Текст книги "Воспоминания (1865–1904)"

24 камер-юнкера верхом по два в ряд, а перед ними церемониймейстер, верхом же.

12 камергеров верхом по два в ряд, а перед ними церемониймейстер, верхом же.

Конюшенный офицер и два конюха верхом.

Вторые чины двора в четырехместных парадных золоченых каретах.

Находящиеся в свите иностранных принцев придворные кавалеры в четырехместных парадных каретах.

Гофмаршал в открытом фаэтоне с жезлом.

Первые чины двора в четырехместных парадных золоченных каретах.

Члены государственного совета в таких же каретах.

Обер-гофмаршал в открытом фаэтоне с жезлом.

Лейб-эскадрон Кавалергардского полка.

Лейб-эскадрон л. – гв. Конного полка.

Государь верхом – за ним министр двора, военный министр, командующий Главной квартирой[109]109
  Рихтер Оттон Оттон Борисович.


[Закрыть][110]110
  …командующий главной квартирой – Рихтер Оттон Борисович (1830–1908), генерал от инфантерии (1886); в 1881–1898 гг. управляющим делами Императорской главной квартиры.


[Закрыть] и дежурный генерал-адъютант, свиты генерал-майор и флигель-адъютант.

Все великие князья во главе с наследником цесаревичем, иностранные принцы и прочие члены императорского дома, все верхом.

За ними свита.

Затем в парадных двухместных золоченых каретах:

в первой, запряженной восемью белыми лошадьми, – императрица и великая княгиня Ксения Александровна, подле кареты с правой стороны обер-шталмейстер, с левой – шталмейстер верхом, перед каретой конюшенный офицер, на ремнях два пажа, по сторонам кареты пешком четыре камер-казака в парадной одежде, позади кареты верхом шесть камер-пажей, за ними два конюха верхом же;

во второй, запряженной шестью лошадьми, – великие княгини Мария Павловна и Александра Иосифовна;

в третьей, такой же, – великие княгини Ольга Федоровна и Мария Александровна.

В четырехместных золоченых каретах: в одной великие княгини Вера Константиновна и Екатерина Михайловна, в другой – принцессы Мария и Евгения Максимилиановны и герцогиня Елена Георгиевна Мекленбург-Стрелецкие.

У каждой из этих карет – по шталмейстеру с каждой стороны верхом, за каретами – по два камер-пажа тоже верхом.

Лейб-эскадрон кирасир Его Величества, лейб-эскадрон кирасир Ее Величества.

Статс-дамы и свитские фрейлины в парадных золоченых каретах.

Лейб-эскадрон гусар Его Величества.

Лейб-эскадрон улан Его Величества.

* * *

Это было удивительно красиво.

После въезда был промежуток в несколько дней, так как их величества переехали из Кремля в Нескучное, где говели перед священным коронованием.

В эти дни по Москве для всенародно торжественного объявления о дне священного коронования разъезжали отряды под командой генерал-адъютантов в составе еще двух генерал-адъютантов, двух коронационных обер-церемониймейстеров, двух герольдов, четырех церемониймейстеров, двух сенатских секретарей, все верхом, и двух дивизионов – одного от Кавалергардского, другого – от Конного полков с литаврщиками и хором трубачей.

Объявления читались и раздавались народу буквально на всех площадях Москвы, не исключая самых маленьких, как в центре, так и по окраинам города.

В день священного коронования мы, пажи, участвовали в торжественном шествии государя из Кремлевского дворца через Красное крыльцо в Успенский собор и затем, по окончании коронования, в обратном шествии.

Шествие открывал взвод кавалергардов по три в ряд с двумя офицерами.

За ними шли мы – 24 пажа и столько же камер-пажей с нашими ротными командирами по три в ряд.

Пройдя сквозь Успенский собор, мы вошли в Крестовую Синодальную палату, где ожидали окончания священного коронования, после чего тем же порядком следовали в обратном шествии.

Погода была дивная, и когда мы спускались по широкой лестнице с Красного крыльца на Царскую площадку, на море голов, занимавших ее, открывался такой вид, который забыть нельзя.

На всех следующих празднествах пажи участия не принимали, за исключением освящения храма Христа Спасителя, когда мы шли по бокам крестного хода. Камер-пажи, состоявшие при высочайших особах, были заняты службой при дворе целыми днями, мы же очень скучали, так как нас очень мало выпускали из стен Кремля из нашего помещения. Чтобы выйти, надо было всегда отпрашиваться в отпуск, а у меня никого не было, ни родных, ни знакомых, кроме дочери моей двоюродной сестры Карповой Елизаветы, которая была замужем за Яблочковым и жила очень скромно на Остоженке в одном из Ушаковских переулков. Я ее мужа совсем не знал и стеснялся бывать у них часто. Ходить же просто гулять по улицам нас неохотно пускали, в театры же – было очень дорого и трудно было получить билет.

