Текст книги "Кир-завоеватель"

Глава 36. Разговор на кургане

Жаркое солнце испепелило долину Аракса. Касандана утратила облик своенравной царицы. Она шла по степи как скиталица, ничем не отличаясь от нищенок племени саков или одержимых паломников Митры.

Редкий всадник мог промчаться мимо, но не остановился бы никогда. Кому интересна женщина в лохмотьях и черной куфии, которая идет непонятно куда и непонятно зачем – одна, без сопровождения, без спутника, без защиты? А может, это проклятая гадалка или прокаженная!

Похоже, она никого и ничего не боялась, хоть и имела за пазухой несколько мешочков с золотом. Она несла с собой и драгоценности, которые когда-то подарил ей любящий Кир, которого она предала и чьих сыновей она безвозвратно потеряла. Она несла его в надежде выкупить кости своего обезглавленного мужа…

До нее докатились слухи, что Бардия не растворился в небе, словно маг, а возможно, жив и скрывается где-то в Палестине, но она знала, что он никогда не простит ее, как не простил обезумевший Камбис, нелепо погибший в походе. Ей не дождаться прощения и от матери Кира, Манданы, и даже от дочерей, которые по превратности судьбы обращались с родной матерью так же грубо и беспардонно, как когда-то она вела себя с Манданой.

Дарий не позволял ей встречаться с внуками, и это было самым суровым наказанием. Она превратилась в изгоя в Персеполе, городе, который был выстроен по ее прихоти, чтобы возвысить ее род среди персов. Теперь персы отвергли ее за то, что она изменила Киру.

Не стоит копаться в глубинах человеческого сознания, способного на преображение в силу непреодолимых обстоятельств. Никто не хочет ничего менять, пока его окружает беззаботная идиллия или ее иллюзия. Но даже самое черствое сердце может сжаться, когда его лишат последней надежды.

Когда ничего нельзя изменить, люди все равно идут, пусть даже в никуда, чтобы хотя бы оплакать свою любовь и посмотреть издали на утраченную мечту, превратившуюся в степной мираж без осязаемого горизонта, в бегущего зайца, скрывшегося в высоком ковыле, в сокола, устремившегося в облака.

Касандана шла от кочевья к кочевью, пройдя земли саков-хаумаварга и тиграхауда и ступив на пастбища массагетов. Здесь, на высоком кургане, она увидела ту женщину, которой хотела отдать все свои украшения и золото.

Телохранители Томирис остановили нищенку и обыскали ее. Когда они нашли золото и драгоценности, то доложили об этом матери скифов.

– Кто ты такая? – спросила Томирис.

– Я Касандана, жена убитого тобой Кира – царя персов, – ответила она.

– Зачем ты пришла?

– Я хочу забрать останки своего мужа, чтобы похоронить.

– И почему я должна отдать тебе эти кости?

– Потому что у тебя есть курган, где покоится твой сын, а у меня нет могилы, куда я могу прийти и повиниться перед любимым…

– Твои сородичи убивают моих соплеменников, а ты хочешь, чтобы я проявила милосердие к их царю? – отвернулась Томирис.

– Он ведь больше не царь, – поправила Касандана. – Он всего лишь человек.

– Человек, который считал себя богом, – задумчиво изрекла Томирис.

– Я видела человека, возомнившего себя богом. И это был не Кир. Поэтому его называют великим.

– Ты изменила ему и теперь заглаживаешь свою вину? – пронзила персиянку своим всеведущим взглядом воительница.

– Мне не вымолить прощения, – опустила глаза Касандана. – Я просто хочу прикоснуться к его костям.

– Зачем? Что это даст, что изменит?

– Не знаю, но это все, чего я хочу.

– А что будет потом, когда ты прикоснешься к ним?

– А потом я увезу их туда, где они должны быть, домой, и пусть покоятся с миром в месте, знавшем его молодую поступь, полное воспоминаний, где размножилась его кровь и где потомки смогут поклониться его могиле.

