нельзя. Он либо есть, либо просто отсутствует, сводясь к употреблению любимых словечек или устойчивых выражений.

Упрощенно говоря, для привлечения внимания аудитории к тексту допустимо почти все. Например, у меня есть две мечты, так до сих пор и не осуществленные. Первая – напечатать какой-либо текст вверх ногами. Вторая – опубликовать серьезный политический материал, написанный стихами. Причем стихотворная форма, естественно, должна быть весьма качественной, а не графоманской. Вторая мечта не осуществилась потому, что я не держал в руках текста, отвечающего обоим требованиям. Попробовал бы сам сочинить такой текст, если бы обладал соответствующими версификаторскими способностями.

Первая мечта не осуществилась по той причине, что я не нашел ни одного текста – что своего сочинения, что чужого, – настолько вызывающе сильного и одновременно эпатирующего, чтобы при его публикации задействовать такой экстравагантный и безусловно разового использования прием. К этому стандарту эксклюзивности более всего подходили неоднократно публиковавшиеся мною в свое время тексты Дмитрия Галковского, но, к сожалению, они были слишком длинны (заполняли собой по две-три полосы), чтобы при их верстке вверх ногами возник эффект контраста с другими, размещенными рядом, материалами.

Стиль и вообще все, что связано с формой, это, конечно, проблема меры и вкуса, то есть того, что сегодня крайне недостает отечественной прессе, даже качественной – о бульварной и массовой я даже не говорю.

Теперь обратимся к конкретике.

Заголовок и подзаголовок

Заголовок и подзаголовок должны отвечать, как минимум, одному из трех следующих требований:

• во-первых, быть неожиданно-интересными содержательно и лингвистически, привлекая внимание к материалу, вынуждая непременно начать его читать;

• во-вторых, крайне точно раскрывать какой-либо из главных тезисов материала, одну из граней его содержания. Либо, напротив, не раскрывая содержания, указывать на то, что в данном тексте будет дан ответ на один из мучающих общественное мнение вопросов;

• в-третьих, относить данный текст к какому-то уже знакомому читателям контексту, как правило, очень значимому и этим привлекательному.

На мой взгляд, совершенно недопустимо то, что сегодня является очень модным и распространенным, особенно в некоторых изданиях (моду эту завели и активнее других эксплуатируют газеты «Коммерсантъ» и «Московский комсомолец»), а именно:

• использование игры слов, лишь формально совпадающей даже не с содержанием, а с какой-нибудь одной фразой из материала;

• использование фривольных, а тем более пошлых аллюзий, не имеющих никакого отношения к тексту и содержанию материала (того, что я называю генитально-анальной лексикой, причем неважно, насколько откровенной).

Примеров первого рода довольно много. Вот один, взятый почти наугад из стопки газет, скопившихся на моем столе: «Владимира Путина вывели на чистую воду» (о посещении президентом водоочистных сооружений). Это газета «Коммерсантъ».

Заголовки второго рода я даже не буду иллюстрировать примерами, ибо они и так у всех на виду, а повторять пошлости публично, даже в учебной литературе, не считаю возможным.

Начало (первые фразы) текста

Здесь нормой должно быть следующее: вы сразу, как пионерка в «Золотом теленке» Ильфа и Петрова, берете быка за рога, то есть ставите проблему, из-за которой, собственно, и навязываете аудитории свой текст, либо (а лучше: и) делаете начало интригующе-запоминающимся.

И первые почитатели, и особенно недоброжелатели Горького десятилетиями (!) помнили (а недоброжелатели и припоминали ему) первую фразу из его раннего рассказа «Мальва»: «Море – смеялось». Можно сказать, что именно с этой фразы он вошел в литературу, а сама фраза навеки осталась в памяти читателей. Хороша эта фраза или плоха, гениальна или бездарна, изящна или пошла, обсуждать не буду. Но с точки зрения журналистики большего эффекта вряд ли кто-либо добивался.

Когда в 2001 году г-н Березовский принял решение «уволить» меня из «Независимой газеты», это событие имело довольно большую прессу: его прокомментировали все более или менее крупные СМИ. Автор одной из публикаций, весьма критически отнесшийся к действиям Березовского, тем не менее начал с того, что всегда недолюбливал Третьякова, особенно с того момента, когда прочитал начало одной его статьи. Далее следовала цитата из моего текста 1992 года, абсолютно точно переданная. Эту первую фразу той статьи, написанную мною в таком виде вполне сознательно и с расчетом на соответствующий эффект раздражения (а потому – и интереса), я считаю крайне удачной. И то, что хотя бы один мой читатель помнил ее и не оставался к ней равнодушным девять (!) лет спустя, доказывает, на мой взгляд, мою правоту, ибо эффект явно превзошел мои расчеты. Лично я не помню ни одной фразы ни из одной чужой статьи (в СМИ) не то что восьмилетней, но даже и трехлетней или годичной давности.