Я только раза два был у двоюродной племянницы и раз у князя Георгия Максимилиановича, который жил в особняке Ды Дьяконов Петр Иванович мкова в Трубниковском переулке. Он очень был любезен и угостил меня очень хорошим чаем.

В конце мая мы были в Петербурге, нам дали несколько дней отдыха, и затем мы должны были отправиться на съемку. Обыкновенно съемкой пажи занимались в окрестностях Петергофа, и тогда их помещали около Верхнего сада на Разводной улице в здании прогимназии имени Александра II.

В этом же году помещение это было уже занято кадетами, которые, не имея родных, проводили лето в корпусах. Поэтому нас отправили прямо в лагерь в Красное Село, в окрестностях которого мы и производили съемки. Я с удовольствием занимался съемкой, это было мне по душе. Жара была страшная, солнце пекло немилосердно, и мы все так загорели, что у многих, в том числе и у меня, кожа с лица сходила, как перчатка, при этом наши физиономии становились в течение некоторого времени совершенно неприличными; на лбу оставалась резкая черта, так как мы работали в фуражках без козырька. Съемки продолжались две недели, мы уходили с шести утра и работали до вечера, иногда даже не возвращались к обеду, беря с собой холодную закуску.

Работали мы группами под руководством офицеров Генерального штаба, съемку делали инструментальную.

По окончании съемки начались лагерные занятия. Лагерь пажей находился на самом левом фланге главного лагеря, на следующий год левее нас устроен был еще лагерь для финских батальонов,[111]111
  …финских батальонов… – 8 стрелковых батальонов, сформированных по Указу императора Александра III 7 апреля 1881 г. из уроженцев Великого княжества Финляндского.


[Закрыть] которые стали приходить в лагерь под Красным Селом из Финляндии.

У нас был чудный барак, высокий, светлый, одно было неприятно – асфальтовый пол. Помещались мы все вместе – и старшие, и младшие классы. У фельдфебеля была отдельная комната. Старшего класса были только камер-пажи пехотного отделения. Кавалеристы прикомандировывались на лето к Учебному кавалерийскому эскадрону, артиллеристы – к Офицерской артиллерийской школе.[112]112
  …Офицерской артиллерийской школ… – специальное военно-учебное заведение российской императорской армии, созданное в марте 1882 г. на основе двух образцовых батарей. Размещалась в Царском Селе на углу Сапёрной и Велиовской улиц.


[Закрыть]

Так что в бараке Пажеского корпуса помещалось 23 камер-пажа и 45 пажей. Все мы для строевых занятий были прикомандированы к Учебному пехотному батальону, переименованному в Офицерскую стрелковую школу.[113]113
  …Офицерскую стрелковую школу… – специальное военно-учебное заведение российской императорской армии, получившее данное наименование в марте 1882 г. Размещалась в Ораниенбауме на Елизаветинской улице (совр. ул. Костылева).


[Закрыть] Она стояла лагерем рядом с нами. Нас распределили по ротам этой школы, поставив в общий ранжир с нижними чинами. Камер-пажей ставили за унтер-офицеров и отделенных начальников.

Служба была строгая, нас не щадили и не делали нам никаких поблажек или исключений, мы несли суровую солдатскую лямку. Учения начинались в 6 часов утра и продолжались до 10–11-ти, затем опять после обеда с 2–3-х часов и до 6–7-ми. Очень много внимания было обращено на стрелковое дело вообще и стрельбу в частности.

В строевом отношении мы всецело были подчинены начальнику Офицерской стрелковой школы свиты генерал-майору Вилламову, строгому, требовательному, но очень хорошему начальнику.

Для наблюдения за нами вне строя с нами жили наш ротный командир и два ротных офицера корпуса. Они помещались в отдельных бараках за средней линейкой. Жизнь в лагере, несмотря на довольно тяжелые занятия, была мне по душе, я очень увлекался и стрельбой, и разнообразными учениями. В середине лета инспектор стрелковой части генерал Нотбек, гроза всей пехоты, произвел инспекторский смотр как Стрелковой школе, к которой мы были прикомандированы, так и нам, пажам; каждого из нас он проэкзаменовал и в знании уставов, и стрельбы. Экзаменовал он очень строго, но в то же время с удивительным тактом и благородством, не придираясь и стараясь не задеть нашего самолюбия.

