Текст книги "Прыжок (сборник)"

Везде, всегда, во всём.

Ничто не может возникнуть из ничего и ничто не может исчезнуть бесследно.

Без Божьей воли.

От любой букашки, микроба, слона, человека, облака или звезды можно прийти, согнув время в замкнутый круг, в ту точку, где это НЕЧТО однажды возникло, рассеялось и вновь возникло.

Понять это, охватить разумом можно только тогда, когда принимаешь того, кого зовем мы Отцом нашим. Отцом всего живого и неживого, что есть в познанном нами пространстве и времени.

Еще пятилетним, глупым, как щенок, но уже и любопытным, как ворона, я в маминых фетровых сапожках на босу ногу выбегал в сумерках из дома на улицу и с замиранием сердца искал в огромном бесконечно далеком небе пикающую серебряную точку, которая шустро ползла по дуге от края неба до края земли.

Запрокинутая голова кружилась. Детские глаза, втягивая в себя все видимые звезды Вселенной, замирали в немом изумлении перед богатством огромного мира.

Тогда у меня и появилось ощущение мизерности человека. Марионеточности его и мимолетности.

И взгляд на микромир через школьный микроскоп снова поверг в изумление детскую душу. Этот мир, такой близкий и в тоже время не видимый без линз, буквально кипел жизнью, бурлил, суетился. Энергия и в нем била через край. И я мог одним дыханием, одним движением пальца изменить этот мир. Дать ему расти и развиваться или наоборот – прервать в нем, огромном и бурлящем, как Вселенная, жизнь и движение.

Тогда я ощутил величие человека. Его богоподобность и могущество.

И все было бы хорошо, если бы жизнь не ставила меня то на пьедестал макровеличия, то – почти сразу же – на предметное стеклышко микробеззащитности.

И наконец я понял, что человек не внизу, под звездами, и сверху, над микробами; он – звено в общей цепочке мира, цельного и синхронного. Где для каждого есть свое небо, где он видит своего Создателя.

Мое небо – не только снаружи меня, но и внутри.

Все религии, концессии, секты, движения праведников и проповедников учат нас любить Бога и признавать только его.

Но порой сталкиваешься с пророками, которые берут на себя все грехи и достоинства нашего мира. И даже начинаешь верить им. Вот тогда и начинается нехорошее, какое бывает, если в твой дом приходит незваный гость да вдобавок начинает вести себя по-хозяйски. Беды и несчастья обрушиваются на этот дом, пока не поймут его жители, что только тот может быть пророком, кто сам создал этот мир, видел его начало и знает его конец.

Стремление к счастью и гармонии человек всасывает с молоком матери. Другое дело, что каждый по-разному пытается понять и оправдать путь свой к этому Божьему царству. Иногда оскверняя саму дорогу туда, а иногда принимая очередной эволюционный этап за конец развития человечества. Лжегении объявляли о пришествии «царства Божьего» с точностью до часа, а то и до минуты. И неизбежно эти ошибки отдельных людей, пусть даже доказавших свою гениальность в чем-то ином, приводили тех, кто им верил, к катастрофе. Целые народы, страны и континенты гибли с этими лжецарствиями, созданными не Богом, а обыкновенными людьми, пусть и гениальными по нашим, мирским понятиям.

Все человеческие общества построены на власти. И сам человек с детства стремится, вольно или невольно, властвовать над ближним своим, а то и над дальним.

И ничего в этом плохого нет. Все идет хорошо до тех пор, пока кто-либо не посягнет в своем властолюбии на свободу человека, данную ему от Бога. На свободу тех поступков, мыслей и желаний, которыми может распоряжаться только Первосоздатель: Любовь, Творчество, Материнство, Жизнь, Равенство, Братство. Промысел Господа здесь безусловен. Рукой опытного и справедливого кормчего Он ведет человечество к тому, для чего оно предназначено.

