Текст книги "Матросские досуги (сборник)"

Битва при Гогланде

Эта битва наша со шведами замечательна тем, что была очень кровопролитна, что мы, будучи слабее, если и не разбили неприятеля, то, по крайности, осилили его, согнали с места сражения, заставили бежать и скрываться, так что шведский флот после Гогландской битвы во все лето не смел более показываться в море. Это было в 1788 году.

У нас была уже в это время война с турками; шведы думали этим пользоваться: один неприятель с юга, другой с севера; не в первый и не в последний раз суждено было России воевать разом вдруг на обоих концах государства.

В Петров день[12]12
  День памяти святых Петра и Павла по старому стилю отмечался 29 июня (12 июля по н. ст.).


[Закрыть] 1788 года вышел манифест о войне со шведом, и в тот же день адмирал Грейг выступил с флотом из Кронштадта. Он бил уже турок в Средиземном море и отличился под Чесмой. У него было восемнадцать линейных кораблей, в том числе один стопушечный, «Ростислав», шесть фрегатов и девять мелких судов. Через неделю, 6 июля, он завидел шведов у Готланда и при тихом попутном ветре пошел на них. У шведов было пятнадцать кораблей и восемь больших фрегатов, четыре малых и три пакетбота. Не выждав нашего флота на выстрел, они поворотили на другой галс, а наш за ними сделал то же и продолжал идти, линия на линию, корабль на корабль. В пять часов вечера передовые корабли нашего авангарда, который выдался вперед, открыли бой.

Вскоре передовой корабль наш, «Болеслав», сильно избитый, поворотил по ветру, прошел между обеих линий и примкнул к арьергарду. Второй, «Иоанн Богослов», также избитый, сам кинулся к ветру. Катер, посланный, чтобы забуксировать нос корабля в линию, был тотчас разбит ядрами. Прочие гребные суда были уже прежде разбиты; «Иоанн» поворотил против ветра и выбыл из строя. Третий, «Всеслав», оставшийся первым, продолжал драться один против троих, но наконец, избитый, вышел из линии к арьергарду. Адмирал на «Ростиславе» сначала дрался со шведским адмиральским кораблем, но так как шедший перед ним «Мстислав» не мог удержать своего места и все более осаживал, то «Ростислав» обошел его, продолжая пальбу, и вошел в кильватер «Елены».

Между тем в арьергарде последний корабль, «Дерис», вовсе не вступал в дело, и потому надобно считать наших только шестнадцать кораблей, а неприятельских пятнадцать и восемь фрегатов. Отчего «Дерис» не поспел к делу, осталось в потемках; но командир его после был обвинен и разжалован. Второй за ним, «Память „Евстафия“», дрался два часа против трех кораблей, но, избитый, также вышел за линию. Только три корабля во все время удержали места свои. Во время боя сделался штиль, так что суда насилу слушались руля, и потому четвертый наш корабль, «Владислав», потерпевший более всех прочих, не мог править и стал валиться на неприятельскую линию; его обстреливали почти кругом, громили продольными выстрелами; четыре неприятельских корабля окружили его, и часу в десятом командир его, капитан 1-го ранга Верх, собрал военный совет. Оказалось, что, избитый в корпусе и рангоуте, «Владислав» носится по произволу ветра, управлять им нельзя; что убитых было двести пятьдесят семь человек, но что мичман Смирнов, бывший в крюйт-камере, стоит с фитилем над бочкою пороха, ожидая приказания взорваться на воздух. Команда на вопрос капитана отвечала: «На все готовы, отец наш; что хочешь, то и делай!» Командир, не видя возможности более драться и пожалев людей, спустил флаг.

Прочие корабли, всего счетом десять, дрались до темной ночи отчаянно и без оглядки, кому с кем приходилось – то с одним, то с двумя и тремя неприятельскими кораблями. К семи часам передовые и средние корабли неприятельские стали было отходить, а наши за ними, но вскоре опять встали и продолжали бой. В девятом весь шведский флот стал отходить, но, преследуемый нашим, опять встал, что сделали и наши корабли, и сражение продолжалось почти одиночное, потому что обе линии вовсе расстроились. Наш адмирал сошелся с шведским вице-адмиралом, графом Вахмейстером, командовавшим авангардом; он наконец спустил флаг и был взят «Ростиславом». В десятом часу, вслед за сдачей «Владислава», весь флот неприятельский пошел на побег. Ночь наступила, и адмирал наш велел кончить погоню.

