Текст книги "Убить и умереть"

– Никитин? – сказал он, набрав номер. – Готов? У меня все в порядке! Нервничаю только немного… Ты тоже? Ничего, держись, старик! Сегодня он будет наш! Сегодня, говорю! Отбой!

Герасимов самому себе казался уже другим человеком – этаким супергероем, решающим любые проблемы и вершащим судьбы. Кругом враги, но ему все – нипочем! Даже зловещие тени убийц, которые его преследуют.

– Тьфу на тебя! Говно чеченское! – сказал он призраку Ивана, который сосем недавно привиделся ему на крыше. – Сегодня твой последний день! Сегодня вообще – мой день! Мой главный день!

Генка последний раз оглянулся на крышу и шагнул в чердачную дверь. В полутемном коридоре, ведущем с крыши на чердак, прямо перед ним сидела черная кошка и рассматривала его очень внимательно.

– Кыш, ты, скотина! – замахнулся на нее Герасимов, но кошка и глазам не повела.

Она не сделала ни одного движения, просто смотрела на Генку и того вновь начало колотить. Герасимов нагнулся за обломком кирпича, который лежал у его правого ботинка. Разогнуться он не успел.

Сильный удар рукояткой пистолета по затылку буквально вбил его в бетонный пол. Теряя сознание, он еще раз посмотрел вперед.

Никакой кошки у него на пути е было…

– Это все мне только кажется… – пробормотал Герасимов и потерял сознание.

– Ты оказался прав, – сказал бесчувственному Генке Иван, взваливая его на плечо. – Сегодня твой главный день. Второй из двух главных дней которые случаются в жизни человека. В жизни есть только два события, заслуживающие внимания – рождение и смерть. Поэтому и дней – только два. Первый – день рождения, – второй – день смерти… Ты, Герасимов, прожил уже оба…

Иван подтащил Герасимова к полуразрушенной трубке на краю крыши и приподняв его, засунул в вентиляционное отверстие. Тело Герасимова пролетело по трубе пару метров и застряло где-то на уровне последнего, десятого этажа. После этого наступила тишина на крыше. Лишь снизу доносился рассеянный высоким небом шум большого города.

Не получив от Герасимова никакого сообщения вплоть до назначенного Иваном времени, Никитин счел, что его заместитель слишком занят, чтобы еще раз докладывать, что все в порядке, то есть, по существу, не докладывать ни о чем. Если бы что-то было не так, как они рассчитывали, Герасимов обязательно сообщил бы… Молчание – знак удачи, решил генерал.

Он оставил у себя в кабинете два своих пистолета, с которыми не расставался практически, никогда – старая привычка оперативника со стажем, прекрасно знающего, какие иногда сюрпризы готовит судьба. Его третий пистолет, с которым он еще начинал свою службу в КГБ, дожидался его теперь на крыше, чтобы сделать свой решающий выстрел. Выстрел часто становится решающим аргументом в напряженном разговоре… А Никитин любил говорить аргументированно.

Никитин приказал шоферу везти себя на Туполевскую набережную и его «джип» свернул сначала на Богдана Хмельницкого, потом на Чернышевского и выехал на Чкалова. Курский вокзал был весь огорожен заборами, а близлежащие улицы и переулки оказались перекрыты.

– Придется объезжать, товарищ генерал! – сказал Никитину шофер.

Генерал махнул рукой, давай, мол.

– Не опоздай! – сказал он. – У меня осталось двадцать минут.

Водитель, демонстрируя свою реакцию на замечание генерала, прибавил газу. «Джип» выехал к мосту через Яузу и спустился на набережную. Они двинулись по набережным вверх по течению Яузы, пару раз поднырнули под мосты, и через десять минут «джип» затормозил уже у огромного длинного десятиэтажного здания, зияющего почти на всех этажах черными глазами выбитых окон.

Исключение, почему-то, составляли три последних этажа, на которых окна почти везде сохранились… На первый взгляд это вызывало недоумение, но генерал сразу же понял, что окно перебили снизу – кидая камни, а до верхних этажей добросить камень нелегко, сила нужна недюжинная. Вот стекла и остались.

Все на свете можно объяснить рационально, все, что только может случиться. Только человека, порой, не объяснишь рационально. Человек – вот одна единственная загадка в жизни…

На десятый этаж ему пришлось подниматься с остановками. Дойдя по лестнице до шестого этажа, он вынужден был остановиться и отдышаться. И дальше делал остановки через каждые два этажа.