Человечество коллективным своим разумом проникает все дальше и глубже в тайны мира, созданного Богом. И это движение разрешено как этап развития человечества в системе Мироздания. И уже не один ученый воскликнул при очередном открытии: Боже, как же ты велик и мудр!

Все дано человечеству на Земле для жизни, умножения и развития. Система эта отлажена и работает надежно. Но… Но лишь до того момента, когда людям вдруг становится мало хлеба, данного Богом. Когда, забывая о хлебе насущном, мы пытаемся получить и то, что нам не надобно бы иметь. Когда в своих желаниях уходим к пресыщениям, и не только тела, но и души. Берем больше, чем можем, и даже больше, чём хотим. Жадность начинает руководить нашей жизнью. И мы наконец забываем о том, что нам дано и о чем просим: о хлебе насущном. Насущном, не более.

Бытуя на Земле, мы, люди, не задумываясь, пользуемся в самом полном объеме всем, что дано нам Высшим разумом. Это и лес, и вода, и воздух. Полезные ископаемые, иные природные ресурсы. Солнце. Луна. Да и вся Вселенная. Всем мы пользуемся. Берем. И практически ничего этому нашему миру не давая взамен. Когда же будем отдавать? Когда перестанем жить взаймы? Когда избавимся от долгов наших перед Господом?

Кто из нас может это знать?..

Вот поэтому мы и просим каждый день у Бога оставить нам долги наши. И, видя такой пример, мы уже от чистого сердца тоже пытаемся оставлять долги должникам нашим.

Пытаемся.

Но не всегда получается.

Хотя в этом-то и заложен великий символ любви к ближнему.

Как же любит Создатель свое детище – человека, если Он дал ему так много от себя! Какие огромные потенциальные возможности имеет каждый из нас, чтобы прожить жизнь честно и справедливо, а значит, и счастливо. А ведь нам бывает мало того, что дано от Бога. Хотим еще чуть-чуть. Чуть больше, чем получили. И теряем контроль над своими желаниями.

И незаметно, а порой и явно, начинаем впадать во искушение.

Человек слаб.

И сам справиться с искушениями не может. Без Бога сама попытка обречена на провал. Кто-то другой шепчет нам в уме: «Сделай так-то и то-то. Сделай, и тебе же будет лучше». Искушает душу. Развращает разум. Проверяет нас.

Господи, не введи меня во искушение!

Как я слаб…

Сколько раз каждый из нас плевал через левое плечо. Бедный дьявол…

Всю низость плевка в лицо можно понять лишь тогда, когда тебе самому плюнут.

Как и Бог, дьявол всегда рядом.

Лично мне ощущать это тяжело.

Поэтому я так упорно повторяю каждый день последние слова вселенской молитвы «Отче Наш»: «избави нас от лукавого».

Именно «нас», а не одного меня. Потому что одному жить чистым очень сложно. Можно быстро испачкаться, попав под плевок, посланный через чужое плечо.

Отче Наш, не введи меня во искушение, но избави от лукавого.

Отче Наш, так хочется пожить в Твоем мире – мире гармонии, счастья и любви.

Истинно.

Верно.

Гений

Тараканы – это маленькие усатые существа.

Они бегают и суетятся. Вот один остановился. Задумался о чем-то своем. Пошевелил усами. И побежал, толкаясь, дальше – вверх-вниз, по кругу и назад.

Я к ним уже привык.

Они мне не мешают.

Хотя и живут у меня в голове.

Обо мне все так прямо и говорят: «Этот человек непростой, он с тараканами в голове, и вы с ним будьте поосторожнее».

И все осторожненько так меня огибают.

И люди, и события.

Вы меня, я чувствую, уже жалеете, а ведь зря.

Это мне вас впору жалеть.

Вы – как все прочие, а вот я, с тараканами в голове, особенный!

Вот, к примеру, захотелось вам выбить засорившийся свой нос во время фуршета. Вокруг людей полно, и вам, естественно, это сделать не совсем удобно, а мне – раз плюнуть.

