Текст книги "Воспоминания (1865–1904)"

8-го августа мы выступили на большие маневры, которые были в районе между Финским заливом, Нарвой, Гатчиной и Царским Селом. Наш отряд защищал Петербург.

Великий князь Сергей Александрович уехал с Елизаветой Федоровной в Ильинское, в командование батальоном вступил полковник Евреинов.[154]154
  …полковник Евреинов. – Евреинов Александр Александрович (1843–1905), генерал-лейтенант (1898); в 1877–1887 гг. полковник л. – гв. Преображенского полка.


[Закрыть] Маневры продолжались до 14-го августа, пришлось делать очень большие переходы. Один переход, как я помню, был в 35 верст, это когда мы подходили к Ямбургу. Я страшно устал, на другой день опять пришлось маневрированием сделать верст двадцать. Государь все время следил за маневрами. Первые три дня погода была убийственная, лил дождь, мы не успевали обсушиться, к тому же было очень холодно, по ночам 4–6 градусов. Помню, как в первую же ночь я был назначен в полевой караул,[155]155
  Приказ по л. – гв. Преображенскому полку № 220 от 8 августа 1884 (ГА РФ. Ф. 826. Оп. 1. Д. 38. Л.148) опущен. – Примеч. ред.


[Закрыть] это была как раз самая сырая, холодная из ночей. Дождь моросил все время, у меня в карауле был взвод, мы стояли впереди бивака, шинель моя промокла насквозь, обратилась в губку, я сидел на барабане, глаза слипались, страшно хотелось спать, а под утро я так продрог, что зуб на зуб не попадал, я не мог никак дождаться смены. Это была очень тяжелая ночь. Весь день пришлось идти в мокрой шинели, не во что было переодеться. Один из дней мы стояли на дневке в Анташах, имении Гершельмана в 30-ти верстах от Красного, где жила моя сестра, так что я провел у нее весь день и мог обсушиться, а то в сырой палатке никак нельзя было. Я жил в палатке с моим другом Гольтгоером. Кормили нас, несмотря на такие ужасные условия, очень хорошо, я удивлялся, как это повар умудрялся готовить на походной плите, под дождем, и все у него выходило так вкусно. Столовая у нас помещалась в большом турецком шатре, обшитом войлоком, привезенном полком с турецкой войны еще в 1878 г. В нем было тепло и уютно.

14-го августа был последний день маневров, мы ждали в этот день нашего производства в офицеры. Погода в это время уже совсем установилась. Последний бой был близ села Высоцкого в 18-ти верстах от Красного в присутствии государя.

Около 11-ти часов государь повелел дать отбой. Тотчас два трубача-красавца из конвоя на белых лошадях выскакали вперед и проиграли отбой. Тотчас эти звуки были подхвачены трубачами, горнистами и барабанщиками и понеслись по всем направлениям. Нам, коим предстояло быть произведенными в офицеры, приказано было идти в село Высоцкое. Мы забыли всякую усталость и почти бегом кинулись к назначенному месту. К счастью, Преображенский полк был недалеко от этого места, я быстро добежал.

Часа полтора прошло, пока все камер-пажи и юнкера военных училищ собрались к Высоцкому, некоторым пришлось идти очень далеко. Пока мы ожидали сбора всех, ко мне подошел князь Георгий Максимилианович, поздравил меня заранее и сказал, что у него лежат в кармане две депеши, которые он пошлет в минуту производства моей матери и моей сестре. Меня это до слез тронуло и взволновало. В эту минуту подъехала великая княгиня Александра Иосифовна с великой княгиней Екатериной Михайловной и, подозвав меня, сказала мне, что нарочно только для меня приехала в Красное Село, чтобы поздравить меня офицером. При этом она прибавила, что у нее для меня приготовлен образок, которым она меня благословит, когда позовет меня к себе, и который я должен буду всегда носить. Прощаясь со мной, она просила передать привет моей сестре. Я не знал, как благодарить ее и, когда она мне подала руку, то я, вопреки этикету, взял ее руку двумя руками и поцеловал ее.

