Текст книги "Операция «Карантин»"

– Слушай, Никита, а разминировать её никак?..

Полынов отрицательно покачал головой.

– Может, мой бортмеханик попробует? – совсем уж околесицу понёс Устюжанин. – Руки у него золотые…

– Не стоит рисковать, – оборвал его Никита. – Сделаем проще. Откроем люк и сбросим машину.

Глаза у старого пилота полезли на лоб.

– К-как?!

За тридцать лет службы он привык, что все грузы должны бы доставлены получателю в целости и сохранности, и иного отношения к своей работе не представлял. «Крепкая косточка» его чести авиатора и не предполагала, в какие костоломные жернова угодила.

– Может, только мину?

– Нет, – снова жёстко отрезал Никита. – Спецы, установившие её здесь, несомненно, предусмотрели такой вариант. Копаться в машине не будем и сбросим её целиком.

Устюжанин шумно перевёл дух, вытер пот с лица и, кажется, стал немного соображать.

– Надо снизится… Высота – десять тысяч… Задохнёмся…

Никита нехорошо оскалился.

– Здесь барометрический взрыватель! – гаркнул он. – Как только начнём снижаться – прощай мама! Понятно?

Устюжанин закивал.

– А раз понятно, – понизил тон Полынов, – тогда, Василий Тимофеевич, неси кислородные маски. Три. Стоп! – остановил он было дёрнувшегося идти лётчика. – Сколько у нас ещё осталось полётного времени на этой высоте?

Устюжанин поднёс к глазам часы.

– Один час двенадцать минут.

Въевшаяся с годами в сознание скрупулёзность в отсчёте времени и в критической ситуации не изменила старому лётчику.

– Нормально, – облегчённо вздохнул Никита. – Успеем… Да, и ещё, Василий Тимофеевич, уточните у штурмана наш курс, чтобы машину на какой населённый пункт не сбросить. И не дай бог радисту хоть словом заикнуться в эфир, что у нас на борту!

Устюжанин закивал и чуть ли ни бегом устремился в пилотскую.

Когда он вернулся, неся три индивидуальных кислородный комплекта, Полынов уже освободил «уазик» от крепёжных тросов, выбил из-под колёс колодки, и снял машину с ручного тормоза.

– Через двадцать две минуты под нами будет город! – выпалил с ходу лётчик.

– Успеем, – спокойно заверил его Полынов.

Он взял кислородный комплект и забрался по лесенке в жилой отсек трейлера. Веселье в трейлере было в полном разгаре.

– Ну что, начальник, проветрился? – встретил его ехидным смешком Братчиков. – Можно наливать? Чтобы, так сказать, запить?

Никита бросил комплект на кровать и жёстко, одними губами, сказал:

– У нас на борту неприятности. Сейчас произойдёт временная разгерметизация в трюме. Вот вам кислородная маска, будете дышать по очереди.

– Может, помочь?! – взвился с места Володя.

– Ваша помощь будет состоять в том, чтобы из трейлера никто носа не высунул! – отбрил Никита. – У кого ключи от дверей?

Он обвёл всех требовательным взглядом, и Фокина в полном недоумении протянула ему ключ. Но когда Никита стремительно вышел и запер дверь жилого отсека, в неё тут же начали колотить кулаками.

Именно такой реакции и ожидал Полынов. Спасатели – не десантники, приказов не понимают. Бескорыстные и самоотверженные люди, у которых в крови рисковать собственной головой даже вопреки логике и здравому смыслу.

Не обращая внимания на стук и возмущённые крики из трейлера, Никита забросил за плечи ранец кислородного аппарата, повесил на шею маску.

– Тимофеич, – сказал он, глядя в глаза командиру корабля, – тебе предстоит самое опасное дело. Открыть люк, а я вытолкну машину.

Устюжанину уже вернулись рассудительность и обстоятельность, как в мыслях, так и поступках. От несвойственной ему растерянности не осталось и следа. Здесь он был хозяином и, когда ситуация прояснилась, лучше знал, что и как делать.

– Люк откроют из рубки по моему приказу, – спокойно возразил он и ткнул пальцем в ларингофон у себя на горле.

