Текст книги "Операция «Карантин»"

Первый домик на окраине Каменки встретил Никиту заколоченными ставнями. Облупившиеся стены, покосившийся штакетник, сухие ветки садовых деревьев, выглядывавшие из-за домика, – всё говорило о том, что участок давно заброшен, и покупателей на дом не нашлось. Второй домик выглядел не лучше, но ставни были открыты, в палисаднике цвели ухоженные розы. Моложавая хозяйка в цветастом сарафане крутила ворот над колодцем, доставала воду и разливала её в небольшие, пятилитровые пластмассовые ведёрки. Худой, белобрысый, загорелый до черноты мальчишка лет десяти в одних трусах подхватывал вёдра, метеором уносился за дом, и через пару минут возвращался за новой порцией.

– День добрый, хозяйка! – осторожно опёрся руками о хилый штакетник Полынов. – Бог в помощь!

Женщина повернула к нему лицо и, приветливо улыбнувшись, распрямила спину.

– Здравствуй, служивый! – стрельнула она в него шальными глазами. – Говорил бог, чтоб и ты помог!

Никита рассмеялся.

– Водичкой, хозяйка, не напоишь?

– А чего же не напоить? – упёрла руку в бок молодка, взглядом окидывая фигуру Полынова. – Заходи.

Никита открыл калитку и подошёл к колодцу. Молодица алюминиевой кружкой зачерпнула из ведра и жеманно подала ему воду.

– Пей на здоровье, служивый!

Полынов выпил кружку залпом. Вода была ледяной, даже зубы заломило, а в висках запульсировала боль. Удивительная штука – холодная вода из колодца! Никакая другая с ней не сравнится, тем более хлорированная из-под крана. И всё же вкуснее воды, чем из пластиковых бутылок фирмы «Игорь, тесть и Ко», как в шутку про себя окрестил предприятие своего спасителя Никита, он не пил. Хотя, возможно, на вкусовое восприятие сильно сказалось состояние Никиты в Каменной степи. Напои его тогда кто-нибудь жижей из лужи – и лучшего напитка для Полынова не было бы. На всю жизнь запомнил бы как божественный нектар. К счастью, таким божественным напитком для него стала вода «Серебряный ключ» – кажется, такое название красовалось на голубой этикетке пластиковых бутылок.

– Эх, хороша водица! Ещё можно? А то так есть хочется, что и переночевать негде! – пошутил Полынов, с прищуром заглядывая в глаза девице.

– Да чего уж там, пей. Воды много, не жалко. – Бёдра у хозяйки непроизвольно заиграли, и она в упор уставилась на Никиту. Красивые у неё были глаза, серые, смешливые, да и сама симпатичная, ладная. – А насчёт всего остального…

– Что – опять? – хмуро вмешался в разговор появившийся из-за дома мальчуган с пустыми вёдрами. – Мало тебя Нинка из-за Федьки за волосы таскала?

В сторону Никиты пацан принципиально не смотрел.

– Не подслушивай, когда взрослые разговаривают! – грубо оборвала его хозяйка. – Поливай огород!

Пацан разлил воду по пластмассовым вёдрам и умчался за дом, а хозяйка снова завертела ворот над колодцем. Улыбка сошла с её лица, и на Никиту она больше не смотрела.

– Строгий у тебя защитник, – сказал Никита, медленными глотками выпивая вторую кружку.

– Без отца растёт… – куда-то в бок со вздохом сказала хозяйка, по-прежнему не глядя на Полынова.

– Что же это вы по самому солнцепёку поливаете?

– Когда можем, тогда и поливаем, – равнодушно передёрнула плечами молодица. Она поставила полное ведро на сруб, распрямилась и, таки бросив на него мимолётный взгляд, отвернулась.

– Если хочешь, приходи вечером, когда стемнеет… – вдруг тихо сказала она, и Полынов со спины увидел, как покраснела у неё шея под завитками перехваченных резинкой на затылке русых волос.

– Эх, хороша водица! – наигранно весело повторился он и со звоном поставил пустую кружку на сруб. – Спасибо тебе, хозяйка за доброту, за ласку, за то, что жаждущих и страждущих привечаешь. Счастья твоему дому!

Он повернулся и зашагал к калитке.

– Так придёшь? – донёсся ему в спину тихий голос.

Никита обернулся. Молодая хозяйка смотрела на него умоляющими глазами и ничуть не стыдилась своего румянца.