В эту минуту раздалась команда «смирно», я побежал на свое место, показался государь с императрицей.

Подъехав к нам, государь поздравил нас офицерами, высказав надежду, что мы, по примеру своих прежних сотоварищей, послужим честно отечеству.

«Ура», восторженное, громкое, счастливое, вырвалось из наших грудей. Это была потрясающая минута, императрица вызвала своих камер-пажей и вручила им каждому по номеру высочайшего приказа, государь дал лично такой же приказ фельдфебелю Багговуту.

Нам, остальным, приказы были розданы военным министром.

Счастливые, радостные поехали мы в Красное Село; Патон, Давыдов, Вельяминов и я сели в бричку, заранее приготовленную.

В Красном Селе поспели как раз к поезду. Моя мать ждала меня в Петербурге на квартире, она ужасно обрадовалась, увидев меня.

Вся офицерская форма была разложена у меня на диване, я быстро скинул все пажеское и оделся в офицерскую форму. Странно было, как-то не верилось, что я офицер. Это была удивительно приятная минута. Мы пошли с матерью в Казанский собор, помолились у чудотворной иконы, затем проехали к Грессеру, который нам дал свою коляску, и мы отправились на кладбище на дорогую могилу отца, отслужили панихиду и оттуда на поезде на дачу в Лигово.

Дома я нашел массу подарков, между ними дамасскую шашку от баронов К. К., Е. К. Фелейзен при очень милом письме Гурли Логиновны Фелейзен.

На другой день надо было явиться в корпус, представиться директору и откланяться ему. Директор Дитерихс нас встретил очень любезно, пригласил нас пройти в церковь, где мы выслушали молебен. Очень торжественно было это молебствие, много мы все передумали за ним, и я думаю, что среди нас не было никого, кто бы не обратился к господу с чувством задушевной благодарности за все проведенные дни и годы в стенах корпуса, о которых я, по крайней мере, сохранял в душе своей самые дорогие воспоминания. Ведь мы никто не могли сказать тогда, как сложится наша дальнейшая самостоятельная жизнь. Но мы не могли не чувствовать, что обязаны корпусу многим, что если в нас и были у каждого свои недостатки, то этому виной был не корпус, который старался выработать из нас честных, безукоризненных слуг царя и отечества, приучить к добру, правде и любви к ближнему, внедряя в нас заветы Мальтийских рыцарей:

1. Ты будешь верить всему тому, чему учит церковь.

2. Ты будешь охранять церковь.

3. Ты будешь относиться с уважением к слабому и сделаешься его защитником.

4. Ты будешь любить страну, в которой родился.

5. Ты не отступишь перед врагом.

6. Ты не будешь лгать и останешься верным данному слову.

7. Ты будешь щедр и будешь всех благотворить.

8. Ты везде и повсюду будешь поборником справедливости и добра против несправедливости и зла.

В день празднования столетия со дня основания Пажеского корпуса как такового государем был утвержден особый знак[156]156
  …особый знак… – нагрудный знак для окончивших корпус: белый эмалевый Мальтийский крест на круглой черной розетке с вензельными изображениями императоров Александра I и Николая II и даты: «1802–1902».


[Закрыть] для всех окончивших Пажеский корпус. Знак этот представлял собой Мальтийский крест с соответствующими датами и должен был напоминать бывшим пажам заветы рыцарей этого ордена.

Я забыл в свое время, при описании корпуса, упомянуть о римско-католической мальтийской церкви Иоанна Иерусалимского, сооруженной при Пажеском корпусе по повелению императора Павла I во время бытности его Великим Магистром ордена. С тех пор и установилась связь между пажами и рыцарями этого ордена. Церковь эта находилась во дворе корпуса, в ней покоился прах герцога Лейхтенбергского в особой часовне, пристроенной в 1852 г. его женой великой княгиней Марией Николаевной. В храме хранились богатые ризы, принадлежавшие мальтийскому ордену, риза, вышитая императрицей Бразильской – сестрой герцога Лейхтенбергского. После смерти последнего были перенесены в церковь все церковные принадлежности из домашней церкви герцога и среди них пальмовая ветка, которую в вербное воскресенье на острове Мадейра держал во время служения герцог.