Это его несколько задержало, но он подумал, что Иван, наверное, учтет его возраст и отсутствие лифтов и не станет зря нервничать…

Добравшись до чердака, он вновь отдышался, выкурил сигарету и двинулся разыскивать выход на крышу. В коридоре, ведущем с чердака на крышу, его встретил большой черный кот, пушистый и гибкий. Он внимательно посмотрел на Никитина и уселся прямо у него на пути.

Никитин улыбнулся и поднял кота на руки.

– Не пускаешь? – спросил он. – Предупредить что ли, о чем-нибудь хочешь? Поздно брат! Предупреждай, не предупреждай, мы с тобой здесь, на крыше, и с этим теперь ничего поделать нельзя. Мы сами выбрали такую жизнь. Так чего ж прятаться?

Едва Никитин вышел на крышу, он увидел Ивана, сидящего возле вентилляционной трубы, и смотрящего куда-то далеко в небо. Иван сидел именно у той трубы, сразу определил Никитин, возле которой как раз и находился тайник со спрятанным в нем пистолетом.

«Удачно! – подумал Никитин. – Пока мне определено везет!»

– Обыскивать будешь? – спросил он Ивана, который даже не повернул в его сторону головы и все так же смотрел в небо.

– А зачем тебя обыскивать? – возразил Иван. – Если бы у тебя было из чего выстрелить, ты бы меня уже давно пристрелил. Думаешь, я имею какие-то иллюзии насчет твоей порядочности?

«Наглец! – подумал генерал, но тут же вынужден был признаться самому себе: – Но, вообще-то, он прав. Пристрелил бы!»

– Так вся наша жизнь – сплошная иллюзия! – рассмеялся генерал. – Мы все считаем, что жизнь бесконечна, когда рождаемся. И эта самая стойкая иллюзия. Люди расстаются с ней очень неохотно.

– Садись, демагог, – сказал ему Иван, показывая на место рядом с собой, у самого тайника. – Скольких людей ты лишил этой иллюзии?

– Не знаю, честно говоря, – сказал Никитин, усаживаясь рядом с Иваном. – Никогда не занимался такими подсчетами.

– Вот и я – не подсчитывал! – рассмеялся Иван. – А там…

Иван показал головой на небо.

– …там кто-нибудь их подсчитывает?

«Он меня пригласил о Боге, что ли, разговаривать? – недоуменно подумал генерал. – В роли проповедника, насколько я помню, мне выступать еще не приходилось. И сейчас, что-то не хочется!»

– Думаю, что —нет! – сказал Никитин. – Разве что какой-нибудь мелкий чиновник из третьеразрядных ангелов, вечно пьяный от райского нектара и по пьянке не видящий и половины того, что творится на земле…

– Я много думал, Никитин, – сказал Иван, – что остается от тех людей, которых я убиваю? И вообще – остается ли что-нибудь вообще?

– А вот это ты зря, Ваня! – ответил Никитин. – Так ты быстро придешь к мысли, что этих людей и не было никогда. А следовательно ты из и не убивал. А значит – и тебя на земле не было…

– Я смотрю, генерал, – сказал Иван, – ты и сам много думал о том, что меня сейчас мучает…

– Думал, Ваня, много думал, – подтвердил Никитин. – А как же? Мне, ведь тоже приходилось людей убивать. Являлись потом, голубчики, вопросы задавали – за что, мол? Чуть в психушку не попал…

Никитин вдруг поймал себя на том, что совершенно забыл о тайнике и лежащем в нем пистолете. Вопросы Ивана его интересовали, как ни странно, больше, чем возможность его убить. Мало того, Никитин ощутил вдруг, что те вопросы, что задает Иван, волнуют и его тоже, несмотря на то, что он когда-то, давно, много лет назад, уже находил на них ответы, которые казались ему тогда мне только приемлемыми, но даже – убедительными… Иван заставил его теперь сомневаться в тех ответах…

– Скажи, Никитин, только честно, спросил Иван, – что ты чувствовал, когда людей убивал?

Никитин помолчал немного и ответил серьезно, как и просил Иван.

– Ничего! Я чувствовал только что поступаю правильно, убивая какого-то человека. Что я должен его убить, этого требует мое дело, моя работа. Я оставался спокоен, когда убивал.

– Нет! – перебил его Иван. – Я тебя спросил совсем не о том! Не что ты думал, а что ты чувствовал? Что у тебя было в этот момент там, внутри? Радость? Удовольствие? Веселье? Страх?

Никитин вдруг ощутил раздражение от настойчивости Ивана.

«Что тон себе позволяет, в конце концов? – думал он чувствуя как какая-то волна сопротивления Ивану разливается по нему. – Почему я, генерал ФСБ, должен отвечать этому полусвихнувшемуся киллеру, который строит передо мной психоаналитика? Да пошел он!»