Моя мать жила это лето у старшей сестры на Сергиевской даче. Князь Георгий Максимилианович ей предоставил настолько большую квартиру во флигеле, что моя сестра свободно могла разместить и мою мать, и младшую сестру. Я тоже приезжал к ним из лагеря по субботам, мой брат также приезжал из Павловска, когда бывал свободен. Я очень был рад, что моя мать жила на Сергиевке, это давало мне возможность бывать у моих друзей Миллеров в Петергофе, я увлекся в это время Алиной Константиновной Фелейзен и ухаживал за ней. За дочерью же Миллера Алисой ухаживал в это время Михалков,[114]114
  …Михалков… – Михалков Александр Владимирович (1856–1915), офицер л. – гв. Конного полка, сын В. С. и Е. Н. Михалковых; 1-м браком женат на А. Л. Миллер, 2-м – на В. И. Унковской; отец Марии, Владимира и Ольги Михалковых, прадед поэта С. В. Михалкова.


[Закрыть] офицер л. – гв. Конного полка, который в следующем году и женился на ней. В августе месяце, после нескольких дней маневров, был дан отбой, и лагерь кончился 12-го числа, в этот день камер-пажи старшего специального класса (пажей не было, они все были произведены на коронации в камер-пажи) были произведены в офицеры.

По окончании лагеря я поехал в Болышево, имение моей двоюродной сестры Грессер в Новгородской губернии, за моей тетей Юлией Карловной, которую я и привез в Петербург к нам на новую квартиру на Екатерининском канале.

Старшая сестра поселилась с нами.

1-го сентября я явился в корпус, собрались и все мои товарищи, мы уже были старшими и, в свою очередь, начальствовали теперь над младшим специальным классом. По приезде в корпус нам было объявлено, что Багговут назначается и.д. фельдфебеля впредь до утверждения в этой должности, я – и.д. старшего камер-пажа пехотного отделения старшего класса и заместителем фельдфебеля в случае его отсутствия, Иловайский – и.д. старшего камер-пажа кавалерийского отделения старшего класса, Обручев и Качалов – и.д. старших камер-пажей младшего класса.

Я никак этого не ожидал, да и Багговут также, так как он был 9-ым по старшинству баллов, а я 13-ым. Произошло это оттого, что все первые ученики были экстернами, и потому не могли быть ни фельдфебелем, ни старшими камер-пажами. Правда, Иловайский по баллам был старше Багговута, но он по строю был слабее его. Во всяком случае, это был первый пример, чтобы фельдфебель по баллам был 9-ым учеником.

Я был очень рад за Багговута, так как это был один из моих лучших друзей. Его очень любили, он всегда себя держал с достоинством и был вне всяких интриг, никто из товарищей не позавидовал его назначению, напротив, были довольны, что именно он будет фельдфебелем. Выбор был очень удачен, он себя вполне оправдал.

Хотя я и не был еще утвержден старшим камер-пажом, но над своей кроватью я увидел дощечку уже не зеленую, а красную с моей фамилией золотыми буквами.

Предметы учебных занятий были те же, что и в младшем классе, профессора и учителя также. Среди ротных офицеров произошла перемена – Аргамаков ушел, на его место назначен был штабс-капитан Гурковский, мы его знали по учебному батальону, т. е. по офицерской школе, где он командовал ротой.

Это был чудный человек, мы его очень любили и потому очень были рады, когда он был переведен к нам. Строевые занятия в старшем классе были несколько иные, нас уже не жучили, так как мы прошли за лето хорошую школу, офицеры с нами занимались только сабельными приемами, рубкой, верховой ездой, фехтованием. Кроме того, я вел наряд камер-пажей для обучения фронту пажей общих классов, иногда и сам ходил их обучать. Верховой езде нас обучал инструктор Офицерской кавалерийской школы, который, можно сказать, обучал нас безжалостно, так как не обращал никакого внимания, если мы падали с лошади, ушибов он не признавал и только щелкал длинным бичом, заставляя упавшего скорей сесть на лошадь. А падали мы сначала частенько, с непривычки сидеть на седле без стремян. Нас заставляли каждый раз менять лошадей, среди которых были очень спокойные лошади, смирные, но были и такие, которые при каждом щелканье бича, давали козла, и вот тут усидеть без стремян было почти невозможно.

Кроме всех этих занятий, так как я сначала думал выйти в Гвардейскую пешую артиллерию,[115]115
  …в Гвардейскую пешую артиллерию… – 1-я и 2-я Гвардейские артиллерийские бригады считались пешими в отличие от Гвардейской Конно-артиллерийской бригады.