А фраза была такой: «Случилось удивительное – мой прогноз не подтвердился». Снобистский вызов, заложенный в нее, сработал: статью прочли более внимательно и больше читателей, чем было бы без этой фразы.

Вот и инструментальная цель оригинального начала – прочтя первое предложение материала, читатель должен непременно захотеть ознакомиться с ним до конца.

Далеко не всегда удается сочинить такое начало, тем более что многим журналистам, мне в том числе, требуется придумать начало, которое позволяет тебе самому, то есть автору, плавно въехать в написание последующего текста. И чаще всего это оказывается очень вялым (для читателей) началом. Тут рецепт простой. После завершения материала нужно просто вычеркнуть это вступление, стартовав с почти всегда более динамичного и интересного второго или третьего абзаца.

Финал (завершение) материала

Долгое время я, как, думаю, и многие другие журналисты, находился в плену одного стереотипа: мне хотелось вложить в каждый отдельный текст все, что можно и нужно по данной теме сказать. Все, естественно, не помещалось. В результате в конце текста возникали скороговорочные абзацы, в которые запихивалось недосказанное.

В общем, желание было и благородным, и понятным, но его воплощение в жизнь ни к чему хорошему не приводило.

А журналистика в этом смысле вещь жесткая: то, что не влезает в отведенный объем, все равно приходится вычеркивать (рубить). И чаще всего это как раз финальные абзацы.

Наконец я пришел к нескольким выводам, которыми и стал руководствоваться.

Первое. Всего в журналистской статье не напишешь. Это и невозможно, и не нужно, ибо журналистское сочинение – не научный трактат.

Второе.

Неожиданное (для читателя) окончание статьи создает эффект недоговоренности, рождает дополнительную интригу (автор что-то еще об этом знает) и, соответственно, желание дождаться вашей следующей статьи и непременно ее прочесть. Именно таким должен быть финал – зовущим читателей к вашему будущему тексту.

Третье (самое простое).

То, что не вмещается в первую статью, легко вместится во вторую – зачем же ограничивать себя одним текстом вместо двух или даже трех?

Словом, статья – как свидание с любимой девушкой. После окончания первого должно лишь разгореться желание встречаться еще и еще. Как только я стал руководствоваться этим принципом, сразу решились все проблемы объема, хотя и не снялась необходимость завершения текста не менее яркими, чем начальные, фразой или мыслью. Ну так и в конце свидания нужно суметь сказать что-то такое, чтобы оно не оказалось последним.

Для себя лично, правда, я, пользуясь правом главного редактора, открыл и еще один рецепт – писать серии статей под одним названием. Это, кстати, более литературно, затягивает читателя в ваши тексты, позволяет почти совсем забыть о проблеме объема. Оговорка, что я воспользовался правом главного редактора, самокритична, но несколько однобока. За редчайшими исключениями, которых даже и не упомню (но, наверное, они были), я не получал предложений от других журналистов на написание таких серий. Что и понятно: журналист – существо сиюминутное, дискретное, живущее, как и ежедневная газета, в основном, одним днем, одним номером.

Основной текст

Теперь еще несколько рекомендаций, пользуясь которыми, на мой взгляд, можно выработать, во-первых, правильный, а во-вторых, хороший стиль, возможно, даже собственный.

Как правило, неуместны эпиграфы к журналистским материалам. Они не только затрудняют верстку, но и вообще в стилевом отношении избыточны для журналистских материалов. Нужную классическую цитату всегда можно привести в тексте материала.

Вообще цитат (из классики, а не актуальных, взятых из выступлений героев текущих событий) в журналистском материале не должно быть много. Одна-две – не более. Например, Максим Соколов, безусловно, обладающий своим (церковнославянским) стилем, настолько перенасыщает свои тексты цитатами, что они, во-первых, перестают восприниматься, во-вторых, снижают его аналитические рассуждения до цветастой публицистики.