Со шведским вице-адмиралом взят был шестидесятишестипушечный корабль «Принц Густав», на котором оказалось убитых и раненых до трехсот шести. Только через час наш адмирал узнал о пленении нашего «Владислава», хотел гнаться за неприятелем, но за темнотою не мог собрать далеко разбросанных врозь кораблей своих. Он даже посылал с приказанием этим шлюпку на ближайшие корабли, но они были слишком разбиты, а арьергард наш, менее пострадавший, далеко отстал. Шведы ушли в неприступный Свеаборг, который тогда был у них в руках, заперлись там и не выказывали носу во все лето, хотя наши корабли их стерегли; только 9 ноября, когда наши ушли на зимовку, шведский флот вышел и отправился в Карлскрону.

У нас из числа одиннадцати тысяч семисот тридцати восьми человек – на всех семнадцати кораблях – было до четырехсот убитых и раненых с семьсот. Адмирал Грейг доносил государыне Екатерине II, что никогда еще не видел такого жаркого и такого с обеих сторон упорного сражения.

Адмирал Крон

Кто не помнит бойкого, веселого, живого и почтенного Романа Васильевича Крона, который, прослужив более полувека на море, все еще летал бегом на марс и салинг, если марсовые нескоро или неладно управлялись. Кто не помнит адмирала, который, бывало, когда чем недоволен, говаривал: «Какой это караб! Это стыдно для видно; какой это матрос – кажни человек ничего не знает; это карошо для ничево!» Кто не знавал Романа Васильевича, которого всегда укачивало на берегу и который год за год порывался в море, как на простор; который не выходил в море без супруги своей, занимавшейся в море присмотром и уходом за больными, а в военное время перевязкою раненых.

Не меньше того живо предание, что адмирал Крон, еще в капитанских чинах, взял бригом шведский фрегат, а фрегатом – корабль.

Вступив в службу нашу из английского флота в 1788 году лейтенантом, Роман Васильевич через неделю пожалован был в капитан-лейтенанты и назначен командиром двадцатидвухпушечного брига «Меркурий». В то время началась война со Швецией, и высланный на крейсерство «Меркурий» в одно лето взял до тридцати неприятельских купеческих судов.

На следующую весну Роман Васильевич Крон едва успел выйти в море на «Меркурии», как взял с бою между островом Борнгольмом и Карлскроною шведский двенадцатипушечный катер «Снапоп» с шестьюдесятью человеками экипажа.

Затем эскадра наша из двух кораблей, двух фрегатов и брига «Меркурий» отправилась в Норвегию, чтобы провести оттуда зазимовавший там на пути из Архангельска корабль. Бриг для разведок держался несколько ближе к берегам и увидел тут на якоре шведский сорокачетырехпушечный фрегат «Венус», который также выслан был на крейсерство, но, заметив 31 мая эскадру нашу, спустился в залив Христиания и за островами бросил якорь. Капитан Крон 1 июня подошел вплотную к фрегату, дал по нему залп с брига и кончил тем, что заставил спустить флаг. На «Венусе» было триста человек команды, а на «Меркурии» восемьдесят человек; пушек на одном сорок четыре, на другом двадцать две, и еще меньшего калибра.

Так-то имя «Меркурий» для бригов наших роковое и счастливое: в Балтийском море бриг этого наименования отличился в 1789 году, а на Черном море в 1829-м, под начальством А. И. Казарского, как рассказано в книжке этой в особой статейке.

По возвращении с пленным фрегатом Крон произведен был во 2-й ранг, награжден орденом Св. Георгия 4-го класса, сделан командиром взятого им фрегата «Венус» и зимовал со всей эскадрой нашей в Ревеле.

