Текст книги "Хубара. Голаны"

Август 1984 года. Самейн. Доктор Эмиль. Маленькая принцесса

Однажды вечером из контрольно-пропускного пункта при въезде в военный городок Симонову сообщили, что к нему приехали русские люди из деревни Бассера.

Это была семья «прекрасной незнакомки» Валентины, с которой Володя познакомился ещё весной, при очень интересных обстоятельствах. Вместе с ней приехал муж – Эмиль и дети – Омар и маленькая Татьяна.

Симонов договорился с командиром поста военной «полиции – шорты» и гостей пропустили.

Так как Лариса ещё не приехала, все заботы по организации ужина легли на плечи хозяина. Валентина подключилась к работе, приготовила салат из принесённых овощей, Володя, прежде чем достать резерв – колбасу, сало и бутылку коньяка «Арарат», спросил Валентину:

– Как насчёт коньяка, колбасы и сала?

– Нормально, мы же христиане, я регулярно хожу в храм, правда, он католический, а я считаю себя православной! В Союзе не приветствовалась ни одна религия, мои родители были атеистами, отец к тому же являлся членом партии. Я не знала крещёная я, или нет? Да это, особо меня не интересовало. Уже в аэропорту, перед вылетом в Сирию, моя старая бабушка, обняв, тихонько шепнула на ухо:

– Ты, конечно, не помнишь, как тебя покрестили, ты отдыхала у нас в деревне? Я никому об этом не говорила, боясь навредить родителям. Запомни – ты крещёная! Вот твой крестик и иконка от знакомого батюшки, совершившего таинство!

Уходя на посадку, я оглянулась – маленькая, добрая старушка стояла, смотрела нам в слет и перекрестила на дорогу.

Помолчав, задумчиво и горько дополнила:

– А сейчас бабушки уже нет. А родителей я не видела уже пять лет, наверное, они тоже стали старенькими. Письма идут долго и приходят редко.

Всё это время Эмиль с детьми, меняя кассеты на Володином магнитофоне, слушал русские песни.

За ужином разговорились:

– Я очень люблю русские песни, «Миллион алых роз» в исполнении Аллы Пугачёвой, наиболее транслируемое в Сирии произведение. Именно через песни мы познакомились с Валей, знаете, студенты очень любят петь. И мы иностранцы, и русские парни и девушки, живущие в общежитии, часто собирались по вечерам вместе и пели русские песни. Там мы и познакомились с Валентиной. Позже была свадьба, родился Омар, после окончания учёбы Валентина устроилась на работу, я продолжал учёбу, затем была ординатура. Омара привезли в Сирию, когда он пошёл в третий класс, конечно, ему было очень тяжело учиться в арабской школе, а он не настолько хорошо знал язык. Но смог быстро освоить арабский, детям это даётся легче, сейчас успешно владеет двумя языками и хорошо учится по школьным предметам.

– Эмиль, а как обстоит дело с гражданством детей? Это, насколько я знаю, серьёзный вопрос.

– Вам, наверное, известно, что любой ребёнок, родившийся на территории Сирии, автоматически становится её гражданином. И на него распространяются права и обязанности гражданина Сирийской арабской республики. В том числе и воинская повинность, которая у нас может быть, почти бессрочной, в условии постоянных войн. Татьяна тоже родилась в Советском союзе, пожила у Валиных родителей, а потом мы привезли её в Сирию.

После того, как детишки покушали и попили чай, Симонов пригласил их за столик в соседнюю комнату, дал бумагу и цветные карандаши «Тактика»:

– Вот это рисунки моих дочек, они сейчас в России с мамой, – показал Володя рисунки Жени и Юли, которые они присылали каждую неделю в своих письмах. – В ответ я тоже посылаю им письма со смешными картинками из нашей с мамой жизни здесь.

По выражениям лиц, Симонов понял, что сказанное поняли обои, но ответил только Омар:

– Спасибо!

– Как долго вам придётся жить одному? – поинтересовалась Валя, – когда жена собирается приехать с детьми?

