Текст книги "Тени сна"

Выйдя из подвальчика, Гюнтер немного потоптался у порога, затем неторопливо пошёл по переулку. Пересекая Бульвар-штрассе, он посмотрел в сторону участка и увидел бегущего по улице грузной трусцой дежурного полицейского. Редкие прохожие провожали его изумлёнными взглядами, пока он не свернул в подворотню.

Немного пропетляв по переулкам, Гюнтер снова выбрался на Стритштрассе. Появившиеся было на улицах прохожие вновь исчезли, и он посмотрел на часы. Начало третьего.

«Ого!» – подумал Гюнтер. А казалось, что «успокаивает нервы» не более часа. Обеденный перерыв в бургомистрате закончился, и он запоздало пожалел, что не был в это время в «Звезде Соломона» и не видел, с кем ещё встречается бургомистр. Мысль о ресторанчике напомнила, что он сегодня ничего не ел. Можно было перекусить в любом кафе – но в них в Таунде ничего существенного, кроме сосисок и омлета, не подавали, – и Гюнтер направился в «Звезду Соломона».

Откуда-то из переулка на улице появился прохожий и пошёл впереди неторопливой старческой походкой, опираясь на трость-зонтик. Что-то знакомое показалось Гюнтеру в его фигуре. Чёрный лакированный цилиндр, длинный, как полупальто, пиджак с фалдами (сюртук, кажется), клетчатые брюки. Гюнтер вспомнил. Этого одиозно одетого даже для Таунда прохожего он видел вчера утром, когда въезжал в город. И тут по выглядывающим из-за ушей седым холёным бакенбардам он узнал магистра Бурсиана. Иди магистр по солнечной стороне улицы, он узнал бы его раньше. По отсутствию тени. Впрочем, возможно сегодня тень у магистра и была, если он не собирался мистифицировать ещё кого-нибудь.

«Вот сейчас мы и определим, где ты живёшь», – подумал Гюнтер и зашагал медленней, приноравливаясь к неторопливой походке магистра. Магистр миновал выступающий на улицу дом номер пятнадцать и повернул за угол. Гюнтер последовал за ним… И в растерянности остановился. Прохода между домами не было – они намертво смыкались друг с другом, образуя глухой угол. Гюнтер посмотрел вверх, потом под ноги, опасливо потрогал пальцами стены домов. Деваться из угла магистру было некуда – входную дверь магазинчика скобяных товаров он, пока шёл за магистром, видел прекрасно, – и всё же магистр исчез. Словно дематериализовался.

Гюнтер неуверенно покачал головой. Как бы сказали в светском обществе: – «Ваши шутки, магистр, стали выходить за рамки приличий».

Он сделал несколько растерянных шагов по улице, оглянулся на угол, где исчез магистр и вздрогнул от оглушительного треска жалюзи, опустившегося на окошке консьержки пятнадцатого дома.

«Чёрт бы вас побрал с вашими мистификациями и суевериями!» – разъярился он и, не оглядываясь, быстро зашагал по улице. Треск опущенного консьержкой жалюзи настолько вывел его из себя, что только возле входа в ресторанчик в сознании спроецировались мимоходом замеченная пустая ниша без остатков уборочной машины и чистая мостовая. Теперь только копоть на стенах напоминала о ночном происшествии.

«Быстро управились, – зло подумал Гюнтер. – Интересно, проявили ли власти города такую же оперативность при уборке окрестностей разгромленной гостиницы «Старый Таунд»?

Он открыл дверь и вошёл в ресторанчик. Табачный дым всё ещё висел в воздухе, хотя в ресторане уже было пусто. Вчерашняя официантка убирала со столов, перестилала скатерти, а в углу за столиком сидел преподобный отец Герх и задумчиво крошил печенье в стакан молока. С момента появления Гюнтера в зале, он, не отрываясь, смотрел на него прямым открытым взглядом. Гюнтер не стал разыгрывать непонимание и прошёл прямо к столику отца Герха.

– Вы позволите, святой отец? – спросил он, чуть наклонив голову.

– Садитесь, сын мой.

– Благодарю. – Гюнтер опустил сумку на соседний стул и сел. – Гирр Шлей.

Отец Герх продолжал крошить печенье в стакан. Под его глазами залегли большие тёмные круги, от чего взгляд казался пронизывающим.