Весной 1790 года шведский флот напал на нашу ревельскую эскадру, но, потеряв сам при этом два корабля, должен был уйти. Затем ревельская эскадра, при адмирале Чичагове, соединилась с кронштадтскою, под вице-адмиралом Крузом, и, обложив шведский флот в Выборгском заливе, заперла его там; а Р. В. Крон отряжен был 8 июня с двумя фрегатами и четырьмя катерами к Питкопасу, для борьбы с мелкою флотилией шведов. Крон взял четыре из осьми найденных там мелких судов; затем одно было сожжено самими шведами, а три успели уйти в глубину шхер.

21 июня неприятельская флотилия из пятидесяти судов напала на Крона; но после трехчасового сражения она должна была спешно отступить и ушла опять в шхеры, оставив на берегу две свезенные туда для атаки пушки; да при побеге сам неприятель сжег шесть канонерских лодок своих, которые были так избиты, что не могли за ним следовать.

22 июля, при общем прорыве шведского флота из Выборгского залива сквозь флот адмирала Чичагова, Крон с фрегатом своим атаковал сильную гребную флотилию, перетопил и разбил несколько судов. Шведские канонерские лодки спускали флаги свои, сдаваясь, и даже подымали русские флаги, но коль скоро Крон оставлял их, обращаясь на других, то они поспешно уходили, под веслами и парусами; это и вынудило его не давать пардону, а добивать до конца все перехваченные им лодки. Пустившись затем в погоню, вместе с флотом нашим, за бегущим неприятельским флотом, Крон настиг ночью, в одиннадцатом часу, у острова Гогланд фрегат и заставил его спустить флаг; на беду, однако, в общей тревоге фрегат этот в ту же ночь, пользуясь свежим попутным ветром и темнотою, ушел.

Продолжая погоню за неприятелем, который бежал к Свеаборгу (тогда еще шведскому), Крон 23 июля настиг шведский линейный шестидесятичетырехпушечный корабль «Ретвизан», вступил с ним в сражение, несколькими удачными выстрелами избил ему рангоут, так что замедлил ход его, потом дрался с ним еще час с четвертью, дав время подойти спешившему на помощь, но отставшему от «Венуса» кораблю нашему «Изяславу». Тогда «Ретвизан» спустил перед фрегатом флаг. За этот подвиг Крон произведен в капитаны 1-го ранга и награжден орденом Св. Владимира 3-й степени.

Таким образом Р. В. Крон взял с бою бригом «Меркурий» шведский фрегат «Венус», а фрегатом «Венус» – шведский же линейный корабль «Ретвизан».

Р. В. Крон скончался в 1841 году, на 88-м году от роду, полным адмиралом, оставив по себе память отличного моряка и воина, счастливого, как говорили, на попутные ветры. Счастье счастьем, а уменье пользоваться им во всякую минуту, не упуская времени и случая, также чего-нибудь да стоит. Для этого, конечно, нужны такая пылкость и рвение к службе и морю, какими наделен был благородный и хотя вспыльчивый, но справедливый начальник, адмирал Р. В. Крон.

«Ретвизан»
(Рассказ матроса Ситникова)

Был у нас отбитый у шведов корабль «Ретвизан»: он взят славным образом на погоне нашим фрегатом «Венус» в 1790 году капитаном – которого все мы еще знали адмиралом – Кроном. Этот «Ретвизан», как упрямый швед, чуть не отбился от рук наших, но покорился. Об этом матрос Ситников, бывший в 1799 году на «Ретвизане», рассказывал так.

Командиром был у нас А. С. Грейг, сын знаменитого адмирала и сам после адмирал. И офицеры «Ретвизана» все почти были известны всему флоту: М. Т. Быченский, С. И. Миницкий, Н. А. Хвостов, ходивший вокруг света и после пропавший без вести с товарищем своим Давыдовым…

Славное это было время. Русская эскадра под адмиралом Макаровым была послана в товарищи английской, к адмиралу Дункену. Хоть и нельзя сказать, чтобы мы много наделали дела, – потому что больших сражений не было, – да зато ни в чем не ударили лицом в грязь: и дружно жили с англичанами, как офицеры, так и наша братия, да и ни в чем не отставали от первых в свете моряков, от англичан. Это можно молвить без похвальбы. Бывало, все матросы взапуски рвались, чтобы ни в чем не отстать от англичан; и разве что только один разок удастся им в каком-нибудь приеме перещеголять нас, а на второй и третий раз – смотришь уж, они сами только держись, чтобы не отстать!