– Массагеты уверены, что он собака и погиб как собака, а собака не достойна захоронения.

– Ты царица и не обязана выслушивать мнения подданных. А собакой считали его мать, которую он любил, несмотря на то что в ее жилах текла кровь простолюдинки. И был предан этой любви действительно как собака.

– Ты и впрямь любишь мертвеца.

– Это удел тех, кто прозревает слишком поздно…

– Отдайте ей кости персидского царя, нам нет в них никакого проку, не жечь же их, как лучину для розжига костров… – приказала царица скифов своим слугам. – А золото возьмите! Но не за никчемные кости. Дайте ей лучших коней, еды и питья и отправьте домой. Я не хочу видеть в наших кочевьях ни живых персов, ни их останков!

Вернувшись в Пасаргады, Касандана бережно сложила кости в кедровый гроб, обила его вавилонской тканью и поставила на ковер из отборной шерсти, расписанных красной и золотой нитью.

Она начала строить мавзолей. Камень за камнем. Ей помогали сначала простые люди, а потом персидские вельможи. Когда о затее матери Бардии узнал Дарий, то выделил архитектора из Суз, эламита, который построил не один зиккурат. Мавзолей вышел на славу. Вокруг него раскинули рощу.

Персы, мидяне, парфяне, каппадокийцы, киликийцы, лидийцы, ионяне из Милета и Галикарнаса, армены, халдеи и ассирийцы, иудеи и аравийцы – представители всех народов державы стекались в Пасаргады, чтобы преклонить колено и уронить слезу в знак почтения у последнего пристанища великого человека.

Знамена колыхались на ласковом ветру. Но Касандана скрыла лицо не от ветра, она не хотела быть узнанной. Она стеснялась самой себя, понимая, что достойна презрения. Осуждение – это все, чего она была достойна. Так она полагала. И не ждала иного. Просто делала то, что считала необходимым, особо не задумываясь, во что все это выльется. Она не искала похвалы и не ожидала увидеть столько людей. Возможно, для нее самой удобнее скрыть могилу Кира от посторонних глаз, но она не посмела. Ведь это тоже стало бы проявлением ее эгоизма.

В ее глазах, мокрых от слез, промелькнула искра. Она увидела внуков, которых привела ее дочь. И пусть Атосса не поздоровалась с ней, но все же позволила хоть одним глазком, издали, увидеть малыша Ксеркса.

Люди старались обойти стороной ту, чье имя изгладили из сонма почета по приказу Дария. Но кто-то похлопал ее по плечу, приблизившись сзади и всучил ей в руки обветшалый мех.

– Положи ее к костям… – произнес надломленный голос. – В гроб.

Касандана узнала мать Кира, с которой еще недавно так враждовала.

– Что в мехе? – спросила она.

– Голова моего сына…

Глава 37. Бехистунская надпись

На главной дороге империи, что вела из Экбатан в Вавилон через Бехистун, на высокой скале высотою в вавилонский зиккурат по приказу Дария высекли надпись. Она гласила на персидском и аккадском наречии, а также на языке эламитов одно и то же:

«Лже-Бардия маг Гуамата мертв, казнены и враги державы, посягнувшие на власть династии Ахеменов. Дарий – единственный законный наследник трона и избранник Ахура-Мазды».

Мардук и египетские идолы в ней не упоминались вовсе.

Экономика Вавилона пришла в упадок. Застраивалась новая столица державы Персеполь. Времени на созидание у нового царя катастрофически не хватало. Дарий без конца воевал.

То и дело в разных уголках империи поднимались восстания. То армены, то парфяне, то бактрийцы, то снова вавилоняне… Конца и края этой гражданской войне не было видно. Саки-тиграхауда атаковали империю с севера, эллины с запада.

