Текст книги "Марсиане"

Иштван не спал, как будто ждал меня.

– Сегодня к тебе?

Я кивнул и рассказал про наш разговор. Иштван на секунду задумался, потом резко выпалил:

– Надо будить Кристину и Анри. Выезжаем через полчаса. Больше никому не говори.

– Иштван, опять поднимется буча.

– Плевать, тут что-то такое, что сначала надо самим посмотреть. Иди, надевай скафандр!

У кратера мы были через два часа. Небо заливал розой восход, тени от скал казались фиолетовыми. Мы вышли из вездехода и подошли к каменной стенке. За плечами у всех были рюкзаки с запасными батареями, фонарями, веревками и крючьями. Теперь мы могли провести под землей восемь часов. У меня было такое чувство, что Иштван готовился к этому походу. Все рюкзаки были приготовлены заранее и лежали в грузовом отсеке его «автобуса».

– Это там, – сказал я, показав на скалу, как-то странно торчавшую прямо из центра кратера.

Скала была окружена огромными каменными обломками, видно было, что разрушение произошло недавно, ветер и песчаные бури еще не успели отшлифовать острые грани. Иштван выбрал самый большой камень, залез на него, осмотрелся и показал на выступ в скале, под которым что-то темнело.

– Вход тут.

Да, это был вход в туннель, который не был связан с системой туннелей, открытых нами несколько месяцев назад. Очень похожие плиты, такие же огромные ступени.

– Тут бы на моем вездеходе! – услышал я голос Кристины.

Она явно повеселела, бодро шагала впереди нашей группы и крутила головой.

Эта лестница была немного уже, чем в главном туннеле, да и явно короче. Вскоре мы повернули направо и пошли по коридору, который с небольшим наклоном уходил вниз. Примерно через час ходьбы мы уперлись в стенку.

– Странно, – пробормотал Иштван и стал рассматривать какую-то карту. – Мы ведь шли на восток…

– И… – Анри подошел к нему и посмотрел на карту. – Иштван, так мы у той стенки! Ну, той, которая у лестницы главного зала! Или очень близко к ней!

– Похоже!

Иштван взял фонарь в левую руку и правой ладонью стал гладить стенку. Потом он хлопнул себя ладонью по шлему, достал из кармана микрорадар и включил его. Кристина и Анри вплотную подошли к нему.

– Матерь Божья! Этого не может быть!

Голос у Кристины срывался. Она перешла на польский язык, потом на русский. Она перебрала все восклицания удивления, которые были в наших языках. Потом она подошла ко мне, взяла за руку и показала на экран.

Я ахнул! На экране были изображения человеческих лиц. Тысяч лиц, или даже миллионов! Мужских и женских. Красивых и некрасивых. Молодых и старых. Все стены коридора, по которому мы шли, были расписаны этими изображениями. Вероятно, такой же полупрозрачной металлизированной краской, которая была на потолке в большом зале. Ее можно было увидеть только с помощью радара.

– Это колумбарий. Странно, что все так одинаково изображены, будто это было сделано в один день, – сказал Анри.

– Это и было сделано в один день! – уверенное сказала Кристина, идя вдоль стены. – Они жили счастливо и умерли в один день, чтобы жить еще счастливее!

– Это как? – спросил Анри. – Неужели…

– Да, это сделали те, кто потом улетел к нам. А они остались на своей любимой планете. Они не хотели улетать. Их тела, вернее, их материальные остатки, в этом коридоре, а их сознание, их воспоминания объединились и живут отдельно в виртуальном мире. Где хранится этот мир, я не знаю. Может, ветер носит их мысли, может, песок хранит их воспоминания. Нам этого сейчас не понять, они опередили нас на миллионы лет. Но я знаю точно, что они живы, что они мыслят и чувствуют, и они будут жить, пока будет жива их планета. И мы тут лишние. Нам показали это, чтобы мы ушли. Но ведь люди такие подлые существа. Они непременно захотят исследовать этот коридор, а этого допустить нельзя. Иштван, мы можем что-то сделать?