[Закрыть] я занимался еще практически при орудиях. А склонен я был тогда выйти в артиллерию, так как в лейб-гвардии 1-ой Артиллерийской бригаде в то время служил мой большой друг Веревкин, который меня и звал к себе. К тому же там было дешево служить, а у моей матушки средств не было, кроме пенсии, и потому кавалерия мне казалась совершенно недоступной, в пехоту меня в то время не тянуло.

Осенью состоялась закладка храма Воскресенья на Крови,[116]116
  …Воскресения Христова на Крови… – собор Воскресения Христова на Крови (Храм Спаса на Крови, Санкт-Петербург).


[Закрыть] на месте злодейского покушения на Александра II. От всех войск Петербургского гарнизона было выставлено по взводу, также и от Пажеского корпуса назначено было отделение в 10 рядов под моей командой. До закладки было несколько репетиций, и мне пришлось водить свое отделение на эти репетиции и затем на самую закладку. Было грустно, но торжественно. Затем государь пропустил все войска церемониальным маршем. Мне пришлось первый раз командовать в высочайшем присутствии.

В октябре состоялся высочайший приказ[117]117
  Его текст, вошедший в приказ по Пажескому корпусу № 226 от 10 октября 1883 (ГА РФ. Ф.826. Оп.1. Д.37. Л.123 и об.), опущен. – Примеч. ред.


[Закрыть] о производстве 24-х пажей моего класса, в том числе и меня, в камер-пажи.

В этом же приказе значится и мой наряд в Константиновский дворец. Еще за месяц до моего производства в камер-пажи мне было объявлено ротным командиром о назначении меня камер-пажом к великой княгине Александре Иосифовне, что доставило мне большую радость.

Моя великая княгиня Александра Иосифовна, к которой я был назначен, была женой великого князя Константина Николаевича, старшего брата Александра II, который был генерал-адмиралом и главным начальником флота до вступления на престол Александра III, после чего был заменен тогда великим князем Алексеем Александровичем.

И вот, не успел я надеть камер-пажеский мундир, как меня уже вызвали на службу к великой княгине. В то время уже никто из великих княгинь, даже императрица, не вызывали своих камер-пажей в обыкновенные дни, и камер-пажи наряжались только на большие выходы и празднества. Одна великая княгиня Александра Иосифовна держалась старинного этикета, вызывая своего камер-пажа каждое воскресенье к выходу в церковь и приему после обедни.

Отправляясь первый раз на совершенно новую для меня службу, я очень волновался, тем более что меня предупреждали, что великая княгиня Александра Иосифовна очень требовательная и капризная. Последнее не оправдалось, она всегда была ко мне очень любезна, но действительно требовала очень большого внимания к себе, к своим привычкам.

Впервые мне пришлось ехать в придворной карете, все это меня очень занимало. Со мной сел адъютант корпуса капитан Олохов. По приезде во дворец меня поставили около двери, из которой должна была выйти великая княгиня, я был в малой дворцовой форме, отличавшейся от обыкновенной камер-пажеской только белым султаном на каске. Камер-фрау вынесла мне мантилью и веер, мантилью я повесил себе на левую руку, как полагалось, взял веер и остался стоять в ожидании выхода.

Дверь отворилась, великая княгиня приветливо ответила на мой поклон, улыбнулась и спросила: «Vous êtes mon nouveau page?»[118]118
  «Vous êtes mon nouveau page?» (фр.) – Вы мой новый паж?


[Закрыть] Я ответил: «Oui, Madame, si votre Altesse me permet, j’aurai le bonheur de l’être».[119]119
  «Oui, Madame, si votre Altesse me permet, j’aurai le bonheur de l’être» (фр.) – Да, мадам, если Ваше высочество позволит мне, я буду счастлив им быть.


[Закрыть] «Comment Vous nommes Vous?»[120]120
  «Comment Vous nommes Vous?» (фр.) – Как Ваше имя?


[Закрыть] – спросила она. Я назвал себя, тогда великая княгиня сказала: «Ah, je Vous contente, on men a déjà parlé de Vous, je connais Votre».[121]121
  «Ah, je Vous contente, on m’en a déjà parlé de Vous, je connais Votre» (фр.) – Ах, я Вам рада, мне уже говорили о Вас, я знаю Вас.


[Закрыть]

Несмотря на свои годы, великая княгиня была очень величественна и хороша.

