Текст книги "Кривизна Земли"

– Змеи придут ночью? – спросила жена, сидя, поджав ноги, на кровати, под балдахином. В окно второго этажа банально лезут жесткие, острые по краям листья пальмы. Тропическая нега.

На улице ударил гонг и женщины с мешками, собаки и священные коровы, с жалким намеком на вымя, побежали к перекрестку. В мелкую канаву женщины вываливали очистки, сгнивший сладкий картофель, кости. Коровы и собаки устремились и сожрали. Гид, нанятый за десять долларов, сказал:

– Обычай кормить священных коров в полдень древний, как Индия.

Подбежал ждавший на углу рикша. Они чувствовали себя неуютно в тележке, запряженной человеком. Рикша туберкулезно кашлял на бегу. От него дурно пахло. Гид понял:

– Человек низшей касты «шудр» рожден из ног прачеловека Пуруша, ему суждено трудиться и быть слугой. Он ест за столом только с шудрами. Рожденный в одной касте не смеет перейти в другую. Потерявший касту становится неприкасаемым… Тина заплатила вдвойне, рикша кланялся и готов ждать, пока белые сахибы осмотрят тюрьму.

Тюрьма на Среднем острове – единственная достопримечательность Порт Блэр. Англичане ссылали на Андаманы каторжников. С девятнадцатого века она слыла местом бестселлеровских ужасов, в рассказе Конана Дойля орудуют беглый каторжник и пигмей с Андаман. Тина образованка и Конан Дойля не читала. Видела телесериал. Ржавых цепей, шейных колодок в следах запекшейся крови в тюрьме никогда не было.

Утром наняли такси к плантации Флорида Бич, там полагалось купаться в тепловом ласковом океане и бродить в джунглях, вспоминая московскую сутолоку и снежную слякоть. Асфальт скоро кончился, навстречу шли коренастые смуглые женщины с поклажей на головах. Полуденный зной томил. Во Флорида Бич дюжина бунгало и двухэтажная гостиница. Есть электричество и с ним холодильник и терпеливый вентилятор под потолком. Нега тропиков. Из деревни приходили на пляж священные коровы. Вадим гнал их, тянул за рога. Оседлав мирную корову, изображал ковбоя, Тина смеялась. Коровы удивлялись, оставляли на песке горячие пахучие лепешки. Индианки купались, не снимая сари. Тонкая мокрая ткань рисовала отвислые крестьянские груди, толстые талии и колени. Сари высыхали на солнце.

ДУГЛАС ДОД. Владелец отеля и по вечерам бармен. Ваде приятна его тропическая небрежность мятых шортов, неторопливая необязательность разговоров.

– Дуг, двое местных сопровождают меня на расстоянии и, кажется, хотят поговорить.

– Скоро Новый год и ты, вероятно, разопьешь шампанское. Русские часто его привозят. Двое заранее выпросят пустую бутылку. Разобьют, обработают зеленые стекляшки и продадут, как изумруды, малайцам. Торговцы знают эти уловки… дважды черный бизнес. Изумруды на островах действительно есть. Я подарю камни Тине?

Дуг австралиец, пять лет живет на Андаманах. Близко к другому океану на холмах был дом. Утром сигналил автобус и сын, дожевывая, путаясь в штанах, волочил школьную сумку. Дуг очень любит сына. Вечерами вдвоем смотрели бейсбол. Мальчик клал на узкие плечи тяжелую руку отца и засыпал перед телевизором. Семь лет назад Дуглас, бродя вдоль океана, нашел курортный городок Линкольн Сит. Увидел Энн и остался. Вечерами Энн, запершись в кухне, учится есть двумя палочками. Осилила овощи, рис просыпается в тарелку. Они копили доллары на поездку в Японию.

Во Флорида Бич он обслуживает подводных пловцов – дайверов и хорошо зарабатывает в сезон, когда все номера и бунгало заняты, и ставят палатки. Грузный и широкоплечий Дуг, закаленный тропическим зноем, нравится женщинам, туристок удерживает на вежливом расстоянии. Носит тугую косицу черных волос, заплетенную тонким ремешком. Натягивая резиновый мешок – костюм для акваланга, укладывает косицу вокруг головы, и на минуту походит на озабоченную женщину. Экстравагантность помогает сбывать тонкий товар – не страшные приключения для богатых.