Ты скажешь, что так возвышенно люди не говорят. И будешь прав. Это я приукрасил, конечно. Но смысл донес. Если тебе нужна правда жизни, то надо в ее речь вставить ругательства. Но ты не вставляй. Иштван промолчал тогда. Но когда мы выбрались наружу, он открыл свой рюкзак.

Потом мы стояли на стенке кратера и смотрели, как опускается пыль от взрыва. У запасливого Иштвана все было с собой.

– Я направленными взрывами еще в детстве интересовался, – сказал Иштван. – Теперь все, этот вход никто не найдет без подсказки, а ведь мы будем молчать?

Ответ был очевиден, мы просто промолчали в знак согласия.

Стас замолчал, встал, подошел к окну и добавил:

Ну вот, писатель, это еще один рассказик в твою марсианскую коллекцию. Теперь я могу об этом говорить. Оказалось, что к «автобусу» давно подвесили маяк, и уже наутро начальники на станции знали об этом кратере. Теперь над входом в колумбарий тоже стоит металлическая будка. Одно утешает, что материалы оттуда не публикуют в открытом доступе. У меня сначала было разрешение знакомиться с отчетами, и я с удивлением прочитал, что там находится простое марсианское кладбище. Ну и пусть так считают!

Виртуальная любовь

Я сидел в редакции и думал о Стасе. Передо мной лежали два рассказа, где описывались его главные приключения на Марсе. Истории казались законченными, но я чувствовал, что продолжение обязательно последует. И на Марсе, и на Земле. Когда мы с ним расставались месяц назад, он долго мялся, хотел что-то рассказать, потом махнул рукой и сказал, что пока хватит. Я ему звонил раз в неделю, но с каждым звонком он все больше замыкался в себе, вяло говорил, что устал, плохо себя чувствует, и у него нет пока желания продолжать наши беседы. Я позвонил Майку, его приятелю по станции, чтобы узнать о здоровье моего «марсианина». Майк был не в курсе, обещал узнать. Свое обещание он выполнил через два дня. Позвонил мне сегодня утром и сказал, что был у Стаса и ему очень плохо. К врачам он ходить не хочет, а с его сердцем он может умереть в любую минуту.

– Ему надо в госпитале полежать недельку, – сказал Майк. – Там его проверят, сосуды прочистят, стимулятор поставят… А он ничего не хочет. Он умереть хочет. Бред какой-то! Все, кто первым был в туннеле, хотят умереть. Я Кристине написал и Нэнси.

– Кто такая Нэнси? – спросил я.

– Его виртуальная любовь из Канады. Они переписывались, когда он на Марсе был.

– А почему они сейчас не вместе?

Майк замолчал. Я видел на экране, как он, потупив глаза, пытается найти подходящие слова, чтобы сказать что-нибудь вежливое, но при этом ничего не сказать. Его большое черное лицо даже покрылось испариной. Я не стал его мучить, поблагодарил, попрощался и нажал кнопку отбоя.

– Тебе надо с ним встретиться, – сказала Вера. – Я полечу с тобой. У меня второе образование – психология, и вообще я знаю, как с ними надо разговаривать.

Вера – это наша самая любимая сотрудница. Она универсал, умеет делать все, что нужно нашей редакции. Появилась она у нас год назад, сказала, что работала в какой-то космической фирме, знает технический жаргон, и ее интересуют психология отношений между людьми в космосе. Она готова писать статьи на любые космические темы, редактировать наши колонки и вообще быть всем полезной, не лезть в чужие дела и не пытаться делать карьеру. Для нашего журнала она оказалась просто находкой. Она и вправду разбиралась в плазменных двигателях, в космических ботанических садах, знала марки марсианских вездеходов и устройство скафандров. У нее было хобби – она собирала картотеку всех, кто побывал в дальнем космосе. Она искренне переживала, если видела неустроенность парней, отдавших космосу свои лучшие годы, пыталась организовать что-то вроде общества или клуба бывших космонавтов, но почему-то постоянно встречалась с сопротивлением то официальных лиц, то самих ребят, вернувшихся из космического ада. Несмотря на это, она не теряла оптимизма, ее картотека постоянно пополнялась, и она, как могла, помогала всем, кто к ней обращался. Сейчас Вера сидела рядом со мной, худенькая, в потертых джинсах и мужской клетчатой рубашке. Она обожала моду конца прошлого века, ее гардероб почти не менялся. Менялись только цвет клеток на рубашках и цвет ее волос. Сегодня она была блондинкой.