– К сожалению, старшая – Евгения, приехать не сможет, нам разрешено привозить детей только до четвёртого класса. И то, после известных событий со взрывами, женщинам было рекомендовано выехать с детьми домой – в Советский союз. Официально этот запрет до сих пор не отменён, хотя многие «втихаря» уже привезли ребятишек. В последнее время, обстановка в стране, усилиями Президента, стабилизировалась, в Ливане активные боевые действия прекратились, недавняя попытка переворота, к счастью, не удалась. Младшая – Юля вписана в заграничный паспорт жены и надеюсь, что в ближайшее время она приедет вместе с мамой.

Эмиль рассказал, что его учёбу в Советском союзе финансировала правящая партия Арабского социалистического возрождения. И после возвращения на родину, он должен отработать в государственных медицинских учреждениях определённое время. Сейчас он работает врачом педиатром в поликлинике Самейна. Валентина стоматолог, но, к сожалению, до сих пор не работает. Она имеет советское гражданство, как и дети, и не хочет его терять. По закону иностранные специалисты, желающие организовывать своё дело в стране, обязаны приобретать лицензию. Но она стоит большие деньги, которые Эмиль сможет заработать не скоро.

Незаметно наступил вечер и гости, обменявшись приглашениями, распрощались. Симонов пообещал решить вопрос с руководителем коллектива о посещение семьёй Эмиля киносеансов в доме «хубары».

Вскоре Володя получил долгожданную телеграмму о прилёте Ларисы. В ней говорилось: – «Прилетаем такого-то числа, рейсом Аэрофлота. Лариса».

Множественное число глагола «прилетаем» – вселяло надежду, что вместе с женой прилетит и младшая дочь.

В назначенный день, задолго до прилёта московского рейса, Володя был в аэропорту. Помпезное здание, как и прежде, поражало размерами, но во всём чувствовалась хроническая недоубранность. Хотя по залам, как и два года назад, флегматично бродили служащие с «хитроумными» приспособлениями, заглатывающими мелкие бумажки и прочий мусор. Володя провёл ладонью по плоским длинным листьям пальмы, в громадной бочке стоящей у окна, на руке остался грязный след. Аббас, наблюдавший за ним, махнул рукой:

– «Малеш – нормально!»

Первые месяцы пребывания в Сирии, Симонова удивляло пренебрежительное отношение арабских друзей к порядку, в том понимании, к которому привык Володя. Тут никто ничего не убирал, кругом в бригаде валялись пакеты, бумаги, пачки от сигарет. Никто не мыл пол, не подметал плац, не белил бордюры. На все эти мелочи не принято было обращать внимание, это было нормой. И на это не тратилось время, силы и средства.

– Может они и правы? – иногда думал Симонов, – но, с другой стороны, не может русский человек жить в грязи, он будет изнурять себя уборкой, а вечером, уставший, но довольный, с чувством исполненного долга, увалится спать в чистом доме.

Наконец объявили прибытие московского рейса. От самолёта пришёл первый автобус, Володя успел увидеть своих девчонок, на Юле ослепительно белела кофточка и голубая с белым юбочка, стрижка каре была ей к лицу. Мама, наклонившись, что-то говорила дочке, показывая на здание.

Процедуры оформления прилёта прошли на удивление быстро. Вскоре Володя уже держал на руках маленькую путешественницу. Обняв отца, тихим шёпотом, прильнув к его уху, Юлька сказала:

– Папочка, как я боялась, что меня не пропустят, если бы ты только знал.

Забрав вещи, Аббас ушёл к машине, Лариса, Юлька и Володя, взявшись за руки, переговариваясь, направились следом.

– Она всю дорогу тряслась, что её не пустят. И в Москве, и тут – в Дамаске, как к таможне, или к паспортному контролю подходить, затихнет, но вида не подаст. В Москве, когда самолёт уже пошёл на взлёт, так тихонько спрашивает:

– Мама, мы всё – полетели?