В самую жару, часа в четыре по полудни, заняли соседнее бунгало французы Жак, Жиннет и Люк. Не аквалангисты, те привозят часть амуниции, остальную арендуют у Дуга. Тощие рюкзаки французов.

К ночи приехавшие дайверы – немцы, бельгийцы, японцы, собрались на хозяйской веранде. Дуг послал за русскими и французами. Выпили за приблудную сучку Десси, она родила пять щенков в русле сухого ручья. Пойдут дожди, щенки погибнут. (Вадим уже сделал лежбище из старой бочки. Тина навещала собак и Десси, увидя ее, убегала лакать из лужи. Она доверяла щенков женщине. Тина терпеливо ждала). Дуг предложил тост за добрых и красивых русских женщин, не корректно в присутствии немки, японки и француженки. Он не был пьян.

Индианки, с которыми Тина часто разговаривала на смеси жестов и английского, подарили сари, продолговатое полотно легкой ткани. Завернули – одели и поставили красное пятнышко замужней женщины на лбу. Блондинка – прекрасная индианка танцевала с Дугом. Сари развернулось и упало. Индианки насмешливы.

Жиннет таинственно шептала Вадиму: «Мы снимаем роскошный и радостный мир джунглей». И, видимо, не прочь заменить Тину на ночь. Вышли в одичавший парк при отеле. В кронах пальм пронесся смутный, невидимый и непонятный шорох. Близко нудно орет в темноте птица. Слышится будто «дурр-дом, дурр-дом, п-п-оого-ди». Свет из окна падает на высокий одеревеневший кактус.

– Нужна сладкая парочка: мужественный европеец и его жена – блондинка, они раздают пигмеям аспирин. Мы вполне прилично заплатим, соглашайтесь, Вадим.

– Но мой английский.

– Текста у вас нет. Два дня улыбок за хорошие деньги.

Вадим согласился, заряжен на приключение, в Москве со смехом рассказать. Французы обходительны и дружелюбны. Люк учит Вадю игре в минигольф. Не замечает неповоротливую неловкость. – Многорукий Шива забыл этот остров, все здесь мини, – говорит он. – Кроме жары и джунглей, да мини – люди в лесу.

Жиннет кружит вокруг Тины, долго лежит с ней на пляже. Гладит стройные ноги и спину. – Мой комплимент, будь я мужчиной. Слабо зная английский, Тина улавливает настойчивые вопросительные интонации: есть ли дети? Каков бизнес в Москве? Когда кончается отпуск?

Она ничего не рассказала Вадиму.

Дежурная фраза романа приключений: «их скрыли/поглотили джунгли». Предутренний ветер стих, сырой туман поднялся над лощиной. Впереди Люк, у него компас и карта. Вадим и Жак, Тина и Жиннет. Оставленная ими тропа исчезла на мягкой, усыпанной коричневыми листьями, земле. Деревья стали выше, подлесок гуще, чаща непроходимей. Осторожный и гулкий звук сорвавшегося с дерева плода. Зеленые с острыми фазаньими хвостами птицы кричали, подражая обезьянам, и дрались. Красной стеной цвела высокая рябина: скромные деревья средней полосы здесь громадны. Поляна белых и розовых орхидей. Тина изумилась нежной форме лепестков; изысканной, порочной красоте цветов. Легкий аромат джунглей вызвал спокойную радость. Не верится, что бамбук и банан только травы. Деревья, кусты, лианы растут из упавших и мертвых древесных стволов, в несколько этажей. Сумрачно, величественно и чуждо. На прогалине танцуют перед серыми самками павлины, распустив сказочные хвосты. Встряхивают хвостами и крупные перья трещат, словно кастаньеты. Любопытная Тина подошла, самцы кинулись. Вадиму кажется, спутники за ним наблюдают, не оставляя наедине с Тиной. Зной, набегает теплый дождь. Во влажной духоте остановились в тени необъятного баньяна. Тина приняла длинные, спускающиеся до мхов побеги за свежие ветви.

– Воздушные корни, сказал Жак. – Они врастают в землю и становятся настоящими корнями. Дерево растет вширь, так оно движется. Превратится в рощу, лет через сто.

Вадиму симпатичен грациозный, красивый в движениях парижанин. Фанфан – Тюльпан старого кино. Вадя недружелюбен к рослой, громогласной Жиннет. Лицо крупное, дебелое, глаза навыкате и близко к переносице, вечно настороже. От нее ждут чего-то, она оправдывает, часто срываясь на гнев и крик.