– Как служба позволит, так непременно! – улыбаясь, соврал он, помахал рукой из-за штакетника и бодро зашагал по улице к центру города. Бодрость со сбитыми ногами давалась с трудом.

Тяжела женская судьба в провинции, тем более в захолустье. Не знал Полынов, что случилось с её мужем – умер, сбежал, либо они развелись. Да и был ли муж вообще. Не интересовало его это. Но с чужого несчастья он никогда дивиденды не снимал. Не докатился ещё до уровня стервятника, хотя при нынешнем раскладе «крыша» молодицы могла быть самым лучшим вариантом.

Вблизи городок выглядел не так живописно, как с обрыва плато Каменной степи. Но вблизи изъяны всегда легче различимы – даже у писаной красавицы можно при желании рассмотреть поры на носу. А Каменка переживала отнюдь не лучший период в своей жизни и уж тем более не первую молодость. Ни один домик не радовал глаз свежей краской на ставнях, дверях, дощатых заборах; черепичные крыши давно никто не обновлял, и они покрылись серыми старческими пятнами выжженной солнцем плесени. Асфальт дороги окаменел, растрескался, из щелей торчали пучки сухой травы. За всё время, пока Никита шёл к центру, ему на глаза не попался ни один человек, и ни одна машина не проехала по улице. Словно вымер городок, что, впрочем, в полуденный зной было и не удивительно.

Полынов попытался припомнить сведения о Каменке, заложенные в компьютер Алексеем для его командировки в Каменную степь, но они были весьма скудны, так как посещение районного центра не входило в первоначальный план. Кажется, около пятнадцати тысяч жителей, молокозавод, мясокомбинат, консервный завод… В общем, типичный городок сельскохозяйственного юга России. Ах да, ещё психоневрологическая больница краевого подчинения. Так сказать, на лоне природы, подальше от шумов и атмосферных выбросов технологической цивилизации. Ну и, само собой, где-то ниже по течению Бурунки водохранилище с насосной станцией, некогда интенсивно снабжавшей посёлок Пионер-5 технической водой по водоводу, а теперь дозирующей её в час по чайной ложке исключительно по предоплате местным князьком-узурпатором господином Бессоновым.

Наконец частные домики уступили место кирпичным трёхэтажкам – застройке центральной части Каменки. Место обычной площади здесь занимал скверик с чахлыми деревцами, густо заросший сорной выгоревшей травой, но с чудом уцелевшими на аллее скамейками. Как и во всех небольших городках именно тут находилось средоточие деловой, культурной и торговой жизни – здание мэрии, кинотеатр, универмаг, несколько магазинов, а в куцей тени под деревьями размещались два торговых ряда небольшого рынка. Сейчас ряды пустовали – надо понимать, из-за жары рынок функционировал исключительно по утрам. Здание мэрии, доставшееся ей в наследство от райисполкома, было выстроено в лучших дубовых традициях советских времён – двухэтажный параллелепипед с большими пыльными окнами и стенами, облицованными коричневой глазурованной плиткой. Нынешняя власть только то и сделала, что заменила кумачовый флаг российским триколором на коньке крыши и табличку у дверей. Универмаг «приветствовал» Полынова чисто по-хулигански – битыми витринами и заколоченными дверями. Не нашлось, видно, предпринимателя, который бы рискнул платить аренду за столь громадное помещение, и это лишний раз подчёркивало всю бесперспективность вложений капиталов в российской глубинке. А вот кинотеатр работал, о чём свидетельствовала афиша кинофильма «Титаник», наклеенная на одну из растрескавшихся половинок двухстворчатой двери с облупившейся краской. Сеанс был только один – на двадцать один час, зато крутили фильм уже вторую неделю. За зданием кинотеатра находился обширный пустырь со следами старого, наполовину осыпавшегося, заросшего бурьяном фундамента. Дощечка с выцветшей надписью на покосившемся столбике гласила, что тут строится церковь Христа-спасителя. Но, очевидно, не больно верующие люди жили в Каменке, если дальше фундамента дело не двинулось. А напротив, за сквериком, находились аптека, почта, маленький промтоварный магазин, такой же продовольственный и парикмахерская. Замыкала периметр зданий вокруг скверика стеклянная коробка кафе с одиозным названием «Минутка» – настолько распространённым в России названием, что оно стало почти нарицательным, как бистро во Франции. Двери везде были открыты, но нигде не было видно ни одного человека. Прямо-таки Южная Америка во время послеобеденной сиесты. Разительный контраст между запустением в Каменке и бурлящей жизнью, реставрируемой, чистенькой Москвой ещё более усиливал впечатление, что Полынов очутился в ином государстве. То ли не докатилась сюда волна рыночных реформ, то ли на хрен кому сдался этот богом забытый городок, где приватизировать что-либо – себе в убыток. Спонсоров, готовых урвать кусок от чужой славы, сейчас наплодилось немало, а вот бескорыстных меценатов российская земля пока ещё не родила. Да и родит ли?

