Текст книги "Ничего не скажу"

Как я рекламировал пиво

Мой хороший приятель Серёжа Чучин сказал так:

– Тебе, Вовчик, надо поработать.

– Да я…

– Молчи, надо. Весь ты стал какой-то драный, тощий. Взгляд у тебя, как у этого… «сами мы не местные». Работаешь-работаешь, как бобёр, в своем институте, наукой занимаешься, а денег – чуть да ничего. Значит так. Позвонишь вот по этому телефону, позовешь Василису. Скажешь, что от Чучи. Так и скажи: «От Чучи». Понял?

– А кто это такая – Василиса?

– Главная у нас по рекламе пива.

– А чего делать-то надо?

– Рекламный слоган придумаешь – и двести баксов твои.

– Ух ты! За один слоган!

– А может, и триста. Пятьсот не обещаю. В общем – звони, не пожалеешь.

Ну, выпил я для храбрости два джин-тоника. Звоню. Отвечает женский баритон, обволакивающий такой, как у Муслима Магомаева:

– Але.

– Але. Здравствуйте. Василису можно?

– В каком смысле «можно»? – слегка обиделся Магомаев.

– В смысле: я от Чучи. Меня Володя зовут.

– Здорово, Вован. Писать умеешь?

– Все, кроме стихов и доносов.

– Тогда завтра подъезжай. Диктую адрес. Фиксируй.

В два часа я был у Василисы в офисе. Симпатичная такая дама, похожа на Валерию Новодворскую. Только без очков, бритая наголо и кольцо в носу. В чёрном балахоне. Дырка в районе пупка. В пупке тоже кольцо. Сидит, курит «Вог», предварительно отрывая фильтры.

– Ну, Вова, смотри.

Василиса вставила кассету. На экране пошёл ролик. Бутылка пива, вся в пене, как Пугачёва в волосах. Потом – Биг Бен. Счастливые лица двух старичков. Море. Закат. Опять же счастливые лица, теперь уже – двух молодожёнов. Жених – явный дегенерат. Опять Биг-Бен. Снова море с закатом (или с восходом – кто ж его разберёт). На берегу моря все четверо, включая уже окосевшего дегенерата. Счастливые, пьют пиво, дегенерат больше всех, жадно так. И – та же бутылка в пене, как невеста в фате. Все.

– Ну как? – спросила Василиса, открутив очередной фильтр от очередного «Вога». – Мысли есть? Текста́ нужна, фраз на пять. Пафосная. Типа того: «Они понимают друг друга, потому что вместе пьют пиво…» И тому подобный хренёж. Ну что, Вова, нацедишь слёзы?

– Это можно, – говорю. – Только я не понял, почему там Биг-Бен, а пиво немецкое?

Василиса угрожающе прервала затяжку:

– Точно немецкое?

– Точно.

– А это точно Биг-Бен был?

– Сто пудов. Что я, Биг-Бена не видел?

Пауза. Нехорошая такая.

– Вот Муртазыч гад, а!.. – слегка порозовела черепом Василиса и, дрожа кольцом в носу, стала набирать номер:

– Муртазыч? Это я… Что же ты, козлище слабоумное, делаешь-то, а? У тебя что уже, экстракт текилы вместо мозгов? Совсем менталитет пропил! Чего же ты мне бундесовое пиво в Лондон вклеил, скот рогатый? А?.. какой Кёльнский собор, мычалово! Это Биг-Бен, а не Кёльнский собор! Телепузик безбашенный! В школе-то учился, Келдыш?.. А?.. В лесной? С мат-уклоном? То-то и видно. Ну держись у меня!..

Василиса швырнула трубку. Пыхнула пару раз «Вогом», почесала лазоревое темя:

– Барбекю из конторы сделаю… Ладно, Вовка. Давай другой ролик заценим.

Кассета как-то неохотно, как шахтёр в забой, вползла в магнитофон. Сначала слегка порябило на экране. Потом пошел ролик. Синее небо. В небе – чайка. Красиво. Камера опускается вниз. Горы. Выжженная земля. По ней идет потный индеец. Индейцу жарко. Вдалеке – пирамида. Индеец на неё взбирается. Там, наверху пирамиды, что-то типа фараона. Фараон торжественно протягивает индейцу банку. Следующий кадр: индейцу явно хорошо (наверное, выпил). Опять – небо с чайкой. И надпись по-итальянски: «Из лучших сортов сицилийского винограда». Всё.