Я пошел вслед за великой княгиней в церковь. После обедни присутствовал на приеме двух лиц, после чего великая княгиня подала мне руку и простилась со мной. Вслед за тем подошел ко мне состоявший при великой княгине генерал Киреев и пригласил адъютанта и меня в одну из зал, где было накрыто два прибора для адъютанта и меня. Нас очень хорошо накормили. Затем великая княгиня стала требовать меня к себе во дворец каждое воскресенье. Камер-фрау или камердинер выносили мне мантилью, и я, имея её на левой руке, должен был присутствовать за обедней и во время приема. Благодаря этому, я обязан был каждое воскресенье приезжать в корпус к 10-ти часам утра, одеваться и ехать с адъютантом корпуса в придворной карете в Мраморный дворец. После приема меня всегда приглашали в столовую, где мне с адъютантом подавали завтрак. Первый раз я поехал с удовольствием, для меня это было ново, но потом я радовался, когда наступало воскресенье и меня оставляли в покое. Мне было обидно терять 3–4 часа моего отпуска на такие, в сущности ненужные, церемонии.

День производства в камер-пажи был счастливым для нас днем, мы с радостью расстались с тесаком, надели камер-пажеский мундир с золотым галунным шитьем на задних карманах и офицерскую шпагу.

Вскоре после производства нас повезли в Аничков дворец для представления государю и императрице.

Мы были выстроены в одну шеренгу, на правом фланге фельдфебель Багговут, затем камер-пажи императрицы Стахович и Зуров и затем остальные по росту. Государь поздоровался с нами. Мы ответили по-военному: «Здравия желаем вашему императорскому величеству!» Затем государь поздравил нас с производством в камер-пажи, мы ответили: «Покорнейше благодарим, ваше императорское величество». Государь с императрицей стали обходить нас, директор называл фамилию каждого, императрица подавала руку, которую мы, поклонившись, целовали. Ко многим она обращалась с вопросами, между прочим, когда ей был представлен один из моих товарищей К., то на вопрос императрицы: «Vous avez beaucoup de frères?»,[122]122
  «Vous avez beaucoup de frères?» (фр.) – У Вас много братьев?


[Закрыть] – он ответил: «Un troupeau Syrène!».[123]123
  «Un troupeau Syrène!» (фр.) – Стадо русалок.


[Закрыть] Императрица улыбнулась, но ничего не сказала. Другой же на вопрос императрицы, где он провел детство, ответил: «J’ai fait mes enfantillages en Tamboviè, Madame».[124]124
  «J’ai fait mes enfantillages en Tamboviè, Madame» (фр.) – Я делал мое ребячество в Тамбове, мадам.


[Закрыть] Императрица опять улыбнулась. Эти два ответа решили их участь – они не были включены в число камер-пажей для службы при дворе.

Камер-пажество мне давало право отпуска на два дня в неделю, кроме субботы, что было очень приятно, а с 1-го декабря, когда я был утвержден старшим камер-пажем,[125]125
  Приказ по Пажескому корпусу № 278 от 1 декабря 1883 (ГА РФ. Ф.826. Оп.1. Д.37. Л.127) опущен. – Примеч. ред.


[Закрыть] я мог ходить в отпуск три раза в неделю, помимо субботы, т. е. почти каждый день. При этом я имел право возвращаться не в 10, а в 12 часов ночи, но каждый раз с разрешения дежурного офицера.

Фельдфебель имел право отпуска ежедневно, но только после обеда. В самый день производства нашего в камер-пажи нас отпустили до поздних часов, и мы отпраздновали наше производство у Донона[126]126
  …Донон – ресторан «Донон», открыт в 1849 г. Ж. Б. Дононом на наб. р. Мойки, один из самых фешенебельных ресторанов С.-Петербурга.


[Закрыть] – это был первый товарищеский обед в ресторане. Собственно говоря, камер-пажам и пажам запрещено было посещать рестораны, но камер-пажи ежегодно устраивали такого рода обеды после производства, начальство это знало и смотрело на этот обычай сквозь пальцы. Обед был чудный, обошелся он нам с вином около 15-ти рублей…

Службу же свою при дворе на выходах в Зимнем дворце я начал на Георгиевском празднике 26-го ноября. В этот день обыкновенно каждый год бывал высочайший выход в Зимний дворец и Георгиевский парад в залах дворца, вечером парадный обед всем георгиевским кавалерам.

В этот день, когда мы, камер-пажи, отправлявшиеся в Зимний дворец, были совсем готовы, нас осмотрел наш ротный командир, и затем мы в придворных экипажах отправились во дворец в сопровождении адъютанта корпуса штабс-капитана Олохова.