Ионийские походы послужили началом широкомасштабной войны с греками. Она явилась началом конца империи. Легенды о павших с войнах с Дарием греческих героев взывали к мщению. Это определяло будущее, формировало характеры, направляло историю.

Придет время, и в Македонии родится мальчик с именем Александр, которого с самого детства будут обуревать мечты о воинской доблести, напрямую увязанной его воспитателями с разгромом великой армии вероломных соседей.

До этого момента пройдет еще немало десятилетий. Дарий успеет состариться и умереть и передать власть сыну от Атоссы, которую он взял в жены после кончины Камбиса, дабы упрочить свою власть в глазах персидской знати. Она укрепится и будет богатеть, за чем будут ревностно наблюдать вассалы. И будут завидовать и копить злобу на персов, чтобы в самый ответственный момент развернуть свои штандарты и покинуть поле боя. Привилегия, дарованная по праву рождения и чистоте крови, сгубила не одну империю. Превосходство одного народа над другим разрушило не одну державу.

Ну а пока Дария ожидала постоянная походная жизнь: как же он устанет от вечных сражений… Единственным утешением Дария станет его женитьба на Аристоне, самой младшей дочери великого Кира, сестре Бардии, которого он пощадил. Казни и расправы затуманят к старости его разум, но не сотрут единственное светлое пятно в его воспоминаниях: о том, что он не предал детской дружбы и не убил Бардию.

И пусть потом возникали в разных сатрапиях самозванцы, именовавшие себя именем Бардии, пусть летописцы обвиняли его в убийстве истинного наследника Кира из старшей ветви Ахеменидской династии, он-то знал наверняка, что случилось, хоть и заставил выдолбить знаменитую Бехистунскую надпись.

И чтобы начертанное на скале не подвергалось изменениям, каменотесы убрали тогда ступени, по которым взбирались наверх, чтобы высечь барельефы и выбить клинописный текст. К скале не подступиться и поныне! Надпись и сегодня – живое свидетельство славы и нестираемый пергамент.

То, что написано, и есть правда. Мифы зачастую перевирают историю, но еще чаще управляют ею, поэтому грань между мифом и правдой сомнительна, особенно когда после исследуемых событий проходят тысячелетия…

Империя персов была разрушена Александром, коего назвали Великим так же, как назвали Великим Кира, ее основавшего.

Македонский воитель захватил в 330 году до нашей эры Персеполь и пришел в Пасаргады к мавзолею Кира, чтобы воздать почести царю, которого считал своим учителем. Он прочел на плите гробницы:

«Человек, кто бы ты ни был и откуда бы ты ни шел, потому что я знаю, что ты придешь, я – Кир, приобретший царство для персов. Не лишай же меня той небольшой земли, что окружает мое тело».

Александр запретил осквернять мавзолей. Но разве это остановит мародеров…

Они никогда бы не встретились в силу временных интервалов, но они близки как никто. Живи они в одно время, то, вероятно, стали бы непримиримыми врагами, а может, напротив, заключили бы союз. Одно неоспоримо: они поняли бы друг друга.

Ведь Александр так же, как Кир, не хотел замыкаться в национальных рамках и пытался построить по примеру своего предшественника огромную империю. Он так же боролся с возвышением македонской военной аристократии и искал союза с местной знатью. Они мечтали об одном и том же. О величии своих народов, которое всегда приходит через уважение к другим.

Кир завоевал не только полмира, но и сердца людей разных племен лишь потому, что уважал исконное право человека на свободу и веру. Для кого-то он стал мессией, но иные воспринимали Кира лишь как завоевателя.

Он покорил многие земли, но лишь умирая мы понимаем, что для счастья достаточно и клочка земли, если на нем стоит твой дом, а в нем обитает твоя семья. В доме расцветает твоя любовь и задорно смеются твои дети. Дом – частичка родины. Самая дорогая сердцу частичка. Рощи, реки, горы окружают твой дом. Птицы щебечут рядом с ним.