– Классный ролик, – сказала Василиса. – Нужна убойная текста́. Фраз на семь. Дескать, «всего один глоток – и удача, блин, с тобой». Давай, гони какую-нибудь байду в рюшках.

– Ща… – говорю. – Только я не понял, при чем там виноград?

– Какой виноград?

– Да там написано было в конце: «Из лучших сортов сицилийского винограда». По-итальянски.

– Да ну?! Это Пупок все перепутал!

– Пупок – это кто?

– Васька Пупков. Это он, недоумок, ролик нареза́л. Ну ладно, эту сицилийскую писюльку про виноград мы ампутируем. Давай текст сочинять.

– Текст – не проблема. Только там странно всё как-то. Индеец – перуанский. Из Перу, страна такая…

– Я в курсе.

– А пирамида мексиканская. Пирамида майя.

– Уверен?

– Уверен. Я там был, в Мексике-то, в Чичен-Ице… залезал на пирамиду-то… Высокая… Действительно, взопреешь…

– Тьфу ты!.. Ну, это ладно. Перу, Мексика… Все – Южная Америка. Гражданам по барабану.

– Ну, не знаю. Мексика – это все-таки Центральная Америка. От Перу до Мексики – как от Москвы до Чечни. Что же этот чубрик все пешком прочапал?.. Нелогично.

– Да, нелогично… Пупка – ногами задушу.

– И потом – откуда там фараон египетский? В Мексике-то?

– А кто его знает… В древности там всякое могло быть…

– Да и чайки над пустыней не летают.

– А может, это кондор какой-нибудь?

– Альбинос, что ли, мутирующий?.. Что ж я, кондора от чайки не отличу?

– Да… Дела… Ну, Пупок, двоечник несчастный, я тебе устрою расчленёнку по-мексикански.

Помолчали.

– А главное, – продолжал я, – мне не ясно: накой ему духИ-то?

– Кому?

– Индейцу.

– Какие духи? Ему этот тетерев египетский пиво дал. Баночное. Видал, как тот доволен был? Жажду он утолил. Это же ясно.

– Не знаю, не знаю… На банке было написано «Жан Поль Готье». Это духи такие французские, особые. В банках. На пиво, конечно, издалека и без очков похоже, но…

– А не врёшь?

– А чего мне врать. Женские духи. Дорогие… Я ещё понимаю одеколон дешёвый пить… Хотя тоже, конечно, извращение. Но чтоб французские духи квасить… От жажды. Это перебор. Настоящему индейцу, конечно, все ништяк, но…

– Да-а-а… – протянула Василиса с интонацией Джигарханяна-Горбатого. – Хорошие дела… Значит, сегодня тексту не напишешь?..

– Я-то могу, но чего тут выйдет? «Пейте французские духи в пустыне, чтобы утолить жажду, и с вершины египетско-мексиканской пирамиды в Перу вы заглючите кондора-мутанта»?

– Да, не та текста́. Шизиловым попахивает.

– Вот я и говорю.

Так и не написал я слогана. И двухсот долларов не получил. Зря полдня потратил. И все из-за Мурзыча с Пупком. Даже чужого нарезать как следует не смогли, второгодники. И поэтому я говорю:

– Ребята! Давайте учиться в школе! Чтоб духи от пива отличать. Чтоб кондоры в чаек не мутировали. И по миру ездить, смотреть, изучать, вникать. Чтоб Биг-Бен в Кёльнский собор не превращался.

Русские эм глазами зарубежных жо

Очень-очень много написано о том, как иностранные мужчины относятся к русским женщинам, и почти ничего о том, как иностранные женщины – к нам, русским мужчинам.

Мало того. Вокруг отношения к нашим дамам создан миф, что, дескать, русских женщин все любят, что они, мол, ценятся за скромность, трудолюбие, терпение и т. п.

