Текст книги "Кастинг. Инициация Персефоны"

Глава 7

Поиск Нотхауса, но виолончелиста

– В каком, простите, смысле? Он любил курить?

– Естественно, но, к сожалению, не Гаванские сигары, а тока:

– Тру-б-ку-ку.

– К счастью, я не курю, – облегченно вздохнул Верли-Ока, – пойду в Берендей, закажу себе шашлык по-Карски, но только чтобы было по-Итальянски: с апельзинами.

– Шеф-повар там не любит: с апельзинами?

– Да-нет, почему, ему нравится.

– В чем тогда твоя радость от такого обеда, если шеф-повар не будет злиться, и рубить своим огромным мачете, еще не остывшую от своего порыва к жизни, еще, практически, живую семгу, привезенную аэропланом на воздушной-реактивной подушке прямо из самой Японии?

– Апельсины будет готовить его молекулярная дочь. Чтобы выглядело, как я люблю: по-тайски – как слегка недожаренные тараканы дикого производства. Такие толстенненькие желтенько-оранжевенненькие червячки.

– Вкусно?

– Да, особенно, когда буду за ужином дома рассказывать жене про этот обед:

– Небыстрого питания.

– Она будет смеяться?

– Думаю, наоборот, будет плакать.

– Почему? Червячка жалко?

– Дак, естественно. – И Верлиока сам чуть не прослезился.

Однако, сказали, что:

– Приехал муж!

Сказать, что ли, с испугу:

– Какой?! Он же ж в этой Африке-Америке вступил в соревнование по добыче солнечной энергии с Их Адиссоно-Тесла и Ко на сверхтонком уровне десять в минус восьмой степени Ангстрем.

– Ну, значит, прибыл просто на побывку, – как выразился дворник-охранник-садовник, которым был сегодня Миша Маленький. – И добавил кстати:

– Лучше бы я жил, как раньше, в простой московской квартире с соседями, чем вот так пахать за троих ни-за-что.

– Вас не кормят на кухне? – вежливо осведомилась Аннушка.

– Я хочу со всеми.

– У нас так не бывает. Я вот хочу тоже: вместе с мужем обедать, а он где?

– Где?

– Дома.

– А! чуть не забыл, вы, мессир, живете теперь На Два Дома.

И Михаил понял, что просто опять забыл, так как такое невозможно долго помнить, чтобы не превратиться в Эйнштейна с Максом Планком в придачу:

– Буфетчица с теплой апельсиновой газировки – она же:

– Референтша Н, который сам оказался просто:

– Иво поваром, – а она второй частью самого НН, по сути дела, тоже:

– НН. – Но только в иво женской эманации.

Теперь-то, я надеюсь, всё понятно?

Это должно быть легко понимаемо, так как здесь народ на все праздники, кроме Нового Года – там – надолго ли уже? – можно теперь сказать, когда он сам попал в больницу за вольнодумство, как он сам, бывало, рассказывал на вступительном экзамене:

– Бегу, поднимаюсь по лестнице на пятый-восьмой этажи, вхожу: а часы-то как раз и бьют:

Две-надцать!

Тогда ему никто не сказать:

– С какой стати, мил человек, ты приперся в двенадцать, если общежитие ВГИКа в одиннадцать! Уже закрывается навсегда.

А тогда приняли, как милень-ко-го. Щас в больнице, ибо увидел время, но сказал вслух не то. Что именно? Вот прямо так и сказал:

– Не То – время-то. – И, так сказать, сердце не выдержало Этого Видения.

Вот вам и:

– Эль-Дар-р-р. – Зарычал, а внимания – даже Тогда – на это не обратили.