– Ты думаешь, это серьезно? – спросил я.

– Ты видел лицо этого чернокожего? У него было такое выражение, как будто он уже попрощался со Стасом. И потом он вызвал двух женщин. Двух вызывают, чтобы они сказали последнее «прощай», а не для того, чтобы жить дальше. Давай, собирайся, я с тобой. Мне собираться, как ты знаешь, не надо.

Да, Вера могла улететь в любой город с одним телефоном в кармане. Все, что нужно, она покупала в ближайшем магазине, а потом выбрасывала в конце поездки, чтобы оставаться мобильной. Я решил последовать ее стилю, включил компьютер и заказал два билета из Москвы до Нью-Йорка. Через три часа мы с ней сидели в самолете и смотрели на темнеющее небо, где яркой красной точкой выползал из-за горизонта Марс.

В Нью-Йорке мы взяли машину-автомат. Я продиктовал адрес Стаса навигатору, он показал, что к нему ехать два часа и что он готов нас довести. Я включил автопилот, машина мягко тронулась, покружилась по дорогам около аэропорта, потом вышла на скоростную трассу и понеслась в темноту, слегка покачиваясь на стыках покрытия дороги. – Мы приедем, а он спит! – сказала Вера, сворачиваясь калачиком в большом пассажирском кресле. – Позвони ему!

Я набрал номер Стаса, телефон соединился, и я увидел его худое лицо. Как и в мой прошлый визит, он был в сером свитере, его шею обвивал большой шелковый шарф, на голове шерстяная шапочка.

– Стас, извини, я тут с Верой, моим коллегой, едем к тебе. Мы можем переночевать в отеле и прийти утром, но мне бы хотелось увидеть тебя сегодня.

Стас смотрел на экран, где было изображение моего лица. Вера придвинулась ко мне, чтобы попасть в камеру, и сказала: «Привет, Стас, не прогоняй нас, мы будем через два часа, завари нам кофе покрепче!»

Я увидел, что Стас неожиданно улыбнулся.

– Хорошо, – сказал Стас. – А я как раз вчера собирался звонить твоему настырному попутчику, чтобы он приехал. Я хочу закончить свою историю, а он неплохо пишет.

– А я неплохо редактирую, – сказала Вера. – Ты же знаешь, что твой первый рассказ все– таки попал в «Марсианские Хроники», но это только благодаря моей редактуре и пониманию, что можно и что нельзя писать в «хрониках». Кстати, результат ошеломляющий! У тебя теперь тысячи поклонниц. Но ты, наверное, уже все видел в Сети.

Да, она сказала правду. Шеф все-таки пробил публикацию рассказа. И это случилось после редактирования Веры. Это к тому, что редактор я неважный.

Стас смотрел в объектив камеры и молчал. Я видел, что он подошел с телефоном к окну и стал к чему-то прислушиваться. Камера на телефоне была по-прежнему направлена на его лицо, я видел, как он трет лоб, словно пытаясь что-то вспомнить.

– Хорошо, – сказал он, вспомнив про нас. – Я сварю кофе. Но если вы хотите есть, то заезжайте в магазин около моего дома и купите все, что вы любите.

На этом он отключился. Вера долго смотрела на погасший экран, о чем-то думала, потом встряхнула волосами, пожала плечами и достала из сумочки зеркальце и губную помаду.

– Вроде все не так страшно, – сказала она. – Во всяком случае, я надеюсь застать его живым.

Я стоял перед дверью Стаса, держа в руках пакеты с продуктами. Вера нажала кнопку звонка, дверь открылась почти мгновенно, Стас как будто стоял в прихожей и ждал нас.

– Я вас увидел в окно, – сказал он. – Проходите.

Вера сделала шаг вперед и вдруг неожиданно обняла Стаса и прижала голову к его груди.

– Стас, ты извини меня, – сказала она через некоторое время. – Я тебя знаю только заочно, по твоим рассказам, просто мне хотелось как-то выразить свое чувство. Ты совершил там почти невозможное.