Бывало, не только офицеры, где ни сойдутся, толкуют все о своем деле: кто чище стал на якорь, отдав разом все фалы и шкоты и осаживая гитовы, кто кого чем перещеголял, кто из-под кого вышел на ветер при лавировке, а и наша братия одно это во сне видела да – за трубкой ли вкруг кадки, за чаркой ли на берегу – все об одном этом речь вела, да, отбирая расторопных от вислоухих, с первыми только зналась и водилась.

Бывало, приходит весна, солнышко начинает греть, начинают поговаривать о вооружении флота – и спишь и видишь, и ждешь не дождешься первой вешней дудки в гавани, словно первого жаворонка! И душу радует, и сердце веселит, словно родное!

Английская эскадра высадила войска на голландский берег, где у мыса Грельдера стояло восемь голландских кораблей, три фрегата и шлюп. Английский адмирал Дункен отделил от себя восемь кораблей да еще два наших, чтобы взять эту эскадру. От нас пошли «Ретвизан» и «Мстислав», под командой А. С. Грейга и А. В. Моллера.

Снялись со светом 19 августа и пошли. Но голландцы в проходе к острову Тексел сняли все баканы, и нас вели кой-какие лоцманы. Путь был опасный. Впереди шел английский корабль «Глатон». Забуровив на одном повороте фарватера, он прошел, но второй за ним, наш «Ретвизан», сидевший поглубже его, сел. Кто успел из задних, остерегся; но за всем тем еще два англичанина сели подле нас.

Я стоял в это время на руле, командир и все офицеры были наверху, готовясь к сражению; шли мы полным ветром. Только что «Ретвизан» дрогнул, как командир закричал: «Руль на борт!» – но корабль уже ударился в другой раз и стал плотно.

Вода шла на прибыль. Живо закрепили паруса, завезли верп и подняли сигнал. Лоцман стоял чуть живой. Два английских шлюпа подошли к нам на помощь, но так как в это время у них стал за нами на мель корабль «Америка», то один шлюп пошел к нему, другой бросил якорь и принял с «Ретвизана» два кабельтова, которые взяли на шпили – один у нас, другой у них. Корабль стал было подаваться, но с тем вместе и самый шлюп понемногу тащило к нам, и он побоялся, чтобы не свалиться; а так как им притом показалось, что корабль сошел с мели, то на шлюпе вдруг отдали кабельтов – корабль опять стал. Был уже вечер, вода пошла на убыль, и, покуда справились, нельзя было никакими силами его тронуть. Решились ждать прилива.

Все корабли проходят мимо нас, в том числе и «Мстислав» спешит в дело, а мы словно посажены на цепь. Такая кручина взяла, что хоть бы головою в борт ударился. Одно нам оставалось утешение: смотреть на товарищей своих по беде, на английский корабль и фрегат, – хоть упрекать не станут!

Так простояли мы, при свежем ветре и волнении, всю ночь и еще за полдень. Пришел прилив, и мы стали вытягивать всеми силами завоз. Команда рвалась и, протащив корабль целый кабельтов по илу и песку, выбилась из сил. Опять вечер наставал, ветер крепчал, корабль начинало сильно бить об дно. С кормы сорвало гребное судно, на котором были три матроса, и помощи нельзя было им подать. Шлюп стал дрейфовать, и он наскоро снялся и отошел. Лоцманскую лодку с пятнадцатью матросами и офицером сорвало с якоря и унесло на остров Тексел. Мы спустились на низ стеньги и реи, все время стреляя из пушек. Вода пошла на убыль, команде дали передохнуть, раздав по сухарю и по чарке.

Настала ночь, буря разыгрывалась. Корабль колотило, вокруг бедствующие английские корабли палили из пушек, волнение расходилось. На «Ретвизане» показалась течь, палубы его от ударов трещали и грозили провалиться. Румпель переломило, руль попортило; баркас, пришедший с вечера на помощь и отданный на корму, залило и поставило вверх килем. Волна подымала корабль и, расступаясь под ним, бросала его на дно моря с таким стуком и треском, что надо было ждать ему конца. Команда молилась и молча глядела на командира: в такую пору ни от кого нельзя ждать спасения, как от Бога да от него. Наконец, к довершению бед, корабль «Америка» стало тащить по мелям прямо на нас. Тут уж и впрямь хоть обняться да утопиться.