Солнце садится за реку, красная дорога легла меж берегов. Скоро разольется по небу кроткий зеленый свет и упадет без сумерек ночь. Они увидели пальмовые крыши хижин. Отогнали хилых уродливых собак. Деревня пуста.

– Пигмеи прячутся в лесу и наблюдают, – говорит Люк. – Они придут.

Древесный и лиственный век аборигенов. Стены домов: решетки из неровных веток, затканные древесной корой. Хижины без окон. Подобие травяных циновок. Выдолбленные в пнях ступки для зерна. Лук и стрелы с костяными наконечниками. Пришли низкорослые мужчина и женщина в набедренных повязках. Жиннет закричала:

– Разрешите представить вождя Улилу и первую леди, – захохотала. Люк встал, смеясь, за их спинами. Улилу ниже груди коренастого Люка. Жак сложил пальцы квадратом и посмотрел, будто в видоискатель камеры. Подошли угрюмые недобрые мужчины и женщины с набеленными лицами и голые дети.

Испанцы называют пигмеев негрито, маленькие негры.

Утром тихо в деревне. Пигмеи запрудили ручей вверх и вниз по течению, ради нескольких крупных рыбин. Пытаются подцепить рыбу остро заточенными палками, примитивной острогой. Мутная вода прибывает, разрушая глиняную плотину. Вадим наблюдал. Вошел по пояс в воду и выбросил несколько рыбин на траву. Они бились о землю, с каждым рывком приближаясь к воде. Улилу подошел и благодарил. Он немного говорит по-английски.

Люк достал из рюкзака бутылки дешевого рома для мужчин и женщин негрито.

– Сегодня в кадре: дикие пигмеи пожирают белых людей. Жак с камерой встанет у кромки леса. Вы двое бежите на камеру, спасаясь. Изобразите ужас.

– Это не наши игры, сказал Вадим. – Люк ударил кулаком в живот. Вадим покатился по утоптанной красноватой земле, стонал и не мог выдохнуть. Закричала Тина.

– Мы вынудили двух европейских девок снять под камеру минет ослу. Справимся и с вами. – Жиннет в привычном ей бешенстве.

– Что сказал осел, – подумал Вадим, еще не впустив в сознание всего происшедшего.

– Я полон сочувствия, – говорит осторожный Жак. – Мы связаны одним канатом. Закон запрещает общаться с негрито, посещать их. Пигмеев полагают оставить в их собственной хронологии и первобытности. Эволюция без вмешательства извне, научный эксперимент. Я дал бы им спички и пластиковые ведра.

– В аэропорту вы подписали Декларацию – запрет на общение с пигмеями. По здешним законам тянет на полгода тюрьмы и штраф, – непреклонна Жиннет. Подошла и надорвала одежду русских:

– Вы долго скитались и должны выглядеть обезумевшими в джунглях.

Первый дубль неудачен, пигмеи испугались красного глаза включенной камеры. Жак заклеил скотчем. Во втором дубле негрито без труда догнали Вадима и Тину. По сценарию жертвы падают и аборигены набрасываются, но они боялись прикоснуться к белокожим.

– Снимай бегущую толпу, вопли озвучим дома – кричит Люк.

Наконец, убийство пришельцев. Вадима и Тину связали у костра. Улилу грозит большим ножом, который видит впервые, и заносит нож над пленными. Пигмеи приняли погоню как странный обряд белых, терзают «человечину». Они поедают попавшего в силок теленка косули.

Каннибализма на островах никогда не было.

Французы ушли под утро, оставив конверт с восьмьюстами рупиями: двадцать долларов. Глупая, из совка, стеснительность – не оговаривать цену труда, «там/потом договоримся», «сколько дадите». Вадим клял себя… Рисунок от руки, стрелка по течению реки вдоль берега на юг. «Вершина горы Диглипур остается справа. Держитесь. Жак».

Второе утро разгоралось, обещая деревне зной. Мужчины, женщины и дети спали, очередной ром свалил негрито. Улилу, сторож своего племени, подошел.

– Ты дал нам рыбу. Вождь показал семь пальцев, столько рыб. Вадим заметил, как пропорционально сложен маленький человек. В лице пигмея малазийские черты преобладают над негроидными. Возможно, пигмеи древнейшие люди Земли. На Андаманах их осталось пятьсот.