Стас растерялся, было видно, что такое с ним впервые. Он погладил Веру по спине, сказал, что ему неловко, что он уже почти заварил кофе, есть неплохой сыр, и он готов с нами перекусить. Вера стала суетиться в небольшой кухне, отгороженной от гостиной-столовой высокой стойкой. Стас стоял рядом с ней и колдовал над эспрессо-машиной.

– Вот, готово! – сказал он и поставил на стойку две небольшие чашечки, от которых шел аромат хорошего кофе.

Вера отвлеклась от салата, взяла чашки и принесла их на столик около огромного Г-образного дивана. Стас нацедил кофе еще в одну чашку, пришел к дивану и сел рядом с Верой. Вера слегка повернулась, чтобы видеть его лицо. Стас и в самом деле выглядел неважно: темные круги под глазами, замедленные движения. Он не спеша пил кофе и поглядывал то не меня, то на Веру.

– Расскажи, почему ты хотел меня позвать! – спросил я его.

– Просто мне надо рассказать про последний год на базе. За мной начали плотно следить, и я бросил свой дневник. Были только письма на Землю и фотографии в «Марсианских Хрониках». Но кроме этого было еще нечто, о чем должны знать люди. Я хочу вам все рассказать, вы напишите рассказ от моего имени, но не публикуйте его, пока я вам не разрешу. Или пока я не умру. Там будет много личного, мне не хотелось бы видеть, как незнакомые мне люди будут обсуждать мои чувства.

– Майк мне сказал, что он пригласил сюда Кристину и Нэнси, – сказал я. – Они могут появиться с минуту на минуту, тебя это не будет смущать?

– Они не появятся, – сказал Стас. – Майк сказал мне об этом, я написал обеим девчонкам и попросил их не приезжать.

Он встал, подошел к окну, долго смотрел на небо, потом повернулся к нам и начал свой рассказ.

После попытки спрятать вход в новый туннель наша жизнь на Марсе, считай, окончилась. Нас обвинили в попытке скрыть факты огромной научной ценности и оштрафовали так, что я даже перестал считать, сколько денег я смогу привезти на Землю. Там и считать стало нечего! Нас четверых отстранили от работы вне базы. Майк стал начальником службы безопасности вместо Иштвана, которого посадили за компьютер, чтобы он оформлял отчеты о перемещении сотрудников. Кристину практически заперли в лаборатории, куда иногда поступали для анализа образцы, привозимые автоматами. Анри работал с ней, на глазах спивался, и ему поручали только простейшие операции. Мне запретили путешествия на вездеходах, я сидел в маленькой комнатке и писал программу по анализу фотоснимков с орбитальной станции. Все решили, что я самый главный по поиску следов марсиан, и дали задание найти еще такие же туннели.

Я, правда, мог выходить на поверхность и гулять около станции. Запаса энергии в скафандре хватало километров на десять. Я часто брал фотоаппарат и шел фотографировать закаты, пыльные бури и нагромождение красных камней в небольшой долине к северу от станции. Журнал «Марсианские Хроники» продолжал публиковать мои снимки, я даже писал небольшие веселые заметки, где каждая шутка была чудовищно грустна, что придавало моим рассказам особый шарм. Это многим нравилось, мне писали комментарии и письма с благодарностью. Кто-то написал, что ждет моих заметок каждый день и теперь мои мысли его занимают больше, чем мысли великих классиков.