Родина – это место, где тебя ждут и любят, и неважно количество тех, кому без тебя очень грустно. Это может быть всего лишь один родной человек или целый народ. А быть может, ждет огромное множество разных народов, которым так нужен Великий Кир, завоеватель человеческих сердец.

Он искал мудрости и ценил философов. Он почитал людей, невзирая на происхождение, а исключительно по заслугам…

Москва – Минск – Тегеран

Апрель, 2018

Заоблачный Царьград

Моей любимой «царевне» Елене,

трем моим «княжичам»-сыновьям

и моей мудрой матушке, дай бог ей здоровья,

посвящается роман вашего мужа,

отца и сына, Владимира

Падение начинается с осады…

В IX веке, в эпоху раннего Средневековья, разрозненные племена славян раздирали междоусобицы. Этим воспользовались хорошо обученные военному и морскому делу скандинавские ярлы, именуемые в славянских землях варягами. Сломив сопротивление самых воинственных племен, варяги ограбили и обложили данью городища балтов, чуди, кривичей, ильменских словен, покорили мерю и муромов. Затем они продвинулись на своих ладьях по Днепру с севера на юг к землям древлян, тиверцев и дреговичей, где столкнулись с могущественными и коварными врагами – Хазарским каганатом, Болгарским царством и Византией.

Чтобы не пасть под ударом грозных армий и их кочевых наемников-печенегов, возникла необходимость создать новое государство и объединить под знаменем конунга Рюрика всех, кого еще недавно варяги считали противниками. Создание общего войска варягов и славян стало вопросом выживания… Империи были сильнее, их крепости считались неприступными. Но путь «из варяг в греки» был проложен. На севере зародилась новая сила, способная сокрушить доселе непобедимые цитадели. Все стали называть ее Русью…

Олег – полновластный владетель Киев-града, новой столицы молодой Руси, – смотрел на своего воспитанника глазами не регента, но доброго опекуна. За долгие годы правитель русов и сам-то считал, что заменил Ингвару, сыну почившего в Новом Граде конунга[12]12
  Конунг – у древних скандинавов лицо, наделенное верховной светской властью. Под управлением конунга находятся ярлы племен, обязанные предоставить конунгу вооруженное ополчение по первому зову. (Примеч автора.)


[Закрыть] Рюрика, настоящего отца.

– Князь, а почему у отца не было больше сыновей? – вопрошал отрок.

– Были, но предусмотрительный бог Один[13]13
  Один – глава пантеона древнескандинавских богов, покровитель военной аристократии. Верховный бог, пожертвовавший правым глазом для того, чтобы испить воды из источника мудрости. Супруга – Фригг, провидица, которой известна судьба любого человека. Согласно мифам викингов. Один будет убит чудовищным волком Фенриром. (Примеч автора.)


[Закрыть] забрал их до срока… – отвечал, погладив длинный ус, князь, вспоминая все жертвы, которые он и его сестра Умила принесли своей совести, чтобы в окрестностях Старой Ладоги не осталось ни одного бастарда ушедшего в лучший мир конунга.

Юноша закрыл глаза, чтобы что-то представить, но дядя перебил его мысли, продолжив:

– Не кручинься. У тебя остались сестры. Твоя мать, бедная Умила из Упсалы, боролась за тебя, потому что знала, на что способны завистливые ярлы и до чего человека может довести жажда власти.

– А где сейчас моя мать? Я скучаю по ней.

– Она пребывает там, где положено быть любимице конунга, с твоим достойным отцом. Их огненная ладья ушла за горизонт. Такова была воля моей сестры, и я не смог перечить. Она была вельвой-провидицей, подобной Фригг, и верила, что после земной жизни окажется с твоим отцом прямиком в Вальгалле и там так же, как Фригг у Одина, будет возлюбленной конунга. Разве мог я воспротивиться тому, что было ее единственным утешением после смерти твоего отца?..