Полынов провёл ладонью по щеке и решил, что «Минутка» десяток-другой минут его подождёт. В присутственных местах даже в такой глухомани надо появляться более-менее опрятным – это производит хорошее впечатление, легче завязываются разговоры, и собеседник более доверителен к гладко выбритому человеку, чем к заросшему двухдневной щетиной.

В зале парикмахерской было пусто, но стоило только половицам заскрипеть под башмаками Полынова, как из-за занавески в углу появился старенький, сгорбленный парикмахер с всклокоченной седой шевелюрой и такой же неопрятной бородой. Похоже, местный цирюльник строго исповедовал древнее правило своей гильдии – посмотрите на меня, такого неухоженного, и станьте лучше.

– Добрый день, молодой человек! – бодренько провозгласил парикмахер и живенько засеменил навстречу. – Проходите, садитесь в кресло у окна…

Никита кивнул, сел, снял кепи, и тут же его горло захлестнула белая простынка.

– Как стричься будем? – поинтересовался парикмахер, профессиональным взглядом оценивая причёску Полынова. Зарос он в Африке основательно.

– Никак, – поморщился Никита и ослабил узел простыни на горле.

– Простите?.. – застыл в недоумении старичок.

– Бриться будем.

– Тоже дело, – согласился парикмахер. – Хотя на вашем месте я бы всё-таки и постригся, заросли вы… И почему армия сейчас к таким стрижкам снисходительно относиться? В наше время уже давно бы на гауптвахте сидели, невзирая на звание, и со стрижкой под нуль. Вы ведь с учений?

«Это в какие же времена офицеров на гауптвахту сажали да ещё „под нуль“ стригли? В сталинские, что ли?» – подумал Полынов, но благоразумно промолчал. К тому же не стоило врать парикмахеру, что он имеет какое-либо отношение к учениям. Человек его профессии – первый сплетник в маленьком городишке. Уже к вечеру будет знать, кто он такой, и каждому новому клиенту не преминёт высказать недоумение, что отставной капитан намеренно ввёл его в заблуждение. Сам пусть треплется, авось что-нибудь интересное и сообщит.

– Н-да, понимаю, – не дождавшись ответа, закивал парикмахер, взбивая помазком пену в чашке. – Режим секретности… Всё-таки учения по стерилизации очага бактериологического заражения…

Никита вскинул брови и покосился на него. Ай да режим секретности установил здесь полковник Федорчук! Вводная на учения гласила «дезактивация очага ядерного поражения». Налицо утечка информации, дорогой мой полковник!

– Молчу, молчу! – притворно замахал руками старичок, неправильно истолковав косой взгляд Никиты. Он вдруг прекратил взбивать пену и уставился на лицо клиента. – А вы точно решили бриться?

– Да. А в чём дело?

– Кожа у вас на солнышке немного обгорела. Весьма неприятная процедура получится.

Видел себя в зеркале Никита. Краснота на лице проступала даже сквозь тропический загар. Совсем другое солнце в Каменной степи, чем на экваторе. Говорят, под российским небом и негры обгорают, а тут, шутка ли, весь световой день на «пляже» недвижимо пролежать. Могло быть и хуже.

– Потому к вам и пришёл, а не сам бреюсь, – нашёлся Полынов.

– Н-да, – прищёлкнул языком парикмахер. – Без парового компресса нам никак не обойтись. Минутку.

Он нырнул за ширму и принялся там греметь посудой, наливая воду с паровую баню и ставя её на электроплитку. Полынов перевёл взгляд в окно. Мимо парикмахерской степенно прошествовала громадная свиноматка с выводком снующих вокруг неё поросят. Жарко было свинье, тень искала.

«Чем тебе не гоголевский „Миргород“? – усмехнулся Никита. – Лужу бы побольше перед мэрией, и эту свинью в лужу…»

Старичок-парикмахер вновь появился в зале и принялся править опасную бритву о свисающий со стены ремень.