И еще мне писала Она. Звали ее Нэнси, жила она в Канаде, в маленьком городке у подножья Скалистых гор. Она мне присылала фотографии, я смотрел и не верил, что такое бывает. Улицы ее городка были покрыты красными керамическими плитками. Их мыли каждый день, по ним можно было смело ходить в белых носках. Около всех домов были цветники, посреди улиц тоже были цветы, все дома покрашены яркими веселыми красками, окна сверкали, вдали синели горы с белыми вершинами. Все это казалось нереальным, как в сказке. Нэнси была замужем, у нее был прекрасный, обожавший ее муж и двое мальчишек, которые, по ее словам, сидели у нее на шее, пили кровь и требовали постоянного внимания. Но они также давали ей силы, когда она уставала. Утром Нэнси отправляла всех своих мужчин из дому – кого на работу, кого в школу, кого в садик, а сама приводила в порядок цветник, что-то подрезала, поливала, убирала упавшие листья, готовила обед, приводила в порядок одежду, чистила обувь, протирала полы, после этого садилась к компьютеру и начинала писать мне письма. Почему она выбрала меня – я не понимал. Все на Земле знали, что с Марса возвращаются больные люди. Больные не только физически, но и морально. Они всеми мыслями пребывают на красной планете, и это навсегда. Я говорил об этом в прошлый раз, об этом написано во многих книгах и дневниках, я сам ей писал, но Нэнси ни о чем не хотела слышать. Она хранила в ящике своего стола мою фотографию из «Марсианских Хроник», где я стоял в верхнем зале у окна, на фоне красных камней и розового неба. Я только прилетел на Марс, выглядел возбужденным и очень романтичным. Я еще не начал ходить к кратеру, не общался с Иштваном, все было впереди. Я был наивен и хотел сделать великие открытия. Самое смешное, что я их сделал вместе с ребятами, но в результате я получил не славу, а кучу штрафов и вот эту жизнь.

Тут Стас обвел руками комнату и пошел в кухню заваривать новую порцию кофе. Вера поднялась с дивана и стала заканчивать приготовление ужина. Третий в кухне уже не помещался, и я стал ходить по комнате, разглядывая фотографии, висевшие на стенах. Многие пейзажи я помнил по «Марсианским Хроникам». Иштвана, Кристину и Арни я узнал по рассказам Стаса. Не узнать Майка я не мог – с ним я разговаривал сегодня утром. Меня привлекла фотография стройной женщины в цветастом платье с рыжеватыми волосами, стоявшей около большого цветника с лейкой в руках. Снимал опытный фотограф. Снимал против солнца, волосы женщины светились, она повернулась к объективу и улыбалась. Было видно, что она счастлива, радуется солнечному дню, цветам, своей молодости и красоте.

– Это и есть Нэнси, – сказал Стас. – Ее муж увлекается фотографией и снимает ее мастерски. Я как увидел это фото, так и влюбился в нее! Ты представь, я на Марсе, с женщинами не общаюсь, а тут такая красавица, море цветов, небо голубое… И еще письма от нее каждый день с полным отчетом, что делала, о чем думала, как она меня любит.

– У нее же муж и вроде она счастлива с ним? – спросила Вера, накрывая на стол.

– Я у нее тоже спрашивал, зачем я ей – вернусь больной, усталый. Могу вообще не вернуться. У нее семья, дом в чудесном месте, все замечательно… А она пишет, что чувству не прикажешь, что мужа она тоже любит, что сходит с ума от этого и просит ее не мучить и такие вопросы больше не задавать. Я переставал ей отвечать, она терпела день – два, потом писала, что больше не может, что мои письма для нее как наркотик. В общем, наш роман развивался бурно. Я только Майку о ней рассказывал. Майк – он все понимает, он сразу сказал, что ей просто скучно, чтобы я не принимал все близко к сердцу, но и ее не обижал. Майк вообще не верит в любовь, он верит в дружбу и поступки. Он мне посоветовал попросить у нее о встрече после моего приезда. Я так и сделал. В ответ я получил странное письмо, что эта встреча может быть слишком значительной для нее, она ее боится настолько, что не решается даже думать об этом. Майк, когда узнал про этот ответ, хмыкнул и попросил больше не обсуждать с ним эту тему.

– Я согласна с Майком, – сказала Вера. – Говорить о любви и избегать встречи – это просто морочить мужику голову. А если учесть, что Стас на Марсе, что поблизости нет женщин, то это даже не очень красиво с ее стороны. Стас, прости, если это тебя еще задевает.

Стас ничего не ответил. Он подошел к фотографии Нэнси, вынул из кармана бумажную салфетку, протер стекло, рамку, выровнял фотографию и снова подошел к окну.