– Я отведу вас к богу.

Вадим глянул испуганно.

– Где бог? – Улилу неопределенно машет рукой.

– Близко.

Вадим вытряхнул из рюкзака нацарапанную спешной рукой карту Жака. Смех как крик зеленой птицы с острым фазаньим хвостом – пигмей узнал ручей. Свою стоянку, большую реку и гору Диглипур.

– Здесь бог. Черный палец уперся в Диглипур.

Он проведет нас часть пути, – прикинул Вадим. Тина испугана: жертвуют ли богам?

Андаманские джунгли не опасны. Большой нож, оставленный Люком, пигмей отдал Вадиму. Тот нагружен двумя рюкзаками, своим и Тины. Она шла налегке, скрывая страх. На возвышенности леса поредели. Врагом стало солнце. Оно заняло полнеба и пекло. В рюкзаке бутылка воды, запасенной из ручья. Тина отмерила, сколько выпьет каждый. Пигмей понял и отказался. На земле показались черные языки вулканической лавы. Деревья и кусты исчезли. Лава заполнила все вокруг, мертвая, шероховатая, замысловато застывшая. Поодаль стоят пустынные острые скалы, как сестры. Пигмеи не знают обуви, Улилу идет по остро застывшей лаве. Видно, он часто бывал здесь. На горном обрыве синие, зеленые и красные слои изверженных и выгоревших земных пород.

Достигли ветреной вершины. Серый налет покрывает здесь лаву. Вадим принял его за тонкий мох. Под ладонью обгоревший, может быть тысячу лет назад, камень. Дальше только коричневый вулканический песок. Вождь зачерпнул горсть земли.

– Дай руку! – Вадим вскрикнул от неожиданности и отстранился: горячий песок. Улилу воткнул в песок дротик. Через время он затлел. (Горящий библейский посох?). Из земных трещин поднялся белый водяной пар. На вершине вулкана под пальмовой крышей деревянный сруб нетесаных бревен. Вадим наклонился над неглубоким колодцем и увидел магму. Ярко-жёлтая, она шевелилась, чуть заметно перетекая. Вадим почувствовал прикосновение высших тайн. Исчезли обиды, остаться бы здесь навечно, слыша гул из жерла вулкана.

– Это бог, сказал Улилу.

Магия магмы. С плоской вершины Диглипура открылся Вадиму путь домой. Увидел смутно, размыто, как в старом телевизоре с комнатной антенной. Он идет в одиночестве, без Тины.

– Где садится солнце?

Улилу указал запад.

Нить Никобарских островов. Первобытное, древнейшее племя. Культ масок и умерших, тяжелы кольца в ушах. Они называют себя «люди». Много сотен лет повелителем становится старший сын старшего сына вождя. Древнейший род человечества. Земля, строго запретная для людей нашей эры. Даже малайские тупоносые лодки не заплывают сюда. Эксперимент над племенем, оставленном в тысячелетнем прошлом. Полагают, прикосновение цивилизации станет трагедией.

Я плыву в джонке и сплю под косым парусом и звездным небом. Высаживаюсь в Индии, вытоптанной ногами миллиарда людей. Море более не грозит мне. Тонкая вязь стенных узоров мечети. Арабский восток. Я пересек пустыню. В предгорье Гималаев у случайного костра старик указывает на европейца и плачет.

– Что он говорит?

– Ему жаль тебя, что ты не китаец.

Я вернусь домой через двадцать лет, как Марко Поло?

Желтый цвет магмы сменился светло-коричневым. Небывалый ветер истинного подземелья опалил лицо жаром магмы. (Геенна огненная). Тина заглянула в колодец, горячий ветер рванул волосы. Тина ощутила, живет на планете Земля. Женщина покачнулась, Вадим схватил ее за плечи.

Древние, древние пигмеи хранят тайну острова. Здесь они получили огонь.

На Земле есть несколько мест, где расплавленная магма подымается к поверхности, готовая выплеснуться.

Улилу показал им тропу к реке.

Тяжело пробирались вдоль реки, сквозь заросли мягкого тикового дерева и мангровые леса. Деревья у берега растут из воды, войти в быструю реку, цепляясь за ветки. Вадиму кажется, они идут по кругу. Отчаялся увидеть людей. Жак ошибся или обманул, и вершина Диглипура не видна. Вечерами он впадал в слезливую панику: сгинем здесь. В момент беды жизнь казалась ничтожной. Что наша московская суета перед немотой джунглей. Нечем почистить зубы, они покрылись зеленоватым налетом. Он жевал сочную траву, обманывая голод.