– Да, доченька, всё теперь позади! – обняла её, – Юлька даже всплакнула чуток

Поехали через город. Юлька, сидя на коленях отца, с удивлением смотрела на проплывающие за окнами автомобиля картины незнакомого города, – многочисленные лавки, стоящие вплотную; пыльные пальмы с облезлыми стволами; старинные гранитные фонтаны, блестящие струями воды, на маленьких площадях. В потоке транспорта, двигающегося по улицам города, рядом с машинами, семенили флегматичные ослики, запряжённые в тележки, или нагруженные поклажей, на тротуарах попадались молодые женщины, спокойно и грациозно несущие на головах громадные синие бочки. На одном из перекрёстков образовалась пробка. Мужчина изо всех сил тянул за узду через дорогу, запряжённого в тележку, упирающегося осла. Тот не желал сделать ни единого шага, несмотря на град ударов по спине и громкие крики второго погонщика подталкивающего сзади. Осёл упорно стоял на месте и, подняв голову, периодически издавал рёв, похожий на гудок электрички.

Вскоре сзади, за Уазиком «хубары», образовалась солидная очередь. Машины сигналили на разные голоса, высунувшиеся водители, громко кричали, то ли на погонщиков, то ли на самого осла, то ли на обоих. Сзади всё подходили и подходили люди, вышел из машины и Аббас.

Кончилось тем, что упрямца просто подняли на оглоблях, и вместе с тележкой перенесли через улицу. Осел, висел в упряжи, смешно дрыгая ногами, ревя без остановки дурным голосом.

Наблюдая эту картину, Юлька смеялась до слёз.

– Эль-дахар! – сказал Аббас

– Центр города – перевёл Володя.

Машина не спеша двигалась по чистым улицам, вдоль витрин разнокалиберных магазинов. Была пятница – арабский выходной день. По тротуарам гуляли люди, мужчины, женщины и многочисленные дети в ярких одеждах. Громко играла арабская музыка, пахло пряностями и выпечкой. В тени пальм уютного сквера, через небольшой водоём был переброшен ажурный мостик, уличные торговцы громкими голосами предлагали гуляющим свои товары и напитки.

– Аббас, мин фаднак, стена хэна – остановись здесь! – попросил Володя, – прогуляемся, – предложил он своим девчонкам.

Пошли, разглядывая разложенные по прилавкам различную мелочь, бижутерию и сувениры.

– Юленька выбирай, что тебе понравится, – сказал Володя.

Ушлые торговцы сразу приметили маленькую иностранку:

– Аглен нус аглен!

– Мархаба, хабиби!

– Айзак! – послышалось со всех сторон

– Папа, что они говорят? – спросила смущённая Юля

– Приветствуют тебя, приглашают, и говорят, что им очень приятно!

Немножко походив по рядам, остановились возле седоватого торговца, в белой одежде.

– Давай, Юля, возьмём вот эти браслетики, – предложила мама, – указывая на голубые браслеты.

– Мушкин ашуф, да – можно посмотреть? – спросил Володя. – Каддещь – сколько?

Продавец, покопавшись под прилавком, выложил горку браслетов, различного оформления и расцветок. Юля выбрала голубой браслет с украшением в виде головы змейки.

– Бикам, да – сколько стоит? – повторил Симонов.

Торговец назвал цену, завысив её, как минимум в два раза. Володя внимательно посмотрел на него:

– Ля – нет! – ответил он, возвращая браслет.

– Кульши тамак – всё в порядке, – пролепетал седой и назвал другую, более реальную.

– Шуи смак? – обратился продавец к девочке, присаживаясь и протягивая сувенирный шарик.

Юля вопросительно посмотрела на отца.

– Он спрашивает, как тебя зовут?

– Юля!

– Ю-ля! – по слогам повторил продавец, – Ля, энта Амира сгир!

– Он говорит, что тебя надо называть маленькой Амирой! – сказал Володя, – по-моему, это можно перевести, как маленькая принцесса.

В машине Юля, как и Лариса два года назад, спросила:

– Папа, ты можешь разговаривать на арабском языке?

– Нет, доченька, я больше понимаю, а говорю гораздо меньше. Ты, если захочешь, тоже сможешь немножко разговаривать.