Но вернусь к моменту молебна в корпусе.

После молебна нам всем были выданы причитавшиеся нам на подъем и обмундировку деньги: бывшим камер-пажам по 500 рублей, пажам – по 250.

Прямо из корпуса я проехал к моим друзьям Михалковым, которые меня трогательно встретили, подарили мне золотые запонки – гвардейские пуговицы. От них, наняв на всю ночь коляску, поехал с моими товарищами Багговутом и Зейме к Донону, в лучший в то время ресторан, на выпускной обед. К обеду мы пригласили и всех офицеров корпуса, которым поднесли наши группы.

Обед прошел очень оживленно, собрался весь выпуск – 45 молодых офицеров в разнообразных формах, все с иголочки.

У каждого прибора лежало очень красиво нарисованное меню с видом лагеря Пажеского корпуса и камер-пажом, едущим верхом, слева мальтийский крест. <…>[157]157
  Меню опущено. – Примеч. ред.


[Закрыть]

На обратной стороне меню были как бы раскиданы по столу визитные карточки всего выпуска вокруг надписи «14 августа 1884 года» – дня нашего производства.

После обеда поехали в Аркадию и в Демидов сад, домой я приехал под утро, у меня остался ночевать Багговут. На другой день в город приехала с дачи моя мать с младшей сестрой, с которой я отправился в Петергоф. Особое чувство какой-то радости не покидало меня, я никак не мог привыкнуть к мысли, что я уже офицер, невольно оглядывался на самого себя, а когда солдаты мне козыряли, то я забывал, что я сам офицер, смотрел вокруг, чтобы увидеть того, кому они отдавали честь.

В Петергофе я расписался у князя Георгия Максимилиановича и принца А. П. Ольденбургского, объехал всех своих друзей и знакомых. У моих друзей Миллеров получил от всех подарки, обедал у барона Е. Г. Фелейзена, за обедом пили шампанское за мое здоровье, я был центром внимания и не мог понять, отчего это все так милы ко мне, так ласковы. Поздно вечером я приехал на дачу к моей матери в Лигово. На другой день надо было опять быть в городе, явиться в полк к командиру полка князю Оболенскому, к командующему 1-м батальоном Евреинову и ротой – Обухову. Меня оставили в 4-й роте, с которой я проделал большие маневры, чему я был очень счастлив. Приказом по полку меня назначили в 5-ю роту с прикомандированием к 4-й.

В 1-й батальон, стоявший на Миллионной, никогда не назначали сразу, сначала прикомандировывали, так как на 1-й батальон полагался известный комплект офицеров – они получали добавочные деньги в виде столовых: по 30 рублей в месяц младший офицер, ротный – 40 и батальонный – 60 рублей. Эти добавочные деньги имели свою историю. Во времена Александра I и Николая I 1-й батальон, казармы которого примыкали к Зимнему дворцу со стороны Эрмитажа и имели внутреннее сообщение с дворцом, считался как бы охранным батальоном Зимнего дворца, и офицеры этого батальона пользовались гофмаршальским столом во дворце, так что офицеры могли обедать и завтракать ежедневно во дворце, приходя к гофмаршальскому столу. Впоследствии признано было более целесообразным заменить стол натурой деньгами.

Для молодого офицера, получавшего 30 рублей в месяц жалованья, прибавка в 30 рублей была колоссальная, поэтому, конечно, перевод в 1-й батальон считался некоторым отличием.

Князь Оболенский очень любезно принял нас, молодых офицеров, вышедших к нему в полк. Представившись всем и позавтракав в офицерской столовой, я поехал в Ораниенбаум, куда был приглашен на пикник к моим друзьям Кнорринг и Ростовцевым. Опять меня чествовали.

От них я поехал на обед в Петергоф к Миллерам, застал старика, который меня растрогал – подарил он мне серебряный шарф[158]158
  Серебрянный шарф носился как знак офицерского отличия.