– Так зачем дело стало? – улыбнулся Никита и позволил себе пошутить: – Ждёшь, когда над городом пролетать будем? Командуй.

– Погоди. – Устюжанин размеренным движением защёлкнул карабин страховочной стропы на поясе Никиты. – Сейчас здесь такое начнётся, что нас вместе с машиной выметет. – Он критически, как и положено командиру корабля, окинул фигуру Полынова взглядом, и только затем скомандовал: – Открыть люк!

Поток воздуха, вырвавшийся из самолёта, швырнул их на капот «уазика», но подталкивать машину не пришлось – она сама покатилась к люку. Полынов успел прикрыть рот кислородной маской, но вдохнуть всё равно не было никакой возможности – лёгкие в груди самопроизвольно распухли, а всё тело стало раздуваться, словно надувная игрушка. Пальцы превратились в сардельки, ремешок часов впился в запястье, ноги раздуло так, что передвигаться можно было только в раскорячку. Глаза, наверное, заплыли бы опухшими веками, если бы глазные яблоки сами не стали вылезать из глазниц. И всё равно Полынов практически ничего не видел из-за хлынувшего в открытый люк слепящего света незащищённого разреженной атмосферой солнца.

Мгновенно окоченев от пятидесятиградусного мороза, ничего не видя, ошалев от распирающего изнутри давления, Полынов больше держался за «уазик», чем толкал его, и шёл, шёл… Пока сильный рывок страховочной стропы не опрокинул его на пол. И всё-таки, лёжа на полу, он успел увидеть, как машина, перевалив за край люка, сорвалась в ослепительную солнечную муть за бортом.

Не прошло и пяти секунд, как корпус самолёта дрогнул, приняв на себя слабую в разреженном воздухе взрывную волну близкого взрыва сброшенного «уазика». Хитро настроили барометрический взрыватель – на какую бы высоту не взобрался самолёт, взрыватель не реагировал, но при малейшем снижении он обязан был сработать. Не хотели в ФСБ привлекать повышенное внимание к Каменной степи, поэтому крушение самолёта должно было случиться далеко от неё, не менее чем в ста километрах, на подлёте.

Когда люк закрылся, Полынов ещё пару минут неподвижно лежал на полу, чувствуя, как опухшее тело постепенно начинает приходить в норму, в глазах проясняется, а невесть откуда взявшиеся на коже кристаллики льда превращаются в холодную испарину. Наконец он поднялся, проковылял к лежащему у борта Устюжанину, наклонился над ним.

Старый лётчик хрипло, натужно, со стоном дышал, мёртвой хваткой вцепившись в страховочную стропу Полынова.

– Как ты, Тимофеич? – сипло спросил Никита и не узнал своего голоса. Уши словно заложило ватой.

– Ничего… – Устюжанин закашлялся. – Жив…

– Спасибо. – Никита подал ему руку и помог встать. – Если бы не ты, болтался бы сейчас за хвостом самолёта мой окоченевший труп на верёвочке, как дерьмо в проруби.

– Да не за что, – слабо отмахнулся Устюжанин. – Вижу, бредёшь за машиной, как заворожённый, ну я и дёрнул за страховку… Тебе, видно, с парашютом прыгать не доводилось?

– Приходилось, – честно признался Никита. – Но не с такой высоты.

– С такой высоты не прыгают, – согласился командир корабля. Он отдышался и вдруг крепко, с чувством пожал руку Никите. – Тебе спасибо. Как ты только догадался, что нам такую подлянку устроят?

Полынов промолчал. Не заслужил он благодарности. Не будь его на борту самолёта, никто бы его взрывать и не подумал. Впрочем, в этом случае и рейса такого не было бы.

Когда Устюжанин ушёл в пилотскую кабину, Никита поднялся по лесенке трейлера, провернул ключ в замочной скважине и вошёл в жилой отсек. Ребята сидели за столом молча, злые, как черти.

– Между прочим, начальник, – процедил Олег, непримиримо глядя ему в глаза, – у нас за такие дела, как запирать людей на замок, морду бьют.

Он раздражённо похлопал себя по карманам, достал пачку сигарет.