– Давненько я никого не брил, – весело подмигнул он Никите. – Годика три-четыре. Сейчас все сами норовят. Кто электробритвой пользуется, кто «шиком», кто «жилетом»… Наверное, я уже и квалификацию потерял. Знаете анекдот об ученике брадобрея?

– Знаю, – кивнул Полынов.

– Так вот, – будто не расслышав, продолжал старичок. – Бреет, значит, ученик своего первого клиента, а у самого руки дрожат, сердечко ёкает, поджилки ходуном ходят. Только прикоснулся лезвием к лицу клиента, как тут же и порезал. «Ой, извините… – лепечет. – Я ученик, в первый раз брею…» «Ничего, ничего, – успокаивает клиент. – Продолжайте». Второй раз провёл бритвой ученик и опять клиента порезал. «Ой, я вас снова порезал!» – чуть не плачет. Ну а клиент терпеливый попался, интеллигентный. «Что же вы так расстраиваетесь? – утешает. – С кем не бывает? Учиться-то на ком-то надо? Продолжайте, не стесняйтесь». Но только ученик прикоснулся к лицу клиента бритвой в третий раз – очередной порез! Расплакался тогда ученик брадобрея: «Ну не получается у меня!» – и давай от отчаяния свою неудачную работу бритвой кромсать!

Старичок настолько вошёл в раж, что даже показал, как это делалось. Бритва замелькала в его руке, отблёскивая, подобно винту вертолёта.

– Сейчас убегу, – мрачно пообещал Никита.

– Что вы, что вы! – рассмеялся парикмахер. – Шучу я так. Я ведь не ученик, а мастер. Если у меня что-то не получится, кромсать лицо не буду. Зачем же вас мучить, калекой на всю жизнь оставлять, чтобы ни одна девушка в вашу сторону не смотрела? Я вам быстренько горло перережу и всех делов!

Старичок демонически расхохотался и исчез за занавеской. Больших трудов стоило Полынову усидеть в кресле. Хорошо смеяться над побасенками чёрного юмора, когда это не касается тебя лично.

– Поражаюсь вашему мужеству. – Парикмахер появился через секунду, держа в вытянутых руках исходящее паром полотенце. – Как там говорится: «Безумству храбрых поём мы песню…» – Он внимательно посмотрел на лицо клиента и вздохнул. – Нет, я не садист. Приложите-ка компресс сами, а то будете жаловаться, что ещё и обварил вас. Кровь пустить – это по мне, а сварить кого – это к поварам.

Никита с сумрачным видом взял полотенце, наклонился вперёд, несколько раз, примериваясь, промокнул лицо и лишь затем плотно приложил компресс. Не очень-то приятная для обожжённой солнцем кожи процедура, но терпимая.

– Так, хорошо… – Парикмахер наклонил спинку кресла. – Теперь откиньтесь назад и запрокиньте голову на изголовье. Вот и отлично. Посидите минутку.

Он снова стал взбивать пену.

– Ну-с, молодой человек, приступим, – наконец сказал он, сорвал с лица Никиты полотенце и принялся наносить помазком пену.

Когда в его руке блеснуло лезвие бритвы, Полынов взвёл глаза к потолку и обречёно вперился в серую потрескавшуюся штукатурку. «А вдруг он один из пациентов психбольницы? – запоздало пронеслось в голове. – Много их здесь, в Каменке, – со всей области свозят. Почему бы одному и не сбежать?» Но отступать было поздно. Тем более дёргаться.

– Люблю я анекдоты о своей профессии, – продолжал балагурить парикмахер. Бритва в его руке так и порхала, но её прикосновения к коже Никита не чувствовал. Возникло лишь странное ощущение холодного ветерка, как бы сдувающего с лица пену. – У меня за пятьдесят лет набралась целая коллекция. Первый, знаете, какой? Ещё в пятидесятые годы ходил, сейчас забыли. Стрижёт, значит, парикмахер клиента, а тот ему попался массивный, упитанный, еле в кресле уместился. Так вот, стрижёт его парикмахер и всё приговаривает: «Ну и шея… Ох, и шея!»… Язык под левую щёку подложите.

Никита послушно выполнил просьбу.

– Надоели эти причитания клиенту, он и рокочет утробным голосом: «Сало ем, того и шея!»… Теперь язык под правую щёку… «Да по мне, что хочешь ешь, – отвечает ему парикмахер, – только шею мой!»