Во дворце нас почистили, еще раз осмотрели и отвели по разным подъездам для встречи высочайших особ. Я прошел на Салтыковский подъезд,[127]127
  …Салтыковский подъезд… – подъезд у Зимнего дворца со стороны сквера, назван по имени графа Н. И. Салтыкова, воспитателя Александра I.


[Закрыть] так как великая княгиня Александра Иосифовна приезжала всегда с этого подъезда.

Как только великая княгиня вошла в обширную прихожую Салтыковского подъезда, я подошел к ней и поклонился. Она приветливо протянула мне руку. В эту минуту камердинер меня снабдил такой массой вещей, что я не знал, куда их девать, боясь растерять половину. Мне было передано: мантилья, горностаевый боа, флакончик с духами, кроме флакона с английской солью, который уже был у меня, и пару запасных перчаток. Все это пришлось нести. Часть я положил в свою каску, которую на выходах, когда нам приходилось поддерживать шлейф, мы не несли в руках, а прикрепляли чешуей за эфес шпаги орлом назад.

Великая княгиня села в лифт, я же, поправив ей трен[128]128
  Трен – шлейф женского платья.


[Закрыть] и уложив его, чтобы не смять, как только лифт двинулся, быстро вбежал по лестнице на второй этаж и помог великой княгине выйти из него. Я проводил ее до Малахитовой гостиной, где всегда собирались высочайшие особы и откуда начинался выход.

Как только приехал государь, выход начался: в Концертный зал вышел государь с императрицей, затем попарно великие князья с великими княгинями по старшинству престолонаследия. Как только [они] входили в зал, камер-пажи примыкали постепенно к шествию, следуя за своими августейшими особами. Когда вошли в Георгиевский зал, где были выстроены взводы от полков с Георгиевскими знаменами и где шествие остановилось, ко мне протиснулся камер-фурьер и передал мне еще высокий венский золоченый стул для великой княгини, которой было вредно долго стоять. Я пришел в ужас – куда я все это дену? Я придвинулся к великой княгине и предложил ей стул. «Comme c’est aimable»,[129]129
  «Comme c’est aimable» (фр.) – Как это любезно.


[Закрыть] – сказала она, хотя я тут был ни при чем. Она села, вернее присела на него, трен пришлось расположить сверх стула, и так как стул был высокий и трен покрывал его, то со стороны никому и в голову не приходило, что великая княгиня сидит. Когда шествие двинулось опять, я не знал, что делать со стулом, и, узнав, что больше остановок не будет, проходя мимо двери, где стоял арап, передал стул ему, как будто так и надо было. Никто мне замечания не сделал, очевидно, нашли это вполне естественным. Трен во время выхода нести не пришлось, а только поддерживать его при поворотах и выпрямлять.

Когда я провожал великую княгиню и помогал ей выйти из лифта, она мне сказала: «Donnez moi Votre bras je ne vois rue»,[130]130
  «Donnez moi Votre bras je ne vois rue» (фр.) – Дайте мне вашу руку, я не вижу дорогу.


[Закрыть] – и выставила при этом такую маленькую ножку, что я не верил своим глазам, не верил, что у женщины ее лет (ей было 54 года) могла быть такая нога. Рассказывали, что она бинтовала их на ночь и носила очень узкие башмаки, отчего ей и было трудно стоять. Садясь в карету, она меня поблагодарила и сказала: «À se soir».[131]131
  «À se soir» (фр.) – До вечера.


[Закрыть]

Вечером был парадный обед георгиевским кавалерам в Георгиевском и соседних залах дворца. Кроме камер-пажей, состоявших при великих княгинях, наряжали еще камер-пажей ко всем великим князьям, назначение их было стоять за ними во время обеда, держать их головные уборы. Если не хватало камер-пажей, наряжали и пажей старшего класса.

Я опять встретил великую княгиню на подъезде и проводил ее до Малахитовой гостиной и потом шел с выходом до Георгиевского зала.

За обедом я стоял за великой княгиней. На нашей обязанности лежало принятие с правой стороны прибора, уже бывшего в употреблении, и в замене его с левой стороны новым прибором, вручаемым нам камер-лакеем. Причем когда принимался прибор, бывший в употреблении, то золотая тарелка, на которой он стоял, оставалась все время на столе, и на нее надо было поставить фарфоровую тарелку с прибором и так ловко, чтобы не было стука. Камер-пажи служили за обедом без перчаток, и потому в этих случаях мы должны были обращать особенное внимание на свои руки. <…>[132]132
  Текст «Руководства к службе при высочайшем дворе камер-пажей и пажей Пажеского Е. И. В. корпуса» в редакции 1902 г. опущен. – Примеч. ред.