Фальш-старт, начинаем новый забехг, но с того же места, где застал нас второй выстрел иво стартового пистолета, а именно:

– Это было кино про Встречу, но – к счастию, уже-еще не на Эльбе, а ту, которая всё равно произошла, как давно ожидаемое Второе Пришествие. И, как написано:

– Чьи псевдонимы перечисляются? Ле? Клары Цет и Розы Люкс, и их любовников? Или переписать из Кино Место На Встречке изменить нельзя, как Выс перечисляет их Шару, перед тем, как заслать его в банду? Что, собственно, и имелось изначально в виду.

Кстати:

– Не надо путать дом в три-четыре этажа на Рижско-Рублевском шоссе у Моти и ее мужа – непростого электрика, уехавшего по нужде, на стажировку в Америку, и дом Аннушки – Грейс Келли, который находится, хотя и не в Монако пока что, но всё равно НеЗдесь, а в благословенном Замке в Италии, а еще точнее, он и есть сама Италия – шучу:

– Пока что тоже, не Италия, а только один из ее древних Замков, кладки самого Леонардо да Винчи и росписями на лестницах и спальнях Рафаэля. Купол, правда, говорят, выполнял какой-то приезжий по имени:

– Микеланджело Буонарроти. – Хотя некоторые говорят:

– Да какой он живописец, – снимал только – в данном случае имеется в виду:

– Писал, – только черно-белое кино, как Ромм.

Но и про импрессионистов говорят:

– Непонятно, на чем висят их картины – нет Земли, на которую они могли бы опереться:

– Одно только Впечатление на гвозде.

Но – как говорится:

– Всегда так и было, а мы просто этого не заметили раньше.

Ибо, ибо:

– Земля – преходяща, а ее искусство:

– Вечно.

Но оба дома имели сходство, как имеют его все бассейны, начиная с непростого полковника, если он заслужил свои простые:

– Три звезды, – из чистого, хотя и контрабандного золота, и простого почти генерала:

– В Олимпийском Стиле, Как У Всех – из золота – с добавлением серебра:

– Пока что, – если допустил где-то небольшую оплошность, и впредь, пока не исправит: добавлять иво неизменно, – но главное, длиной не менее пятидесяти метров.

А то рассказывают сказки:

– У него был туалет из золота, – как присказку из старой песни:

– Он воровал, – вы мне лучше покажите, у кого он не из золота:

– Это надо еще поискать-ь. – Так сказать:

– В сов-в-сем-м-м Других Местах. – Но не на этой планете, разумеется.

Примерно, как:

– Не любят собак? – Но не в нашем доме, разумеется.

– Опять отрыли Двойную Спираль, в ее новой эманации? – Только не в нашем институте, разумеется.

Ибо всё должно быть чинно, благородно, по-старому:

– Собаки бегают по улицам сами по себе, а открытия Двойных Спиралей – шут с ними – пусть делают, но. Но только не здесь, к счастию. Ибо это будет абсолютной неправдой:

– У нас-то тока Одна, как это и было еще при-до рождения Иисуса Христа, хотя, когда Он родился никто не знает, если Он Сам говорит:

– Я – был раньше.

И вот это:

– Я был раньше, – определило дальнейшую судьбу Лиоза.

Который повторял на каждом углу, при каждом удобном и неудобном случае:

– Это не Он говорит, а:

– Герой Романа. – Но в том-то и дело, что Автор не сможет не только свою половину сказать без Героя, но вообще:

– Ни-че-го.

Почему и распяли Иисуса Христа, что имели возможность распять Героя, но именно для того, чтобы убить:

– Автора.

И так как такой человек должен был умереть намного раньше, как было сказано На Ночном Балу у НН, то он и показал всем, что пьет:

– Это вино, – из черепа того умершего, кто умер даже раньше, чем Бедный Йорик. Намного раньше, что уж нет даже того дерева, которое его родило. Если считать в обратную сторону.

И, следовательно, нет никакого смысла, убивать по этому поводу кого-либо из простых смертных, несмотря на то, что они повторяют:

– Ту же фундаментальную злую ошибку – нарочно, чтобы заставить людей думать ПоСвоему, а не как это написано в Евангелиях.