«Спрашивайте, отче, – подумал Гюнтер. – Как я понимаю, вы пригласили меня за столик, чтобы определить мои умственные способности. Насколько я, говоря вашими словами, ещё тот пройдоха. Так начинайте, святой отец». – Он бросил взгляд на официантку и нетерпеливо забарабанил пальцами по столу.

– Давно в нашем городе, сын мой? – наконец спросил отче Герх.

– Со вчерашнего дня.

– По делам к нам?

– Нет. В отпуске.

– Веруете ли вы, сын мой? – неожиданно спросил отче Герх.

Гюнтер развёл руками.

– К сожалению, святой отец…

– Весьма прискорбно, сын мой. Подумайте о своей душе. Вы сейчас молоды, душа у вас не болит, и вы не думаете о смертном часе. Но наступит время старости, и в душе вашей будут холод и пустота. Только вера исцелит душу и даст надежду на спасение.

– Я материалист, святой отец, и не верю в бездоказательные идеи. То, что у меня есть сознание, я могу вам доказать, как дважды два. А вот вы тезис о существовании у меня души можете предложить только как аксиому.

– Не путайте, сын мой, науку и веру. Вера тем и сильна, что бездоказательна. Если ваша наука так всесильна, то почему вы не можете доказать отсутствие бога?

– Потому, святой отец, что наука находится на границе непознанного, а вера – за её границами. А процесс познания бесконечен.

– У всего, имеющего начало, обязан быть конец. И когда наука познает всё, она упрётся в бога. А всевышнего познать нельзя.

– Святой отец, вы противоречите самому себе. Если мы не познаем бога, то как же мы познаем всё? А потом: о начале и конце и о бесконечности познания. Вам известно, конечно, что началом числового ряда является ноль. Тогда назовите мне конечную, самую последнюю цифру, и, даю вам честное слово, я поверю в бога.

– Бога познать, сын мой, можно только через веру.

– Святой отец, – укоризненно покачал головой Гюнтер, – мы опять возвратились к началу разговора. Не собираюсь я познавать бездоказательное.

Отец Герх взял со стола ложечку, помешал молоко, попробовал и снова принялся крошить печенье в стакан.

– Но принимаете же вы, сын мой, бездоказательно аксиому о том, что две параллельные прямые на плоскости никогда не пересекаются?

Гюнтер беззлобно рассмеялся:

– Глупее этой аксиомы в науке не было и быть не может, ибо само условие параллельности отвергает возможность пересечения прямых. Я вам могу привести с сотню подобных аксиом. Ну, например, аксиома о том, что в треугольнике не может быть четвёртого угла. Похожая аксиома?

И тут Гюнтер решил немного слукавить:

– Но как раз это легко установить экспериментально. Докажите мне экспериментально существование бога, и я поверю в него.

Отче Герх снова пригубил с ложечки своё месиво.

– Жаль, гирр Шлей, что вас не было в городе полгода назад, – сдержанно проговорил он, и в тоне сказанного прорезались металлические нотки.

«А ты, отче, оказывается мракобес, – неожиданно открыл для себя Гюнтер. – Не хуже пастора Пампла…»

– Это во время пришествия в Таунд божьей благодати? – спросил он и, перегнувшись через стол к святому отцу, прямо посмотрел в его холодные льдистые глаза. – Скажите, ваше преподобие, а вы согласовали пришествие благодати в город со своей епархией?

Отче Герх отпрянул.

– Сын мой, вы позволяете себе слишком много. – Он раздражённо отставил стакан в сторону и встал. – Пути господни неисповедимы.

Отче Герх бросил на стол несколько евромарок, коротко кивнул и направился к выходу.

– Трость забыли, святой отец, – сказал ему вслед Гюнтер.

Отче Герх вернулся и, не глядя на Гюнтера, забрал трость. Гюнтера так и подмывало пожелать священнику в спину: – «Да хранит вас святой дух!» – но он сдержался. Это было бы мальчишество. Он посмотрел на оставленные священником деньги: их было чересчур много за стакан молока и печенье. Очевидно, святой отец давно пообедал, а затем, растягивая пребывание в ресторане, ждал появления частного детектива.