– Но с другой стороны, – продолжила Вера, – ее тоже можно понять. Встретиться с тобой… Тут два варианта. Можно разочароваться в тебе, или ты разочаруешься в ней, тогда все ее чувства уйдут, и все годы, когда она тебе писала о любви, будут казаться потерянными. А возможно, встреча будет такая, что ее семья разрушится и ее жизнь пойдет наперекосяк. Даже если она останется в семье, то она просто сойдет с ума от всего этого. А так… нет встречи – нет проблем. Останется виртуальный роман, светлое чувство, неясные мечты…

Стас ничего не говорил. Он насуплено смотрел на Веру и тяжело дышал. Потом он вздохнул и спросил:

– Ну, я продолжу?

…Все это виртуальное безумие протекало на фоне событий, о который я уже рассказывал. Я ходил к кратеру С55, нашел там тело Питера, странный параллелепипед, статуи… Я не писал Нэнси про это. Я боялся, что наша почта просматривается, и писал ей про розовое небо, красные камни, про невыносимую грусть, когда смотришь на серпик Земли. И еще я писал про небо, которое было у нас с ней одинаковым. Прошел год, и я уже не мог думать о других женщинах. Даже о Кристине, умопомрачительной блондинке, которую любили на станции все. И мужчины, и женщины. Кристинка однажды взяла меня за руку в коридоре, прижала ее к своей груди и спросила, почему мне все это не нравится? Я отшутился, но потом целый вечер думал о том, что со мной происходит. Я и вправду перестал интересоваться другими женщинами. У нас на базе были девушки, умницы и красавицы, как будто их специально так выбирали. Они работали поварами, наводили порядок в помещениях, работали с базами данных, сортировали образцы. По разговорам я понимал, что они весьма доступны, однако ни одна из них мне не приглянулась. В общем, как ни крути, а я был влюблен, мне хватало виртуального общения и какого-то неясного ожидания будущего.

А потом закрутились события, о которых ты уже писал. Мы нашли туннели, были странные общения с тенями марсиан, нашли Пантеон, как мы его называли между собой, нас долго мучили на разных комиссиях, мы отвечали на тысячи вопросов, которые присылали начальники с Земли. Потом нам долго объясняли, почему нас ущемляют в правах, неделю напоминали о штрафах, которые реально нас разорили, и, наконец, нам объявили, что всю нашу четверку отправят на Землю с ближайшей оказией, которая будет через год. Раньше никак не получится, и мы будем на базе под неусыпным присмотром. В наши спальни поставили видеокамеры, чтобы запечатлеть приход теней марсиан, если таковые вернутся, нам на руки прикрепили передатчики, которые сигнализировали о наших перемещениях, и записывали все наши разговоры. Нам долго объясняли, что это делается для научных целей, и даже заплатили немного за неудобства, но я понимал, что начальство боится другого. Они опасаются, что тени перестанут быть тенями, и с нашей помощью на планете начнется нечто страшное и неуправляемое.

После того как все формальности по нашему осуждению и наказанию были соблюдены, мы стали спокойно ждать транспортного корабля. Я писал свою программу, разглядывал тысячи фотографий, пытаясь понять логику марсиан, которые построили туннели именно около кратера С55. Ничего умного мне в голову не приходило, и я просто написал программу поиска на фотографиях прямоугольников. Компьютер просканировал сотни тысяч снимков, нашел мой параллелепипед в кратере С55 и сказал, что больше на планете нет ничего похожего. Больше идей у меня не было, и я стал просто сидеть за столом, думая о том, как я вернусь на Землю.

Письма от Нэнси приходили регулярно. Узнав, что я скоро возвращаюсь на Землю, она еще раз повторила, что разрывается между мной и мужем и боится нашей встречи. Потом вообще стала уводить разговор в сторону, рассказывая о своих прогулках по горам, о том, как она украсила свою комнату акварелями, как она удачно постригла волосы и как, ложась спать, всегда думает обо мне. Она где-то разыскала программу-справочник и точно рассчитала, когда я просыпаюсь и когда ложусь спать. В эти моменты я получал от нее пожелания доброго утра и спокойной ночи. Один раз я получил от нее ролик, где она читала мне стихи Бернса, сидя на камне около горного ручья. Переписку с ней мне никто не ограничивал. Однажды ко мне зашел Майк, увидел на экране фотографию Нэнси, хмыкнул и ушел, не сказав ни слова. Кстати, вы сказали, что он послал письмо Нэнси, а откуда он знает ее адрес? Хотя, да… служба безопасности…

Самым активным из нашей четверки были Кристинка. Я часто ее встречал то в коридорах, то в столовой, то в верхнем зале. С умело растрепанной головой, в тонком свитере и облегающих темных брюках, она было ослепительна! Кристина целовала меня при встрече, даже если это было пятый раз на дню. Выглядела она спокойной и радостной, казалось, что все штрафы и ограничения ее не коснулись. Она явно была занята чем-то интересным, и я ждал, когда она решится мне что-то рассказать.