Глаза Ингвара увлажнились. И Олег, заметив это, в глубине души даже обрадовался. Нечасто можно было увидеть варяжские слезы даже на челе отрока, тем более сына конунга… И только Олег видел мальчика насквозь и знал путь к его сердцу.

Этот зеленоглазый мальчонка с вьющимся клоком светло-русых волос и выбритыми под ноль висками и затылком сызмальства относился почтительно к своему дяде-опекуну. При этом Игорь, так называли его славянские подданные, был слишком юн, чтобы научиться лести и хитрости, и не искушен, дабы проявить известное в среде варяжских ратников вероломство.

С самого начала отрок был покладист и не задирался, не кичился происхождением и всячески выказывал уважение старшим. Этим Игорь заслужил одобрение и любовь признанного дружиной и воеводами за доблесть и разум нового конунга Хельга, прозванного ильменскими словенами, кривичами и чудью князем Олегом – вещим, аки боги.

Единственный недостаток княжича обнаружился в излишней горячности, выливающейся в поспешное принятие решений. Игоря можно было раззадорить, в умелых руках он мог стать орудием чужой мести и реализации чужих планов.

Олег надеялся, что эти понятные пороки, свойственные молодым, легко сотрут годы и в нужное время его воспитанник будет достоин славы и мудрости своего отца, приведшего их в земли необузданных славян и смирившего эти многочисленные племена дикарей силой варяжского меча.

К новому имени Олег привык. К мальчонке тоже. Но более привычки Олегу было, как воздух, необходимо знамя. И этим знаменем на его ладьях могли быть лишь красные паруса с летящим вниз за добычей соколом, гербовым знаком отца Игоря, конунга Рюрика. Иначе управлять воеводами, которые в узком кругу так и норовили величать себя ярлами, не представлялось никакой возможности.

Именно они, вечно недовольные и жадные до добычи да новых земель, были главной опасностью власти князя. Они, окаянные… Не каган Хазарии Аарон, не император Ромеи – великой и сказочно богатой христианской Византии – Лев по прозвищу Философ, а те, кто ближе всех, кто знает слабые места, кто может воспользоваться своим знанием и предъявить права на трон русов.

Олег всегда чуял беду, именно поэтому он расправился с Аскольдом и Диром, такими же, как он, воеводами при Рюрике, отличавшимися от него только одним – полным отсутствием уважения к династии. Пусть даже эта династия гонима с родных земель на берегах Варяжского моря и решила обосноваться в новом, неизведанном мире, чтобы когда-нибудь достаточно окрепнуть и благодаря Одину или новому славянскому богу Перуну вернуться домой. А там взять то, что ей принадлежит по праву.

Так размышлял князь, думая и о том, что в излишней оседлости его рати, в новых привычках и новых богах также таится немалая опасность. Русы обрастают семействами, уделами и теряют былой дух, который наводил ужас на соседей и смог сломить и горделивых древлян, и коварных хазар. Этой опасности можно было противостоять только одним способом – нужно было сделать преимуществом то, что варяги считали слабостью. Необходимо было поделиться своей славой. Своим именем «русы»! Объединить несоединимое не под страхом, а добровольно. Увлечь чуждых походам и набегам землепашцев, звероловов и скотоводов своей целью, заразить своей удалью, создать доселе невиданную рать из разных народов и покорить весь мир…

– Хочешь сесть на этот трон? – поманил князь шестнадцатилетнего отрока.

– Этот трон принадлежит тебе, дядя, – потупил взор испуганный Игорь.

– Никогда не говори такие глупости, твоя мать из рода влиятельного ярла, как и я, но твой отец – конунг, изгнанный хитростью вероломным Хориком, сам милосердный Рюрик, призванный словенами на правление только потому, что не накладывал нестерпимого ярма на покоренных, уважал их мнение не в пример некоторым из наших кровожадных воевод и дружинников. Рюрик всегда довольствовался малым и не гневил богов неблагодарностью. Он был лучше всех нас. И все любили его. Его чтили воины, от него млели женщины, его боготворили даже рабы. А ты его потомок. Сядь.