Гюнтер повернулся к официантке. Если вчера работа у неё спорилась, она быстро и чётко обслуживала посетителей, то сегодня у неё всё валилось из рук. Убирая столы, она часто настороженно замирала, оглядывалась на окна, прислушивалась. Наконец Гюнтеру удалось поймать её взгляд. Она оставила уборку посуды и подошла к столику.

«Вот это да!» – изумился Гюнтер, глядя на неё. Несмотря на порядочный слой крем-пудры и густую ретушь теней, под левым глазом у официантки проступал огромный синяк.

«Так вот, значит, кто выступал вчера ночью в роли праведницы, урезониваемой суккубой Мертой», – подумал Гюнтер. Он представил себе сцену «урезонивания» официантки голой ведьмой, и ему стало не по себе.

– С вас шесть евромарок сорок пфеннигов, – рассеянно проговорила официантка, доставая из передничка блокнот.

– Помилуйте, я ведь ещё ничего не заказывал!

Официантка словно впервые увидела его.

– Извините. – Она забрала со стола деньги и достала ручку. – Я вас слушаю.

Гюнтер стал обстоятельно, переспрашивая, какие блюда имеются в наличии, заказывать обед. Официантка записывала, невпопад кивала или отрицательно качала головой, как вдруг прекратила записи, вся напряглась и, уставившись в окно, казалось, всем телом обратилась в слух. С улицы далёким комариным писком донёсся звук мотоциклетного мотора. Официантка стремглав сорвалась с места и, натыкаясь на стулья, выбежала на улицу. Когда рёв мотоцикла достиг невыносимых пределов и стали дрожать стекла, он внезапно стал тише, видимо, мотоциклист сбросил скорость, и Гюнтер увидел, как к махавшей руками официантке медленно подкатил мотоцикл-скелет с седоком в чёрной униформе. Официантка схватилась за руль и принялась что-то горячо объяснять мотоциклисту сквозь грохот работающего мотора. Тот слушал и изредка отрицательно мотал головой. Когда официантка стала умоляюще заламывать руки, мотоциклист оттолкнул её и, резко дав газ, умчался. Некоторое время официантка потеряно смотрела ему вслед, затем поплелась в ресторан. Лица на ней не было, по щекам катились слёзы.

– Тильда! – позвал Гюнтер, вспомнив, как называл официантку «дядюшка» Мельтце. Её надо было как-то вывести из такого состояния. – Так вы будете меня сегодня кормить?

Глава восьмая

Вопрос о библиотеке в ратуше чиновник бургомистрата воспринял с изумлением, недоумённо пожал плечами и стал объяснять, что публичная библиотека находится где-то на Бульвар-Штрассе. Затем по подсказке Гюнтера он всё-таки вспомнил, что газеты на бургомистрат приходят, и их подшивками ведает некая фру Розенфельд. И, кажется, в той комнате находится и какое-то книгохранилище, но в этом чиновник уверен не был.

По крутой винтовой каменной лестнице со стёртыми ступенями Гюнтер поднялся на третий этаж башни ратуши и здесь обнаружил библиотеку. Чиновник оказался прав – то, что он увидел, трудно было назвать библиотекой. Даже название книгохранилище мало подходило к небольшой открытой площадке, пронизываемой лестницей, ведущей наверх к механизму часов. Проход в «библиотеку» перекрывали, оставив узенькую щель у стены, два стола с разложенными на них подшивками газет. За ними, подпирая потолок, высились три стеллажа с теснящимися на полках старинными фолиантами. А у стрельчатого витражного окна, застеклённого мутными красными и зелёными стёклами, стоял ещё один стол, письменный, за которым сидела, закутавшись в плед, благообразная старушка и настороженно смотрела на Гюнтера. Не удивительно, что чиновник не знал о библиотеке в бургомистрате. А вот полицейский… Впрочем, он, конечно, был в курсе дела о похищении книг.

Гюнтер представился и начал пространно и путано объяснять, что он любитель-библиоман, интересующийся старыми книгами, и, если фру Розенфельд ему позволит, то он с радостью ознакомится с библиотекой бургомистрата, поскольку наслышан, что здесь находится много редких изданий. Нет-нет, только здесь, непременно под присмотром фру Розенфельд… По мере того, как он говорил, лицо старушки всё больше и больше расплывалось в благожелательной улыбке, глаза теплели.

– Покажите, пожалуйста, ваши документы, гирр Шлей, – неожиданно попросила она, когда Гюнтер закончил свою речь.