Не должно быть слишком много и исторических либо литературных аллюзий. Оптимально – не более одной на текст среднего размера. Но зато можно разматывать такую аллюзию по всему материалу, делая ее второй сюжетной линией – последнее очень украшает любой текст, если, конечно, он достаточно пространен. Читатель должен чувствовать, что мысль автора опирается на нечто более фундаментальное, чем наблюдения последних дней. Однако и запутывать аудиторию не стоит – в принципе в СМИ простые тексты всегда более читаемы, чем сложные.

Ничего лишнего, но все необходимое минус что-то из необходимого и плюс нечто избыточное, специфически ваше —

так бы я сформулировал золотую стилевую максиму журналистики.

Что-то ваше – это то, что у вас лучше получается. Одни удачно передают физиономические особенности героев, другие – к месту приводят их вроде бы малозначащие реплики, третьим удается лапидарно (двумя-тремя фразами) нарисовать психологический портрет политика, четвертые – умело оперируют цифрами социологических опросов, пятые – ловко создают неологизмы, которые затем входят в общеупотребительный лексикон, шестые – остроумно иронизируют, седьмые (как покойный Александр Лебедь, сделавший себе на этом имя в политике) – легко сочиняют афоризмы или к месту пользуются чужими (пусть и без ссылки на автора). И т. д. Словом, нужно следить за тем, но самокритично следить, что вам лучше, чем другим, удается. Что из ваших статей запоминается, на что ссылаются, что цитируют. И умело использовать свои преимущества перед другими.

КРАЙНЕ ПОПУЛЯРНО И, КАК ПРАВИЛО, БЕСПРОИГРЫШНО В СМЫСЛЕ ОТЗЫВА У АУДИТОРИИ, АМПЛУА БРЮЗГИ ИЛИ ЛЕГКОГО ЦИНИКА. ТОЛЬКО НЕ НАДО НИ С ТЕМ, НИ С ДРУГИМ ПЕРЕГИБАТЬ ПАЛКУ. И В СМЫСЛЕ ФОРМЫ (ЧТОБЫ НЕ НАДОЕДАЛО), И В СМЫСЛЕ ТОЧНОСТИ ВЫБОРА ПОВОДОВ ДЛЯ БРЮЗЖАНИЯ ЛИБО ЦИНИЗМА – ДАБЫ НЕ УТЕРЯТЬ НЕОБХОДИМУЮ МЕРУ ОБЪЕКТИВНОСТИ.

Очень перспективно то, чем я всегда пытаюсь пользоваться: писать прямо противоположное тому, что в последние дни, недели, месяцы стало общим местом в СМИ.

Все ругают правительство – напишите текст, который аргументированно его хвалит. Все утверждают, что данная партия не победит на выборах – разверните систему рассуждений о том, что может такую победу обеспечить.

Помню, на излете президентства Михаила Горбачева (еще до ГКЧП) все его критиковали – тогда я написал большую статью «Апология Горбачева». В 1999 году модным было писать, какой Ельцин плохой президент. Я писал об этом задолго до 99-го, а как раз в 99-м в одной из статей заявил, что мне нравится политика Ельцина последних месяцев, что к концу своего президентского срока он наконец научился работать президентом. Эта фраза, кстати, тоже запомнилась, мне ее и четыре года спустя ставили в вину. Я, однако, настаивал на своем, объясняя, на чем основан мой вывод (насколько удачно – другой вопрос).

Я уже говорил, что прогноз – венец журналистской аналитики. Мало кто решается делать прогнозы в неясных ситуациях. Эксперты – потому что слишком много факторов надо учитывать, да и авторитет свой не хотят ставить под удар – вдруг прогноз не сбудется. Журналисты – потому, что боятся подвести собственное издание, а часто и не способны сделать интересный прогноз. Я же рекомендую жестко или с разного рода оговорками прогнозировать события при всяком удобном случае. И потому, что это, как я уже отмечал, то главное, что интересует аудиторию, включая и коллег, и потому именно, что этого не решаются делать другие.

Очень эффективны (только не надо ими спекулировать) намеки, но очень тонкие и такие, чтобы читатель поверил, что вы обладаете какой-то особой информацией, которая позволяет вам столь жестко давать те или иные оценки, но которую вы не можете разгласить. Вообще

читатель должен чувствовать, что автор знает больше Того, о чем пишет.

Но, конечно, если под всеми этими намеками и недомолвками нет никакой реальной основы, а лишь блеф, то это рано или поздно поймет аудитория, а прежде нее – коллеги.

Вот еще одна причина, по которой в некоторых случаях не все свои знания о том или ином предмете журналисту надо вкладывать сразу в один материал.

Журналистика, помимо прочего, это еще и боевое искусство, – по крайней мере, как часть политики.

