Текст книги "Сильнее смерти"

Глава 6. Семейные узы

Дана понятия не имела, кто ее окружает. Люди ли это вообще? Как странно было задаваться таким вопросом – раньше он уже показался бы ей верным признаком сумасшествия! Но раз в деле замешана Аурика, ее собратьями по несчастью мог оказаться кто угодно.

В клинике лечились и мужчины, и женщины. Они спали на разных этажах, однако в общих залах никто не мешал их общению. Хотя какое общение? Нет, все, кого Дана видела перед собой, были безнадежно больны. Одни из них были способны лишь бессвязно мычать, а то и вовсе молча пускать слюни, глядя в пустоту. Дана внимательно наблюдала за ними, пытаясь найти хотя бы тень разума, указание на то, что это лишь талантливая актерская игра. Но нет, похоже, их рассудок был навсегда утерян.

Однако эти хотя бы не были опасны. Они жили мирной жизнью растений: изредка перемещались с места на место, ели и спали. Они никого не трогали. Была в клинике публика и похуже.

Здоровенные крепкие мужчины, которые за секунду переходили от сонного спокойствия к неудержимой ярости без какой-либо причины. Истеричные женщины, бросающиеся на соперниц, как дикие кошки. Рычащие и воющие существа неопределенного пола, от которых Дана не слышала ни одного понятного слова. Все они легко дрались, не сдерживали естественные потребности и могли без стеснения спариваться, совсем как животные, ни от кого особо не таясь. Никто из них не проявлял магических способностей, и все равно Дана не могла поверить, что она окружена людьми.

Такой была ее тюрьма – Дана и мысли не допускала, что это настоящая больница. Она не нуждалась в лечении! Что бы ей там ни твердили, она не сомневалась в себе.

Амиар был. Кластерные миры были. Вот и все, что ей нужно знать.

Поэтому ее дни проходили не в попытках разобраться, что не так с ее разумом, а в банальном стремлении выжить. Ей нужно было держаться подальше от буйных пациентов, которых здесь было удручающе много. Однажды они чуть не уволокли ее в темное пространство под лестницей, и Дана прекрасно знала, что с ней случилось бы, если бы они преуспели. Она сумела вырваться, однако теперь ее кожу покрывала сплошная сеть синяков, царапин и ссадин. Она боялась спать по ночам, не зная, оставят ее в покое или попытаются задушить подушкой. У нее были все основания ждать беды и от санитаров, которые вовсе не стремились помогать ей.

Все это изматывало ее, лишало сил. Она знала, что должна держаться и не терять веру. Но это только на словах легко! На практике же, не так просто смириться с усталостью, болью, грязью, недостатком нормальной еды и сна. Дана подозревала, что она и сама уже больше похожа на грязную бродягу, а не на случайно попавшую сюда девушку. К счастью, в клинике не было зеркал.

Но больше всего на нее давила абсолютная власть Аурики Карнаж. Вот уж кто здесь королевой ходил! При этом ведьма старательно делала вид, что она – всего лишь главный врач, стремящийся помочь своим пациентам. Она никогда не использовала магию и с Даной общалась так, словно и не было за их плечами никакого общего прошлого.

– Вам нужно отказаться от своей пустой веры, – мягко говорила Аурика. Она каждый день вызывала Дану в свой кабинет и повторяла одно и то же. – Вы понимаете, что именно это удерживает вас от исцеления? Это первый шаг. Как только вы отпустите самую болезненную проблему, вы откроете себя нормальной жизни. Дана, милая, подумайте: разве то, о чем вы говорите, возможно? Магия, другие миры… Господи, да вы просто начитались сказок!

Дана не спорила с ней – она просто молчала, глядя в пол. Какой смысл спорить с таким очевидным обманом? Только силы понапрасну тратить!

Нельзя сказать, что сессии с Аурикой давались ей так уж легко и не наносили никакого вреда. В первое время – да, она без труда игнорировала болтовню этой ведьмы. План Аурики казался ей хоть и не совсем предсказуемым, но все же очевидным. Но потом оказалось, что вода действительно точит камень.