– Я уже сказал тебе, – ответил он резко, – что я ничего не чувствовал. Просто однажды когда-то давно, много лет назад, передо мной встал выбор: мучаться и сходить с ума, в поисках ответов на вопросы, которые сейчас задаешь себе ты, или просто выбросить из себя все это и продолжать жить! Я выбрал второе. И, как видишь, жив до сих пор. Я ничего не чувствовал. Я не хотел ничего чувствовать. Я не умею теперь чувствовать. Я умею выполнять, мою работу. И ничего больше я знать не хочу!

– Это ты врешь, Никитин, – возразил Иван. – У тебя дети есть?

Генерал покачал головой, но потом вспомнил свое неожиданное чувство к Генке Герасимову и сказал дрогнувшим голосом:

– У меня есть один человек, которого я считаю своим сыном.

– А вот у меня такого человека нет, —сказал Иван тоже, почему-то, дрогнувшим голосом. – Женщина, которая могла бы мне родить сына, умерла прежде, чем успела это сделать…

– Ты отомстил за нее! – напомнил Никитин.

Иван неожиданно вскочил и закричал:

– Да! Я отомстил! Я убил человека, который убил ее! И ты думаешь, мне стало от этого легче? Что изменилось от т ого, что я его убил? У меня родился сын? Воскресли люди, которые умерли от моих рук? Какой смысл был в этом убийстве? Я хочу убить тебя, Никитин! Но что это изменит в жизни? Ничего! Я так же буду мучаться всеми теми же вопросами и вспоминать о своей несбывшейся жизни! Отомстил! Зачем мне нужна эта месть? Что я с ней буду делать? Если ты мне об этом говоришь, то ты или идиот, для которого нет разницы между человеком и…

Иван оглянулся по сторонам и ударил рукой по кирпичной трубе.

– …и камнем! Или ты ломаешь тут передо мной комедию делая вид, что разговариваешь со мной серьезно, а сам только и думаешь, как дать знак свои бандитам в милицейской форме, чтобы те схватили меня и сунули за решетку или расстреляли бы сразу. Ну так убей меня, если тебе от этого станет легче! Убей, и я посмеюсь над тобой, потому что точно знаю, что от смерти человека жизнь остальных людей абсолютно не изменяется.

Слушая Ивана Никитин вдруг вспомнил и в самом деле – зачем он явился сюда, на крышу. Не разговаривать же с убийцей о жизни и смерти, в выполнять свой долг. Он осторожно, чтобы не привлекать внимания Ивана сунул руку в тайник и вытащил пистолет. Затем он резко встал и наставил пистолет в грудь Ивану.

– Все, Ваня! – сказал он. – Оставим разговоры. – Я думал не только об этом, но и об этом – тоже. Я не врал тебе, когда говорил, что не чувствую ничего, когда убиваю человека. Или почти не врал. Я не буду тебя арестовывать. Я сейчас нажму на курок и убью тебя. но я хочу, чтобы ты понимал, что сейчас произойдет. Это не я, старый вояка Никитин, подробивший по всему свету и сходивший когда-то с ума от невозможности жить так, как я хочу, буду нажимать на курок. тебя убьет моля должность. Мы с тобой по разные стороны какой-то черты, хотя оба – убиваем людей. Но для меня – это работа, а для – тебя – преступление. Именно по этому я вынужден тебя убить, хотя я этого и не хочу. Я хотел бы долго разговаривать с тобой и вместе искать ответ на вопрос – как жить. Но тебя этот вопрос сейчас совсем перестанет интересовать!

Пока он говорил, Иван медленно, шаг за шагом приближался к нему до тех пор, пока ствол никитинского пистолета не уперся ему в грудь.

– Стреляй! – крикнул Иван.

Никитин вздрогнул и его палец помимо его воли нажал на курок.

Раздался сухой щелчок, но выстрела не последовало. Никитин в недоумении посмотрел на пистолет. Только теперь он обратил внимание, что тот не заряжен хотя должен был сразу это почувствовать рукой, привыкшей к весу заряженного оружия. Следом за этой мыслью на него нахлынуло резкое раздражение на Ивана.

«Клоун! Фигляр! – думал Никитин. – Он нашел тайник и пистолет, лежащий в нем, разрядил его, а потом своими разговорами спровоцировал меня на выстрел. А теперь веселится как последний идиот!»