Я достаю платок, а если его нет, то не достаю, естественно, а просто сморкаюсь громко и широко. Если есть платок – в него. Если нет, то и так, в пространство, ну, например, на чей-то ботинок.

Я, конечно, как человек культурный извиняюсь при этом, но люди вокруг говорят: «Ничего, ничего, бывает».

А сами между собой перешептываются: «Это тот самый, с тараканами в голове. Что с него взять? Гений…»

Я этак покачаю ею, своей головой, из стороны в сторону, дернусь пару раз, будто тараканов успокаиваю, и порядок. Люди посмотрят на эти мои упражнения – и тоже успокаиваются.

Правда, и талант, и гениальность проявляются у меня не всегда, а только когда тараканы разбегаются пошустрее, чем обычно.

Бывает, что тараканы совсем затихнут, а я легонько так постучу по голове согнутым пальцем: «Эй, шевелитесь! Мне свой талант уже пора являть. Давно я не баловал мир чем-нибудь гениальным».

И тараканы мои сразу начинают носиться под черепушкой, как сумасшедшие.

Вот тут-то и прорывает меня.

Я хватаю что есть под рукой. Если карандаш и ноты, начинаю писать музыку; если пишущая машинка и женщина, то поэму; если кусок гранита, мрамора и зубило, то ваяю бюст героя или, на худой конец, труженика.

Иногда тараканы мои переходят на космическую скорость и начинают уже не носиться, а летать по закоулкам моего гениального мозга.

И, что самое удивительное, никогда не сталкиваются друг с другом.

Видимо, у них там, в моей голове, какие-то свои законы физики.

Но когда я заканчиваю свое очередное, не просто талантливое, а уже гениальное произведение, тараканы начинают проситься наружу.

Им, видимо, с их космическими скоростями тесно становится в моей голове.

Вот и сегодня они заносились, застучали.

И меня осенило.

Друзья, а не опубликовать ли мне мемуары, как мы, то есть люди с тараканами в голове, живем и ощущаем себя в окружающем нас мире?

Точно.

Сел и написал. Чтобы все знали всё о нас, «гениях».

Вижу, что вы уже читаете.

И, конечно восхищались.

Спасибо.

Теперь пора «тараканам» спать.

А мне отдохнуть от своей гениальности.

И все же меня мучает один вопрос: что же со мной будет, когда тараканы покинут мою гениальную голову?

Инстинкт – инвалид

Создатель создавая мужчину и женщину, создал два совершенно разных существа, но связанных намертво друг с другом для продолжения своего рода человеческого. В то же время, он наделив их обоих одними и теми же основными инстинктами – инстинктом самосохранения, инстинктом размножения. Добавил женщине инстинкт материнства, доминирующего у нее над двумя первыми.

Поэтому, когда маме Яши рассказали что стало происходить с ее парализованным сыном, она не задумываясь, забрала его домой. Это был ее единственный сын. Самый дорогой человек на белом свете. Ее частица. С рождения беспомощный, когда и как у него было повреждено в нервной системе, сейчас уже было не понять. Но мальчик был живым. Он слышал и видел, но не двигался.

Она вначале долго с ним моталась по клиникам. Потом пыталась вылечить у знахарей. Потом опять по клиникам. И так 14 лет. Одна. Муж ушел. Оставшись одна, чтобы заработать хоть какие деньги на поддержание жизни сына. Она отдала сына в пансионат для таких полностью парализованных инвалидов.

И вот теперь опять домой. Конечно, его нельзя было там оставлять. К одной беде прибавилась еще одна. Совсем неожиданно, неизвестно почему, у ее парализованного сына, вдруг стал расти и объеме и в длину, его маленький, детский, почти такой с каким он родился, мужской кончик. Почему, отчего? Никто ничего не мог понять. И объяснить. В медицинской практике парализованных детей, этого не было. Буквально за неделю «Он» у него вырос до размеров женской руки. Неполной, конечно, а до локтя, затвердел и остался в таком положении. Понятно, в начале химического, а затем и физического _______________по переводу «Его» в спокойное состояние, ни к чему не привели.