Поэтому.

– Поэтому должен быть найден доброволец – можно и так сказать – который, как артист, готовый ради истины умереть на сцене:

– Вместо этого реального круглоголового, с небольшими волосами – проффессорэ.

– Какой смысл убивать другого, даже если он доброволец? – спросил Миша на этом заседании в персиковой теплице.

Кстати, вот то общее, что было между двумя домами Моти с Электриком и Аннушки в Молчановским – это персиковые теплицы – там и:

– Там, – также гора, на которой стояли их дома, и речка внизу, как репродукция в подлиннике с картины Малевича:

– Агата Кристи и ее любимый двухэтажный дом с рекой внизу и персиковой теплицей наверху. – Дома, правда немного повысили в этажах, из неудержимой власти денег, очень жаждущих даже на природе:

– Иметь их четыре. – И с ванной в мечте, как у Успен:

– Именно на четвертом этаже.

– Важна эманация, а не то основание, которого, впрочем, и нет.

Вот так получается, что гибель на Сцене всерьез – реальней гибели на улице просто так:

– Попал под лошадь, – или, как в данном случае:

– Под трамвай.

А не наоборот:

– И на Сцене, как на лошади. – Или под – ней.

– Сцена хуже лошади, – записал Германн, так как в последнее время не совсем надеялся на свою память. Ибо два раза просыпался, и оба раза в двух разных местах, то в:

– Крае, – то в:

– Америке, где примерялся к личности Электрика, в том смысле:

– Не заменить ли его на:

– Другого.

Медиум:

На красной дорожке

– Кулинарная Сеть и ее Молчанов-с-ка-й-й-й!

Медиум:

Вопрос к господину Ми Склифосовскому:

– Вы что-нибудь делаете?

– Да, собираюсь сымать боевик: Спасение Америки – 2, в виде:

– Штурма пляжа Омаха, – как говорится: ишшо раз! Чтобы побольше самолетов было, танков, да и самого народу русского.

– Ну и, значится, чапайте, и не без художника или писателя – не возвращайтесь, – сказал Ди, стоя на лестнице в ночной, в папуасах, халате. В ночном – точнее, потому что ночная сорочка – это не всегда ее халат. Так сказать:

– Забылся, и не надел.

А с другой стороны, Все Свои, не на парад, чай, собрался.

Они тормознули прямо у выходной дубовой двери:

– Под железо, – приличную тачку, похожую на простой мерседес. Машину Ди дать им забыл, чтобы были:

– Как все, что значит, как сказал Пушкин:

– Очень немногие, – будто бы совсем не имеют своих лошадей, даже небольших, хотя бы на сто пятьдесят голов.

Иначе никого Нотхауса – не найти, заблудитесь в толпе Не Тех Лудэй.

У богатого дома кто не остановится? Наоборот, остановится всякий, ибо:

– А вдруг подадут. – Так могли подумать многие, только не этот парень. Думал:

– Может Электрик решил сбросить часть своих акций, по которым предполагалось:

– Тут же, – догнать – нет, не Америку пока что, а точнее, уже, а Польшу, но и это, может быть:

– Тоже пока – не то, что запретили, а просто:

– Решили пока обождать-ь. – Ибо, как было сказано:

– Зачем нам яблоки, если своего картофелю завались, и даже больше, чем нефти и газа вместе взятых. Вот, намедни, открыли, что есть жизнь на Альфе Центавра, так и ее завалим картофелем.

Но быстро понял, что это не сам Электрик уже руку тянет за подаянием, а тока его хгости, скорее всего, из дальних деревень, где иво ишшо нэт. Электричества, самой собой.