Поэтому – ввиду возможной агрессивной реакции оппонентов, недоброжелателей, задетых вашей статьей персон, стоит оставлять какой-нибудь весомый факт или аргумент про запас. Да еще, желательно, так закамуфлировать это знание, чтобы никто и не подозревал, что вы им обладаете. Пусть ваши критики, готовя вам ответ, остаются в этом неведении – тем легче вам будет сказать действительно последнее слово, если кто-либо попытается дезавуировать ваш текст или бросить тень на вас самого.

Пишите и говорите меньше, чем знаете, но больше, чем другие.

Это я бы назвал золотой максимой не только журналистики и политики в целом, но и жизни вообще. Только к писательству, к собственно литературе эта максима неприложима.

Литературно-художественные приемы

В принципе, если в редакции вы пользуетесь достаточной свободой, ограничений здесь нет. Я писал журналистские тексты в виде имитации известных литературных произведений, в виде пьес. Очень часто – в виде тезисов (очень удобная, избавляющая от необходимости давать развернутую аргументацию форма), в виде катехизиса (вопрос – ответ) – тоже крайне удобная в некоторых ситуациях оболочка содержания. К тому же – легко и с интересом воспринимаемая читателями.

Использование необычной формы журналистского материала не должно только создавать впечатление, что вы воспользовались ею исключительно потому, что на вас наложены какие-то цензурные ограничения.

В современных условиях – что вы боитесь высказаться прямо и откровенно.

Необычная форма материала должна давать вам дополнительную в сравнении с другими свободными журналистами меру свободы, а не сужать то, что имеют или на что решаются другие.

Провокативные формы

Провокация и провокативность – разные слова, понятия и сущности. Это, надеюсь, ясно. Провокация в принципе должна быть табуирована, а провокативность – вполне допустима. Она служит дополнительным фактором привлечения внимания к тексту, а следовательно, и к его содержанию, к тому, что автор хочет донести до аудитории.

Я, по крайней мере, три раза использовал этот прием самым брутальным образом. Дважды, по оценкам, которые слышал, вполне удачно. Один случай вызвал противоречивую, в том числе и насмешливую реакцию.

Когда президент Ельцин должен был в первый раз выступать с ежегодным посланием Федеральному собранию, я написал полосный текст, который так и озаглавил. Естественно, в качестве автора фигурировал я сам – здесь никакого обмана не было. Содержательно текст, на мой, и не только мой, взгляд, удался – в нем излагалась политическая программа (развернутый план-прогноз) развития России. Цель выбора такой формы была очевидна: привлечь внимание к материалу, который мне казался крайне важным концептуально, и побудить кого-то из читателей сравнить то, что предлагаю я, с тем, что предложит в своем послании сам Ельцин. Добиться последнего довольно трудно, если вы даже известный политик, а не просто журналист. Я, например, не припомню, чтобы кто-то в нашей журналистике более или менее регулярно и основательно, а не ангажированно-поверхностно сравнивал президентские программы и концептуальные тексты лидеров главных партий (а по крайней мере Зюганов и Явлинский поводы для такого сравнения своими текстами давали). Вот, кстати, совсем не разработанная пока территория для весьма плодотворной и оригинальной журналистской аналитики. Вполне можно сделать себе имя на этой стезе.

Второй лобово-провокативный по форме материал, на который я хочу сослаться, назывался «Разговор Березовского с Путиным. Политический сон в майскую ночь». Во врезе к этому материалу, написанному в виде диалога и занимавшему две газетных полосы большого формата, прямо было сказано, что разговор мне приснился, что конечно же неправда, ибо таких снов не бывает. Во всяком случае я ясно дал понять, что в жизни такого разговора не было. Тем не менее ряд читателей все-таки сочли, что я записал реальный диалог двух персонажей, отношения между которыми в тот момент были одним из главных нервов российской политики.

Можно, конечно, было бы долго сравнивать то, что говорит и думает Березовский, и то, что говорит и думает (в моей интерпретации) Путин, а затем сделать выводы о характере и глубине различий в их взглядах. И такой текст был бы прочитан с интересом. Но тогда ушли бы те чисто человеческие напряжения, которые между этими двумя персонажами существовали. А кроме того, я всякий раз должен бы был оговаривать, что это, например, Путин сказал (цитата), это, возможно, он имел в виду, а это, как мне представляется, думает, хотя и не говорит. Словом, вышел бы очень громоздкий текст, со многими оговорками и допущениями. Избранная форма (вообще-то я бы осмелился назвать ее отдельным и очень редко встречающимся жанром, в котором мало кто работает в текущей журналистике, а не политической беллетристике, жанром политической фантазии или политического конструирования) позволяла избежать всего этого и получить полную свободу реконструкции из того, что мне известно точно, и того, что тоже наличествует, но точно ни мне, ни кому-либо другому, кроме самих Путина и Березовского, не известно.