Дана уставала, и накапливающееся утомление мешало мыслить здраво. Перед глазами у нее постоянно были не вольные просторы кластерных миров, а замкнутое пространство сумасшедшего дома. Серость, грязь, люди с пустыми глазами… Это на кого угодно повлияло бы!

На фоне этого сплошного полотна безумия, ровный голос Аурики казался свежим ветром, ее взвешенные рассуждения – отдушиной после тупого мычания пациентов. Дана не хотела придавать всему этому значения, однако иначе уже не получалось. Ей стыдно было думать об этом, но визиты к Аурике постепенно превращались чуть ли не в отдых.

Может, этот метод и сработал бы, если бы не одно «но»: Амиар. Уставшая, оторванная от реальности, запутавшаяся, Дана порой была готова поверить, что она действительно выдумала кластерные миры. Она видела рядом с собой столько психов, каждый из которых верил в собственную реальность, и ей казалось, что она ничем не отличается от них. Однако каждый раз, когда ей становилось совсем плохо, она заставляла себя вспомнить его.

Амиар не мог быть иллюзией. И не только потому, что Дана никогда не принадлежала к числу девушек, отчаянно мечтающих выйти замуж и придумывающих себе принца. Он и идеальным-то не был! Но она любила его таким, какой он есть. Когда становилось совсем плохо, она сжималась на своей узкой койке, закрывала глаза и заставляла себя снова вспоминать то, что было между ней и Амиаром: от того дня, как он спас ее на аукционе, до их вынужденного расставания.

Вот тогда наваждение, искусно сплетенное Аурикой, отступало. В урагане хаоса сумасшедшего дома Амиар был единственной постоянной, основой, точкой опоры. Его нельзя было забыть – и уж точно нельзя было перестать верить в него. Именно благодаря ему Дана знала, что это все не по-настоящему, а Аурика – вовсе не заботливый доктор, спасающий ее разум.

Аурика наконец сообразила, что ее усилия ни к чему не приводят, да и вряд ли могут привести. Уставшая и измучанная, Дана все равно смотрела на нее диким зверьком, готовым вцепиться ей в горло, а не загнанной жертвой.

Тогда ведьма сменила тактику.

– Мне очень жаль, что до этого дошло, Дана, – тяжело вздохнула она, всем своим видом показывая, что это действительно величайшее огорчение в ее жизни. – Но вы сами виноваты.

– Что на этот раз? – мрачно осведомилась Дана.

– Если вы не поддаетесь обычному лечению и не желаете идти нам навстречу, нам придется прибегнуть к более радикальным методам.

Аурика не стала пояснять, что именно она имеет в виду, но слова были не нужны. Дана и без того знала, что ничего хорошего ее здесь не ждет.

Повинуясь приказу своей руководительницы, санитары взяли Дану под руки. Та, впрочем, и не пыталась сопротивляться: она слишком хорошо знала, что это ни к чему не приведет. Она решила не тратить понапрасну силы, не зная, что ждет ее дальше.

Обычно после бесед с Аурикой Дану отпускали обратно в палату или в общую комнату, но не на этот раз. Санитары повели ее на этаж процедур, и Аурика их сопровождала.

Дана уже бывала здесь, но по своей воле. Стремясь придумать хоть какой-то способ сбежать из клиники, она осматривала здание, запоминала планировку, прикидывая, где может ускользнуть. Этот коридор, полный глухих металлических дверей, неизменно пугал ее. Она не знала, что находится в процедурных комнатах, однако ей достаточно было криков пациентов, которых туда забирали. Она точно не хотела разделять их участь!

Но теперь ей не оставили выбора. Пока один санитар удерживал Дану, другой открывал перед ней дверь.