Хотел остановиться в своем намерении остановится, а:

– Они уже сели. – И более того затараторили, как на лавочке у себя на – может быть даже:

– На Ближнем Востоке, – где можно плавать и одновременно читать газету на спине. И вопрос, конечно, не в том, что можно хграбить лапами на спине, а:

– Умеют ли они чит-ать? – Имеется в виду по-русски, потому что всё остальное, это только так:

– Адис-Абеба – обедай только на Брайтоне – там дешевле, а ведь тоже самое, что и в едальне Черного Билла. Или даже еще кошернее.

– И точно, – толкнул Миша Германна, – это Березов.

– Он умер – не болтай лишнего.

– Значит нет. Еще. А с другой стороны: так как он умер, может его и используем? Хотя нет, он был: и не писатель, и не художник, а так только:

– Жил за городом, куда его отправили за то, что руки не были в мозолях, как у всех.

– Вы хотите меня грабануть, что ли? – наконец прервал затянувшее молчание Б.

– Разрешите и нам тоже спросить, – сказал Миша, – вы только на время сюда, или так и не умирали никогда?

– У вас шутки потенциальных разбойников, – ответил бизнесмен.

– Мы можем принять замену, – хриплым голосом сказал Германн, если она есть у вас на примете.

– Щас подумаю. Я так понял, что вам надо обязательно кого-нибудь грохнуть, а пока так и не знаете: кого?

– Зря вы умерли, честное слово, – сказал Миша, – такой человек, всё на лету схватывает.

– Вы уверены в том, что в чем я сам, впрочем, тоже уверен, но не до конца.

– Не будем спорить, но вы, как человек:

– Уже поживший, – должны знать хоть какого-нибудь писателя, которого можно принести в жертву, так сказать:

– Правдивой истории.

– Нотхауса?

– Да, это, пожалуй, лучше всего, хотя и так:

– Кто ж его искать будет?

– Вы думаете, некому? Уверены, что писателей больше давно нет.

– Разве это не так? – Миша.

Германн:

– Как говорили раньше: был бы писатель, а читатель на него всегда найдется.

– И вы правы, – сказал Б., ибо, если их нет сейчас, то они всегда есть у меня в:

– Прош-ло-м-м-м! – Как говорится: дорога Туда покойникам-то ведь не заказана:

– Как сказал Данте, пригласив Вергилия на ужин в пятизвездочный отель. – А вы думали, Там ничего нет, даже пятизвездочных отелей?

– Вы намекаете, – сказал Миша Маленький – хотя этой ночью у него был странный сон, что эти десять-двенадцать жизненно необходимых ему для поддержания родословной СМ – появились, точнее:

– Появлялись, – но потом кто-то опять их спер, как отрезал.

– Вы намекаете, – в тот же раз опять начал он, – что можете подсунуть нам уже готового покойника?

– Так не пойдет, – сказал Германн, – это все равно, что поймать дохлую рыбу в магазине, а третьей жене доказывать, что:

– А когда-то и она была живая, – скорее всего.

– Так не бывает, – резюмировал Миша, и хлопнул водилу по плечу:

– Ищи, ищи, Боря, пока еще не поздно.

– Вы меня не запугаете, черти полосатые, – сказал Боря. – Поздно.

– Как скажешь! – рявкнул сзади Германн, и накинул ему, как это часто бывает, на шею удавку.

– Ну ты, умелец! – поддержал напарника Миша, – откуда что берется.

– Я всегда говорил, и говорить буду: я нигде ничего не беру, и тем более, не краду, ибо всё это:

– Уже есть у меня, – Германн постучал себя по груди майорским кулачищем, которым когда-то вправлял мозхги Колывану, который забыл не вовремя:

– Как его звать? – имеется в виду самого себя. Но потом вспомнил, ляпнул:

– Колыванов я, – ну и на те по рылу-то – бац на колени – но не нокаут, а только так это:

– Нокдаун пока что.

– За что?

– За непонимание того исторического события, что мы можем наказать не только всех и каждого, но и эти пресловутые:

– Си-лы При-ро-ды!

Как говорится:

– Будут артачиться – повернем вспять.