Ну что здесь сказать… Ценятся, конечно, но поначалу, по незнанию…

Я не встречал ни одного иностранца, который, побывав в мужьях какой-нибудь нашей «неперечливой» Настеньки, отзывался бы потом об этой Настеньке положительно, т. е. без гадючьего шипения и тамошнего мата. Исключения, конечно, бывают, но редко.

Это только сначала все как в фильме:

– Тйепло ли тйебйе, дйевица?.. Тйепло ли тйебйе, краснайа?..

– Йес, тепло, батюшка, тепло, Морозушко…

И глаза такие добрые, чистые, честные, неперечливые. Как у телепузика, вернее, у телепузицы.

Ну – Морозушко и поплыл, как пломбир в духовке.

А потом наша доброглазая через годик хвать этого американского или немецкого Морозушку за мошонку (бороду-то она ему раньше повыдергивала) – и в суд, отсуживать у него дом и полсостояния. И ведь отсудит. Неперечливая наша. Телепузица добропопая. Чистоглазица смертозубая.

Потом, бросив Морозушку в его берлинском дейтройте, вернётся на Родину. Отгуляет со школьным другом Стасиком. С институтским другом Максиком. С первым мужем Толиком. С лучшим другом первого мужа Маратиком. И опять – шасть под ёлку. Поджидать очередного французского или японского Морозушку, чтоб у него отстебунячить какой-нибудь замок на реке Луаре или остров из архипелага Сикасима.

Так что – миф, миф и ещё раз миф.

Она, конечно, и коня на скаку, и в горящую избу. Но – если ей это нужно. А если не нужно – коня на колбасу, а избу под офис. Я, конечно, сгущаю краски, но не сильно.

Знаете, например, что одна наша девушка вышла замуж за швейцарца, которому было 84, потом – за его сына, которому 50, а потом – за двадцатипятилетнего внука. И у всех троих отсудила всё. То есть – буквально. Всех троих оставила, как горных козликов, без штанов гулять по альпийским лугам.

Другая – попала в гарем к какому-то там шейху. С годик пожила. Надоело. Попросилась у шейха домой. Шейх не отпустил. Тогда она его задушила грудью и удрала. История – реальней некуда. Живет сейчас где-то под Архангельском, доярка. Только наша Настенька может задушить мужика грудью.

Так вот получается, что о русских женщинах сначала иностранцы думают хорошо, а потом – скажем помягче – узнают правду.

Совсем иначе обстоит дело с нами, мужиками.

Про нас иностранки сначала не думают никак или думают плохо. А вот потом…

Что такое мы, российские мужчины, в их убогом понимании?

Мы – пьём. Мы – не моемся. У нас – загадочная непредсказуемая душа. Мы – мафия. Мы – бородатые медведи. Ходим в зимних шапках, с балалайками, сбивая головой сосульки с берёз и т. п.

Пьяный вонючий непредсказуемый бородатый медведь в шапке, с балалайкой и с автоматом. Начитавшийся к тому же Достоевского и оттого ещё более непредсказуемый.

Опрос иностранок, не имевших долгого непосредственного контакта с русскими, на предмет того, какое понятие ассоциируется у них со словосочетанием «русский мужчина», дал примерно такие результаты:

25 % – пьянство, водка

25 % – мафия

25 % – медведь

25 % – борода, шапка

Кстати, аналогичный опрос среди наших девушек (что у вас ассоциируется со словосочетанием «иностранный мужчина»?), правда, имевших контакты с иностранцами (наши уже почти все имели контакты с иностранцами), дал результаты иного рода:

25 % – деньги, благосостояние («надо брать!»)

25 % – тупость («мозгов, как у дятла»)

25 % – жадность («за рулон туалетной бумаги удавится»)

25 % – скучно («мухи воют, собаки топятся, верблюды спиваются»)

Так вот, возвращаясь к отношению иностранок к россиянам. Тут все наоборот. Те, кто нас не видел, думают, что мы плохие. А вот те, кто с нами, так сказать, поконтачил, все почти в один голос говорят: русские мужчины – очень хорошие. Честное слово.

Основное мнение примерно таково.