Гюнтер с готовностью протянул водительские права, обозвав про себя библиотекаршу книжной крысой. Фру Розенфельд внимательно изучила удостоверение, при этом её лицо ещё больше расплылось в улыбке.

– Не умеешь ты врать, Гюнтер, – со смешком сказала она. – Просто удивительно, как тебя держат в полиции. По-моему, для работы в полиции нужно иметь актерские данные.

Гюнтер окаменел. По спине пробежали холодные мурашки. Книжная крыса в его глазах превратилась в ясновидящую ведьму.

Старушка рассмеялась.

– Ты меня не узнал? – спросила она. – Да, верно, откуда тебе меня знать. Я тётка твоей жены – Лаура Розенфельд. Теперь вспоминаешь?

Действительно, на праздники они с Элис получали поздравительные открытки от какой-то Розенфельд, и Элис, кажется, даже с ней переписывалась. Но что тётка живет в Таунде оказалось для Гюнтера неожиданностью – он всегда равнодушно относился к родственникам жены и не интересовался их корреспонденцией.

– Ну вот, кажется, узнал, – закивала головой фру Розенфельд. – Как поживает Элис? Как Петер?

– «Причём здесь ночной портье из «Короны»? – мгновенно насторожился Гюнтер. И тут же вспомнил, что и его сына зовут Петер. Похоже, с этим делом он скоро забудет, как зовут его самого.

– Ему ведь восемь? – продолжала фру Розенфельд. – Большой мальчик. Наверняка проказник. Все они в этом возрасте проказники… Да ты проходи сюда, садись, – спохватилась она. – Вот стул.

Гюнтер протиснулся между стеной и столами с газетами, выдвинул из угла стул и сел. В это время с потолка донёсся угрожающий скрип, и часы на башне стали бить пять часов.

Фру Розенфельд вздохнула.

– Вот так я и работаю. Сквозит здесь, всё открыто… Раньше библиотека находилась в подвале, но лет пять назад у нас были сильные дожди, грунтовые воды просочились, и книги начали сыреть. И тогда я вытребовала у доктора Бурхе, нашего бургомистра, эту комнату. Конечно, она тоже не пригодна для библиотеки – зимой холодно, да и летом, сам видишь, тоже… Сквозняки… Но другой комнаты мне не дали, а книгам здесь всё же лучше, чем в подвале. Да что это я о себе, да о себе? – спохватилась фру Розенфельд. – Как вы там живёте? Как Элис? Не болеет? Впрочем, что это я? Мы, старики, вечно о болезнях. А вы молодые… Вот, посмотри, у меня здесь фотография Петера. – Старушка извлекла из ящика стола фотографию. – Пять лет и четыре месяца, – прочитала она надпись на обратной стороне, и Гюнтер узнал почерк Элис. – У меня есть и ваши совместные фотографии – когда вы отдыхали на Золотом Взморье, – но они дома. А фотографию Петера я ношу с собой. Я на неё часто смотрю. По-моему, Петер очень похож на дядю Густава. Помнишь дядю Густава? Он такой же был в детстве. Глаза такие же, и та же улыбка шалунишки. А вот этот вихор – вихор торчащий! Вылитый Густав в детстве!

Гюнтер кивал. В глаза он не видел дядю Густава. Он, кажется, и слышал о нём в первый раз.

– А ты всё в полиции служишь?

У фру Розенфельд были старые сведения, очевидно, Элис не писала ей, что Гюнтер ушёл из полиции. И слава богу, что она не знала об их разводе.

– Наверное, уже до комиссара дослужился. А может… – Глаза фру Розенфельд потемнели, улыбка исчезла, лицо приобрело встревоженный вид. – Ну, конечно! Чего бы это ты мне врал, что ты библиофил? Я так и знала, что наша полиция не сможет справиться с нечистью и вызовет кого-то из округа. Так ты…

Гюнтер положил ладонь на сухонькую руку фру Розенфельд.

– Тётя… – Он споткнулся с непривычки. – Лаура. Я не могу вам ничего рассказать. Но я был бы очень признателен, если бы вы мне помогли.

– Да-да, конечно, – быстро закивала фру Розенфельд. – Я понимаю…

– Расскажите, что здесь, в Таунде, происходит.