Глава 8

Продолжение

– В таком случае, – сказал Б, – я должен подумать, – ибо рука, бившая себя в грудь:

– Удавку-то отпустила на время, – и Б уже навострившийся в своё время в совбезе разным контрприемам бойбы Дзю До, как все, и Бокса, как некоторые:

– Схватил головку неразумную Майора, и мягко прижал к своему плечу, хотя не исключено, что по привычке сначала ударил носом о панель приборов, как говорится:

– Это какой же надо иметь нос, чтобы он – как напомнил Гоголь – мог с заднего сиденья дотянуться до панели приборов:

– Только исключительно, если мог жить самостоятельной жизнью – тоже Майора – но без головы, и поэтому часто:

– Спотыкаться.

– Я не сидел на заденем сиденье, а уже встал к тому времени для проведения процедуры – и даже не удушения – а тока предупреждения. Хотя и не исключено:

– Мог увлечься. – Хотел сказать Германн, но понял, что его никто после всего случившего – не будет и слушать.

– Простите, сорвался, – сказал он одними губами, держась на нос. И все же добавил:

– Покойники не ведут себя так вызывающе, я сказал ему – значит должен хоть тачку заложить в ломбард, но купить нам того, кто может для этого дела использоваться.

И Боря действительно понял, что лучше кого-нибудь вспомнить знакомого, чем самому раньше времени вернуться из отпуска опять туды-твою:

– Разбирать руду на шахте Караганды. – Как говорится:

– Наделают ГУЛАГ-офф, – а люди должны отдуваться.

Он никому об этом не говорил, ибо никто бы ему не поверил, что богатых Там используют, как простой пролетариат:

– Только бы побыстрее сдохли. – Хотя вроде бы:

– Куда уж дальше, если они уже и так – покой-ники.

Ответ простой:

– Нэ верю!

Простые охранники, а тоже, ни спросясь ни у кого:

– Лезут в Станиславские.

Пелев, Соров? Несмотря на то, что народ-д-д их не любит, брыкаться будут. В том смысле, что попытаются:

– На всю оставшуюся жизнь, – доказать, что:

– Не виноватая-я я! – Точнее, что:

– Не заслужили такой хренопасии.

– Может этого, как его? Ну, который дописывает трилогию:

– Как долго мы жили Под Плинтусом.

– Так-то бы, да, любого можно в случае чего, – сказал Миша Маленький – и так им и останется на всю оставшуюся жизнь – если не найдет Нотхауса.

– Но они не только всё больше:

– З домами, – сказал Германн, шмыгая носом, – но и с очен-но большими – не поверит.

– Не поверит даже поддельной Декларации о Независимости, ибо у них на лице написано Иду На Вы, – сказал Миша, – а како на Вы, если Вы от самого рождения, не:

– Александр Македонскафф. – Как Пушкин.

Хотя и Пушкину, как назло, только в тридцать лет дали звание:

– Младшего лейтенанта, – Не как всем:

– Узе полковники, – и даже министры иностранных дел.

– Тогда Цыпленкова, который сам расписался на всех документах, мистера Потемкина, пока тот буйствовал в стрессовом состоянии.

– А именно? – спросил Миша.

– Он написал дилогию: За что боролись – на то и напоролись. – Вероятно, имея в виду свой дом, на который накропал непосильным трудом, а пришел как-то:

– Иво нет. – Как говорится, работал, работал почти всю оставшуюся жизнь, а пришел:

– Нет ничего.

– Не пойдет. И знаешь почему? Все так. Пашут-пашут, а толку:

– Ни-ка-ко-го-о-о! – Страна Сизифоф.

– Про Пелева мы уже говорили?

– Да, ему памятник стоит в тайге из одной черной.

– Как же ее не едят муравьи, точнее, эти кусающиеся комары с огромными рылами?

– Вся икра контрабандная, а домашнюю консервацию не берет даже муравьиная кислота. – Хотя не скрою, на первых порах вроде вкусно.