Мокрым полотенцем старик смахнул с лица остатки пены, смочил руки лосьоном, похлопал ими по щекам Полынова.

– Всё.

– Весь анекдот? – хмуро спросил Никита.

– Э-хе-хе, – разочарованно вздохнул парикмахер. – И анекдот весь, и работа вся.

Полынов выпрямился в кресле и посмотрел на себя в зеркало. Старый парикмахер был не просто мастером, а кудесником. Такое ощущение свежести абсолютно оголённой кожи на лице Полынов испытал, разве что когда в первый раз в жизни побрился.

– Так как насчёт стрижки? – лукаво поинтересовался парикмахер, видя, что клиент доволен его работой.

– Спасибо, но как-нибудь в другой раз. Что-то я в последнее время много сала ел, – отшутился Никита.

– Понятно, – закивал головой старичок. – В Каменной степи воды нет. Но вы не стесняйтесь, мы можем и здесь голову помыть, в сферу услуг это входит.

Но Полынов отрицательно покачал головой. Хоть он и сполоснул волосы водицей «Серебряный ключ», уверенности, что тщательно промыл их от пыли Каменной степи, у него не было. Станет мыть ему голову парикмахер, увидит рыжие потёки, не удивится. Но потом, когда молва донесёт до него, кем является его сегодняшний клиент, задумается – откуда, спрашивается, в голове командировочного из Тюмени пыль Каменной степи?

– В другой раз, – твёрдо повторился Никита и встал с кресла.

– В другой раз – это как на диету сядете? – пошутил парикмахер.

– Нет. Как штаны постираю да высушу, – усмехнулся Полынов. – Сколько с меня?

Парикмахер непроизвольно бросил взгляд на сиденье кресла, словно проверяя, нет ли там лужи, и, хотя ничего не обнаружил, довольно заулыбался. Любил старик подшутить и ценил, когда ему могли ответить тем же.

– С вас, молодой человек, либо новый анекдот о парикмахерах, либо в рублях по прейскуранту, – ехидно прищурившись, он кивнул головой на стену, где висел листок с перечнем оказываемых в парикмахерской услуг.

Анекдотов о парикмахерах Полынов не знал ни старых, ни новых, а цены за бритьё по сравнению с московскими здесь были просто смехотворными. Поэтому он заплатил тройную цену и от сдачи наотрез отказался. Однако, чтобы не обидеть вдруг насупившегося старика, мотивировал сумму доставленным удовольствием от спектакля. В театре, мол, зрители платят за просмотр пьесы, а тут для него не только концерт устроили, но ещё и на сцену в качестве статиста пригласили.

Несмотря на внешний непрезентабельный вид, внутри кафе «Минутка» выглядело весьма привлекательно и уютно. Полированные столики, мягкие кресла, стойка бара: за ней на полках – батарея подобранных со знанием дела разнокалиберных бутылок. И, самое главное, в кафе работал кондиционер. В общем, интерьер располагал к тому, чтобы сидеть здесь с утра до позднего вечера, ожидая, пока спадёт жара. Тем не менее, посетителей в кафе не было. То ли цены здесь кусались, то ли время было неурочным.

За стойкой бара, боком ко входу, сидел необъятных размеров бармен и с угрюмым видом смотрел телевизор. Голова у бармена была непропорционально маленькая, коротко стриженная, и словно бы вдавленная в необъятное тело, от чего шея у затылка вздувалась мясистым бугром и наводила Полынова на мысль, что именно о ней он только что в парикмахерской услышал анекдот.

Бармен покосился на вошедшего и снова вперился в экран. На видеомагнитофоне стояла кассета с крутой порнухой, и на всё кафе разносились излишне эмоциональные вскрики, всхлипы, возгласы, изредка перекрываемые донельзя равнодушным голосом переводчицы. «Мама… Ой… Вот так… Сука…» – вклинивался её бесцветный голос в какофонию охов-ахов, и создавалось впечатление, что она не переводит, а комментирует какой-то сугубо технологический процесс. Типа там из горячего цеха металлургического производства.