– Ой, Гюнтер! – всплеснула руками фру Розенфельд. – У нас тут такое творится! – Голос её перешёл на шёпот. – Такое… Не поверишь, но в городе появилась самая настоящая нечистая сила. Ведьмы летают, детей крадут, порчу напускают, всех запугивают… Если что не по ним, так и убить могут. Аптекаря – они ведь! И у меня книги украли…

Гюнтер понял, что стройного рассказа у неё не получится.

– Когда всё это началось? – перебил он.

– Когда началось? – переспросила фру Розенфельд и задумалась.

– Когда в городе появилась нечистая сила?

– Да месяцев пять тому назад… Может, шесть.

– Сразу после того, как божья благодать покинула город?

– Ты и про божью благодать знаешь? Нет, позже. А может, и сразу… Может, просто слухи до меня позже дошли.

– А «Старый Таунд» – после?

– Да. Хоть гостиница и пустая стояла, никто в ней не жил… Да они всё новое громят! Вон из «Принца Уэстского» – ресторанчик так раньше назывался, сейчас «Звезда Соломона», тоже заставили, наверное, переименовать – на тросе мотоциклом вытащили музыкальный автомат, проволокли через весь город и разбили о стены домов вдребезги. Все фонари в городе перебили… А вчера уборочную машину сожгли.

– Кто – они?

– Ведьмы. Они ещё суккубами себя называют. Ну, и эти, чёрные, на мотоциклах. А, может, это они и есть.

– Они что, действительно на мётлах летают?

– Летают… – Фру Розенфельд сжалась, по лицу пробежала судорога страха. – Сама видела.

«Так, – подумал Гюнтер. – Всё-таки правда. Ни лазерной светотехникой, ни психотропным воздействием младенцев со второго этажа не вытащишь». Он категорически не хотел верить в мистические бредни, как бы реальны они ни были. Слишком канонично, по всем законам чёрной магии проявляли себя в городе потусторонние силы. Как по писанному. Ну, может, за исключением мотоциклов. Но мотоциклы к мистике не относятся… И потом, чересчур уж планомерно сменилась божья благодать нашествием нечистой силы. Не верилось, что именно в Таунде, отмеченном в истории разве что посещением принца Уэстского, могли сойтись в последней битве Армагеддона силы добра и зла.

– А книги когда отсюда похитили? До появления нечистой силы? Или до пришествия благодати?

– Нет. Божья благодать уже покинула город. Это я помню точно. Отче Герх продолжал возносить в церкви хвалебные молебны, но чудес уже не было. А вот появилась ли к тому времени нечистая сила, не помню. Кажется, ещё нет.

Такого ответа Гюнтер не ожидал. Наметившаяся было связь между делами бога и дьявола порвалась.

– А какие книги похитили?

– У меня есть список. Я его готовила доктору Бурхе.

Фру Розенфельд покопалась в ящике стола и извлекла две странички рукописного текста. Гюнтер посмотрел список. В основном все книги были на латыни, и только некоторые названия он смог прочитать: «Некромантия в истолковании царя Соломона», «Dogma et ritual de la haute magie»[7]7
  «Догма и ритуал в высшей магии» (фр.).


[Закрыть], «Апокалипсис», «История ведовства и демонологии», «The Geography of Witchraft»[8]8
  «География ведовства» (англ.).


[Закрыть], да встретил знакомое название «Malleus Maleficarum». Всего, по перечню похищенного, значилось семьдесят три книги.

– Много.

– Да, много, – согласилась фру Розенфельд. – Причём, их специально подбирали. Все книги либо по ведовству, либо по борьбе с ним и искоренению ереси. У нас есть очень ценные книги, просто-таки раритетные, ну, например, рукописный «Пастырь» Гермы, не оригинал, конечно, – переписан монахами святого Петра в восьмом веке, – или тринадцатитомные «Магдебургские центурии», изданные в Базеле в 1574 году. Но их не взяли. А взяли «Откровения Иоанна», переизданные в прошлом веке многотысячным тиражом, «Summa Theologica» Фомы Аквинского – издание уже нашего века, – книги, не представляющие собой библиографической ценности. Так что, думаю, кража осуществлялась не ради наживы, хотя среди похищенных и значатся редкие издания, типа: «De Magorum Daemonomania» Жана Бодена 1581 года и «Daemonolatreia» Николаса Реми 1595 года.