– Я виной твоему унижению на проклятом острове, – плакал Вадим. – И не люблю тебя, как прежде. Ты превратилась в привычку. – Тина этого ждала и прижала его голову к груди.

– Я знал только себя и люди меня не интересовали.

– Все знают только себя, – шепчет Тина.

– Разденься и ляг здесь, Тина. Пусть деревья, обезьяны, длиннорылые муравьеды, птицы смотрят на нас.

Спички отсырели и ночи без костра лихорадили Тину.

Вадя не может идти. Смерть не такая уж редкость. На этой земле еще никто, кроме Христа, не задержался. Заснем и проснемся в Крыму. Мы шли навстречу друг другу по желтой песчаной дорожке, деревья там были дружелюбны.

Белесый пар над водой тихо вставал и клубился. Сидели у мутной чужой реки, перед заходом солнца сварливо кричали попугаи. Тина узнала поляну белых и розовых орхидей, Флорида Бич недалеко. На пятые сутки нашли упавшие кокосовые орехи. Невозможно вскрыть крепкую, как броня, скорлупу. Вадим остервенело бил о камень. Выпили прохладное кокосовое молоко и съели жирноватую серую мякоть.

Сигх ВИРАСА носит белую, или синюю чалму, подобающий сигху обруч для волос, которые никогда не стрижет. И желтое ритуальное кольцо. За вершиной жизни, стариком, он наденет золотое кольцо. Борода побелела и подстрижена кругло, как на портрете великого гуру. Нанак вещал в пятнадцатом веке. Отрекся от ортодоксального иудаизма, но не принял ислам. Он создал новую религию, «сигх» на языках Индии означает «ученик». Бог двулик. Он Нигур (абсолют) и он Сардан – бог внутри каждого человека. Сигх не национальность, но вера.

Окончив английский колледж, Вираса счел лучшим жить большим чиновником в глуши, нежели мелким клерком на континенте. Он Комиссар охраны природы на Андаманах, и полицейский Инспектор. В колледже Вираса прочел: пигмеи, возможно, старше европейцев, но между ними тысяча лет труда и культуры. Встретившись с дикарями на островах, Вираса стал их покровителем. Научит вождя Улилу примитивному, колониальному английскому.

Джунгли нет нужды охранять, они могущественно воспроизводят себя. Сквозь крыши, окна и двери английского форта, католического собора, японских казарм времен войны проросли деревья, взорвав каменные полы. Потом появились туристы. Вираса установил немалый легальный залог за каждую банку консервов и бутылку колы в рюкзаке. Поневоле не выкинешь под пальму. Назначил чудовищный штраф за обломанные кораллы. Труднее сохранить первозданность пигмеев. Он ввел запреты Декларации. Но в американских журналах появляются новые снимки белых женщин и мужчин об руку с пигмеями. Достойной человека жизнью Вираса полагает наблюдение природы и чтение откровений Камасутры, рождающих нирвану. С упорством сигха он ограждает своих пигмеев от двадцать первого века, вставляя палки в колеса джипов научных экспедиций. Возможно, он прав.

Они вернулись в день, когда московские авиабилеты превратились в бумагу. Продали «кодак» и бижутерию Тины, не станет на один билет до Москвы. Дуг скучно и неохотно говорит с Вадимом. Предложил уборщиком в гостиничные номера. Попранное московское самолюбие. Вадя, оставаясь там один с пылесосом, узнавал мелочи о постояльцах. Миссис Петра, в возрасте, не щадит косметики, забывая повсюду ароматные баночки. Ее сожитель англичанин Эдвардс курит, не на людях, самые дешевые сигареты. Западный немец Йорг штопает носки. Не от бедности. Японка Фукума не закрывает постель, оставляя на виду интимное бельё. Йорг остается у нее до утра. К счастью Вадима, постели убирает горничная.