– А вот это – отставить! – сипло гаркнул Полынов, но тут же смягчил тон и криво усмехнулся. – Нет, морду ты мне можешь попытаться набить, но курить не советую.

– А что случилось? – недоумённо спросил Володя.

– Бак с бензином в «уазике» от разрежения потёк, – устало вздохнул Полынов и сел на кровать. Врать ему было не занимать – целый курс обучения в спецшколе по придумыванию на ходу правдоподобных «сказок» прошёл. – Бензин по полу растёкся, под обшивку проникать стал. А там электропроводка. Ещё немного – и быть пожару. Пришлось машину на парашюте десантировать.

– Серьёзно? – недоверчиво уставился на Никиту Володя.

Ничего не говоря, Олег сорвался с места и выглянул в дверь.

– Ну ни фига себе… – присвистнул он оттуда.

– Ладно, – благодушно махнул рукой Никита. – Предлагаю мировую. Наливай, Олег. Только мне чуть-чуть, всё-таки печень ещё пошаливает.

Он глянул на Фокину. Леночка сидела молча и смотрела на него во все глаза. Как на героя.

«С чего бы это она так? – удивился Никита. – Уж героев она среди спасателей на местах чрезвычайных происшествий навидалась предостаточно. Для неё такое поведение мужчин – будни. Или, может, в данном случае я для неё какой-нибудь особенный герой?» Приятное тепло проникло в сердце.

– Никита, у вас сосуды в глазах полопались, – сказала Леночка и в момент разрушила идиллически-романтическую картину, начавшуюся было формироваться в голове Полынова. – Давайте, я вам их альбуцидом закапаю.

Глава восьмая

Степь затянуло мглистой пеленой пожарища, и карантинная зона с высоты тысячи метров напоминала собой громадную заплату с обожжёнными краями на теле планеты. Гореть в пустынной, голой, как лунная поверхность, степи было нечему, но горела сама земля, обильно орошаемая из огнемётов, чьи огненные языки короткими вспышками прорезали то здесь, то там медленно вспухающие в безветрии клубы дыма. Но не только этим отличалась оцепленная территория от снимков из космоса недельной давности – в просветах дымной пелены на переднем крае выжженной земли просматривалась вторая линия окопов, сузившая зону метров на пятьсот, а у посёлка Пионер-5 линия окопов даже подошла вплотную к околице. Панорама ошеломляла своей грандиозностью, а скрупулёзная обстоятельность, с которой проводилась стерилизация голой земли, невольно наводила на недоумённые размышления: откуда у нищей по нынешним временам армии взялись миллиарды рублей на проведение подобных «учений», и какой такой «джинн» просочился в степь из подземелья заброшенной военной базы, если против него применяют столь крупномасштабные и радикальные меры, не считаясь ни с затратами, ни со средствами? Именно от этой мысли в сердце закрадывалась леденящая жуть. Ни в какое сравнение с увиденной картиной не шли карантинные меры в Центральной Африке против эпидемии «тофити» – там разве что аэропорт закрыли, а границы как были «прозрачными», так и остались.

– Мудрят они что-то, ядрён корень! – недовольно поморщился Устюжанин.

– В каком смысле? – тихо спросил Полынов. На время посадки он пришёл в пилотскую кабину, чтобы с высоты осмотреть место предстоящей работы.

– В самом прямом… – Устюжанин вздохнул. – На второй круг заходим, а они всё никак не определятся, где нам лучше приземлиться. Будто не ждали нас.

– Может, без их координат сядем? – предложил штурман. – За пределами зоны оцепления степь плоская, как стол. И ветра внизу нет. Садись, где хочу. Лучше не придумаешь. Почти как в Афгане.

– Продолжай запрашивать, – буркнул командир корабля. – И забудь о своих «подвигах» в Афганистане. Авось не во вражеском тылу, чтобы лихачить.

– Есть координаты! – крикнул радист.

Штурман придавил плечом шлемофон к уху и начал наносить отметки на карте.

– Вот здесь, – протянул он планшет Устюжанину.