Во многих отзывах прослеживается одна и та же мысль: российские мужчины неярки внешне, но ярки внутренне.

Вот, например, из сочинения китайской студентки (воспроизвожу целиком, с ошибками):

«Росийские мужичины положитерьные. Они сразу не броситься в глаз, но потом понимаю: хорошый человек, добрый. У них интересные мозга и душа тёпрый».

Т.е. тёплый.

Японка пишет:

«Мне нравиться русские мужики. Они нежадные, много читал, любит празника. Крутая характера. Немец роста вышее, американци тела толстее, богатее, но русский души крутее».

Видите: они «толстее и богатее», а мы «души крутее». В смысле – душой. Не в падежах ведь дело.

Американка:

«Русская мужщина – хороший человек. Он не интересовается только денги, он имеет интересный спиричуальный мир».

Всё верно. Деньгами мы, конечно, «интересоваемся» (попробуй ими нынче не «поинтересовайся»!), а насчет спиричуальности – этого добра у нас, как говорится, выше темечка.

Кореянка:

«Внешние данные русских мужчинов не всегда завлекательные. Неновые одежды, не обреют всегда низ лица, не причёсоваются, не моют всегда обуви. Но если не обратить внимание на этот обстоятельство, то можно видеть внутренние завлекательные качества русских мужчинов. Они добрые, счедрые, веселые, не скукашные, настояшие други, и всегда дают помощи в когда есть проблема».

Молодец девочка. Обстоятельно так все изложила про нас, «нескукашных мужчинов». Даже слеза прошибает. Так и катится скупая мужская слеза на необритый «низ лица».

А вот испанка:

«У испанский мущина горячий тело и холодный душа, у русский мущина в принципи все горячий, сверх всего внутряшний мир».

Да, «внутряшний мир» у нас горячий, по себе знаю.

Гречанка:

«Несмотря на пить водка и не дружить с ванна русский мужчинский менталитет имеет много позитив».

Спасибо и на этом.

Вьетнамка:

«Русские пьют пиву в утренюю времю. Как потом работает? Это плохие дела. Но однако у русскому мужчину доброе сердце. Это хорошие дела».

Ах ты, лапулечка. Все-то ты знаешь: где «хорошие дела», где «плохие». Это пиво-то утром выпить – «плохие дела»? Это как раз нормальные. Вот с утра выдуть пол-литра водки – тогда будут дела. А про сердце – правильно. В точку попала.

Обобщаю: мы – хорошие. Лучше, чем кажемся. Со стороны ведь видней.

А про наших девушек я, конечно, перестарался. Они тоже хорошие. Только с нами, а не с ними. Так им, тамошним мужчинам, и надо, пусть на чужое, гады, глаз не кладут. А ведь есть на что положить-то, честно говоря. Наши девушки, если хорошенько разобраться, – красивые, добрые, верные и умные. И снаружи. И внутри.

А наша, русских мужчин, неяркая внешность – это хитрость. Чтобы всякие там гондураски не волновались.

Чип хорошо не бывает

Чем дольше живу, тем сильнее убеждаюсь: не надо экономить. В смысле – трепетно прислушиваться к своей внутренней жабе, которая обволакивающе так и томно дребезжит и мурлыкает в тебе, как в июньском подмосковном пруду.

Не надо жадничать и экономить (в жабьем смысле). А особенно – во время путешествий. И уж совсем не надо – на собственном здоровье.

Привожу маленький пример.

На острове Хайнань очень хорошо. Сначала я расскажу, как там хорошо, а потом поведаю, как мне стало плохо. Для контраста. Там прекрасный климат, чем-то неуловимо напоминающий крымский. Из патриотизма нарочито сравниваю Хайнань с Крымом, а не с Гавайями (Хайнань для меня не Восточные Гавайи, а Китайский Крым). Там леса, пляжи с белым песочком. Девушки из племён ли и мяо, похожие на бабушек, продают на пляжах папайю, бананы, не очень хороший жемчуг. Не очень хороший – по хайнаньским, конечно, понятиям. У нас он идёт за хороший. Они напевно кричат: «Банана-а-а! Папайа-а-а! О’кей-а-а!» Когда ты тыкаешь им на дефект на жемчуге или на помятость в папайе, они лучезарно улыбаются своим беззубым ртом, говорят: «О’кей-а-а!» – и показывают на твою родинку или на один из своих двадцати отсутствующих зубов, дескать: и на солнце есть пятна. И ты покупаешь их жемчуг.