– Сорова?

– Не согласится добровольно даже на время лечь в психушку, а уж тем более:

– Лечь под тран-н-вай.

– Это у вас такая заморочка? – спросил Борис. – Сделать Нотхауса Лиозом? Я не понимаю, зачем?

– А не надо? – спросил Миша.

– Мозет ми ни-правильно иво поняли? – прошепелявил носом Майор.

– Не логично получается, – сказал Б, – Лиоза вам жалко, а Нотхауса нет.

– Так, а кто еще согласится добровольно лечь под трамвай? Только Нотхаус.

– Мы пообещаем ему бабки – ляжет.

– Сколько? – спросил Борис.

– Да всё отдадим.

– Сколько у вас?

– А у вас?

Б промолчал.

– Мы отдадим Нотхаусу все, что вы нам пожертвуете.

– Это у вас заранее был такой плэн. Я имею в виду, взять меня в плен, как заложника, и просить у совбеза:

– Немного бабла на выкуп.

– Не пускайте нас по ложному пути – вас уже исключили.

– Вы слышали когда-нибудь, что из Масонской Ложи – никогда никого не исключают?

– Ложи? Это одно и тоже?

– Ну, если туда не берут всех подряд, то как вы думаете – это меньше, чем масоны? – Очевидно:

– Больше, и намного.

– На сколько?

– На целую голову.

– Масоны, масоны, масоны кабаре, – спел Миша, начиная понимать всю трудность возложенной на них миссии:

– Найти Нотхауса Лиоза.

Тем более:

– Не композитора.

– Надо было взять Кота, – сказал Германн. – Он знает не только вход, но и выход из темной комнаты, где его нет.

Но Ле-штрассе, три был тут, спал даже не под сиденьем, а лежал у заднего стекла, но так, что его не было долго видно за подголовниками, которые – если кто не знает – бывают и у задних сидений, как сказал один водитель с большим стажем:

– Как небо и земля, – в том смысле, что отличаются две цифры:

– Семерка и Восьмерка.

– А именно?

– У Восьмерки есть задние подголовники. – И это было, по крайней мере, удивительно. – Хотя долго – а может и всегда – никто не мог понять, зачем Ей нужна пятая скорость? Если у нас по определению нельзя ездить по 120 и выше. И вот сколько ни повторяй, что даже в паспорте этой Восьмерки написано:

– Можно, если иметь в виду прямолинейное и равномерное движение, ехать на пятой, не превышая и 60 км/час – бензин почти не будет расходоваться – бесполезно, ибо там же, в паспорте есть:

– Пятую лучше всего включать только после достижения скорости на четвертой в 120 км/час.

Эта дилемма погубила Восьмерку, превратив ее в Зубило на долгие годы. Как и труды некоторых писателей с тем же названием. Хотя не исключено, что сами они видят в них, ни больше, ни меньше, как только обычные в этом деле:

– Единство и борьбу противоположностей. – Или Партийность Литературы, что в общем-то тоже самое.

– Зря отпустили Бориса, – сказал Ле-Штрассе, которого решили называть пока что, как сказал Германн:

– Лёва Страус, – или по-ихнему, по столичному: Лэви Штраусс.

Потому что я, – продолжил он, – из-за носа…

– Не видите дальше своего носа, – хотел сказать Кот, но решил пока не конфликтовать с Илюхой Муромцем и Добротой из Попов с носом, хотя и понимал: научиться придется в целях производственной необходимости, называемой в простонародии:

– Конспирэйшен – конспирацией, или:

– Работой Под иво прикрытием, – имеется в виду тот, кто используется для приколов, в стиле:

– Затарился? – или:

– Как ты столько дотащил? – имеются в виду закупки на рынке, или еще где, где:

– Опять выкинули дешевый товарум, впрочем:

– Ишшо вполне пригодный к употреблению, если немного срезать с этих кабачков и огурцов: не те места.