Полынов заглянул через плечо командира корабля на карту. Место посадки находилось далеко не только от карантинной зоны, но и километрах в пяти-шести от командного пункта учений.

– Что это они нас к чёрту на кулички запроваживают? – недоумённо впился глазами в планшет Устюжанин. – Ладно, выбирать не приходится. Заходим на посадку!

– Тимофеич, – тихо спросил Полынов, наклонившись к уху командира корабля, – как у тебя с горючим?

– В смысле? – вскинул тот брови.

– Дозаправляться на обратную дорогу надо?

– У армии дозаправишься… – скривил губы Устюжанин. – Хватит с избытком.

– Тогда не глуши турбины. Как мы выгрузимся, сразу взлетай. Ясно?

Устюжанин повернул к Никите лицо и внимательно посмотрел ему в глаза. Будто ища подтверждение своим догадкам.

– Понял, – хмуро кивнул он.

– Вот и хорошо. А мы постараемся выгрузиться как можно скорее.

Никита на прощание сжал ладонью плечо командира и быстро покинул пилотскую кабину.

Чем дальше, тем больше не нравилась Полынову «командировка» в Каменную степь. Откровенно настораживал и даже пугал своей непредсказуемостью тот непрофессионализм, с которым он столкнулся в лице полковника Федорчука, хотя на совещании у министра обороны полковник произвёл впечатление матёрого оперативника. То ли в ФСБ утратили годами нарабатываемые КГБ навыки, то ли где-то «в верхах» некто, имевший самое непосредственное отношение к точке «Минус», запаниковал и, пустившись во все тяжкие, самолично с дубовой прямотой планировал «зачистку» оперативного поля. Впрочем, если рассматривать второй вариант поглубже, можно предположить, что как раз в ФСБ об акциях против Полынова знают единицы, и контрразведчики-профи к ним не привлечены. А «писарчуков» и «секретчиков», не имеющих представления об оперативной работе и тонкостях диверсионных актов, там предостаточно. Иначе никак не объяснишь промахи ФСБ во время слежки за Никитой по улицам Москвы, вечерний визит двух «участковых» и совсем уж из ряда вон – противопехотную мину в «уазике». Профессионализмом здесь и не пахло. Так может поступить лишь школьник-дебил, которому «училка» закатала в дневник «пару» по поведению, а он, в панике, чтобы родители не узнали, расстрелял её из автомата прямо в классе во время урока. Работать против дилетантов всегда трудно и, как ни странно, гораздо опаснее, чем против профессионалов. Самое страшное, что дилетанты непредсказуемы, поскольку вначале делают, а потом думают. И если на многие их неуклюжие уловки профессионал может махнуть рукой и с лёгкостью ускользнуть из расставленных «капканов», то против некоторых действий не спасут и семь пядей во лбу. Потому что дилетант не будет мудрствовать лукаво, как проникнуть в квартиру фигуранта, чтобы там тихонько, «без шуму и пыли», устранить его, а попросту взорвёт к чёртовой матери весь многоквартирный дом со всеми потрохами. И всех «делов». И плевать ему на остальных жильцов, пусть даже у фигуранта соседом по площадке окажется министр внутренних дел. В общем, попал Полынов ещё в ту переделку, как кур во щи. И никаким лаптем эти щи не расхлебать…

К трейлеру Полынов добрался как раз в тот момент, когда шасси лайнера коснулось высушенной до бетонной твёрдости почвы Каменной степи. Никита едва успел ухватиться за поручни лесенки, ведущей в жилой отсек трейлера, как пол трюма под ним вздыбился и заходил ходуном. Болтанка при посадке была гораздо жёстче, чем при взлёте – казалось, ещё мгновение и фюзеляж самолёта сомнётся в гармошку, давя и круша содержимое трюма. Никиту снова замутило, и он, до ломоты в скулах стиснув зубы, старался перебороть внезапно нахлынувшую тошноту. Да что это с ним? Чего это вдруг его стало укачивать? Может, эфэсбэшники вчера проникли в квартиру и что-то в водку подмешали? Тогда зачем сегодня ещё мину подложили? Нескладуха получается…

Постепенно немилосердная тряска сошла практически на нет, и когда осталась только лёгкая дрожь пола, Полынов стремительно взлетел по лесенке и рванул дверь жилого отсека трейлера.