Заехали на площадь АВС.

– Пойдёмте, купим хлеба, – пригласил Володя Ларису и Юлю, – когда войдём в магазин, ты Юля скажешь продавцу: – Атыни хубз форма! Запомнила? Атыни хубз форма!

В магазине, известном каждому русскому в Дамаске, где, обычно, покупали «форму» – хлеб, отдалённо напоминающий российскую сайку, Юля бесстрашно подошла к стойке, запнувшись на первом слоге, громко сказала продавцу:

– Атыни хубз форма!

Пожилой продавец, знавший в лицо почти всех русских живущих в столице, слегка удивившись, подал ей хлеб:

– Афон!

– Он сказал – пожалуйста, – перевёл Володя, – ответь шукран – спасибо!

– Шукран, – тихонько ответила Юля.

Все засмеялись.

Решив не утомлять девчонок, уставших от перелёта, никуда не заезжая, поехали в Самейн. На окраине Дамаска, вдоль дороги, ведущей в Иорданию, одна к одной притулились убогие мастерские, где местные механики ремонтировали проезжавшие автомобили. От поднятой на домкрате большой грузовой автомашины, мальчишка лет двенадцати, чумазый, в застиранной рубашке, с чёрными от масла и грязи руками, катил громадное, едва ли не с него ростом, колесо. Засмотревшись на юного механика, Юля сказала тревожно:

– Папа, если колесо упадёт, оно мальчишку задавит!

Уловив смысл разговора, Аббас вздёрнул подбородок, что означало «ля – нет!» И показал пальцами, как мальчуган стремительно убежит.

– Понимаешь, доченька, в этой стране не все могут позволить себе в выходной день отдыхать с детьми. Там, рядом со сквером в центре города, живут люди богатые, зажиточные. А тут, на окраине проживают бедные, вынужденные много работать, чтобы прокормить себя. В Сирии не все дети ходят в школу, многим, как этому мальчику, приходится помогать родителям.

– У нас дети могут не ходить в школу? – спросила Лариса дочку.

– Я не знаю, в нашем классе учились все. Нет, у нас все учатся!

– Раньше на выезде из города был лагерь палестинских беженцев из Ливана, – вспомнил Володя, – там приходилось видеть, по сути, ещё детей, с автоматами и гранатомётами. В пустыне живут другие люди – бедуины-кочевники, у них нет постоянного места жительства. Вместе со своими стадами он кочуют с места на место, туда, где есть пища для скота. Живут в дырявых палатках из кусков разной ткани. Как те цыгане, что разбили лагерь у нас, недалеко от вокзала, помнишь, мы как-то проезжали мимо? У них было много детей, и они тоже не учились. Так и у бедуинов, дети трудятся с малых лет, помогая родителей. Я, как-нибудь, покажу тебе этих людей пустыни.

– Надо до первого сентября съездить в посольство и договорится о Юлькиной учёбе, – напомнила Лора.

В Самейне приехавших вышло встречать всё женское население «хубары». Каждая женщина оставила дома – в Советском союзе своих детей, прекрасно понимая, что мужу одному здесь – на чужбине, будет ещё тяжелей. И каждая, как мать, скучала по своим детишкам, где-то в глубине души, по-хорошему, завидуя Ларисе.

Новый дом Юльке понравился, в письме старшей сестре Жене, она по-взрослому написала – «папа определил мне комнату». Больше всего её поразило то, что вкусный борщ, вермишель по-флотски и даже песочное печенье папа приготовил сам:

– Скажи, ты и раньше всё это умел делать? – спросила она отца.

– Не знаю, – улыбнулся Володя, – может, умел, но сам об этом ещё не знал!

– Обязательно напишу Женьке. Жалко её нет с нами, она бы тоже удивилась, – загрустила Юля.

Несмотря на приближение осени, дни и ночи были очень жаркими и душными. Днём здание нагревалось так, что тёплыми становились бетонные стены даже внутри – в квартире. Свою комнату Юлька называла на арабский манер – «гурфа – комната», или «гурфачка». Это было самое прохладное местом в доме, так как постоянно находилось в тени соседнего здания.