Денег уборщика не хватает на жизнь. Неизбежно перебрались в хижину под пальмовой крышей на краю деревни. Соседями стали убойщик скота, его толстая жена и пугливые дети. Убойщик скота называет Вадима бхаи – брат. Стоило войти Тине, дети убегали и смотрели издалека. Соседка приходила неожиданно, и громко говорила на суахили. Тина не слушала и молчала. Индианки работают на кухне отеля за еду и три доллара в день. Пошла и Тина. Вечером можно взять домой немного серого риса, сварить на воде Вадиму. Они покорились печали неизбежности.

Дуг ждал ее у поворота, откуда не видна деревня. Звал к себе. Когда же. Шли вдоль сухой канавы. Закатное солнце опрокинуло их тени на жухлую траву. Тени сталкивались и переплетались.

– Помнишь, мы танцевали, твое сари развязалось и упало.

Тина часто думает о Дуге. Где его сын. Она знает, Дуг несчастлив.

Вадим сочиняет то жалобные, то злобные письма в русское посольство в Дели, в московский МИД, в фирму «Мария». Официозы не отвечают, мало ли по миру бродяг с русскими паспортами. Мать написала, фирма «Мария» прогорела и исчезла. Рома Ромодин в тюрьме за прежние грехи. На суде обвально винил во всем Вадима. Полутора тысяч долларов на два билета у нее, во-первых нет, во-вторых опасно посылать в глухомань, пропадут деньги. Привет Тине.

Рок неоправданно суров. Но, думал Вадим, не готовила ли мне судьба быть соучастником последних приключений Ромы.

«Позвоните нам сейчас… пакуйте вещи через час».

Сузился круг желаний и потребностей. В лачуге на окраине деревни он придумал утешительную, смутную теорию о правде первобытной жизни. В нее не вписывается молча страдающая Тина.

Тускнеет с каждым днем милая Тина, холены руки превращаются в скорбные руки прачки – посудомойки. Вадим обзавелся мешком, собирает коровьи лепешки. На жарком солнце они высыхают до ломкости и теряют запах. В деревне покупают на топливо. Из постояльцев отеля они впали в низшую касту, на улице громко окликают на «ты». Забывшись, заговорил с европейкой, по-видимому немкой, на пляже. Ответила оскорбительно и ушла. Близились Рождество, Новый год и большой сезон дайвинга. Дуг дал новую работу: гидрокостюмы (тщательная двойная проверка), ласты, перчатки, боты, грузы (для погружения), дыхательные трубки, подводные ружья, свет для видео и фото, дайвинг – ножи (в опасности обрезать под водой ремень груза, всплыть). Приборы – часы, манометр – давление воздуха в баллоне.

Вирасе нашептали, с поразившими его подробностями, о событиях в деревне вождя Улилу. Вираса не любит европейцев и американцев. Они требуют привычных прав и законов на краю мира, на всеиндийской человеческой свалке. Вираса так и не привык к рукопожатиям. Ему претит их пристрастие к кофе и виски, электрическим бритвам, и стук высоких каблуков их женщин.

Он навел справки: Люка, Жиннет и Жака в Индии нет.

Несколько лет назад Вирасу пригласили в Лондон. Британия не забывает агентов влияния в бывшей империи. Лондон не может не понравиться, но легко оттолкнет, не заметив. Толпы на Пикадилли, на площади Трафальгар и Оксфорд – стрит его не приняли. Вираса, в европейском костюме и синей чалме, замечал свою старомодную медлительность. Боялся людных кафе, не отвечал, когда заговаривали на хинди. В метро вид целующихся, обнимающихся пар раздражает и приводит в уныние. Нечто болезненное скрыто в прилюдном поцелуе.

За гостиницей «Александра» улочка понижается к Гайд Парку. Прозрачное, не индийское солнце стоит над булыжной мостовой. Несколько бездельных туристов смотрят выводку лошадей. И она, высокая и небрежно одетая, бледная и нежнолицая. Во внимательных глазах спокойствие ведающей тайн. За пять дней знакомства Вираса мало узнал ее. Элси американка.

– Из Нюь Йорка?

– Почему-то думают, все американцы из Нью Йорка. Или хотя бы из Вашингтона. Я живу в Сакраменто, у Тихого океана.

Сидели в индийском кафе у рынка Ковент гарден. Добрые слоны, газели с лицами умных женщин гуляли по стенам. Их встречали единорог и вежливый тигр. В Индии у женщины не спрашивают о семье.

– Выберите сладости в подарок детям, – предложил индус. Элси, улыбаясь, качает головой. Задумалась надолго, стемнело. Светился золотой единорог.