Текст безусловно удался. Мало того, что он был прочитан и запомнился. Он послужил последней каплей, переполнившей чашу терпения г-на Березовского относительно моего пребывания на посту главного редактора «Независимой газеты».

Третий, спорный (?), случай использования мною провокативной формы, о котором я хочу рассказать, следующий. Выведенный из себя (как гражданин России и политический журналист) политикой Ельцина, в 1993 году я написал и опубликовал текст, озаглавленный «Пожалуйста, не делайте больше ошибок. Открытое письмо президенту Ельцину».

Разумеется, я не рассчитывал на то, что г-н Ельцин этот текст прочтет – он вообще газет, как известно, не читал. Текст был обращен к ельцинскому окружению, многих из которого я знал, со многими дружил, – в надежде, что они скорректируют поведение шефа. Форму открытого письма я вообще не люблю, крайне редко ей пользуюсь. И чужие так называемые открытые письма стараюсь не печатать – за редкими исключениями. Но в данном случае избрал именно ее.

Провокативность, однако, была не в этом письме, а в ответе на него, который я тоже написал сам и опубликовал несколько дней спустя. Ответ был написан мною по той причине, что я понимал: никаких серьезных корректив в свою политику Ельцин не внесет. Почему? Аргументация тех, кто не хотел изменений ельцинской политики, меня и интересовала (и, как я предполагал, аудиторию тоже). В ответе я и постарался эту аргументацию изложить, объясняя, а не оправдывая, ельцинский курс.

В конце ответа шел постскриптум, в котором было ясно сказано, что, как уже догадался умный читатель, никакого ответа Ельцин мне не присылал, да и прислать не мог, а то, что вы сейчас прочитали, – плод моей фантазии.

Не исключено, что как раз те читатели (среди политических кругов), которые до самого этого постскриптума верили в подлинность ответа и возмущались тем, что Ельцин, да еще столь подробно и серьезно, отвечал «какому-то Третьякову» (а не, например, им), словом, оказались недостаточно умны, вынуждены были перенести свое возмущение с Ельцина (слава богу, он все-таки Третьякову не отвечал) на меня. Я получил обвинения в высокомерии, зазнайстве и, кажется, даже шизофрении: пишу сам письма президенту и сам на них отвечаю. Наверное, я действительно совершил ошибку – не предусмотрел возможность такой реакции (впрочем, завистников у меня всегда было много и учитывать все извивы их психики – труд в общем-то излишний).

Строго говоря, все, о чем я рассказывал в предыдущих лекциях, особенно в «практических», но и в теоретических тоже, суть разговор о собственном стиле в журналистике. Просто нужно понять, что стандартное вы должны уметь делать не хуже других (то есть овладеть ремеслом), тогда есть шанс и время что-то делать гораздо лучше других.

Мне всегда было смешно слушать от журналистов, которые не могут написать нормальный репортаж, которым на стандартный комментарий к рядовому событию требуется два-три дня, рассуждения о якобы их стиле (когда что-то им поправишь).

Завершу эту лекцию следующим наставлением.

Добиться того, чтобы ваши тексты узнавались по одной фразе, по одному заголовку, по одному, в крайнем случае, абзацу – вот цель формирования собственного стиля в журналистике.

А если при этом стиль еще и литературно хорош и изыскан, то можете считать себя журналистом, состоявшимся полностью, – без того, чтобы ваше имя было привязано к названию издания, где вы печатаетесь, или даже удостоверению, которое вы получили в редакции.

Свой стиль плюс оригинальное, но вырастающее из актуальных банальностей содержание текстов – это и есть собственное имя в журналистике.

Остальное (слава, известность, деньги, цитирование) – приложится.

Единственное, что надо добавить в конце. Объективность такова, что пишущим (не телевизионным) журналистам, у которых очень распространенные фамилии, надо не стесняться в самом начале своей карьеры брать себе псевдонимы. Не слишком вычурные, но все-таки более редкие, чем реальная фамилия. Имя – это ярлык, товарный знак, которые в сегодняшнем глобальном рыночным мире концентрируют в себе и содержательную, и стилевую стороны вашего труда, ваших текстов.