Князь уступил место княжичу. Игорь со смущением подчинился и уселся на огромный дубовый трон с резными подлокотниками в виде оскалившихся медвежьих морд.

Олег встал сзади и прошептал в ухо юному соправителю свое наставление:

– Гнев и жадность – вот что предстоит одолеть князю. Гнев там, где нет мудрости. Жадность там, где возникает зависть. Славянские князья молились разным богам, но только Один добровольно лишился глаза, чтобы испить из источника мудрости. Только Один постиг силу рун и перевоплощений. Все предают, когда им выгодно, но только Один знает цену предательства и только он один может понять, почему мы должны предать своего бога…

Влетевшая в тронный зал ворона словно подтвердила присутствие одноглазого бога, но Олег резко бросил в ворону щит, раздавив несмышленую птицу.

– Предать? – спросил Игорь.

– Именно предать! – повторил Олег. – Волхв Деница, который все время со мной, ты знаешь этого ведуна… Он все предвидит. И передает мне свое знание. Он открыл мне глаза, чтобы я закрыл последний глаз Одина. И ты не бойся этого… Так надо. Один оказался не таким сильным и не таким мудрым. Источник, откуда он черпал силы, иссяк. И он не смог одолеть волка, пусть даже самого свирепого… Эти боги! Их не стоит бояться, раз их можно менять…

Княжич вспомнил косматого рыжебородого старца с оспинами на лице и с морщинистыми, как у рептилии, руками, в длинной льняной рубахе и войлочной шляпе, который всегда следовал в обозе за дружиной… Даже когда князь отправлялся в полюдье за данью… В последний раз он видел старца, вырезающего руны, когда из Хазарии от кагана и бека приехали раввины.

Князь в тот день по научению волхва не принял дары Аарона, лишь обменяв мечи на хазарские палаши и сабли. Потом дружина смеялась: смерд-слуга, знавший язык иудеев, передал подслушанный разговор посланников кагана. «Их мечи заострены с двух сторон, а сабли кагана – только с одной. Их не победить, подкупим же их. За серебро они обратят свою мощь против наших врагов»…

На переговорах, зная мысли посольства, Олег потребовал у кагана отказаться от прежних данников-северян и вятичей и платить серебром за рабов, которых русы станут приводить в Казар-сарай, именуемый Итиль по названию реки-житницы. Иначе же, коли каган не пойдет на условия русов, князь грозился обратить свои мечи и стрелы против Хазарии, а не против ее врагов-мусульман, затаившихся за дербентской стеной и готовых напасть с юга. Именно туда, как услышали раввины, засобиралось все воинство русов, готовое грабить мусульман за стеной и делиться трофеями, если каган соизволит пропустить целую армию по своим владениям. У кагана не было выхода. Разве что согласиться. Или принять бой…

Князь водрузил на голову шлем с бармицей и накинул плащ, призвав Игоря поторопиться. Княжич, выйдя за врата крепостных стен, понял, что предстоит что-то очень важное и заранее приготовленное.

У башни их ждали оседланные кони и малая дружина. Путь был недолог. Сперва верхом, потом на ладье. До высокого кургана на острове у излучины Днепра, где в святилище стояли славянские истуканы.

Местная знать из древлян, полян и кривичей под шаманские бубны и струнные гусли ведунов принимала клятву варяжской дружины. Так повелел Вещий Олег, пообещавший вершить справедливость от имени нового бога – Перуна-громовержца, покровителя витязей и судьбы.

Присягу скрепили жертвоприношением, казнив полоненных рабов из тиверцев и уличей, составивших рать против власти князя, и пронзив мечом знатного вятича, что водился с хазарами и служил сборщиком дани кагану. Их кровью окропили каменный алтарь ненасытного деревянного идола, которого поставил князь выше Одина и приказал именно этим истуканом клясться впредь своим ратникам.