– Подъём! – стараясь придать хриплому голосу весёлые нотки, крикнул он. – Экстренная выгрузка!

– Эт мы могём! – бодро вскочил с кровати Володя.

– К чему такая спешка? – недовольно пробурчал Олег. Видно, всё-таки затаил обиду на своего начальника.

– Самолёт сразу же улетает, – мгновенно нашёлся Никита. – ЧП в Красноярском крае и срочно нужен транспорт.

Тут он правильно угадал «слабую» жилку бригады. Прав был Беспалов, характеризуя Полынову его подчинённых. Действовали они быстро, слаженно, без лишних слов. И в то же время всё вокруг себя подмечая.

– Вот что, бледненький ты наш, – схватил Никиту за рукав Олег, когда он непослушными от дурноты пальцами попытался отстегнуть карабин одного из крепёжных тросов. Ничего у него не получилось, пальцы соскальзывали. – Пойди-ка, прогуляйся на свежем воздухе. А то наблюёшь здесь, а нам потом убирай.

– Ещё чего… – воспротивился было Никита, но наткнулся на насмешливый взгляд старшего лаборанта.

– Сейчас в жилом отсеке трейлера запру, – на этот раз без тени улыбки пообещал Олег. По всему было видно, что он не шутит и своё обещание сдержит.

И Никита, тяжко вздохнув, побрёл к начавшему открываться десантному люку. Братчиков был прав – он, со своей нежданно-негаданно проявившейся «морской болезнью», только бы мешал, постоянно путаясь под ногами.

Из люка, как из печи, пахнуло жаром, и Полынову на мгновение показалось, что он теряет сознание. Ни черта себе – «свежий» воздух! Пересиливая тошноту, Никита быстрым шагом, почти бегом, спустился по пандусу и неуверенной трусцой удалился от самолёта метров на тридцать – не блевать же начальнику на глазах бравых подчинённых? «Рекомендация» будет – вовек не отмоешься! Тело мгновенно покрылось испариной, но, как ни странно, принудительная пробежка принесла облегчение. Тошнота, подступившая было к горлу, исчезла, в голове прояснилось.

Полынов вытер пот с лица своим кепи, немного постоял, щурясь от яркого солнца, а затем, нацепив солнцезащитные очки, огляделся.

Окружающий ландшафт своей ирреальностью напоминал фон картин Ренуара – словно Полынов каким-то мистическим образом перенёсся в бредовый мир полотен постимпрессионизма. Только был этот мир трёхмерным и бесконечным. Блеклое небо с ослепительным солнцем, рыжая, однотонная степь, над горизонтом, на юге, в стороне оцепленной зоны – расплывчатое тёмно-коричневое пятно дыма. Лишь самолёт своими чёткими формами убеждал, что под ногами не марсианская пустыня, а родная матушка Земля. Везло в последнее время Полынову на экзотику. Ещё три дня назад он находился в африканских джунглях, а теперь вот – на безводном каменистом плато, почти пустыне. Одно общее, правда, между джунглями и Каменной степью имелось – и там и здесь ходили слухи о каннибалах.

С неясным беспокойством Никита посмотрел на юго-запад, где за размытой линией горизонта находился командный пункт учений. Как бы генерал Потапов не устроил какую-нибудь пакость. Слишком уж «весело» началась командировка, чтобы поверить в её спокойное продолжение.

Никита перевёл взгляд на открытый люк транспортника. Турбины самолёта продолжали реветь, корпус подрагивал, огромные крылья вибрировали, будто готовясь к взлёту, а трейлер из трюма всё не выезжал. Непредвиденная задержка начинала не на шутку тревожить. И тут Полынов краем глаза уловил на горизонте две короткие, почти одновременные вспышки. Словно кто-то зеркальцами пустил солнечных зайчиков.