– А что это за книга? – спросил Гюнтер, показывая на знакомое название.

– Эта знаменитая «Malleus Maleficarum» – «Молот лиходеев», или, как чаще говорят, «Молот ведьм». Средневековый трактат монахов Якоба Шпренгера и Генрика Инститориса по уличению в ведовстве и искоренению ереси.

– Редкое издание?

– Это – не очень.

– Скажите, фру Розенфельд, по-вашему, с какой же тогда целью, если не с целью наживы, воровали книги?

– Гюнтер! Что за официальность? – возмутилась фру Розенфельд. – Немедленно прекрати! А то я буду тебя величать гирр Шлей!

– Извините, тётя Лаура, – рассмеялся Гюнтер.

– А что касается твоего вопроса… Ты знаешь, мне кажется, что они используют книги в качестве учебников. Да-да, не улыбайся. Как сказано в том же «Молоте ведьм»: «Haresis maxima est opera maleficarum non credere» – величайшей ересью является неверие в деяния ведьм. Вот они, похоже, и стараются заставить поверить в свою реальность.

Гюнтер только кивнул. Фру Розенфельд своими сентенциозными рассуждениями напоминала горбатого оно из кондитерской фру Брунхильд.

– Тётя Лаура, а кто-нибудь за это время интересовался вашей библиотекой?

– Нет, Гюнтер, никто, – покачала головой фру Розенфельд. – Газеты берут, а вот книги… Хотя, погоди! Был один человек – он даже работал здесь с книгами. Но это было ещё в прошлом году. Осенью.

– Кто он?

– Сотрудник Сент-Бургского университета. Он работал над диссертацией.

Гюнтер едва сдержался, чтобы удивлённо не поднять брови. Университета в Сент-Бурге не было.

– Как его звали? Опишите мне его подробнее, тётя Лаура.

– Звали его Витос Фьючер – правда, странное имя? Иностранец, наверное, а может, иммигрант. Чувствовался в его речи незнакомый акцент. Слишком уж правильно говорил. Он привёз в бургомистрат рекомендательное письмо из университета, и я даже разрешала ему брать книги для работы в гостиницу на ночь. Он всегда их исправно приносил утром. Правда, когда он внезапно уехал, не предупредив меня, то увёз с собой «Наставления по допросу ведьм», входившие в состав Штадтфордских земских уложений за 1543 год. То есть, это я думала, что увёз, потому что, когда я на следующий день доложила о пропаже доктору Бурхе, то он успокоил меня. Он сказал, что гирра Фьючера срочно вызвали в Сент-Бург – что-то там случилось с его женой при родах, – и он передал «Наставления» доктору Бурхе. И доктор Бурхе на следующий день действительно принёс «Наставления».

– И какой он из себя, этот Фьючер?

– Молодой, лет тридцать – тридцать пять. Обаятельный… – Фру Розенфельд задумалась. – Ты знаешь, Гюнтер, бывают такие люди, немногословные, кажущиеся мрачноватыми, но скажут буквально несколько слов, фраз, и ты сразу же проникаешься к ним симпатией. Вот и Фьючер такой… И красивый, несмотря на то, что абсолютно лысый, даже без бровей и ресниц. Черты лица правильные; задумчивые, глубокие глаза, высокий лоб; а большая голова настолько правильная, что я бы даже сказала красивая. Знаешь, Гюнтер, есть такие плешивцы, головы у них либо приплюснутые, либо угловатые, и обязательно жирная складка на затылке. А у Фьючера нет. У него идеальная голова. Одевался он с иголочки. Всегда в костюме, брюки наглажены, белая рубашка, галстук… И я никогда не видела, чтобы он расстегнул пиджак, или ослабил узел галстука. Всегда такой аккуратный, подтянутый, корректный, вежливый… Голос приятный, тихий, обходительный…

– Каких-либо странностей за ним не заметили? В разговоре, поведении?