– Я полицейский офицер, с пистолетом на боку. В самом же деле в кобуре дезодорант и мыло. Стрелял лишь однажды в бешеного павиана, он укусил мальчика. Еще есть стек – короткая трость. Ею я рублю сорняки в саду.

– Интригующая и волнительная жизнь, – смеялась Элси. Она любит джин с тоником.

– Я делаю рекламные слоганы. Недавно было приятное наставление к японскому телевизору. «Если прибор не работает, включите его в сеть». Тоже не плохо: «Стартуйте в нашей поисковой системе, ее не остановишь». Американская классика, начало прошлого века: //Как прекрасны женщин ноги// В чулках нашей фирмы «Поги». // Пара новеньких чулок // И жених у ваших ног//.

Она любила мартини со льдом.

– Сигх, завтра я уезжаю. Наверно, тебя уютно и спокойно любить.

– Ты как пенджабская черная пантера. У нее тяжелый взгляд. Поэтому пантера опускает голову. Когда жертва близко, она взглядывает желтыми глазами и бросается.

– Мы разных миров. Ты не все рассказал о своих островах, каждый имеет право на фантазию и незлой вымысел. Будь счастлив там. Прощай.

– Провожу до гостиницы.

– Хочешь поцеловать меня в метро?… Хорошо, один раз в последнем вагоне.

Вираса не увидит женщину из Сакраменто. Он лишен гения любви, когда в безумной решимости и спешке летят в неведомую страну. Почти каждую ночь он с ней, читает ритуальные стихи. Предлагает ей позы Камасутры, погружаясь в одинокую Нирвану.

В Новогоднюю ночь танцевали на веранде отеля. Вадима и Тину не пригласили, они, смирив гордыню, пришли. В конце концов Вадя заведует складом в кампании Дуга.

Миссис Петра из США и англичанин Эдвардс объявили о предстоящей помолвке.

– Леди и джентльмены, сказал дайвинг – мастер Дуг, – надеюсь, вы будете вежливы с океаном. Не превысите своих физических возможностей. Не провоцируйте себя и друг друга на подвиги под водой. Число наших погружений и всплытий будет одинаково!

Вадим увидел на обнаженных руках Петры шрамы.

– Хайфиш, акула?

– Нет, кораллы. Заплыла в узкий грот и поранилась. Они острые, разноцветные и кажутся живыми растениями. Отломанные и вынутые из моря, сереют на глазах, и каменеют.

Спутник Петры взял ее руку: – Наш враг – не акула и электрический скат. Кураж, уносимый нами под воду, опасней. Никто не хочет первым показать поднятый большой палец, знак «наверх». Мы держимся, и всплываем с красными глазами. Дуг согласился: – Не будем превращать отдых в состязание.

Дуг и миссис Петра вышли в ночной сад.

Они стоят под тем же освещенным окном, где Вадим узнал вкрадчивый шепот Жиннет… Дуг, кажется, сказал Петре что-то неприятное и быстро ушел в дом.

Готовя гидрокостюм Петры, Вадим осмотрел и ощупал его внутри. Так учил Дуг. Нашел выцветшую метку, земной шар и вокруг: «Петра Дамлер. Дайвинг Клуб Линкольн – Сити, Флорида. 2002». Зачем она приехала из такой дали. Купалась бы на Бермудах. Впрочем, она живет с англичанином в Лондоне.

Утром большого похода подводное снаряжение разложено на полу и на легких плетеных креслах веранды. В помощь дайв – мастеру Дугу пришел, светясь улыбками в ритме радостей жизни, здоровый негр, дайв – гид.

Дуг поддерживает настроение расслабленности и игры. Так делает футбольный тренер перед матчем: не перегореть до первого удара по мячу. Договаривались об условных жестах на глубине и со стороны казалось, люди как большие птицы машут руками – крыльями. Подошел древний, времен минувшей войны, пароход. Под скрип переборок двинулись к необитаемому острову, минуя архипелаг. На нашем Острове, действительно – никто не живет. Птицы в лесу и, может быть, обезьяны. Над девственным пляжем склоняются, изогнутые осенними ветрами, пальмы. Тина нарезала папайю, разложила по бумажным тарелкам. Полезно при жаре и, говорят, успокоительно на глубинах. Туристы, преимущественно женщины, погрузились в лодку со стеклянным дном. Она медленно плывет над подводным царством кораллов и цветных рыбок. Далеко, глубоко видно при полуденном солнце. Но нет ощущения Космоса. Баркас аквалангистов остановился у внутренней стороны рифа.