Интуиция среагировала раньше сознания, и лишь через мгновение Никита понял, что сломя голову бежит прочь от самолёта, подчиняясь дикому инстинкту сохранения жизни. Удивительно, насколько быстро может работать человеческая мысль. Спрашивается, сколько времени нужно, чтобы засечь пуск двух ракет, оценить ситуацию и принять решение? Секунды, доли секунд? Нет. Ноль! Ноль времени! Как электрон в возбуждённом атоме перескакивает с одной орбитали на другую вне времени, так и готовое решение порой появляется в голове одновременно с происшедшим событием.

Хорошую пословицу некогда придумал полководец Суворов: «Сам погибай, а товарища выручай!», да только для данного случая она не подходила. Даже криком Никита никого не смог бы предупредить – не услышали бы его из-за рёва турбин. Поэтому оставалось лишь два варианта – либо бежать к самолёту и погибнуть вместе со всеми, либо постыдно удирать прочь, спасая свою жизнь. Инстинкт выбрал второй вариант…

Между вспышками на горизонте и страшным взрывом лайнера прошло не более трёх-четырёх секунд, и Полынов не успел преодолеть за это время и двадцати метров. Но обострившаяся интуиция сработала мгновенно – будто почувствовав спиной, Никита прыгнул, распластавшись в воздухе, как бы ныряя в воду. Взрывная волна подхватила его, пронесла метров семь над землёй, отпустила, и Никита, сгруппировавшись, пару раз кувыркнулся, перекатившись по каменистой равнине, вскочил и, не снижая темпа, побежал дальше. Несколько мелких осколков просвистели поблизости, а затем скрученный спиралью кусок обшивки пролетел над головой, упал и некоторое время катился впереди, пока Полынов, как заправский барьерист, не перепрыгнул через него, ухитрившись при этом оттолкнуться подошвой ботинка от рваного края катящегося обломка. Этому, как и прыжку во время взрыва, его до автоматизма натаскали в спецшколе – перепрыгивать через катящиеся впереди бочки, обязательно отталкиваясь от них, иначе они тут же догонят и отобьют пятки. Но, опять же, всё это Полынов проделал чисто машинально, на уровне условного рефлекса, как опытная секретарь-машинистка ударяет по клавиатуре, абсолютно не задумываясь, каким пальцем по какой клавише бить. Та же спецподготовка не позволила инстинкту перерасти в панику, чтобы удирать без оглядки до умопомрачения. Заметив на плоской поверхности степи небольшую ложбинку, Никита прыгнул в неё, перекатился, стараясь как можно больше запорошить себя пылью, и замер, распластавшись на земле, лицом к взорванному самолёту.

Секунд десять он ещё ощущал себя загнанным животным, затаившимся от погони, с бешено колотящимся сердцем и чуть ли не разрывающимися от судорожных сокращений лёгкими – страх отнюдь не способствует соблюдению правил экономного дыхания во время бега. Взгляд чисто рефлекторно зафиксировал на месте катастрофы громадный столб огня с клубами чёрного дыма и разбросанные вокруг в радиусе никак не меньше ста метров обломки самолёта. А затем сознание включилось, и тогда, наконец, организм вышел из-под контроля, и Полынова вырвало. Вероятно, здесь сказалось всё: и вчерашнее отравление, и то, что Никиту впервые в жизни укачало в самолёте, и два подряд покушения, одно из которых закончилось гибелью самолёта, экипажа и спецбригады МЧС. Какими бы железными не были нервы у разведчика, но, в конце концов, он живой человек и ничто человеческое ему не чуждо.

Первым делом, когда пришёл в себя, Никита огляделся. Останки самолёта ещё горели, и до ушей доносился странный звук пламени – будто не огонь вздымался к небу, а трепетало на ветру огромное полотнище чёрно-багрового траурного знамени. Аккуратно присыпав пылью рвоту, Никита подался назад, да так и застыл. Со стороны командного пункта учений к месту взрыва на полной скорости пылили два открытых «уазика».