– Да нет, вроде бы… – Фру Розенфельд пожала плечами. – Об акценте я тебе говорила… А ты знаешь, Гюнтер, были. Держался он скованно. Садился как-то необычно, замедленно, посматривая на стул, будто боялся, что стул из-под него вот-вот выдернут. И брюк никогда на коленях не поддёргивал. А потом руки у него… Какие-то неумелые, что ли? Он так странно перелистывал страницы – не подушечками пальцев, а всей ладонью, – что мне порой казалось, будто у него протезы. И никогда здесь не писал, только читал. Как сядет, так и сидит и не шелохнётся, и впечатление такое, что и не дышит. Причём застывал на несколько часов в настолько неудобной позе, что я удивлялась, как у него спина не затечёт или шея… Да, чуть самое главное не забыла. Он, наверное, больной человек. Кожа у него такого землистого цвета, серая, с синевой, и губы синие. Ну, знаешь, как у туберкулёзников, которые загорают под кварцевой лампой.

– Тётя Лаура, а полицию сюда вызывали, когда случилась кража? Они место происшествия осматривали?

– Да был тут Губерт – наш начальник полиции, – махнула рукой фру Розенфельд. – Повертел головой туда-сюда и ушёл. Я и сама понимаю: что здесь осматривать, когда не то, что замка, дверей нет. Но, когда Губерт ушёл, я поднялась по лестнице выше и увидела на ступеньках один офорт из «Капричос» Гойи. Тогда я обшарила весь чердак и у слухового окна нашла несколько офортов… А ты знаешь, Гюнтер, наверное, кража случилась до появления в городе этих. Потому что я тогда подумала, что ворам делать на крыше, когда можно спокойно вынести книги через любое окно на первом этаже? Они у нас легко открываются. То есть, я тогда даже не подумала, что это могут быть ведьмы на помелах. Хотя…

Фру Розенфельд смущённо улыбнулась.

– Хотя тогда действительно, что делать обыкновенным ворам на крыше? Извини, Гюнтер, кажется, я сама запуталась…

Гюнтер понимающе кивнул.

– Покажите мне найденные офорты.

– Пожалуйста, пожалуйста, – засуетилась фру Розенфельд. Она снова полезла в стол и извлекла из нижнего ящика аккуратный бумажный свёрток. – Я их не стала класть на стеллаж, а на всякий случай спрятала сюда.

– Вы сообщили о своей находке в полицию?

– Да. Но Губерт только отмахнулся.

Гюнтер развернул свёрток. Офорты были отпечатаны на толстом, желтоватом от времени картоне. На каждом листе ниже офорта стоял номер, название офорта, пояснение автора по-испански, а ещё ниже – перевод. Конечно, искать какие-либо следы на картоне спустя шесть месяцев было бесполезным занятием, и всё же он скрупулёзно изучил каждый лист. Следов он не нашёл и тогда принялся рассматривать сами офорты. Больше всего ему понравился офорт N 68, изображавший двух ведьм, старую и молодую, летящих верхом на помеле. Почему-то именно так представлялись Гюнтеру ведьмы, летающие над Таундом. Он прочитал название: «Вот так наставница!» По-испански было написано: «Linda maestra».

«Линда Мейстра», – прочитал он про себя. О простом совпадении не могло быть и речи. Значит, не Шплинт, как он понял шипение Петера, а Линда! Значит Линда… Он вспомнил, как горничная сказала ему: «сегодня полнолуние», – и содрогнулся.

– Скажите, фру… тётя Лаура, – спросил Гюнтер севшим голосом, – «Капричос» был у вас в единственном экземпляре?

– Как ты догадался? – удивилась фру Розенфельд. – У нас было три экземпляра. Похитили все… Один мадридский, отпечатанный самим Гойей в 1799 году, другой – парижский 1869 года и третий – эти листы как раз из него – штадтфордский 1926 года.

Гюнтер ещё раз внимательно осмотрел офорты и изучил надписи под ними, но больше ничего не обнаружил.

– Спасибо.

Он аккуратно сложил листы, завернул в бумагу и вернул фру Розенфельд.

– Тётя Лаура, – проговорил он, заглянув в глаза старушки, – вы, конечно, в курсе всех сплетен города – городок-то у вас небольшой?

– Ну, уж и всех. Не очень-то я ими интересуюсь.

– И всё же, давайте немного посплетничаем.

Фру Розенфельд негодующе повела плечом.

– Тётя Лаура, – Гюнтер сделал вид, что не заметил её реакции, – у вас в городе есть две близняшки, обе работают горничными: одна – в мотеле «Охотничье застолье», другая – в гостинице «Корона». Что вы можете сказать о них?

– О близняшках?

Лицо фрау Розенфельд оживилось. Несмотря на свой активный протест, посплетничать она определённо любила.