[Закрыть]

Бывали, конечно, всевозможные курьезные и печальные случаи. Раз как-то один из камер-пажей императрицы Марии Федоровны М. служил за обедом и так неосторожно принял тарелку с супом, что зацепил за что-то и пролил часть оставшегося супа императрице на плечо (платье было декольте). М. страшно смутился, растерявшись, схватил салфетку и начал вытирать императрице плечо. Вышла большая неловкость, но добрая императрица приказала не взыскивать с него.

Со мной, к счастью, инцидентов никаких не было, вся моя придворная служба прошла благополучно.

После обеда на обратном выходе я шел опять за великой княгиней и потом проводил ее до кареты, она меня поблагодарила, подала мне руку, которую я поцеловал.

По окончании всего нас, камер-пажей, всегда отводили в особую залу, где для нас был накрыт большой стол, и мы обедали – меню было все полностью царского стола. К нам всегда приходил милейший старик Нарышкин, гофмаршал двора, угощал нас и очень всегда был мил и любезен с нами.

В корпус мы вернулись в этот день поздно страшно усталые.

В декабре месяце моя мать и мы все были очень огорчены смертью нашей любимой тети Юлии Карловны Рашет, за которой моя мать со мной и моей младшей сестрой ездила за границу в 1881 г. Она скончалась сравнительно неожиданно, так как проболела не долго. Для нас это было большим горем, мы к ней были очень привязаны и привыкли всегда с ней делиться всеми нашими даже самыми маленькими горестями и радостями, не верилось нам, что ее уже нет. Похоронили мы ее на Смоленском лютеранском кладбище. Рождественские праздники провели грустно, мы очень скучали по ней. В январе после Крещения я вернулся в корпус, Багговут, мой товарищ, серьезно заболел и в корпус не явился, так что мне пришлось вступить в исправление должности фельдфебеля, каковую должность я исполнял более месяца, получив право ежедневного отпуска, но только после обеда, т. е. не раньше шести часов вечера. Бывали дни, что я даже им не пользовался.

Я исполнял все обязанности фельдфебеля, за исключением камер-пажества при государе, во время болезни Багговута к государю наряжался один из моих товарищей, не помню именно кто, но один из первых по баллам.

В январе, а именно 23-го числа, мы были осчастливлены посещением государя опять с императрицей. Их величества приехали, когда лекции и уроки кончались. Они прошли прямо в Георгиевский зал, в это время успели открыть церковь, и священник встретил государя с крестом; осмотрев церковь, их величества прошли в Белый зал, где были танцы, затем в зале общих классов – гимнастика.

В специальных классах было строевое учение и верховая езда в манеже. Я обучал строевому учению и командовал, когда государь вошел и спросил мою фамилию. В манеже государь смотрел верховую езду и вольтижировку. По выходе из манежа выстроены были пажи моего класса, удостоенные производству в камер-пажи во вторую четверть. Государь их тут же поздравил камер-пажами, и они были ему и императрице представлены. На обратном пути государь посетил католическую Мальтийского ордена церковь, которую осмотрел во всех подробностях. При отъезде мы все опять бежали за санями до Невского. Нас опять отпустили на три дня.

В Петербурге зимний сезон был в полном разгаре, было много вечеров, балов, меня стали приглашать уже на вечера, как взрослого, я с удовольствием выезжал, танцевал, ухаживал, сделался светским кавалером.

Последствием этого было то, что я изменил своему первоначальному намерению выйти в пешую артиллерию и, сблизившись со многими преображенцами, выезжавшими в свет, стал подумывать, не выйти ли мне в этот полк, тем более что очень многие из моих товарищей (в их числе и мои большие друзья – Зейме, Гольтгоер, Зуров, Вельяминов, Патон) уже записались в этот полк.

Меня пугало материальное положение – Преображенский полк считали самым дорогим из пехотных. Я колебался сильно. В то время в одной квартире у Конюшенного моста жило несколько офицеров Преображенского полка – братья Нейдгарты, Кашнев, Медем – они меня все время соблазняли, уверяя, что вовсе жизнь в полку не так дорога, как я себе представляю. Я бывал у них довольно часто и, в конце концов, решил выйти в Преображенский полк. Моя мать ничего не имела против и даже одобрила мое намерение. В то время 1-м батальоном полка командовал великий князь Сергей Александрович,[133]133
  …великий князь Сергей Александрович… – Сергей Александрович (1857–1905), великий князь, генерал-лейтенант (1896); 5-й сын Александра II; в 1887–1891 гг. командир л-гв. Преображенского полка; в 1892–1905 гг. московский генерал-губернатор, убит террористом И. Каляевым 4 февраля 1905 г.