Кажется, что нет ничего особливого:

– Так только дружеский шарж, но.

Но, если, например, человек забыл, или на секунду отвлекся, когда надо было сказать кассиру при пробитии по его кассе последнего товара:

– А у меня скидка, – он уже пробил, и спокойно говорит, как Каменный Гость Германну, ну пусть не Германну, а как это и было на самом деле:

– Дон Гуан!

– Ась?

– Всё кончен-но-о!

– Я так и думал еще с утра, что сегодня мне будет несчастье, и вот на тебе, как напророчил:

– Опять в Пятерочке скидку не сделали, как положено по обещанному закону.

Или полез за сметаной с маленькими процентами жира, а она выстроена, как Вавилонская Башня: в четыре этажа. Бац, бах, – и двое упали, и не как некоторые:

– В кольчугу под верхней матрицей, а буквально, как нарочно, в семнадцатый нумер. – Больно, и не смешно абсолютно. Обе банки из недостаточно прочного плексигласа разбились, сметана их пошла через верх, а охранник уже зовет всех засвидетельствовать:

– Они не сами упали, а он их не достал. – Как говорится, до неба оставалось совсем чуть-чуть, а тут на те:

– Бог явился, – и картина Репина:

– Куды-твою прете? – И.

И придется по-честному заплатить за сметану, которую так любят мои любимые животные – мне нельзя, даже пятнадцатипроцентная слишком сильно набита жирами. Однако деньги те же, независимо для кого что покупается. Не знаю, правильно ли это, но пока не до этого. Ибо.

Ибо как раз после всех этих драматических трагедий, он уже ждет вас у подъезда:

– Затарился? – что ответить уже не известно, как сказал Достоевский-Чернышевский:

– Что делать, – кроме только:

– Не твоё дело! – А у него сразу с сердцем плохо: недавно только излечился, как везде написано:

– Полностью, – ан нет, контрудар, и опять туды-твою:

– Неврно-паралитический диспансер на пару месяцев.

Единственная наша надежда и оправдание, что:

– Так нам испокон завещано:

– Лезть и лезть на четвертый Зиккурат Иво Пирамиды. – Хотя и так все есть, и ничего больше не надо.

Одно только так и непонятно:

– Зачем обязательно сметану ставить на самому верхнюю полку и в четыре этажа? – Раз. И два:

– Зачем положенную скидку всегда просить надо? – Ибо после этого любой простой закономерный вопрос:

– Что ты опять тащишь? – вызывает по меньшей мере удивление, как будто я Каин – только что грохнул Авеля, и бегу с его пожитками… И вот он вопрос:

– Куда? – если кроме нас двоих больше никого тады на Земле-то и не было. – Какой смысл бежать Откуда-то в Никуда?

Скорее всего, вот этот Излечившийся Полностью и был сам Авель – я так думаю – за что его и тю-тю. Так а сколько можно:

– То скидку без спросу не сделают, то сметану повесят в нагрузку, а то и без очереди кто-нибудь обязательно влезет, имеется в виду, именно перед вами, правда с добрыми намерениями:

– Я быстро, – а оказывается, брать надо было этой сердобольной, не любящей – как Все – стоять в очередях, бабке не одну пачку майонеза в две, так как только на две распространяется очень желанная – как Всем – скидка, – и следовательно, надо опять по-быстрому, так сказать, бежать в обширный торговый зал и искать еще одну пачку, а где была первая:

– Кто теперь помнит? – А очередь кукует все это время, называемое в народе любовно:

– Я по-быстрому. – А у дома, как было уже сказано, стоят:

– Авеля, что ль, к рукам прибрал? – и так это сурьезно, без специальной насмешки.

А ведь только купил три – правда больших – пакета кабачков, пока они еще не совсем сгнили, а скидка тем временем:

– Действует.