[Закрыть] и эполеты, за обедом велел подать шампанское, и опять пили мое здоровье. Следующий день я провел дома у моей матери в Лигове, 20-го состоялось наше представление государю. В этот день л. – гв. Егерский полк праздновал свой полковой праздник в лагере под Красным Селом, куда и вызваны были все вновь произведенные офицеры для представления государю.

Нас построили отдельно, сначала бывших пажей, затем [выпускников] других училищ. После парада государь подошел к нам и поздравил, сказав несколько слов о том, как мы должны служить, обратив наше внимание на то, что офицер должен всегда служить примером солдату в своем исполнении воинского долга.

Из Красного я вернулся в город, куда в этот день переехала с дачи моя мать с сестрой. Вечером мы поехали в оперетку, в Ливадию,[159]159
  …Ливадия – увеселительный сад «Ливадия», расположенный в Новой Деревне на берегу р. Б. Невка


[Закрыть] смотреть Vaitlant Couturier в Маскотте.[160]160
  …в Маскотте… – оперетта Эдмона Одрана («La Mascotte» – «Талисман»).


[Закрыть] Моя мать, к нашей большой радости, тоже поехала. Мы сидели в ложе градоначальника с двоюродным братом и сестрой Грессер. Было очень весело, Vaillent Couturier была удивительно как мила. На другой день я поехал к Скалону, состоявшему при великом князе Николае Николаевиче Старшем, просить представления его высочеству. Скалон был очень любезен и сказал, чтобы я на другой день приехал прямо в Знаменку, и он сам доложит обо мне великому князю. Вечером я был на балу в Английском дворце в Петергофе, было очень весело, я много танцевал, а после ужина поехал ночевать к брату, который жил в Петергофе, переведясь в тамошний уланский полк, так как его запасный эскадрон улан Его Величества, в котором он служил, был расформирован.

На другой день в 9 часов утра я уже был в Знаменке. Великий князь меня принял очень ласково, спросил, почему я изменил кавалерии и вышел в пехоту, при этом похлопал себя по карману и сказал: «Наверно тут не хватило, ну ничего, зато в хороший полк вышел, в какой ты роте, кто твой ротный командир?»

Затем спросил о здоровье моей матери и, подав мне руку, отпустил, сказав: «Спасибо тебе, что пришел явиться и не забыл старого начальника и друга твоего отца».

От великого князя я поехал завтракать в офицерское собрание Уланского полка к брату и затем к Миллерам, с которыми отправился на музыку, пил чай у Непокойчицких и на пароходе вернулся в город.

На другой день начался мой 28-ми дневный отпуск, который я решил провести в Павловках в имении двоюродной сестры Хилковой, у которой мы провели лето в год кончины моего отца. Моя мать с сестрой решили ехать на это время к нашим друзьям Андреевским.

25-го августа я уже был в Павловках, моя двоюродная сестра встретила меня на станции, привезла меня к себе, отвела мне чудную комнату. Вскоре после моего приезда в Павловки приехала графиня Мусина-Пушкина, урожденная графиня Орлова-Денисова. Она очень была мила, отнеслась ко мне сразу так ласково, что совсем пленила меня, мы сделались большими друзьями, несмотря на большую разницу лет. У нее уже была взрослая дочь,[161]161
  …была взрослая дочь. – Волкова Мария Николаевна (рожд. графиня Мусина-Пушкина,1860–1939), во 2-м браке – Деревицкая.


[Закрыть] вышедшая замуж за улана Волкова, сына генерал-адъютанта Волкова, друга моего отца. Целые дни мы проводили вместе, и после, уже в Петербурге, мне всегда доставляло большое удовольствие бывать у нее. Она была родной сестрой графини Граббе, со всей семьей которой я был очень дружен.