Вино в Китае отличное. Французы китайцам привили виноград. Очень душевное вино.

Площади перед отелями там большие, как в крымских здравницах. По телеку идут сериалы про Мао (обязательные, кстати, для просмотра в школах), прерываемые рекламой прокладок. Китай – загадочная страна.

Кругом много наших. Повсюду наши флаги. Магазины для русских. Со скидками.

В местных ресторанчиках можно покушать очень вкусных креветок, каракатицу, мурену, черепаху. Только это надо делать осторожно. Эффект от этих океанских зверей бывает разный.

От молочного черепахового супа, например, извините за подробность, я испытал ощущение, которого не испытывал больше никогда. Как бы это помягче выразить… Этот суп обладает двумя одинаковыми по убойной силе эффектами. Он – в равной мере – мощнейший афродизиак (виагра отдыхает) и, пардон, суперслабительное. Оба эти страстные желания приходят одновременно. В полночь. Они приходят, безмерные и всепоглощающие, как первая любовь. И ты вскрикиваешь, плачешь и начинаешь метаться по номеру, дыша ртом и эротически постанывая, как Ромео, принявший пол-литра касторки. Как Дон Жуан с клистиром наперевес. Перед тобой мелькают райские гурии, перед тобой проходит вся жизнь, ты видишь ослепительно белый свет в туннеле и всё такое прочее. Удивительный эффект! Что-то вроде Мао с прокладками. Загадочная страна Китай! Но это так, к слову.

На острове Хайнань, как вы поняли, хорошо. И только одна история омрачила мой райский отдых.

Согласитесь: отдохнуть в Китае и не пройти курс китайского массажа – просто неприлично.

В отелях массаж делают хорошо. Долларов за двадцать-тридцать. Сделал я раз массаж в отеле, сделал два. Отлично. Косточки деликатно так похрустывают, как огурчики с грядки. Массажисты осторожные, предупредительные. Уходишь с массажа свежий и оптимистичный, что твой Олег Меньшиков из «Покровских ворот».

И вот лежу я как-то под вечер на пляже. Собираюсь сделать свой вечерний массаж. Жемчуга у беззубых девушек купил, вина из магазина со скидкой для русских попил, от порнослабительной черепахи отошёл. Хорошо. Никаких желаний (кроме массажа). Как в нирване.

Вдруг подходит какой-то мужичок китайский, на Шойгу похож, и говорит:

– Масаз. Чип масаз. Но экспенсив. Вери чип. О’кей?

Чувствую: жаба просыпается. Я:

– Хау матч?

Он достаёт бумажку и пишет: «80». Юаней, конечно. Корявенько так. Китайцы вообще арабские цифры только начали осваивать.

Это значит около десяти долларов. Ну что ж, как говаривал Карлсон: «Продолжаем разговор». Я ему пишу: «20». Он улыбается.

– Джок, джок… Рашен джок…

И пишет – «75». Я ему – «21». Он опять: «Джок». Выводит: «70». Я – «21,5». Он ржёт и царапает: «69,9». Остряк, блин!.. Со мной особо не поостришь. Всю бумажку исписали. Потом ещё одну. Сошлись на «50». Это, выходит дело, шесть баксов за массаж. Некисло.

– Где делать массаж будем? – спрашиваю. – Уэа?

– Рум, – говорит. Они, китайцы, вообще-то «л» и «р» путают. Поэтому у них трогательно так получается: «лум»

Я ему говорю:

– Лады, приходи, косыш, в семь в мой лум.

И пишу соответственно: «1900 № 235».

– О’кей, – отвечает. И смотрит хитро так, с недоброй ухмылочкой: за косыша, дескать, ответишь, бледнолицый варвар. И я ответил по полной.

В семь ноль-ноль началось.