Полынов прошёл к стойке, взгромоздился на высокий табурет и молча уставился в затылок бармена. Бармен шумно вздохнул, щёлкнул переносным пультом управления, остановив воспроизведение видеокассеты, встал и лениво подошёл к клиенту. Лицо у бармена было угрюмым, звероподобным, вывернутые крылья приплюснутого носа ходили ходуном от натужного сопения, губы большого рта – плотно сжаты, а маленькие глазки из-под ярко выраженных надбровных дуг смотрели на Никиту не мигая, будто безмолвно советуя убираться из кафе подобру-поздорову. Звероподобность бармена ещё более усиливала буйная поросль чёрных курчавых волос на груди, выставленная напоказ в распахнутый ворот рубашки. Сразу становилось понятно, что кафе «Минутка» в вышибале не нуждается.

– Воды. Холодной. Стакан, – попросил Никита и, обезоруживающе улыбнувшись, добавил: – Пожалуйста.

Улыбка не произвела на бармена ровным счётом никакого впечатления. Он всё также угрюмо поставил перед Никитой пустой стакан, достал из холодильника пластиковую бутылку «Серебряного ключа», откупорил, налил.

Полынов с удовольствием выпил и, крякнув, стукнул донышком стакана о стойку. Будто сто граммов принял. Бармен молча ждал продолжения, держа бутылку наготове и по-прежнему буравя Никиту пристальным взглядом.

– У вас здесь кормят? – поинтересовался Полынов.

– А как же. Заказывайте, – наконец-то открыл рот бармен и поставил бутылку с водой на полку позади себя. Голос у него оказался подстать комплекции, густой, рокочущий, но, странное дело, тон был приветливый, располагающий.

– Мне бы чего-нибудь постного, нежирного, – попросил Полынов. – И без свежих овощей.

– Язва? – понимающе спросил бармен с сочувствием, что абсолютно не вязалось с выражением его лица.

– Язва – это тёща, – невесело хмыкнув, объяснил Полынов. – А у меня понос.

Бармен исподлобья внимательно посмотрел на Никиту, словно собираясь через мгновение взять его за шиворот и вышвырнуть вон. Но вместо этого поставил перед Полыновым блюдечко с нарезанным лимоном, а затем достал из-под стойки бутылку без этикетки, наполовину заполненную густо-коричневой жидкостью, и налил в стопку до краёв.

– Лучшее средство от желудка, – порекомендовал он. – Пить залпом.

Никита недоверчиво понюхал содержимое стопки. Пахло спиртом и ещё чем-то почти неуловимым – то ли химией, то ли какой-то лечебной травкой.

– Не сомневайся, – сочувственно пророкотал бармен, переходя на «ты». – Не раз опробовано, и не одним. Никто не умер, а даже наоборот.

Что такое «наоборот» было не совсем ясно, равно как и что значит «средство от желудка» – полностью удаляет его, что ли? Но когда Никита всё-таки послушался совета и опрокинул содержимое стопки в себя, он всё понял. Происходящее с ним в первом приближении описывалось известным парадоксом: «Врачи долго боролись за его жизнь, но пациент выжил». Жидкость не просто обожгла горло, она ещё и зацементировала его стенки и, двинувшись далее по пищеводу, превращала всё на своём пути в камень. Можно было с уверенностью сказать, что бренные останки Полынова ждёт уникальная участь – им не суждено, подобно подавляющему большинству, рассеяться в прах; через миллионы лет именно по окаменевшим останкам Полынова будут судить об облике homo sapiens, как сейчас пытаются реконструировать общий вид динозавров по окаменелостям юрского периода. Но когда «микстура» наконец достигла желудка, Никита почувствовал себя в руках неопытного хилера-шарлатана, пытающегося раскалённым зазубренным ножом провести изнутри резекцию без наркоза.

Полынова скорчило от боли, в глазах потемнело.

– Закуси.

Бармен пододвинул ближе блюдечко с лимоном.

Никита ничего не смог выдавить из одеревеневшего горла. Он отчаянно замахал руками, смахнул со стойки блюдечко и, перевесившись через неё, схватил с полки бутылку «Серебряного ключа». Вода, пенясь, хлынула в горло и пронеслась по пищеводу как по керамической трубе. Без задержки.

– Э-э… – разочарованно протянул бармен. – Слабак. Всё лечение испортил.

– Ты чем… меня… отравил?.. – еле шевеля губами, выдохнул Никита. Боль в желудке умерилась, но не затихла.

– Спиртовой настойкой дубовой коры, – пожал плечами бармен. – Радикальное средство от желудочных расстройств. Перетерпи ты минут десять, и всё бы как рукой сняло. Мог бы потом квашеную капусту со свежим молоком лопать без всяких последствий.