– Кто хочет отказаться сделайте это сейчас, – сказал Дуг. – Ритуальная фраза перед погружением. Застегивают тяжелые пояса – грузы и один за другим, один за другим прыгают в спокойное, мерно дышащее море. Петра, Дуг и, чувствуя сжимающееся сердце, Вадим. Эйфория парения над бездной. Мышечная радость невесомости. Там, в воздушном мире, всё устроится! Над головой проплыла гигантская черепаха, куда ты? Восхитительное упоение красотой подводного мира, видишь его глазами ребенка. Наслаждение уединением, внутренний покой. Для счастья, оказывается, нужно только вдохнуть воздух из баллона. Быстро надвигалось нечто огромное, черное: из другого мира, чуждого и страшного, и этот мир сейчас поглотит его. Схорони меня в Москве, Тина. Чудовище мелко шевельнуло ластами. Дайвинг – гид улыбнулся под маской и поднял вверх большой палец – «всплывай». Эйфория первого погружения увлекла Вадима далеко в море.

Петра не вернулась. По времени, дыхательной смеси в ее баллоне уже нет. Дайвинг – гид видел ее, вероятно, последним. Петра развела, и сложила руки: все отлично. Пошла глубже.

Эдвардса весь день видели в стеклянной лодке.

Тело Петры нашли в узком проливе между островами. Оно всплыло, нет тяжести стального воздушного баллона за спиной. Судья – коронер и врач усмотрели насильственную смерть под водой: ремни ненайденного баллона, очевидно, перерезаны. Во Флорида Бич приехал инспектор Вираса. Дуг заперся с ним надолго.

Вадим в бешенстве, исчезла Тина. Вот она в постели Дуга, маленькая тяжелая грудь лежит в его ладони. Поздно вечером в хижину вошел белобрысый Дуг.

– Отпусти ко мне женщину. Мы мечтаем об этом. Я выкупил Тину у Вирасы, ее посещение пигмеев забыто. Тебя ждала тюрьма в Порт Блер, он взял второй выкуп. Снятое французами порно не проникнет в Индию. В три дня ты уедешь. Так решили я, Тина и сигх.

– Скотина. Моя жена не выставлена на продажу.

– Не бросайся на меня с ножом. Твои деньги: на самолет в Москву.

Дуг протянул конверт. Вадим взял… кончить затянувшуюся мыльную оперу, ад. Через три дня идти по Москве. По Николо – Ямской вдоль Яузы к метро. По грязному снегу на Земляном валу. По талой воде на Трубной площади. Бросил конверт на твердый утоптанный пол. Дуг наклонился и поднял. Парень не может взять деньги из моих рук. Вмиг предать. Я сам не смог бы.

– Ключи от сейфа, что в мастерской. Возьмешь этот конверт, уедешь в три дня. Твоей вины нет. Прощай.

Вадим бредет по ночному пляжу. Крупные южные звезды меркнут к рассвету. Мы никогда не выберемся с Андаман. Сборщик кизяка и посудомойка. На низкой дюне, намытой волной, хрустит под ногами ракушечник. Каждый имеет право на отчаяние и одиночество. Дуг увезет Тину в Австралию, ей там будет хорошо. Открыл дверь мастерской и увидел смятый, брошенный гидрокостюм Петры. Еще раз осмотрел, суеверно искал причину гибели. Искал же метку внутри, «Петра Дамлер. Дайвинг Клуб Линкольн Сити, Флорида. 2002». Что-то блеснуло в сознании. В резиновом костюме Дуга поблекший от пота земной шар и вокруг «Дуглас Стейц. Дайвинг Клуб Линкольн Сити, Флорида. 2002».

– Спокойно, велел себе Вадим. – Дайв – мастер Дуг надевает чужой, старый гидрокостюм? Или свой, привычный, ТОГДА ЕГО ФАМИЛИЯ СТЕЙЦ. Уважаемый сэр, в две тысячи втором году вы жили во Флориде, США, и скоро появились на Андаманах. Когда же вы посетили Австралию, страну кенгуру. Свой отель вы назвали Флорида Бич. Вы знали Петру в городке Линкольн.