Аурика все это время внимательно наблюдала за ней, ожидая, очевидно, просьб о помиловании. Однако Дана угрюмо молчала. Ей было страшно – до слез, до паники, однако не настолько, чтобы она позабыла обо всем на свете. Она прекрасно знала, что ее мольбы лишь позабавят ведьму, но ничего по-настоящему не изменят.

За дверью скрывалась комната средних размеров с замазанным светлой краской окном. В центре стоял металлический стол, прикрученный к полу и оснащенный ремнями и наручниками. Над столом размещалась круглая медицинская лампа, сразу напомнившая Дане о кабинете стоматолога. Однако оборудование, стоявшее здесь, было ей не знакомо: какие-то провода, трубки, металлические ящики с рядами кнопок. Будь ее воля, она бы всю жизнь прожила, не видя их.

Металлический стол был накрыт чистой простыней, однако в кабинете все равно зависла жуткая вонь, вырывавшаяся, очевидно, из стока, оборудованного в полу.

– Я до последнего надеялась, что ваш мозг сможет восстановиться и работать нормально, – скорбно сообщила Аурика. – Но не сложилось, и ему не помешает стимуляция.

Вот теперь Дана сопротивлялась – отчаянно, так, как не сопротивлялась даже в первый день здесь. Перед страхом того, что ее ожидало, усталость отступила. Она сама от себя не ожидала такой силы!

Увы, этого было недостаточно. Ее попытки освободиться, похоже, только веселили санитаров. Не прошло и пяти минут, как она была надежно привязана к столу. Тут уже мужчины отступили, и за дело взялась Аурика.

Она смазывала кожу на лбу и висках Даны какой-то холодной липкой дрянью и закрепляла на ней электроды. Она не торопилась, позволяя жертве понять, что ее ждет. И Дана действительно понимала! Она видела такое – но только в фильмах, никто в современных больницах не пользовался таким методом.

Эта безумная ведьма собиралась пропустить через ее голову заряд электричества. Дана не была медиком, она не могла точно предсказать, к каким последствиям это приведет, но она видела в клинике достаточно примеров. Пациенты, которых увозили на «лечение током» возвращались смирными и тихими. Они возвращались пустыми! После такого они были способны общаться только простейшими фразами, а то и вовсе замолкали навсегда. Они забывали собственные имена, даже те из них, кто раньше казался вполне вменяемым. Лучшее, на что они были способны, – это бродить по коридорам тенями и пускать слюни, не понимая толком, что они делают.

Дана такого не хотела! Она рванулась, пытаясь освободиться, но ремни держали крепко. Аурика лишь рассмеялась:

– Поздно, звезда моя, все уже решено.

Электроды были закреплены, в рот ей толкнули резиновую трубку – кляп, призванный сберечь зубы. Одно лишь это указывало, что ее ждет. Боль? Да. Унижение? Да. Но больше всего Дана боялась даже не этого, а непоправимого вреда, который могла нанести ей такая пародия на процедуру. Только вот она не могла ничего изменить: ослепленная ярким светом, обездвиженная, не способная произнести ни слова…

Она зажмурилась, ожидая первой волны боли. Но боли не было, был только странный звук, а потом исчез яркий свет, пробивавшийся даже через сомкнутые веки. Дана испугалась, что ослепла, и поспешила открыть глаза. Однако с ее зрением все было в порядке, проблемы были не у нее, а у больницы.

Лампа, закрепленная над столом, перестала работать – и не только она. Отключилась вся аппаратура, все датчики и устройства. Судя по неподдельному удивлению на лице Аурики, она такого никак не ожидала. Еще бы! Эта больница была ее территорией, ее личной игровой площадкой, где все шло по ее правилам. Могла ли она предположить, что ей помешают в тот самый момент, который она наверняка предвкушала?

Повинуясь ее немому приказу, санитар выбежал в коридор, а спустя пару минут вернулся.

– Нет электричества, – сообщил он. – Нигде нет, во всем здании!

– Так верните его!