[Закрыть] полком князь Оболенский,[134]134
  …князь Оболенский… – Оболенский Николай Николаевич (1833–1898), князь, генерал-адъютант (1896), генерал-лейтенант (1888); в 1876–1887 гг. командир л. – гв. Преображенского полка.


[Закрыть] сын которого был пажом в младшем специальном классе.

В середине января был большой бал в Николаевском зале Зимнего дворца. Этим балом всегда открывался сезон балов в Зимнем дворце, приглашенных бывало до 3000 человек. На этом балу присутствовали и камер-пажи, состоявшие при высочайших особах. Кроме них наряжались камер-пажи также и к великим князьям, их обязанностью было держать поручаемые им высочайшими особами головные уборы, сабли и т. п.

Я, как состоявший при великой княгине Александре Иосифовне, был при ней, и так как она не танцевала, то я все время бала стоял недалеко от нее, не теряя ее из вида. Я поражен был блеском и красотой бальных туалетов и элегантностью зала. Освещался в то время громадный зал исключительно свечами, которых было не один десяток тысяч. Потом, когда явилось электричество, то насколько все упростилось.

[123]Дирижировал танцами, как было всегда принято, командир Кавалергардского полка свиты генерал-майор Шипов, видный, элегантный генерал. Танцевали три кадрили и мазурку, в промежутках этих танцев – вальс и польку.

По окончании мазурки для высочайших особ и высших чинов были накрыты столы в соседнем зале для ужина, для всех же остальных ужин был а ля фуршет (à la fourchette) в длинных галереях дворца.

Мне пришлось за ужином стоять за стулом великой княгини, но не служить за столом – на этом ужине это не полагалось. По окончании торжественного приема всех камер-пажей отвели в особый зал, где был накрыт ужин для нас.

18-го февраля наступил пост, специальные классы в корпусе говели всегда на первой неделе, каждый день утром и вечером оба класса ходили в церковь, занятия были сокращены, репетиции и лекции были только после обеда, утром же был только один час занятий от 8-ми до 9-ти. В субботу мы все причащались, после чего нас отпустили в отпуск.

Со следующей недели занятия пошли усиленным темпом, число репетиций, лекций было увеличено, чтобы успеть пройти весь курс для сдачи офицерского экзамена. У меня занятия шли хорошо, несмотря на мои выезды в свет.

25-го марта в манеже Конного полка состоялся блестящий, как всегда, парад этому полку. Я был на параде в качестве зрителя и стоял у входа. Полковым адъютантом был тогда Непокойчицкий, женатый на красавице Марии Константиновне Фелейзен, сестре Алины Константиновны, которой я тогда увлекался. Вся семья Миллер была на параде, я со всеми ими был в очень дружеских отношениях.

Пасха была 8-го апреля. В Зимнем дворце был высочайший выход к заутрени – я опять был при моей великой княгине, по окончании я проехал к Грессерам, где моя мать встречала светлый праздник.

На Пасхальной неделе мы, камер-пажи и пажи, записавшиеся в Преображенский полк, представлялись командиру полка князю Оболенскому и полковому адъютанту Гадону,[135]135
  …полковому адьютанту Гадону… – Гадон Владимир Сергеевич (1860–1937), генерал-майор свиты, товарищ В. Ф. Джунковского с Пажеского корпуса; в 1904–1905 гг. командир л. – гв. Преображенского полка, в 1914–1917 гг. состоял при Российском отделении Красного креста. Расстрелян на Бутовском полигоне.


[Закрыть] мы очень волновались, нас очень хорошо приняли, мы счастливые и довольные вернулись в корпус.

15-го числа состоялось бракосочетание великого князя Константина Константиновича[136]136
  …Константина Константиновича… – Константиин Константиинович (псевдоним К. Р., 1858–1915), великий князь, генерал от инфантерии (1907), генерал-инспектор Военно-учебных заведений, президент Императорской Санкт-Петербургской академии наук (1889), поэт, переводчик и драматург.


[Закрыть] с великой княжной Елизаветой Маврикиевной в церкви Зимнего дворца.

Великая княгиня Александра Иосифовна, мать жениха, была его посаженной матерью и потому играла первенствующую роль во время свадьбы. Я, как всегда, был при ней.

Первый раз мне пришлось присутствовать и видеть так близко такую торжественную церемонию. Как всегда, начался выход из Малахитовой гостиной.