Полынов скрипнул зубами. Ай да полковник Федорчук! Надо же, какую «развесистую клюкву» на уши навесил! Нет, видите ли, у генерала Потапова штабной машины…

«Уазики» затормозили метрах в двадцати от горящих обломков, и из них посыпались десантники с огнетушителями наготове. И трёх минут не прошло, как пламя было сбито, а развороченный остов самолёта окутался белесым паром. Всё предусмотрел генерал Потапов, не напрасно его спецы заставляли самолёт кружить над Каменной степью, выбирая для посадки место подальше от карантинной зоны. Одно дело, когда об акции «зачистки» знают двадцать-тридцать человек из спецподразделения при штабе, другое – когда за расстрелом самолёта из ручных ракетомётов наблюдают из окопов солдатики срочной службы. Понятное дело, что сейчас основная задача спецподразделения – найти «чёрные ящики» и стереть записи о благополучной посадке. Тогда комар носа не подточит – мол, сами лётчики виноваты, что-то не рассчитали, заходя на посадку, и гробанулись… Вон и какой-то офицерик место катастрофы видеокамерой снимает, чтоб, значит, как положено, картину для следствия военной прокуратуре с места событий, так сказать, с пылу, с жару, предоставить… Оперативно работают, не подкопаешься. Само собой, куски, содержащие даже призрачный намёк на неестественность катастрофы самолёта, вырежут, а плёночку для прокуратуры смонтируют как надо.

Полынов уткнулся лицом в пыль. Хорошо, успел отодвинуться назад, а то пришлось бы сейчас мордой в собственной блевотине лежать. Оператор, несомненно, снимет и окружающую панораму. В пыли Никита вывалялся основательно и не боялся, что его обнаружат при просмотре и монтаже плёнки. Но вот если плёнка зафиксирует блеск его глаз, тогда кадр увеличат, увидят живого свидетеля… И в Каменной степи откроется сезон охоты на человека.

Около часа Никита лежал в ложбинке под палящим солнцем, не смея пошевелиться. Хотелось пить, во рту пекло от жёлчи, в левый бок, под рёбра, немилосердно давил кирпич мини-компьютера. Корпус пентопа, как и гарантировал Алексей, был целенький, но в сохранности начинки Никита глубоко сомневался. Испытание под траками танка – это для корпуса, а для внутренностей нужно испытание встряской. И во время своих «кувырканий» Никита это испытание пентопу устроил по полной программе, так что, наверное, если его сейчас открыть, изнутри крошево деталей посыплется…

Но ни жажда, ни солнце, ни боль под рёбрами, не доставляли таких мучений, как возникшая в голове картина бегства от самолёта. Почему-то видел её Никита глазами Леночки Фокиной. Будто сидит Леночка в кабине трейлера, как раз выезжающего из трюма самолёта на пандус, и видит спину улепётывающего во все лопатки Никиты. И столько недоумённого изумления в глазах Леночки, что у Никиты от бессильной ярости на копошащихся в останках самолёта десантников окаменело сердце, и задеревенели мышцы на лице. А картина в голове всё повторялась и повторялась, будто её зациклило…

Внезапно до слуха Полынова донеслись далёкие, приглушённые голоса. Предельно медленно, миллиметр за миллиметром, он приподнял голову и посмотрел сквозь щели едва приоткрытых век. К счастью, офицер уже закончил съёмку и спрятал видеокамеру, но десантники продолжали копаться в обломках. Человек пять разбрелись по степи, осматривая далеко разлетевшиеся осколки. Двое десантников стояли метрах в пятидесяти от Полынова и разглядывали крупный обломок обшивки самолёта, во время взрыва пролетевший над головой Никиты. Один из десантников нагнулся, что-то поднял с земли, показал напарнику, и оба рассмеялись.

Мои солнцезащитные очки, узнал Полынов. Когда кувыркался во время взрыва, они чудом удержались на переносице, а вот когда прыгал через катящийся обломок, слетели… Зато кепи осталось при нём. Как вытирал пот с лица, так оно до сих пор было зажато в руке мёртвой хваткой.

Десантник с довольным видом нацепил уцелевшие очки.

Смеётесь, гады, стиснул зубы Полынов. Весело вам, что взрывом людей на куски разорвало, а очки уцелели. Ладно, не долго тебе, подонок, веселиться осталось. Кого-кого, но именно тебя я по очкам узнаю. Всю обойму разряжу, дай только срок! За Леночку Фокину, за Володю Мигунова, за Олега Братчикова, за Василия Тимофеевича Устюжанина и за весь экипаж…

От «уазиков» что-то зычно прокричали в мегафон, и разбредшиеся по степи десантники заспешили к машинам.