– Да уж… – вздохнул Никита, приходя в себя и вытирая кепи обильный пот с лица. – Теперь я понимаю, в чём заключается процесс дубления кож. Прекрасные ремни получатся из моих кишок.

– Шутишь, значит, будешь жить, – спокойно резюмировал бармен. – Предлагаю спагетти с сухарной крошкой и отварную печень. Устроит?

Никита кивнул. Ему уже было всё равно. Боль в желудке утихомирилась, и в голове приятно зашумело от выпитой настойки.

Бармен открыл окошко в подсобку и крикнул:

– Маня! Порцию фирменных спагетти с отварной печенью!

– Без подливы, – подсказал Никита.

– Без подливы! – эхом улетел в подсобку рокочущий голос бармена.

Через минуту он поставил перед Никитой тарелку с заказанным блюдом, положил вилку.

– Ещё что-нибудь?

– Спасибо, пока нет.

Бармен подхватил со стойки бутылку «Серебряного ключа», чтобы убрать её в холодильник, но Полынов остановил его.

– Воду оставь.

Бармен пожал плечами, поставил бутылку перед клиентом и, вернувшись на своё место, включил воспроизведение видеомагнитофона. Тишину кафе вновь заполонили томные стоны.

Полынов вяло поковырялся в тарелке. Хоть он и не ел почти двое суток, «микстура» бармена отбила всякий аппетит. Вкуса он не ощущал, и спагетти приходилось пропихивать в себя через силу.

Бармен смотрел порнуху с необычным сосредоточием, не отрываясь – то ли изучая способы и приёмы, чтобы потом применить их на практике, то ли в более утилитарных целях, чтобы затем организовать в кафе аналогичное шоу.

Никита на экран не смотрел, но стоны, причитания статистов и унылое бормотание переводчицы невольно застревали в голове. Внезапно он поймал себя на мысли, что машинально считает, сколько значений в русском языке имеет английское слово «fack». Оказалось, его трактовка весьма и весьма обширна. Переводчица каждый раз находила новое значение, и широта охвата затрагивала чуть ли не все области человеческого общения от «да пошёл ты…», «чёрт побери!», «отойди!», «я тебя в бараний рог согну!» до «прелестно!», «восхитительно!» и даже «я подарю тебе весь мир и себя в придачу!» Как, однако, далеко шагнула цивилизация в смысле взаимопонимания иноязычных народов! Если какие-то две сотни лет тому назад Фигаро требовалось знать целых два слова: «God damn!» для общения с англичанами, чтобы получить по морде, то теперь было достаточно одного.

Пытаясь как-то завязать разговор, чтобы затем исподволь выйти на интересующую его тему об учениях в Каменной степи, Полынов изредка отвлекал бармена, заказывая то рюмку коньяка с орешками, то текилу под консервированных кальмаров (сушёных здесь, естественно, не было), но вовлечь его в длительную беседу не получалось. Обслужив клиента и односложно ответив на его вопросы, бармен возвращался на своё место и продолжал самообразование в области сексуальных извращений. Единственное, что удалось выяснить Никите, так это то, что приезжему в Каменке можно остановиться либо в Доме отдыха у водохранилища – он практически всегда пустует, и условия там очень даже неплохие, либо стать на постой к какой-нибудь старушке в частном секторе. Причём последний вариант предпочтительней, так как рядом с Домом отдыха расположена психбольница. Психи иногда перелезают через забор, и возможны эксцессы.

В конце концов, Никита махнул на бармена рукой, заказал ещё порцию коньяку и, взяв предложенный журнал, стал разгадывать кроссворд. Надо же было как-то убить время до вечера, когда прибудет связной с его документами.

Оторвал Полынова от кроссворда рокот мотора за окном. Он поднял голову и увидел, как возле кафе, лихо развернувшись, затормозил армейский вездеход и из него горохом посыпались бравые десантники. Были они без оружия и все в прекрасном расположении духа. Надо понимать, в увольнении. Весёлой гурьбой они устремились к кафе, дверь открылась, и первым в зал ввалился здоровенный красномордый детина с блаженной улыбкой на губах и блестящими в предвкушении «расслабухи» от армейских будней небесно-голубыми глазами, чистыми, как у непорочного младенца.

Полынов окаменел. На лице десантника, поднятые с глаз на лоб, красовались зеркальные солнцезащитные очки. Е г о очки.