В Павловках я очень хорошо проводил время, много катался верхом или с Дмитрием Хилковым, о котором я писал выше, или один. Д. Хилков вернулся в это время из оригинального путешествия – он объехал 1500 верст по югу России, весь Дон, был на Святых горах под Харьковом, и все это он проделал на телеге, устроив себе род кибитки, в которой и ночевал. Его сопровождал один казак, и они взяли с собой двух собак. Так они проездили полтора месяца. Рассказы их были очень интересны. Затем я ездил с двоюродной сестрой Хилковой и графиней Мусиной Пушкиной в Терны, имение Щербатовых в 50-ти верстах от Павловок. Дорога была очень живописная, имение роскошное, чудный огромный дом среди великолепного парка на крутом берегу небольшой речки. Для гостей особый дом недалеко от главного, где мне отвели громадную комнату в три окна. Невдалеке фруктовый сад, оранжереи полны были спелыми ананасами, персиками, абрикосами. Тут же виноград, сливы – прямо рай. Я ничего подобного никогда не видел.

Моя двоюродная сестра представила меня хозяину и хозяйке дома князю и княгине Щербатовым, затем я познакомился и с детьми – пятью сыновьями и двумя дочерями, матерью княгини Бутурлиной и старушкой княгиней Щербатовой, матерью князя, и еще с племянником их Золотаревым. Из сыновей старший был в 6-м классе Пажеского корпуса, остальные учились дома, младший был еще грудным младенцем, дочерям было – 14 и 9 лет.

Старший впоследствии был министром внутренних дел в бытность мою его товарищем. Он заменил Маклакова и был сменен Хвостовым, когда началась вакханалия назначений, погубившая Россию.

Щербатовы были очень хлебосольные хозяева, держали себя просто, я с удовольствием провел у них три дня. После обеда я играл в винт со старым князем, а на другой день – в день именин молодой княгини – съехались гости и вечером устроили танцы. Дирижера не было, обратились ко мне, я не особенно охотно согласился, так как в то время я еще совсем не дирижировал, но отказать было неудобно. Вышло недурно, и все нашли, что я внес много оживления разнообразными фигурами, а главное тем, что я не давал отдыху и заставлял молодежь прыгать, беситься. Князь меня так благодарил, что даже сконфузил.

Из барышень была очень милая Ребиндер, за которой меня моя двоюродная сестра просила поухаживать. Меня посадили за обедом рядом с ней, и я не преминул воспользоваться данным мне советом, мы очень скоро подружились, нашлись общие знакомые, и мы почти весь вечер не расставались.

Три дня прошли незаметно, мы двинулись в обратный путь в Павловки под очень приятным впечатлением проведенного времени. Одно только оставило во мне неприятным осадок – это, когда мы были в церкви, то за обедней при выносе даров на большом выходе священник после царствующего дома поминал князя, княгиню и всех детей, как будто второй царствующий в Тернах дом. Я нашел это не подходящим и совершенно неприличным.

Вернувшись в Павловки, мне уже надо было думать о возвращении в Петербург. 20-го я выехал, с большим сожалением, и 22-го был уже дома, где меня встретили моя мать с сестрой. Очень я рад был их обнять. Мы зажили дружно, я с усердием и любовью начал свою службу в полку.

Часть II. 1884–1891

1884–1885 годы

23-го сентября, по окончании моего отпуска, я приехал в Петербург и в тот же день, одевшись в парадную форму, отправился в полк явиться командующему полком полковнику А. А. Евреинову, который, за отсутствием князя Н. Оболенского, командовал полком. Не без волнения я впервые офицером являлся в полк, в котором мне предстояло начать свою офицерскую службу. Благодаря тому, что я уже несколько сроднился с полком, проведя с ним около двух недель перед производством в офицеры, о чем я уже писал в моих воспоминаниях, описывая большие маневры между Красным Селом и Нарвой, которые я проделал с полком, будучи прикомандирован к нему, первые мои шаги офицерские были облегчены тем, что я уже не был чужим, был знаком со всеми офицерами полка, а с некоторыми был даже дружен.

Первым делом я явился к полковому адъютанту, в то время поручику Гадону, с которым впоследствии меня так тесно связала судьба и сблизила, с которым я и до сих пор храню самые дружеские отношения и благодарные воспоминания почти полувековой дружбы. Он был образцовым полковым адъютантом и в качестве такового, будучи посредником между офицерами полка и командиром, проявлял всегда безукоризненную тактичность и благородство. Явившись к нему и получив от него должные указания, я отправился к командующему полком Евреинову, с которым я уже хорошо познакомился на маневрах, когда он, за отъездом великого князя Сергея Александровича, командовал 1-м батальоном и, таким образом, был моим начальником.