И те подчинились, ведь князя никто не смел ослушаться не только из страха перед острием его меча, но и по весомости его аргументов.

Еще с весны, как началось полюдье и выяснилось, что далеко не все данники довольны пришлыми варягами, князь осознал, что вечно полагаться на силу все еще бодрого к походам, но уже изнеженного воинства он не может. Ради безопасности нового своего государства он принял чуждую веру, перенял язык и дал многочисленным племенам славное имя русов, объединив их и умножив свои силы десятикратно. И только так, никак иначе, он способен был сохранить свою власть и распространить свое влияние на дерзких кочевников и самого Аарона.

Юный княжич Игорь смотрел на шесть костров вокруг каменного алтаря, в один из которых князь бросил гореть раздавленного ворона. Отрок прощался со старыми сказками и заблуждениями о боге-жреце и воине в синем плаще. Он видел потирающего руки рыжебородого волхва и плачущего схимника-черноризца из Византии, который рыдал над обуглившейся в костре Библией, каясь в своей неудачной попытке обратить проклятых язычников в истинную веру и предвещая недоброе.

Христианина не трогали, считая за юродивого. Олег хоть и верил в магию молчаливых слов, читанных греком с седой бородой, но не соблазнялся его проповедью, считая распятого Бога слабым в сравнении с громовержцем славян. Ведь этот Бог по имени Иисус принял смерть от римлян по наговору черни безропотно, как агнец. И это непонятное воину поведение Бога не уживалось с представлениями варягов о силе и мудрости всемогущих небесных покровителей и жрецов-волшебников.

Славяне легко обучались военному делу и неприхотливости в походах. Опытные дружинники учили их держать строй, делать стену из щитов, осадному делу и элементарной фортификации. Они перенимали тактику боя викингов, среди них попадались отчаянные воины. Не такие свирепые, как посвятившие себя войне берсерки, орудующие одновременно двумя мечами, словно жонглеры. Но ведь такие мастера, для которых смерть в бою была ценнее мирной жизни, почти перевелись и в его дружине.

Новые подданные научились рубить длинный лес, строгать и шлифовать доски, чтобы строить ладьи, а их жены теперь плели лен для парусов. Примитивные верфи разрастались на Днепре. Флот укрупнялся. Шла подготовка к большой войне.

В воздухе снова витал запах предстоящих сражений. Кровь закипала при мыслях о походе. И эта предвоенная эйфория теперь трогала и славян. И они теперь предвкушали сладость легкой наживы и бесшабашного удальства.

Олег притворился почитателем их Бога не зря, взамен он заразил их своей мечтой. И это была главная связующая сила сокрушительного воинства.

Консолидация славян с правящей верхушкой из неукротимых и энергичных русов обещала стать грозной силой. Олег проникся уверенностью. При наличии флота и новой преторианской гвардии из славян он достигнет наконец того, о чем еще в Старой Ладоге он сговорился с Рюриком и что под силу только истинному царю. Он исполнит заветную мечту варягов.

Мечта же у всех у них была одна. Она озаряла и призывала к действию. И теперь она стала общей мечтой простых воинов-варягов, ярлов и вставшей под знамена нового конунга славянской знати – бояр. Она пьянила, как мед. Она была далекой и от этого еще больше желанной.

Эту мечту даровал всем своим подданным Вещий Олег, славный победами. Теперь, после покорения чуди, северян, древлян, мери и муромов, дреговичей и радимичей, он возжелал осадить сам Царьград! И не просто потрепать окрестности христианской цитадели, не просто поживиться его несметными богатствами, а поставить великий город на колени, затребовать ежегодную дань и прибить щит с атакующим соколом к золотым вратам столицы мира как символ победы или покровительства над Византией…