– Это дешевый юмор, Ваня, – сказал Никитин. – Так потешаться впору только школьникам, а ты уже далеко не в том возрасте…

– Ты сам над собой потешаешься, генерал Никитин, который считал своим сыном своего заместителя Герасимова. – сказал Иван, иронично поглядывая на генерала. – Это была одна их тех иллюзий, о которых ты говорил в начале нашего разговора. Я лишил тебя этой иллюзии, разрушил ее. Извини! Иллюзии всегда кто-то разрушает.

– Почему ты говоришь – считал своим сыном? – переспросил Никитин. – Ты угадал, я имел в виду его, когда ты спросил о сыне… Но почему ты сказал – «считал…»? Что с ним? Где он сейчас? Что ты с ним сделал? Ответь мне – он жив?

– Я с ним только поговорил несколько минут и понял, что он не тот, за кого он себя выдает, – ответил Иван совершенно спокойно. – Он пытался выдать себя за начальника аналитического отдела главного управления ФСБ, за твоего заместителя, короче. – Но я ему не поверил, потому, что разглядел, что он не фээсбэшник. Его призвание в другом, решил я, и переквалифицировал его в трубочисты. Именно поэтому он сейчас находится в одной из вентиляционных труб, кажется, вон в той…

Иван указал на трубу, расположенную у самого края крыши. Потом повернулся и показал на другую трубу, гораздо дальше.

– …или вон в той! Право, не помню! Да и какая тебе разница?

– Ты убил его? – спросила Никитин глухо.

– Тебе знакомо слово предатель? – Ответил ему Иван вопросом на вопрос.

Никитин долго смотрел на крышу у себя под ногами,.. потом спросил:

– Это Генка разрядил мой пистолет?

Иван кивнул головой.

– И поэтому ты его убил?

Иван вновь кивнул.

Никитин помолчал еще, потом спросил.

– Меня ты тоже убьешь?

Иван долго молчал, потом пожал плечами.

– Не знаю, не решил еще…

– А ты не думал больше над тем предложением, которое я тебе уже делал? – спросил вдруг Никитин. – Ты не хочешь работать со мной вместе? Мне такие люди очень нужны. Я уже просто задыхаюсь от лжи и предательства,, которые меня окружают. И сам я становлюсь таким же, как и они....

Иван опять отрицательно покачал головой.

– Только не это! – сказал он. – Около тебя я стану тенью, у которой на совести сотни убийств. Я не смогу жить спокойно. Да и ты – тоже…

Иван грустно посмотрел на Никитина и добавил как бы нехотя:

– И потом – ты меня опять заставишь убивать! А я этого не хочу, мне скучно их убивать… Особенно скучно убивать тех, кто не может убить меня. А они оказываются такими все… Ответь мне, Никитин, еще на один вопрос. Когда ты убьешь меня, что будет дальше?

– Как это? – не понял Никитин. – О чем ты?

– Ну, что ты будешь делать потом, после того, как убьешь меня? – уточнил свой вопрос Иван. – Только не выкручивайся, говори, как есть…

Никитин пожал плечами и хотел что-то сразу ответить. Но потом помрачнел и задумался.

Они с Иваном молчали долго. Никитин не хотел отвечать. Он знал, что соврать не сумеет, а говорить правду – тоже не мог. Не нужна была сейчас была эта правда. Такая правда! Словно удар молотка по последнему гвоздю в крышку гроба… Вот он и молчал, в надежде, что Иван не станет переспрашивать.

Иван и не переспрашивал. Он встал, устало потянулся, расправил плечи и направился к краю крыши.

– Ваня? – сказал Никитин, но Иван не обернулся и промолчал.

Они подошел вплотную к самому краю и посмотрел вдаль, на Москву, которая вставала за рекой и тянулась, закрывая крышами весь горизонт.

– Иван! – крикнул Никитин. – Подожди!

– Зачем? – спросил Иван, глядя на небо, потом повернулся и добавил:

– Спасибо,. что не соврал…

Он сделал еще шаг вперед и пропал за краем крыши… Спустя несколько мгновений Никитин услышал донесшийся снизу глухой стук. Генерал вскочил и осторожно подойдя к краю крыши, долго смотрел вниз, но рассмотреть ничего так и не сумел.

«Зачем? – повторял он про себя последний вопрос Ивана. – Я не смог соврать. Но он и не поверил бы мне, если бы я даже и соврал. Он сам знал ответ: после того, как я убил бы тебя, Иван, я продолжал бы убивать…»

Он еще раз посмотрел вниз и спросил вслух:

– Когда ты спрашивал меня об этом, ты думал о себе, Ваня?

В ответ ему не раздалось ни звука. Только неожиданно свежий ветерок, потрепал слегка седые генеральские волосы и умчался в ясное и чистое небо над Москвой…