Я лежал на кровати обнажённый и беззащитный, как черепаха, с которой сняли панцирь. А этот гад, потомок хунвейбинов, делал мне «чип масаз». Сначала он мял мой череп, любознательно продавливая в нём углубления, как в резиновом мячике. Я терпел. Заорал я только один раз, когда он резко воткнул мне палец за ухо. Джок у него такой.

– Гуд, гуд, лашен – стлонг! Лашен – стлонг! – ухмыльнулся хайнаньский костолом. Потом этот добрый дядя Геббельс принялся за мои ноги.

Вам когда-нибудь выдирали раскалёнными щипцами пальцы ног? Мне – выдирали. Я стонал, как коммунист в гестапо, пуская радужные пузыри из носа. А он повторял:

– Лашен – стлонг. Стлонг масаз – гуд. Лашен стлонг масаз – гуд хелс.

– С-с-сука, – захлёбывался я в предсмертной пене. Тебе бы такой «стронг масаз», падел желтопузый.

Но я терпел. Потому что я – стронг, а масаз – чип.

– Стлонг масаз – хелс о’кей, – смеялся китаец, деловито вынимая мне чашечку из колена. – Гуд хелс – хеппи лайф.

– П-п-паразит, – шептал я сквозь наволочку, стиснутую между зубов. – А мы ещё вам Дальний за так отдали… А!!! Что ж ты творишь-то, бармалей ты перепончатый… А!!!

– О’кей, – счастливо смеялся мой мучитель, заламывая мне пятку к голове. – Лаша-Чайна-флендшип!

– Ё-о-о! – плакал я. – Что ж ты, желтушный тормоз, делаешь-то?! Я же не циркачка китайская, чтобы попу темечком чесать… А! А! Больно же!

А этот был во вдохновении, в ударе, гестаповец хайнаньский, и что-то напевал своё, народное. Про Великую Китайскую Стену. Или про просторы Хуанхэ. И со всей дури заламывал мне руку, как задержанному Япончику.

А уж что он выделывал с моим позвоночником – даже вспоминать страшно. Треск стоял пулемётный.

После массажа, когда местный дедушка Мюллер ушёл со своими шестью баксами, я пополз в санузел, чтобы испить водицы. Полз двадцать минут. Водицы испил. Полежал с полчаса между унитазом и ванной в позе только что пришибленного малярийного комара, поразмышлял о жадности, о здоровье, о жизни и смерти, о черепахах, о китайском национальном характере. Удивительный народ! Вспомнил, как однажды в одном пекинском отеле постелили мне какое-то бельё… с разводами. Вызываю администратора, говорю:

– Это что такое? Почему бельё не белое? А?

А он спокойно отвечает (китайцы всегда спокойные):

– Нормальное бельё. Чистое. А то, что цвет странный – не волнуйтесь. Это ничего. Это до вас русский спал.

Ну, если русский, тогда ничего. Не француз ведь какой-нибудь…

Но это опять же к слову. О тамошней логике.

Два дня я еле передвигался. И главное, ведь эта хунвейбинская морда, эта хайнаньская черепадла ничего мне не сломала, не повредила. Никаких следов преступления. Как будто в милиции резиновой дубинкой отходили. Всё болит: уши, пятки, ляжки, душа… А претензий не предъявишь.

На пляже ко мне он как-то раз опять подошёл:

– Хелло! – говорит. – О’кей?

– Здорово, кащеюшка ты азиатская… О’кей.

– Гуд чип масаз? – с такой интонацией, вроде: «Ну что, понял теперь что к чему? Выключил жабу-то?»

– Гуд, – отвечаю я. – Сенькью за всё, дорогой товарищ.

И вот теперь, по прошествии времени, сквозь тысячи километров, разделяющие нас, я протягиваю тебе свою изувеченную тобой верхнюю конечность, мой далёкий желтолицый друг: спасибо тебе, спасибо за науку. Научил, облагоразумил. Понял я: чип хорошо не бывает. Не буду я больше никогда делать «чип масаз». Ни за что. И в чип-чебуречные в Турции ходить не буду. И чип-пепсиколу в Индии пить. И чип-лекарства принимать. Никогда! Честное китайское.