В этом отчаянном положении капитан наш, видя, что спасения нет, а между тем корабль временем волною вздымает, приказал обрубить канат и поставить нижние паруса. Ветер наполнил их, и корабль, словно прыжками, от одной волны до другой, пошел по грядам мелей и каменьев. Мачты дрожали, едва можно было устоять на ногах, а толстая наружная обшивка, отдираемая каменьями, всплывала на вершины валов – но корабль был спасен. На одиннадцати саженях глубины бросили якорь, живо исправились и к утру готовы были идти в сражение. Но утро вечера мудренее: голландцы передумали драться, и эскадра их без выстрела сдалась.

Битва при Афонской горе

Адмирал Сенявин, с восьмью кораблями, одним фрегатом и шлюпом, был при начале войны с турками 1807 года в архипелаге[13]13
  Имеется в виду Греческий архипелаг – острова в Средиземном море.


[Закрыть], где соединился с английской эскадрой, бывшей с нами заодно. Сенявин предложил адмиралу Дукворту прорваться сквозь Дарданеллы – сквозь узкий пролив, сильно укрепленный с обоих берегов, – и напасть на Царьград. Дукворт, прорвавшись уже однажды незадолго пред тем, а именно 7 февраля того года, и потерпевши при этом большие повреждения, не согласился и даже вскоре ушел к египетским берегам.

Сенявин пошел один к проливу, занял остров Тенедос, в двадцати пяти верстах от Дарданелл, и, крейсируя тут, запер и флот турецкий в Мраморном море, и самую столицу, от которой отрезан был четыре месяца всякий подвоз морем. В Царьграде настал голод, и вновь воцарившийся султан Мустафа с угрозою приказал своему адмиралу (капудан-паше) выйти, взять опять Тенедос и прогнать русскую эскадру.

К Сенявину между тем подошли еще два корабля – итого десять, и он, узнав через греков о намерении турок, нетерпеливо стерег их и нарочно отошел от Тенедоса к острову Имбро, чтобы заманить и отрезать их.

Капудан-паша вышел в начале мая; при нем было восемь кораблей, шесть фрегатов, четыре брига и до пятидесяти канонерских лодок и других судов. Он поспешил к Тенедосу и силился овладеть им, но храбрый Козловский полк держался, покуда не показались паруса нашей эскадры; тогда турки оставили Тенедос и скрылись в Дарданеллы. Рассчитывая, однако, что капудан-паша, после строгих повелений султана, не осмелится долго оставаться в укрытии и бездействии, адмирал Сенявин поджидал его в тех водах и наконец 19 июня настиг турецкий флот между островом Лемнос и материком, где Афонская гора.

У турок было в этот раз десять кораблей, пять фрегатов, три шлюпа и два брига. Они были сильнее и числом судов и числом пушек: у них было их тысяча двести, у нас семьсот пятьдесят четыре. Сенявин отдал приказ атаковать в особенности три адмиральских корабля, стоявшие посредине турецкой линии, напасть с нашей стороны двум кораблям на каждый из них и взять их, если можно, абордажем.

19 июня в восемь часов утра битва загорелась. Корабль «Рафаил» ударил прямо в средину неприятельской линии, перерезал ее и скрылся в дыму. За ним «Сильный», «Селафаил», «Уриил», «Мощный», «Ярослав» подошли на пистолетный выстрел и открыли страшный огонь. Остальные четыре корабля кинулись на левое крыло неприятельское, а адмирал на «Твердом» и корабль «Скорый», подошедши к оконечности этого же крыла и став поперек, били турок жестоко продольными выстрелами. Таким образом, правое крыло неприятеля не могло вступить в дело, и перевес силы был на нашей стороне.