– Не получится… Никто не знает, что это за поломка и как ее устранить. Простите, похоже, это надолго…

Вот теперь это была та самая Аурика Карнаж, которую знала Дана. Маска доброй докторши исчезла, лицо ведьмы исказилось яростью, на которую обычный человек, пожалуй, не способен.

– Да будь ты проклят, – процедила Аурика сквозь сжатые зубы. Лишь после этого она наконец вспомнила о Дане и указала на нее санитарам. – Эту отвязать и запереть в палате.

– И все?

– Да, не до нее сейчас!

Похоже, опасность миновала, пытка была не отменена – но отложена! Дана никак не могла поверить в свою удачу, все ждала, когда же раскроется подвох. Однако подвоха не было, ее действительно вернули в палату и оставили в покое. Персонал клиники метался по этажам, и даже магия Аурики была неспособна вернуть электричество. Это не могло быть случайностью – слишком уж своевременно все произошло, и без колдовства тут наверняка не обошлось.

Кто-то только что спас ей разум, а возможно, и жизнь!

Вот только кто?..

* * *

Он должен был знать правду, теперь уже точно должен был. Роувен понимал, что никто не разделит его стремление и не поймет его – даже Сарджана, видевшая его насквозь. Но поступить иначе он просто не мог.

Даже когда оказалось, что Рошель сказала им правду, никто не изменил своего отношения к ней. Да оно и понятно – слишком много она сделала. Ей не собирались доверять, и она по-прежнему была заперта в магически защищенной комнате. Роувен тоже не хотел ее выпускать, однако он готов был ее выслушать.

Он никого не предупреждал об этом разговоре, но все равно столкнулся в коридоре с Хионией, и не похоже, что это произошло случайно. Она стояла посреди коридора, скрестив руки на груди, и смотрела на него с нескрываемым осуждением.

Ее несгибаемая жестокость по отношению к Рошель начинала раздражать.

– Хочешь что-то сказать – говори, – вздохнул он.

– В твоем сердце появляется сочувствие к ней, и это слабость. Она воспользуется твоей добротой.

– Я тешу себя надеждой, что эта доброта ее спасет.

– Очень зря, – покачала головой Хиония. – Нельзя спасти ту, кто не хочет быть спасенной.

– Мы этого еще не знаем. Сейчас у нее хватает причин увидеть истинную сущность великих чудовищ!

– Таких причин и раньше хватало. Не ходи к ней. Ты слаб, и она воспользуется этим.

– Она выдала нам Эрешкигаль!

– Больную, раненую, отвергнутую другими чудовищами Эрешкигаль. Какое большое достижение. Был ли лучший способ получить ваше доверие?

– Слушай, ну вот как ты можешь? – не выдержал Роувен. – Тебе она ближе, чем мне, это твоя родная кровь! Что, семейные узы в клане Интегри больше не имеют никакого значения? Рошель ошиблась – так ведь и я ошибался! Но мне дали шанс все исправить.

На этот раз Хиония не спешила с ответом. Она разглядывала его так, будто хотела заглянуть в душу, и Роувен не был уверен, что у нее не получилось. Да, сейчас Хиония выглядела молодой, и все же эти глаза, мудрые, жесткие, выдавали, какой долгий путь она прошла на самом деле.

– Я не отказываюсь от своей доли вины, – тихо сказала Хиония. – Я среди тех, кто позволил Рошель вырасти такой. Я не замечала трещины в ее душе, пока не стало слишком поздно. Но это не значит, что я сразу отреклась от нее. Я верила в нее, Роувен, сколько могла. И я готова была простить ее, если бы она хотела прощения. Но она не хотела.

– Сейчас это могло измениться!

– Вряд ли. Ее грех – не ошибка, а часть ее сущности, и в этом ее главное отличие от тебя. Послушай меня: не ходи к ней. Для тебя это куда опасней, чем для других. Послушай Сарджану, если не хочешь слушать меня, она скажет тебе то же самое!

– Я не собираюсь никого слушать! – нахмурился Роувен. – Я – лидер этого дома и сам могу принять решение!