– Близняшки – везде близняшки и похожи, как две капли воды. Но у наших характеры разные. Флора – которая в мотеле, – та построже будет, посерьёзнее. А Эльке – беспутная девчонка. Оторви и брось.

– Эльке? – удивился Гюнтер. – Это та, которая в «Короне»? А я слышал, её Линдой называют…

– А это она и есть, – пренебрежительно махнула рукой фру Розенфельд. – Её очередная блажь. Вдруг ей почему-то показалось, что её имя чересчур легкомысленное, и теперь она от всех требует, чтобы её называли Линдой. А как шлюху не назови…

Фру Розенфельд вдруг подняла брови и внимательно посмотрела на Гюнтера.

– Гюнтер? – Она погрозила пальцем. – Ты что это удумал? Смотри, жене напишу, как ты здесь работаешь!

Гюнтер принуждённо рассмеялся.

– Ну что вы, тётя Лаура, и мыслей таких не было. – Он посмотрел на часы и встал. – Спасибо вам большое.

– Как, ты уже уходишь? – расстроилась фру Розенфельд. – Мы так о вас с Элис и не поговорили…

– В следующий раз, тётя Лаура. – Гюнтер снова посмотрел на часы. – Дела.

– Может, ко мне заглянешь? Стритштрассе, пятнадцать дробь три.

– Обязательно, тётушка. Непременно.

Гюнтер собрался раскланяться, как вдруг понял, что фру Розенфельд живёт в доме с суеверной консьержкой.

– Стритшрассе пятнадцать? – переспросил он. – Кстати, где-то неподалёку от вас живёт некто магистр Бурсиан. Вы, случайно, с ним не знакомы?

– Магистр Бурсиан? – фру Розенфельд задумчиво пожевала губами. – Нет… Не припомню.

– Пожилой, небольшого роста, – стал уточнять Гюнтер, – грузноват, ходит всегда в цилиндре и с зонтиком-тростью, лицо круглое, румяное, большие седые бакенбарды…

– А, Олле-Лукое! – заулыбалась фру Розенфельд. – Знаю. Нет, это не настоящее его имя – настоящего я не знаю, – просто я его так для себя называю. Очень уж похож. Я его часто встречаю на улице возле дома. Он всегда улыбается при встрече, мы раскланиваемся, но близкого знакомства у нас нет.

– И давно вы его знаете?

– Да как тебе, Гюнтер, сказать… Наверное, недавно. Хотя в моём возрасте утверждать что-либо наверняка опрометчиво. Кажется, вот это было вчера, а как начнёшь вспоминать, так уж лет пять минуло. Помню, что весной он ходил в таком широком старомодном плаще без рукавов. Так что за полгода ручаюсь… Нет, ты знаешь, больше. На Рождество он меня поздравил прямо на улице и букетик фиалок преподнёс. Я тогда сильно растерялась и даже не поблагодарила. Сам подумай, получить цветы от незнакомого человека, а потом: откуда зимой фиалки?

«Похоже, магистр отпадает, – подумал Гюнтер. – Появился он в городе как минимум месяца за два до пришествия божьей благодати. Магистр иллюзиона и мистификации. Правильно бургомистр заметил, что он достаточно безобиден. А у святого отца Герха просто демонофобия».

– Хорошо, что мы заговорили об Олле-Лукое! – неожиданно воскликнула фру Розенфельд. – Я ведь библиотекарь, и у меня сразу ассоциация с Андерсеном. А Андерсена у меня давненько брал доктор Бурхе. Так что спасибо, Гюнтер, помог вспомнить…

Она достала из коробки на столе худенькую пачку формуляров и открыла один из них.

– Ого! Больше двух лет держит! Пора напомнить!

– Вот! – засмеялся Гюнтер. – И вам от меня польза. Спасибо, тётя Лаура. До свиданья.

– До свиданья, Гюнтер. Обязательно загляни ко мне вечерком. Я всегда дома!

– Непременно.

Гюнтер спустился по лестнице, вышел на площадь и, распугивая голубей, направился в гостиницу. Часы на башне стали бить шесть, и он порадовался, что вовремя покинул библиотеку. Рабочий день закончился, и, уйди он вместе с фру Розенфельд, ему бы от неё не отвязаться. А его сейчас интересовал «клоп» номер пять. Очень интересовал.