Яша лежал на спине, с высоко торчащим одеялом, и никто ничего не мог сделать. Поэтому врачи посовещавшись, позвонили маме Яши, Елене Владимировне, и попросили забрать ее сына. Мама, как мы говорили выше, забрала. Она привезла его вечером домой. Уложила на кровать и села рядом. Ей вначале было страшно смотреть на Своего парализованного сына с этим Штырем. «За что, за какие грехи», – тихо Шептала она, прорезая_______________ __________________________.

«Как теперь лечить? Куда повезешь?». А «штырь» торчал себе и торчал. Не успокаивался не на секунду. Иногда, правда, покачивался, когда Елена Владимировна, случайно поправляя или одежду или кровать, задевала его. Покачивался, как резиновая бита.

Событие века

Тысячелетие назад, великий Пифагор создал теорию «цифр». Через которую без труда, путем комбинаций, можно выразить любое слово. В этом случае не надо алфавитов, путающих и усложняющих общение единой земной нации.

Сейчас, наконец люди поняли важность и значимость цифр и как только человек родился, ему тут же присваивается цифровой код.

Когда это сделали, то сразу поняли, какая в этом великая милость Божья, уразумевшая в свое время Пифагора к такому великому открытию.

Вначале просто присваивали родившемуся цифровой код. Например, мой код: 786746353272658774 2-87564356, где уже зашифрованы число, месяц и год моего рождения, место, то есть номер региона в стране, и ооновский номер страны, а так же группа крови, резус-фактор и пол.

Затем этот же номер стали присваивать и при учете налоговых деклараций.

Потом за этим же номером установили телефон, регистрацию машины, номер кредитной карточки, страховки.

И так далее.

Стало жить удобнее. Человек, вот он, весь на виду. Никуда не спрячешься. Никаких отпечатков пальцев для поиска преступников не надо. Да и сам смысл совершения преступлений отпал. Но если преступление все же совершалось, то человека, виновного в этом, стали находить за считанные секунды, так как при таком объеме информации, содержащемся в одном постоянном номере, человек не может спрятаться никуда. В номер даже стали закладывать сведения о родителях, о родных и близких; размер обуви, одежды, цвет глаз, кожи, волос.

Потом возникла мысль заменить и другие виды человеческого общения цифровыми кодами.

Вначале стали заменять общеизвестные слова и абревиатуры, имеющие общенациональные значения, общегосударственные институты, столицы стран, города, международные организации, начиная с Организации Объединенных Наций.

Например, ООН: 0000000164537827465

ВМФ: 6471984384736

Затем зашифровали географические названия.

Так, Африка: 65473021.

Азия: 7463252876.

Атлантида: 08717646325.

Тихий океан: 3762654К7.

Индийский океан: 8474362527346.

Затем пришел черед слов и понятий, выражающих предметы бытового характера.

Например, кастрюля: 34543.

Ложка: 343234.

Стакан: 78678.

Природные явления.

Ветер: 6758437.

Снег:4353635.

И пошло-поехало.

В течение нескольких лет все, что можно было обозначить в этом нашем мире, стало приобретать свой цифровой шифр. Теперь можно было смотреть передачи, состоящие из одних цифр, но каждому более или менее нормальному цивилизованному человеку было ясно, о чем идет речь.

Цифра была возведена в ранг идеальной истины.

И все бы хорошо, но появились какие-то умники, которые считают, что для передачи или зашифровки того, что уже шифровано в цифрах, достаточно всего двух цифр: 0 и 1.

Так, например, дождь будет теперь не 678437, а 0101.

Они утверждают, что это даст еще больше экономии времени при передаче и восприятии информации и путаницы будет меньше.

Но мне кажется, что здесь надо думать не только о каких-то информационных плюсах, но и об эстетическом моменте.