– Лидерство не защищает тебя от ошибок.

– И не убивает во мне человечность – в отличие от некоторых!

– Человечность и наивность – не одно и тоже…

– Достаточно, – прервал ее Роувен. – Я сам решу, как поступить с Рошель! Она – единственная наследница высшей линии, которая у нас осталась!

– Уже самой мыслью, что она может возглавить клан, ты подвергаешь нас всех опасности.

– Меня ты простила…

– Ты не был с ног до головы покрыт кровью своих друзей и близких.

– Поступай, как знаешь. Я не говорю, что смогу простить Рошель. Но я хочу дать ей шанс объясниться.

Хиония раздраженно закатила глаза.

– Дело твое. Я в этом цирке участвовать не буду! Я покидаю резиденцию сегодня же.

– Куда ты собралась?

– Буду искать Дану!

– Ее уже ищет Амиар.

– Помощь ему не помешает!

Со стороны Хионии это не было простым упрямством. Она, бывшая глава клана, а ныне – лидер второй ветви, действительно была способна видеть сквозь пространство, как никто другой. Поэтому ее помощь была бы неоценима даже для Огненного короля, и все же Роувену было неприятно, что у этой помощи такие причины.

Останавливать Хионию он не собирался. Рано или поздно она угомонится, а сейчас будет даже лучше, если она покинет резиденцию: он не хотел однажды утром обнаружить несчастную Рошель с перерезанным горлом.

Когда препятствие исчезло с его пути, он направился к камере.

Рошель, конечно, была там. Никто к ней не приближался, ее охрану доверяли магии. Для семьи она была все равно что прокаженная, и Роувен чувствовал, что это не притворство. Его родные, как и Хиония, видели в ней чудовище, а не несчастную слепую девушку.

Она принимала свое одиночество с удивительным смирением. Рошель ни о чем не просила и не жаловалась, она только-только начала вставать с кровати и теперь привыкала распознавать мир наощупь.

Когда Роувен вошел, она была у стены, водила по ней пальцами, словно надеялась найти что-то. Услышав, как щелкнул замок, она повернулась к нему, прижалась спиной к стене и застыла.

– Это я, – предупредил ее Роувен.

– Я знаю, что это вы. Больше сюда никто не ходит, – улыбнулась Рошель. Улыбка у нее по-прежнему была удивительно красивой, а повязка на глазах делала ее трогательно беззащитной перед ним. – Вы нашли Эрешкигаль?

– Да. Она мертва.

Роувен не сводил с нее глаз, стараясь заметить хотя бы проблеск шока или сожаления на ее лице. Но нет, Рошель нисколько не расстроила весть о гибели той, кому она раньше готова была посвятить свою жизнь.

– Миссия прошла более чем успешно, – добавил Роувен. – С нашей стороны – ни потерь, ни серьезных ран.

– Я знала, что так будет, несложно угадать.

– Ее смерть радует тебя?

– Нет, мне все равно.

И пока Рошель говорила ему только правду.

– Я хочу спросить тебя кое о чем, – признал Роувен. – Это важно для меня. Я не знал тебя, когда ты росла, поэтому я теперь не представляю, как все для тебя началось и почему ты пошла на это… но я бы хотел знать.

– Это сложно объяснить словами, – пожала плечами Рошель. – Тут, скорее, вопрос чувств.

– Что ты чувствовала?

Он действительно хотел понять ее. Перед ним стояла юная девушка, почти дитя, решившаяся на убийство, отрекшаяся от всего, что должна была считать самым дорогим. Роувен силился понять ее, стать на ее место, но у него ничего не получалось. Он не мог представить обстоятельства, способные оправдать такое чудовищное решение.

А Рошель не казалась даже запутавшейся – только очень, очень печальной.

– Я чувствовала, что все, кого я знаю, не живут, а проживают некое подобие кукольной жизни, – задумчиво ответила она. – Как будто это репетиция, а настоящая жизнь начнется позже. Для них существовал сценарий, да и для меня, и никто из нас не посмел бы от него отказаться.