Ага, понял Никита, нашли все три «чёрных ящика»…

Десантники живо попрыгали в машины и укатили, а Никита продолжал неподвижно лежать. У обломков самолёта никого не осталось, но Полынов не мог себе позволить рисковать – вдруг кто-то наблюдает за местом катастрофы в бинокль. Единственное, на что он решился – осторожно вытащить из-под себя полу куртки с пентопом, а затем, уткнувшись лицом в пыль и чрезвычайно медленно перемещая руки, натянул на голову кепи. Голову от солнца он кое-как защитил, но вот от жажды спасения не было.

Примерно через час к месту катастрофы подкатил крытый «урал». Из него неторопливо выбрались пятеро худосочных солдатиков срочной службы в застиранном ветхом обмундировании, расстелили на земле несколько кусков брезента и с видимой неохотой занялись скорбной работой. Больше всего Никиту поразило то, что не было ни одного целого трупа. Останки людей собирали по кускам, и каждый раз, видя, как на брезент укладывают что-то бесформенное, кровавое, с обрывками оранжевой материи, Никите представлялось, что это останки Леночки Фокиной. И тогда опять в голове воскресала навязчивая картина, как она смотрит ему в спину сквозь ветровое стекло выезжающего из трюма трейлера. Но во взгляде Леночки уже не было недоумения, а был грустный укор… Глупыми и наивными казались теперь недавние романтические мечты, что в Каменной степи у них с Леночкой всё получится. Ничего не получится! Никогда больше он не окунётся в её глаза, не коснётся её руки, как не увидит больше смущённой улыбки Володи, не услышит едкого замечания в свой адрес Олега, и никогда Тимофеич не пожмёт ему крепко руку. Никогда!

Похоронная команда закончила собирать останки часа через три, и к тому времени Полынов от жары и жажды стал впадать в беспамятство. Он даже не заметил, как машина уехала. Вот она только что стояла у обломков самолёта, туда-сюда ходили солдатики, а теперь нет ни машины, ни людей. И пыль над её следом в степи давно опала.

Дальнейшее вообще воспринималось фотографическими снимками через неравные промежутки времени, на которых всё вокруг оставалось на своих местах, лишь солнце пунктиром скакало по небу, приближаясь к горизонту. А когда оно стало садиться, то Никите показалось, что это не вечер наступает, а меркнет его сознание. И меркнет навсегда.

Никита поднялся только тогда, когда небо усеяли звёзды, а сгущающиеся сумерки стали переходить в ночь. Поднимался он тяжело: вначале долго стоял на четвереньках, пытаясь сосредоточиться и хоть как-то прийти в себя, наконец с трудом распрямился и, волоча ноги, побрёл по степи строго на север.

До ближайшего шоссе между районным центром Каменка и деревней Куроедовка было около двадцати километров.

Через час над Каменной степью взошла луна и, затмив на небосводе звёзды, залила равнину зелёным потусторонним светом, окончательно погрузив сознание Полынова в сумеречное состояние. Никита шагал по степи с методичностью робота, бездумно, механически переставляя ноги, и, казалось, что так будет всегда, потому что пустыня представлялась ему бесконечной, время – остановившимся, жизнь – пустой суетой, а его движение в призрачном лунном свете – вечным. Как путь во мраке после смерти…

Очнулся Полынов от льющейся на лицо воды. Он встрепенулся, выхватил из чьих-то рук двухлитровую пластиковую бутылку и жадно прильнул к горлышку. Пил, захлёбываясь, кашляя, но не отрываясь – вода была тёплой, сильно газированной, и бурлила в горле выделяющейся углекислотой. Живительная влага, не достигая желудка, впитывалась в организм как в сухой песок, иссушённое тело наливалось на глазах, заглаживая морщины на обезвоженной коже, подобно изнурённому засухой растению, распрямляющему свои листки во время долгожданного дождя.