Жил он в то время в казенной квартире у Певческого моста в так называемом доме Богдановича, в котором было несколько офицерских квартир. Со свойственной ему добротой и снисходительностью он встретил меня, познакомил со своей женой, милейшей Лидией Леонидовной.

Несколько дней спустя вернулся из отпуска командир полка князь Оболенский и мы все, молодые офицеры, произведенные в полк, явились к нему. Он принял нас строго официально, пожелал нам служить верой и правдой, поддерживая честь офицерского мундира, и помнить всегда, что мы – преображенцы, затем он прибавил, что его жена принимает по четвергам и будет рада с нами познакомиться. В первый приемный день мы и отправились к ней с визитом, чтобы представиться. За круглым столом, уставленным всевозможными угощениями, сидела старшая дочь командира полка княжна Елизавета Николаевна и разливала чай, сама же княгиня сидела на диване. Было довольно много гостей, молодежь сидела вокруг чайного стола, более старшие окружали княгиню, которая старалась поддерживать разговор, но это у нее как-то не выходило, и потому чувствовалась какая-то неловкость, натянутость. Княжна Елизавета Николаевна держала себя просто, впоследствии, когда я ближе ее узнал, она оказалась очень милой, простой, доброжелательной, но почему-то в свете успехом не пользовалась, будучи затем назначена свитной фрейлиной к молодой императрице Александре Федоровне, она осталась такой же скромной, какой была и до этого назначения, держалась при дворе самостоятельно, не теряя своего достоинства, и вдали от всяких интриг. У нее была еще сестра моложе ее, княжна Мария, которая в то время еще училась и потому в приемные дни не показывалась.

Впоследствии она вышла замуж за графа Н. Н. Граббе – лейб-казака. Кроме двух дочерей, у Оболенского было еще два сына, Владимир и Александр, оба они были пажами, затем офицерами Преображенского полка. Впоследствии Владимир, будучи флигель-адъютантом и затем свиты генералом, командовал полком, но командование его было неудачно, он нервно заболел и принужден был оставить командование полком. Младший, вылитый отец, начал свою службу в полку блестяще, был полковым адъютантом, затем командовал ротой его величества, получил звание флигель-адъютанта. Но в 1905 году его карьера в полку сразу оборвалась, когда 1-й батальон полка, под влиянием агитации, вышел из повиновения и был расформирован и отправлен в село Медведь Новгородской губернии, получив наименование особого батальона. Все офицеры, хотя и не принимавшие, конечно, никакого участия в беспорядке, были также осуждены за допущение беспорядка и отправлены в село Медведь вместе с батальоном с исключением из списков полка. Оболенский, кроме того, лишен был и звания флигель-адъютанта. Таким печальным образом окончилась его военная карьера. Когда последовало высочайшее помилование, Оболенский вышел в отставку и вскоре был назначен Рязанским вице-губернатором, а в бытность мою товарищем министра внутренних дел назначен был С.-Петербургским градоначальником на место Драчевского, принужденного покинуть этот пост. Революция застигла Оболенского на этом посту.

Но я несколько уклонился, вернусь к первым дням начала моей офицерской службы в полку.

К моей большой радости я остался в той же 4-ой роте полка, с которой проделал большие маневры, будучи камер-пажом.

По производстве моем в офицеры приказом по полку я был назначен в 5-ю роту, а несколько дней спустя прикомандирован к 4-ой роте. В 1-й батальон никогда не назначали молодых, вновь произведенных офицеров и никогда не переводили сразу, а всегда сначала прикомандировывали, а по открытии вакансий переводили. Это был первый случай с нашим выпуском, что четырех из нас прикомандировали непосредственно к ротам 1-го батальона: Зурова – к роте его величества, Зейме – ко 2-й роте, Вельяминова – к 3-й и меня – к 4-й.