– Какой еще сценарий?

– Нормы. Традиции. Иерархия Великих Кланов. Моя семья казалась очень счастливой, обеспеченной – кому еще так повезет? Но я рано поняла, что на самом деле это не везение. За нами постоянно наблюдали, мы должны были соответствовать ожиданиям. У нас была власть – а мы хотели больше, потому что нам чуть ли не с младенчества внушали, что только к этому и нужно стремиться. За нас даже решали, за кого выходить замуж, на ком жениться, когда заводить детей… и что будет с этими детьми! Разве это жизнь? Настоящая?

Кто-то другой, возможно, обвинил бы ее в том, что она на все смотрит через призму юношеского максимализма. Но Роувен как раз понимал, что она права. Он и сам когда-то отказался от правления кланом, потому что чувствовал: правила связывают его, древние законы не позволяют дышать свободно.

Но он ушел один, потому что он, как ни крути, был эгоистом. Рошель же попыталась изменить мир для всех.

– Ты не поверишь, но за недовольство нашими замшелыми догмами я тебя винить не могу, – горько усмехнулся Роувен. – Однако способ, который ты выбрала…

– Способ я выбрала на основании цели, – мягко перебила его Рошель. – А цель поставила такую, что иным способом ее добиться было нельзя. Видите? Все взаимосвязано. Я, должно быть, кажусь вам худшей из преступниц… Не вам лично, всем, кто связан с Великими Кланами. А у меня правда другая: я просто не могла поступить иначе.

Роувен сильно сомневался, что Иерем Мортем, отца которого она обрекла на смерть, согласился бы с этим. Однако чувствовалось, что Рошель сейчас честна. Да и какой смысл ей что-то скрывать после всего, что с ней случилось?

– Хорошо, и что это была за цель?

– На самом деле, у меня их было несколько. – Рошель подняла руку и начала загибать пальцы. – Уничтожить саму иерархию Великих Кланов – это раз. Пусть всех оценивали бы по их способностям, а не по тому, кто где родился! Отменить запрет на свободные браки – это два. Сама я не была ни в кого влюблена, но я видела, сколько страданий причиняет этот дурацкий контроль… Знали бы вы, как трудно расти в семье, где двое презирают друг друга! Я никому такого не желала. И стереть саму тайну магического мира – это три. Я знаю, считается, что люди не должны знать о нас, что не готовы узнать… Так чья это проблема, их или наша? При свободе магии мир стал бы лучше! Я сражалась за эту свободу, а Сообщество Освобождения стало моим единственным союзником.

Он снова и снова напоминал себе, что не должен жалеть ее, а не жалеть не мог. Рошель, при всей жестокости ее поступков, все равно шла за мечтой – и не самой плохой мечтой. Она так хотела мира, что готова была ради него на войну. В этом чувствовалась чуть ли не детская наивность: вот раньше свободы не было, а сейчас будет, я вам покажу, какие дурацкие у нас законы!

Она не думала о том, что законы и традиции появились не на пустом месте. Да, многие из них устарели – но многие не потеряли свою значимость. Вот только идеальный мир, придуманный Рошель, сиял так ярко, что ослеплял ее, не позволяя видеть кровавый след, который она за собой оставляла.

А теперь она уже не могла увидеть ничего. Если бы Роувен верил в карму, он признал бы случившееся с Рошель ее работой.

– Меня казнят? – равнодушно поинтересовалась Рошель. – Если да, то хотелось бы поскорее.

– Тебя мучает ожидание смерти?

Она низко опустила голову, на ее щеках вспыхнул болезненный румянец.

– Меня мучают мои собственные воспоминания, лорд Роувен. Да и зачем тянуть? У вас война, а по закону военного времени вы можете не затягивать с судом. Да хоть сейчас меня убейте – и никто вас не осудит, вот правда! Разве я этого не заслужила?

Однако Роувен вышел из комнаты, так и не сумев дать ей ответ.