Вы только послушайте, как звучат гениальные строки Пушкина в десятках цифр.

Я помню чудное мгновенье…

7464535245664 098757864 53643534

Разве это не музыка?

А они предлагают:

011101000 111000 110001010 10001010000

Ну что это, какая-то тарабарщина – барабанная дробь.

Никакой эстетики.

Я против.

Сценарий будущего

Писатели для смертных – люди не от мира сего.

Души их распахнуты, лезь кто угодно: хочешь – ласкай эту душу, хочешь – плюй в нее.

Но чтобы стать человеком «не от мира сего», считается, что нужна удача или, на край, счастливый случай.

Пятнадцать лет я писал, писал и писал. Пятнадцать лет стучался во все двери. И все пятнадцать лет встречал непонимание и отказ за отказом.

Не было у меня удачи, но, как и всякий русский, упершись единожды, упрямо упирался и дальше.

И вот один раз я приехал в Ленинград по делам своей старой работы и поселился в одноместном номере одной из центральных гостиниц. Взял напрокат печатную машинку и в свободное время заканчивал свой очередной сценарий, мало надеясь не только на постановку, но и на публикацию.

И вот на третий день командировки, придя после обеда в гостиницу, я застал там переполох. Оказывается, налетела целая бригада киношников во главе с самым известным и популярным в те времена режиссером.

Снимали они здесь какой-то эпизод в гостиничном интерьере.

Когда я поднялся к себе на этаж, то меня с ходу остановила дежурная и, оттеснив в угол, зашептала, чтобы я пока не ходил к себе в номер. Я ничего не понял. Вдоль по коридору тянулись шнуры, стояли короба, осветительная техника, скучающие люди бродили взад-вперед.

Я поначалу подумал, что снимают у меня в номере.

А снимали в апартаментах чуть дальше по этажу. И вот известному режиссеру для какого-то эпизода понадобилась настольная лампа с журнальным столиком.

Решили взять все это в ближайшем из номеров, то есть в моем. Мэтр сам прошел посмотреть, подойдет или нет.

Войти-то он в мой номер вошел, а вот выходить не собирался. Сидел там уже больше часа и что-то внимательно читал. Съемки остановились, никто не решался его потревожить, и поэтому слонялись, не зная, что делать.

Но я, вежливо отстранив дежурную, вошел к себе в номер.

Режиссер сидел у журнального столика, на котором я утром оставил свою рукопись – сбоку от печатной машинки с титульным листом в каретке, на котором было единственное слово «СЦЕНАРИЙ». Услышав мои шаги, он поднял голову, посмотрел внимательно на меня, затем снял очки, постучал ими по рукописи и спросил: «Ваше?»

Я с задыхом ответил: «Мое». И замолчал, а затем, испугавшись чего-то, стал быстро объяснять, что он читал черновик, что я собирался перепечатывать начисто и вот даже первый лист начал. Но он остановил меня.

«Я буду это снимать», – положил он руку на сценарий и позвал меня за собой.

И я пошел.

И в один год напечатал все, что писал пятнадцать лет.

Так исполнилась моя мечта. Изменив мое будущее.

Но это был не случай, а только трезвый расчет. На самом деле я целый год охотился за этим режиссером, чтобы как-то подсунуть ему этот сценарий. И в Ленинград приехал, и в гостиницу устроился только потому, что знал: он будет там на съемках.

Высчитал, за что можно будет зацепиться во время съемок, чтобы он обратил на меня внимание. А сколько денег я оставил в этой гостинице: администратору, чтобы номер был поближе к киношному апартаменту, дежурной, горничной, чтобы эту лампу с журнальным столиком перенесли ко мне, чтобы показали ему именно мой номер – единственный, где есть нужная лампа и столик с лежащим на нем моим лучшим сценарием.

Вот так.

Поэтому наше будущее зависит не только от случая, но и от тебя самого и твоих поступков.

Урок истории

В седьмом классе к нам пришла новая учительница истории. Замужняя молодая женщина лет двадцати трех.