Несколько раз, в выходные дни, Володя вывозил свою маленькую семью за десять километров на речку, так называли бетонный арык полтора метра шириной, вытекающий из искусственного водоёма и несущий воду на поля. Воды в жёлобе было сантиметров пятьдесят, сильное течение заставляло всё время держаться за стенки сооружения, но позволяло слегка освежиться. В самом водоёме, по-видимому, водилась какая-то рыба. Араба ловили её варварским способом – приносили на берег портативный генератор тока, один из «рыбаков» заходил в воду по грудь и заносил туда электрический кабель, Другой провод, примотанный к ломику, втыкали возле берега. Запускали двигатель, и когда он начинал выть на предельных оборотах, подавали напряжение на провода. Рыба всплывала вверх брюхом, её оставалось только собрать. Как-то раз Симонов попробовал порыбачить на удочку, оставшуюся от уехавшего Иванова. На крючок, за неимением червяка, насадил кусочек мяса, поплавок, полежав немного на глади воды, стремительно ушёл вниз. С превеликим трудом, почти волоком, Симонов вытянул на берег черепаху, размером с блюдце. Дома она прожила в большом тазу несколько дней, выползая для отдыха на плоский камень, уложенный на дно. Черепаху назвали Тортиллой, Юлька кормила её полосками нарезанного мяса. Но вскоре черепаха перестала кушать, и безучастно сидела на своём камне. Пришлось вернуть Тортиллу в водоём.

Однажды, стоя на берегу, они увидели плывущую змею, из воды выглядывала только её качающаяся головка. Змея не смогла справиться с течением, и её понесло вниз по жёлобу. После этого желание искупаться пропало у всех, несмотря на то, что Аббас, после рассказа Симонова, утверждал, что змея в воде ужалить не может.

Теперь Лариса наливала на пол большой комнаты тёплую воду из бака на крыше, воды было немного – по щиколотку, но этого Юле вполне хватало, чтобы, разбежавшись проехать на животе пару метров, гоня перед собой волну.

Находясь с родителями, она скучала по сестре, своей самой лучшей и верной подружке.

Но долго грустить не пришлось, вскоре Булагины, приехав из отпуска, привезли дочь Таню, ровесницу Юле. Теперь подружки гуляли вместе, не выходя за пределы военного городка и не отходя далеко от дома. Весть о приезде русских девочек, вмиг облетела городок, к дому стали собираться детишки из окрестных домов, в основном мальчишки. Трудно было представить, каким образом дети понимали друг друга, тем не менее, общение приносило радость и тем и другим. Лариса по секрету рассказала мужу, что у девчонок появились какие-то симпатии и новые друзья. В свободное время Володя учил дочку самым простым арабским словам. Вечерами, когда спадала жара, и под звёздное небо высыпало всё население городка, гуляя всей семьей среди празднично одетых арабов, здороваясь со знакомыми, Володя обязательно заходил с Юлей в сверкающую огнями и грохочущую музыкой лавку, где она самостоятельно покупала жареную кукурузу и местный лимонад, называемый странным словом «Газось». Она успешно произносила по-арабски: – «доброе утро, добрый день, добрый вечер, здравствуйте, до свидания». Теперь подружки учили язык вместе.

По утрам, когда ещё не наступала жара, и испепеляющее блюдце солнца только двигалось к полудню, женщины поднимались на плоскую крышу дома, укрытую метровым, кирпичным ограждением от посторонних глаз с земли и крыш соседних домов. Это было идеальное место для принятия загара. Весной крышу, на удивление местных жителей, русские женщины мыли от сажи, нападавшей из печных труб.

Загар понемногу принимали в течение всего лета, Кто-то, уезжая в окончательный расчёт, кто-то в отпуск, хотели выглядеть как люди, действительно приехавшие из мест, где круглый год яркое солнце и жаркое лето.

После переезда «хубары» в Самейн и начала «пляжного» сезона всё было прекрасно. Но, через какое-то время, любительницы загара заметили, что сирийские военные вертолёты, ранее выполнявшие полёты в стороне от городка, незаметно стали пролетать гораздо ближе, а некоторые вообще проносились над самыми крышами.