Мне это было особенно дорого, так как моя мать в то время жила на Екатерининском канале в 20-ти минутах ходьбы от казарм 1-го батальона полка на Миллионной, 2-й же и 3-й батальоны размещены были в казармах на Кирочной улице близ Таврического сада, очень далеко. Офицеры 1-го батальона пользовались особыми привилегиями в смысле получения добавочного содержания: младшие офицеры по 30 руб. в месяц, ротные командиры – по 40 и штаб-офицеры – по 50 руб. Прибавка в 30 руб. была весьма чувствительна, так как прапорщик получал в то время 30 руб. жалованья и 16 руб. квартирных, подпоручик несколькими рублями больше. Прикомандированные к 1-му батальону добавочных не получали, они начинали их получать со дня перевода в батальон. Таким образом, я стал получать их чрез полтора года, когда меня окончательно перевели из 5-й в 4-ю роту.

История этих добавочных денег следующая. Когда строился Зимний дворец, то рядом построены были и казармы для 1-го батальона Преображенского полка, назначение которого было охранять Зимний дворец и царскую семью. Казармы соединялись непосредственно с Эрмитажем и Зимним дворцом через крытую галерею над Зимней канавкой. Из помещения роты его величества выходила дверь непосредственно в коридор Эрмитажного театра. Ключ от этой двери находился всегда, у полкового адъютанта. Офицеры 1-го батальона раз навсегда были приглашены к гофмаршальскому столу в Зимний дворец, таким образом, получали ежедневно завтрак и обед во дворце. Впоследствии обеды эти были отменены и офицеры стали получать взамен деньги, как бы на стол. Рота его величества пользовалась еще одним правом – по воскресным дням под начальством своего ротного командира ходила на богослужение в дворцовую церковь.

На Миллионной улице в казармах, кроме 1-го батальона, размещавшегося в 1-м и 2-м этажах, размещен был еще и 4-й батальон полка в 3-м и 4-м этажах, кроме того, в этих казармах расположена была полковая и хозяйственная канцелярии, полковой суд, 2-й музыкальный хор и писари канцелярии, а внизу, рядом с хозяйственной канцелярией – офицерское собрание. Роты были размещены довольно тесно, 4-я рота, в которой я служил, находилась в нижнем этаже по фасу, выходившему на Зимнюю канавку, вместе с 3-й ротой.

Офицерское собрание в то время представляло собой очень небольшое помещение: биллиардная, столовая, читальня и комната дежурного офицера. Впоследствии, когда князь Оболенский получил бригаду и освободил квартиру командира полка, великий князь Сергей Александрович, заместивший его, предоставил эту квартиру офицерскому собранию, а хозяйственная канцелярия была расширена за счет бывшего собрания, таким образом, офицерское собрание получило прекрасное, просторное, светлое помещение и было устроено с большим вкусом и уютом.

Великого князя Сергея Александровича – моего батальонного командира в момент начала моей офицерской службы – не было, он был в отпуске и вернулся к 15-му октября, когда и вступил в должность, о чем было отдано в приказе по полку от 16-го октября, тем же приказом приказано было капитану Адлербергу, временно заменявшему великого князя, вступить в командование 4-й ротой, т. е. той, к которой я был прикомандирован. Капитан Адлерберг во время больших маневров был в отпуске, и потому впервые мне пришлось с ним познакомиться, когда я явился в полк на службу. Я ему представился как своему ротному командиру и как временно командовавшему батальоном. Он принял меня официально, но любезно, сказал, что уже слышал обо мне и рад, что я попал к нему в роту, что он меня уже предназначил заведующим новобранцами, до прихода которых мне надлежит подготовить для обучения их кадры учителей, что он надеется, что я с этим делом справлюсь. Затем он мне объяснил, что требует от младшего офицера, чтобы он не только знал хорошо по фамилиям всех нижних чинов роты, характер каждого из них, но принимал бы к сердцу все интересы роты, как в строевом, так и в хозяйственном отношении, слился бы вполне с ротой и, таким образом, был бы действительным ему помощником, могущим в любой момент его заменить.