И значит, Кот, чтобы с ним чего не сделали за насмешку, как с той бабкой, которую, как написал Пушкин про Персефону, явившуюся к нему лично на целых шесть летних месяцев, а потом опять канувшую в Лету:

– Я больше никогда не видел, – предложил:

– Сегодня приезжает инкогнито муж этой благородной леди, Моти, Электрик, надо его встретить, напоить в:

Метрополе, или в Балчуге Кемпински, а потом – утром – объяснить ему, что.

– Что? – а ответил Миша Маленький:

– Пусть пообещает мне новые ноги, а пока нет, будет сидеть, точнее, пока что, пилить лес в таежной тайге.

– В тюрьме?

– Почему в тюрьме на Поселении – как Бродский. Хотя, да:

– А Зона не далеко! Пайку захотели?!

– Зачем так орать? – сказал Лева Страус, – тем более, это только в том случае, если пойдет в отказ, мол:

– Ничего писать не буду.

– Так он должен еще написать что-то? – почти с испугом спросил Германн.

– А что делать, если до сих пор он сам не додумался до этого:

– Всем писать надо, – авось дадут бесплатно IBSN.

– За который – как-нибудь потом – можно получить пятнадцать без права переписки.

– Десять.

– Почему так мало?

– Больше не дают, ибо зачем, если и десять никто не выдерживает.

Одному вот дали, так теперь он строчит и строчит без перерыва:

– Озон, Амазон, iBooks – и так не меньше трех раз подряд, а:

– Толку-то ведь все равно нет никакого.

Хотя если кто не верит может сам прочитать:

– Ключевые слова: ритуал, перформативность, язык, дискурс, грамматика, риторика, материализация метафоры.

И далее, развитие темы, как у Гоголя:

– Наверное, первым, кто концептуализировал московский концептуализм через ритуальные категории сакрального и профанного, был… – А кто был уже неизвестно, ибо он, скорее всего, уже умер на пыльной тропинке непознаваемого.

– Непонятно.

– Зато лучшее.

Они опоздали на Курский, куда должен быть прибыть по последним данным Электрик по маршруту:

– Суздаль – Москва – Петушки и опять Москва, так как в Петушках пьяных не высаживают, а наоборот, отправляют опять туду-твою:

– Нах Москау, – ибо:

– Там всё равно не заметят, что Вы – пьяный.

– Почему?

– Протрезвеешь – поезд идет долго.

– Как из Питербухга в Москву?

– Дольше.

– Насколько, как откуда куда? Как в Галилею через Десятиградие?

– Примерно. Как из Нижнего Новгорода опять до дома с поездом через девять часов.

– А смысл?

– Не покупать машину Волга, которая похожа на присевшую отдохнуть – навсегда – беременную – с перепоя – баушку, решившую доказать всему местному миру:

– Наша мечта делать машины красного цвета.

– Но это позже, а пока вот непонятно, почему двери открываются, а стекла не крутятся?

– Приедете через тысячу километров – отрегулируем. Но обычно они сами становятся на место. Постепенно.

И вот вы уперлись в эту Волгу, так как ей пришили кондиционер, и не в силах от него отказаться, так как жара:

– Невыполнимая никаким другим способом, кроме этой Волги с кандишен. – А даже ни из головы не идет, и в нее не приходит, что:

– Что и кандишен требует технического обслуживания, а его нет, да то, которое есть требует сто баксов за одну только заправку, ибо сам Канд тоже греется, и ему нужен и нужен хладагент.

И вот при этой мысли:

– Как попасть в Галилею, или все равно, что здесь из Петушков опять в Москву – дунул холодный ветерок.

И вот он смысл движения туда – не знаю куда, а именно:

– Обратно! – А кондиционер-то, оказывается, не только уже не нужен, но и вообще, здесь зима почти постоянная, а жара только два месяца в году, и можно открыть окошко, взять безалкогольного пива банок шесть в дорогу, и тянуть их на:

– Туда и обратно.