Пришлось на время забыть о бесплатном солярии.

В первый год, Симонов по субботам – выходным дням своей бригады, тоже несколько раз нежился на крыше под тёплым солнышком. Но потом, находясь в бригаде большую часть дня на солнце, отказался от этой затеи. Было ощущение, что свирепый сирийский загар проникал даже через одежду.

Как-то вечером Лариса рассказа вернувшемуся со службы Володе, что сходила с Юлей в местную аптеку, посмотреть препараты от астмы. Юля по-прежнему иногда подкашливала. С ними, «за компанию» пошла соседка – Наташа Буц. Аптека располагалась недалеко от военного городка, на главной улице Самейна.

По понятным причинам, хозяин аптеки долго не мог взять в толк, что от него хотят эти русские женщины с ребёнком. А те, в свою очередь не могли толком объяснить, что им надо. Вероятно, потеряв терпение, араб куда-то позвонил, вскоре в аптеку приехал слегка полноватый, средних лет мужчина, прекрасно разговаривающий по-русски. Он представился Эмилем местным врачом, получившим образование в Советском союзе. Лариса объяснила суть проблемы, Эмиль предложил на его машине проехать в другую аптеку, где можно будет что-то подобрать для Юли. По дороге разговорились, выяснилось, что доктор знаком с Симоновым, заочно знает его семью, и даже был у него в гостях, с женой и детьми. Узнав, кто перед ним, пригласил всех к себе в гости, в посёлок Бассер.

Поехали в ближайший выходной. По рассказам Эмиля, Симонов, довольно быстро, нашёл дом родителей Эмиля, где проживала семья. К сложенному из обтёсанных кусков туфа небольшому зданию, вела узкая, извилистая улочка, огороженная заборами из вулканического камня. Симонов с трудом втискивал между ними свой Уазик.

Хозяева радушно встретили гостей и пригласили в дом. Он, как рассказал Эмиль, был построен ещё его дедом. Из оштукатуренных глиной и побеленных стен, там и тут выглядывали углы блоков, потолок из почерневших от времени досок, лежал на таких же древних стропилах. Дом был разделён на две половины, в одной жили родители, другую, из двух комнат, занимала семья Эмиля. Глинобитный пол в большой комнате укрывала овечья кошма

– Чтобы никакая нечисть не заползала, – пояснила Валентина, – все мерзкие насекомые и даже змеи не переносят запах и шерсть баранов. Не знаю, правда или нет, но я слышала, что овцы передвигаясь по пустыне, съедают всё на своём пути, любые кустики и былинки, вместе со скорпионами, сороконожками и мелкими змеями. Сколько мы здесь живём, ничего подобного в доме не видела, а во дворе, иногда попадаются и скорпионы и змеи. Мы уже привыкли!

Родители Эмиля поздоровались и, сославшись на дела, ушли на свою половину. За обильным столом разговаривали о делах, планах, жизни в Советском союзе, Сирии, и, конечно же, говорили о детях.

Володя обратил внимание на то, что дети быстро нашли общий язык и о чём-то разговаривали в соседней комнате. Омар слушал гостью и отвечал на русском, а дочка, маленькая Татьяна, понимала Юлю, но отвечала, в основном, по-арабски. И Омар вынужден был переводить.

– Да ленится она, – засмеялась Валентина, – прекрасно понимает и говорит на арабском и русском языках! Но иногда капризничает! С бабушкой и дедом разговариваем по-арабски, а у нас в семье только на русском.

Позже Эмиль и Валентина иногда вместе с детьми приезжали в Самейн, в дом «хубары» на советские фильмы.

Первого сентября Володя отвёз в русскую школу при посольстве в Дамаске, учениц Юлю и Таню. Мамы школьниц после праздничной линейки, получили программы самостоятельного домашнего обучения, девчонки отсидели три урока. И впоследствии ездили в школу для получения заданий и отчёта по пройденным темам раз в месяц.