Через полтора часа турки начали отходить, а мы за ними, охватив их полукругом. Но ветер стих; многие из кораблей наших сильно потерпели и не могли продолжать погоню без починок, хотя бы на скорую руку; а турки бежали, сколько могли, за остров Тассо, покинув восьмидесятипушечный корабль капудан-бея, полного адмирала, который и был взят капитаном Рожновым на корабле «Селафаил». Другой корабль и два фрегата вошли в Афонский залив; адмирал Грейг с тремя кораблями пошел за ними, но турки выбросились на берег и зажгли суда свои. На другой день капудан-паша сжег еще корабль и фрегат у острова Тассо, которые не могли за ним следовать и достались бы нам, и два их фрегата потонули у острова Самондраки.

Таким образом, турки потеряли в деле этом три корабля и пять фрегатов, а остаток ушел при маловетрии, в самом расстроенном виде. У нас было убито семьдесят семь человек, ранено сто девяносто и восемь офицеров. Неприятель имел множество убитых и раненых: на пленном корабле убито двести тридцать и ранено сто шестьдесят человек, на корабле капудан-паши убитых и раненых до пятисот человек.

Тендер «Отвага»

В 1807 году, во время войны с турками, адмирал Сенявин, взявши остров Тенедос, захватил в гавани несколько турецких купеческих судов. В этом числе попалось путное одномачтовое суденышко, которое удобно было переделать на скорую руку в военное. Поправили вооружение и оснастку, поставили шесть фальконетов, назвали тендером «Безыменкой», и мичман Харламов принял над ним команду.

Тендер «Безыменка» посылался адмиралом по архипелагу с разными поручениями. Так и на этот раз, когда над ним стряслась было беда, возвращался он ночью на 18 июня к Тенедосу и увидел на пути много огней. Подошедши ближе, он узнал эскадру нашу. Отыскивая адмиральский корабль, он, однако же, вдруг очутился подле стопушечного корабля, которого в эскадре Сенявина не бывало. Мичман догадался, что попал не в свои сани, – это был турецкий флот. Адмирал Сенявин с намерением отошел от Тенедоса, чтобы заманить турок, а они заняли место наше у этого острова. Дело плохо, а время подходило к рассвету, – обознался бедняжечка на свою голову.

Как быть? Не драться же тендеру с целым флотом; а уйти также нельзя: затесался в самую середку. «Коли сила не берет, – подумал Харламов, – так не попытаться ли обмануть оплошного? Возьму грех на душу, нечего делать».

– Мундиры долой, ребята, и зипуны долой, а пуще всего фуражки! – И нарядил всю небольшую команду свою в белые рубахи да накрутил им чалмы на головы. Оставив немного людей наверху, приказал он тем сидеть поджав ноги и курить, а флага, разумеется, не подымал.

Рассвело. Тендер наш идет спокойно с турецким флотом, и никому невдогад. Что будет, то будет, а поколе все благополучно. День прошел, ночь настала, тендер идет с турками; говорится: «Попал в стаю – лай не лай, а хвостом виляй». «Куда поведет нас новый флагман, – думает Харламов, – не знаю, а до поры пойдем за ним».

На рассвете 19 июня вдруг на ветре показался парус, другой, третий – это эскадра адмирала Сенявина! Забилось ретивое у мичмана, а молчит. Увидав турецкий флот, эскадра наша тотчас стала двигаться на него полным ходом, турки начали строиться в боевой порядок, а тендер наш либо по ошибке не в ту сторону руль положил, либо плохо управился с парусами и остался под ветром. Турецкий адмирал рассудил, что и впрямь же не строиться тендеру в линию баталии, а место его, как у всех мелких судов, под ветром, да только нехорошо, что он далеко отошел, мог бы держаться поближе… Но тут было не до тендера, когда неприятель на носу и строится к бою.

К восьми часам утра эскадра наша подошла на самое близкое расстояние и открыла огонь. Началось сражение, весьма неудачное для турок и описанное в книжке этой под заглавием: «Сражение при Афонской горе». А тендер между тем в охапку кушак и шапку да скорей домой! Когда адмирал Сенявин, разбив турок, воротился опять к Тенедосу, то тендер давно уже стоял там на якоре, покачивался да посмеивался. Адмирал за эту удалую шутку приказал тендеру называться «Отвагой». Таким образом, тендер этот сам заслужил имя свое: родила его мать-басурманка, приняли его пленного и позаботились одеть и обуть; а когда он показал себя на деле, так его и окрестили и по заслугам пожаловали.