Наконец, однажды она поймала меня в коридоре, прижала палец к губам и затащила к себе в лабораторию. Там она взяла ленту пористой резины, обмотала свой передатчик на руке, потом проделала ту же операция с моей рукой и тихонько сказала:

– Стасик, я начинаю кое-что понимать! Я теперь знаю, где находится сознание тех, чьи лица мы видели в Пантеоне.

Я вспомнил ее слова о том, что те, кто не улетел, кто остался на этой планете, что они живут среди нас невидимые, неосязаемые, но вечные, как приведения. Я почувствовал, как по спине у меня пробежал холодок, точь-в-точь, как тогда в туннеле.

– Ты понимаешь, что наше сознание, как и любое другое сознание, непрерывно требует поступления энергии. Наш мозг потребляет кислород. А какая энергия питает сознание тех, кто остался на этой планете много тысяч лет назад?

– Тут только энергия ветра и солнца.

– Совершенно верно! Я сначала подумала про ветер, но потом… Вот смотри. Представь, что фотон солнечного света попадает на…

Кристина взяла лист бумаги и стала рисовать фейнмановские диаграммы. Фотон быстро распался на электрон и позитрон, которые снова образовали фотон, потом появились другие частицы… Я с изумлением смотрел, как лист бумаги покрывается сложными диаграммами.

– Кристина, – не выдержал я. – Так вроде у нас микробиолог!

– Я физик, – прошептала она. – Просто места для физика на базе не было, и я поехала как микробиолог. Пока летели сюда, я выучила все, что было нужно. А на станции уже Анри помог разобраться в приборах. Не перебивай, ты понял, что тут образуются циклические процессы, которые можно запускать и гасить! А это элементы памяти. И она поддерживается потоком солнечного света. Когда света нет, то энергия черпается из этих циклов. Смотри сюда, не отвлекайся! Они работают как аккумуляторы. Работают недолго, при интенсивном мышлении их хватает часа на два, но в спящем режиме их хватает на годы.

Кристина раскраснелась, она брала новые листы бумаги, рисовала новые схемы и дергала меня за рукав, если я отвлекался хоть на секунду.

– А тут, если увеличить длину пробега, могут генерироваться электромагнитные волны. В том числе в световом диапазоне. Вот так марсианская женщина и появлялась у нас в комнатах.

– А звук? Ведь она разговаривала с нами?

– Это нам казалось, она просто возбуждала наши нейроны, которые отвечают за слух. Все было в абсолютной тишине. Только бестелесное изображение женщины и видимость разговора. Мы, может, и говорили что-то, но она понимала нас, читая импульсы в нашем мозге. Но без солнца они не могут долго, поэтому она так быстро от нас уходила.

– А помнишь чертовщину с раздвоением неба, с миражами куполов…

– Это они просто проверяли нашу психику, нашу готовность встретиться с ними.

– И все ради того, чтобы показать Пантеон? Она просила нас покинуть планету, а мы тут, наоборот, развели после этого бурную деятельность!

– Вот это и непонятно! Они не могли быть такими наивными и думать, что мы сразу улетим на Землю после открытия Пантеона!

– А может…

Я посмотрел на Кристину. Она оторвалась от своих листов и тоже посмотрела на меня.

– Ты думаешь… – Кристина даже побледнела. – Ты думаешь, мы… избранные?

Я обнял ее за плечи, и мы подошли к окну. Окно ее лаборатории выходило на север, я видел темные скалы, сиреневое небо, кусок красной пустыни, где светились фары одного из наших вездеходов.

Тут Стас замолчал, пошел на кухню, насыпал свежего кофе в машину, сполоснул чашки и стал ждать, когда закипит вода.