Светлые волосы, голубые глаза, приталенная кофточка, серая прямая юбка.

Я сидел за второй партой в правом ряду. Она часто подходила ко мне сзади и наклонялась, как бы проверяя, что и как я пишу. Но в то же время как бы случайно упираясь своей грудью мне в плечо. От этого уши у меня белели, шея заливалась бордовой краской.

Однажды после урока она задержала меня в классе. Поговорив по теме, предложила прийти к ней сегодня домой часов в семь вечера, чтобы позаниматься дополнительно. У нее, сказала она, есть старинные интересные книги по истории Древнего Рима. Она знала, что Рим меня очень интересует.

В семь вечера я был у ее дверей.

Она была одета по-домашнему. Легкий халатик. Тапочки с помпончиками. Волосы распущены. Я сел за стол.

Она принесла книгу, положила передо мной. Потом пошла еще за одной. Я открыл книжку, попытался читать.

Она обошла стол и встала напротив меня. Потом наклонилась ко мне. Верхние пуговички на халатике расстегнулись. В распахе стала видна вся грудь.

У меня застучало в висках. Я опустил взгляд вниз, на книгу, но ничего там не видел – буквы расплылись, строки задрожали.

Она обошла стол, взяла меня за подбородок и поцеловала прямо в пылающие губы.

Я вскочил, словно меня подбросила пружина.

Схватил ее за талию.

Прижался плотно к ее телу.

Потом еще плотней и еще… и обмяк.

Мне вдруг сделалось неловко и стыдно от всего того, что здесь происходило. Я запросился домой. Она вначале растерялась, но тут же, что-то решив для себя, стала сдирать с меня одежду. Я ужом завертелся в ее руках, не позволяя ей проникать слишком далеко. Осторожно, подбирая слова, она стала убеждать меня, что это вполне нормально, что я уже настоящий мужчина. Я дрожал, не знал, куда девать руки.

– Скажите, а это… больно? – прошептал я.

А потом, сидя в ее ванной по горло в пене, я все заглядывал ей в глаза и спрашивал: вот это все, что было с нами, и есть та самая любовь?

И она, намыливая мне голову, отвечала:

– Да, конечно.

Я пытался уточнить:

– Значит, вы меня любите и, выходит, я вас тоже люблю?!

– Конечно, – отвечала она, обтирая меня полотенцем.

Я вертелся в ее руках и продолжал выяснять:

– А как же ваш муж?

– А мы ему ничего не скажем, – смеялась она.

– А почему? – приставал я.

Она поднимала взгляд к потолку и говорила, что так нужно и все будет хорошо и со мной, и с ней, и с ее мужем.

На это я удивлялся:

– Разве можно любить двоих?

Она смеялась, поила меня чаем и говорила, что я глупенький, но хорошенький.

Домой я возвращался переполненный гордостью.

Теперь я как равный шагал рядом со взрослыми дядями, стараясь даже ступать с ними в ногу.

Я стал мужчиной!

У меня есть любимая женщина.

И она меня любит.

Правда, я немного огорчался при воспоминании о ее муже. «Но раз у нее теперь есть я, то ее муж ей совсем уже и не муж». И от этой мысли я веселел, подпрыгивал, обрывая листочки на весенних топольках. Меня переполняли великие перемены сегодняшнего дня. Хотелось с кем-нибудь поделиться. Но, как назло, никто из друзей и приятелей на пути не попадался.

«Может, рассказать обо всем маме?» Но, войдя в подъезд, я передумал. «Нет, пожалуй, маме говорить неудобно, лучше папе».

Вызвал лифт. Зашел в него. Поднялся к себе на седьмой этаж и засомневался: «А как начать? Нет, уж лучше я расскажу брату. А вдруг он смеяться будет? Нет, не буду и ему рассказывать. Она же говорила, что не расскажет никому. И я не буду». Но, так ничего и не решив, я подошел к своей двери и нажал кнопку звонка.