Я ушел от него удовлетворенный и довольный – его требования по службе вполне уживались с моим характером, я и не представлял себе, как можно служить в роте, в полку и не жить общей с ними жизнью, принимая к сердцу все без исключения их интересы.

Объехав всех офицеров полка, сделав всем официальные визиты в парадной форме (всех офицеров было 90), я начал свою строевую офицерскую службу.

Занятия в роте начинались в 8.30 утра и продолжались до 11.30 с небольшим перерывом около десяти часов на 10–15 минут. Затем нижние чины обедали, отдыхали, и днем от 2-х до 4-х часов бывали еще занятия, но уже не строевые, а занятия словесностью, т. е. чтением, письмом, изучением уставов и беседами. Так как я был самым младшим, то мне надлежало быть в роте первым, я приходил всегда за 5 минут до начала занятий. Я очень ревностно принялся за подготовку учителей для новобранцев, кадры, выбранные самим Адлербергом, были вполне подходящие, я и сейчас помню их хорошо, хотя прошло 46 лет, помню фамилии некоторых из них, и лица их сохранились в моей памяти. Рядом с 4-й ротой в том же коридоре помещалась 3-я рота, которой командовал флигель-адъютант капитан Озеров, а младшим офицером у него был мой большой друг Вельяминов, товарищ мой по корпусу. В антракте между занятиями мы, офицеры 4-й роты, всегда сходились вместе с офицерами 3-й роты у большого окна, выходившего из помещения 3-й роты на Миллионную, и очень дружно беседовали. Хотя Озеров и был значительно старше меня, но я очень сошелся с ним и подружился, этому способствовало и родство его с Вельяминовым, моим другом, он был его родным дядей. Я сохранил самые дружеские отношения с Озеровым до самой его кончины, он скончался в Москве, года два спустя после революции. К моему сожалению, я не мог быть на его похоронах, так как в то время содержался в тюрьме.

Между 11-ю с половиной и 2-мя часами, во время большого перерыва занятий, я большей частью оставался в полку, завтракал в офицерском собрании, читал газеты, отдыхал, иногда же уходил домой, где меня ожидала моя мать с завтраком.

Завтраки в офицерском собрании стоили в то время очень дешево: два блюда с закуской – 30 коп., обед же из 4-х блюд – 60 коп. Повар был очень хороший, готовил очень вкусно, порции были солидные. Вина были также очень хорошие, почти все выписывались из-за границы и обходились они очень недорого, за 60 коп. можно было иметь бутылку прекрасного заграничного вина, красного «Медок» или белого «Барзак». Бутылка старого «Понте-Кане» стоила 2 руб., старого «Леовиля» – 3 руб. Были также и прекрасные рейнские вина от 1-го руб. 20-ти коп. бутылка. Шампанские вина стоили от 4-х до 6-ти руб., смотря по марке. Русского шампанского в то время не пили, Абрау-Дюрсо появилось гораздо позднее, а в то время было русское шампанское Ольденбургского, стоило оно 2 руб. 50 коп., но было очень неважное, его иногда употребляли для крюшона.

В 2 часа я опять приходил в роту и занимался с учителями новобранцев, другой офицер заведовал ротной школой, обучая грамоте неграмотных. В 4 часа занятия заканчивались, и я был свободен до следующего дня.

Кроме занятий в роте, приходилось дежурить по батальонам, ходить в караул, дежурить по госпиталям и на случай вызова дежурной части.

На дежурство по полку ежедневно наряжались два офицера, один – по 1-му и 4-му батальонам на Миллионной улице, другой – по 2-му и 3-му батальонам на Кирочной улице, причем один из них, старший по чину, считался дежурным по всему полку.

Мне приходилось дежурить как по 1-му и 4-му батальонам, так и по 2-му и 3-му. На дежурство заступали в 12 часов дня, дежурство занимало круглые сутки. В помощь дежурному офицеру назначался фельдфебель одной из рот. При офицерском собрании на Миллионной имелась особая комната для дежурного офицера, а в казармах на Кирочной улице такая же комната была при полковом музее.