– Вы, наверное, стали ждать, когда к вам снова придет марсианка? – спросила Вера.

– Да! Мы ее ждали у себя в спальнях, мы с Кристиной ходили по ночам в долину на севере, мы ночевали у нее в лаборатории и у меня в офисе.

– Естественно, безрезультатно?

– Да, а почему естественно?

– Стас, ты лучше меня знаешь, что после Марса вы никому… вам трудно устроиться на работу. А без коллектива, без авторитета организации вам невозможно претворить в жизнь идеи, которые вам могли рассказать марсиане. Ваша задача была только показать людям туннели и Пантеон. Вы с этой задачей справились, и ваша миссия на этом закончилась.

Я с изумлением смотрел на Веру. Вот так психолог! Она резала по живому. Я видел, как лицо Стаса еще больше посерело, у него снова началась одышка, и я стал подумывать о вызове врача.

– А ты понимаешь, зачем нам вообще показали Пантеон? Без их подсказки мы бы искали его не один год. Значит, они торопили нас, они хотели, чтобы какие-то события развивались быстрее.

– А ты помнишь, как вы нашли вход в первый туннель?

– Это Кристина! Мы с Иштваном пошли вслед за ней.

– И Кристине первой пришла в голову мысль о живом сознании марсиан из Пантеона. Это их души. И она сообразила, где эти души живут.

– И все это для того, чтобы сейчас Кристинка выращивала укроп у себя на огороде?

– Нет, для того, чтобы она рассказала это тебе, а ты, например, мне.

Тут Вера встала с дивана, подошла к стене, прижалась к ней спиной и стала смотреть то на меня, то на Стаса. И тут я понял, что впервые смотрю на ее лицо. Вера всегда была где-то сзади или сбоку, что-то подсказывала, что-то поправляла. Я смотрел на экран компьютера, а не на нее. А тут передо мной стояла красивейшая женщина. Огромные серые глаза, сильный, но мягкий подбородок, длинный прямой нос. Она оказалась не худенькой, а стройной и гибкой. Потертые джинсы и клетчатые рубашки отвлекали от нее, не давали рассмотреть то сильное, женское, что сейчас исходило от ее взгляда, от ее тела, от ее позы.

– Вера, кто ты? – спросил я. – Такой я тебя никогда не видел?

Она не слышала моего вопроса. Вера стояла какая-то сияющая. Хочу написать, что устремленная вперед – простите за пафосные слова. Она теперь смотрела только на Стаса и как будто хотела что-то сказать. Что-то очень важное! Вот она прикусила губу, встряхнула волосами, как недавно в машине, и прошептала немного хрипловатым голосом:

– Стас, милый, не останавливайся, расскажи, что было дальше!

Стас посмотрел на накрытый стол, где нас ждал ужин, на меня, на Веру, стал ходить по комнате и негромко рассказывать.

…Я пропущу этот год. Там было много чего непонятного, но я чувствую, что Вера больше хочет, чтобы я рассказал про мое возвращение на Землю. В корабле я попросил меня усыпить, и месяцы пути пролетели незаметно. На Земле в Межпланетной комиссии мне оформили документы, что я являюсь ветераном марсианских экспедиций, определили небольшую пенсию, выдали немного наличных и пожелали удачного трудоустройства. Я решил с этим повременить и сразу полетел в Канаду. Я не надеялся увидеть там Нэнси. За месяц до моего отлета, она написала, что ее муж получил новую работу под Нью-Йорком и они скоро всей семьей туда переедут. Потом у нее начались домашние заботы перед отъездом, и она практически перестала мне писать. На Земле я проверил свой почтовый ящик и нашел там только одно ее письмо. Она писала, что они уже переехали, сейчас она устраивает свое новое жилище и напишет мне позднее, когда окончатся эти хлопоты. Своего адреса она не сообщила, я даже не знал, в каком городе она живет, и решил поехать в Канаду, чтобы найти ее дом, который я надеялся узнать по фотографиям. И еще я надеялся спросить у соседей про ее новый адрес. К своему удивлению я выяснил, что не знаю ее фамилии. Я знал ее лицо, ее слова, ее имя – и это было все!