Текст книги "Кир-завоеватель"

Глава 7. Вавилонская башня и квартал богачей

Магнаты-ростовщики, латифундисты и жрецы верховного бога Мардука жили в районе Бит-Шар-Бабили у северного дворца. Они ненавидели царя Набонида и сына его Валтасара, соправителя отца и командующего халдейским войском.

Жрецы называли Набонида неблагодарным, ведь он больше не хотел идти на поводу и каждый раз на праздник по случаю Нового года прикасаться к ладоням статуи Мардука в храме Эсагила в знак смирения перед элитой.

Набонид осмелился провозгласить другого бога – Сина, этого старика с голубой бородой, самым важным. Какое кощунство, ведь Син, бог Луны, обитал в Харране и Уре. Тем самым Набонид хотел отделиться от назойливых магнатов и служителей культа, он искал поддержки у племен арамеев, чтобы стать полностью независимым в своем царстве. Это низкое племя стало его опорой.

– Да кого он из себя возомнил! – шептались жрецы, полагая, что возмущаются достаточно громко. Но дальше ропота дело не заходило. Пока…

Времена Навуходоносора и возвысившегося при нем Вавилонского царства прошли. Башня и городские ворота богини Иштар, расписанные голубой глазурью, все еще радовали глаз, но в городе уже было полно лазутчиков мидян и предателей, при удобном случае готовых запустить врага, окажись он достаточно сильным, чтобы разорить великий Вавилон.

Ну а пока не пришел «освободитель», пленные иудеи и аравийцы точили и обтесывали камни в окрестностях Ниппура и привозили их повозками в Вавилон. Столичные ремесленники обжигали кирпич, рубили тростник для укрепления кладки.

Башня устремлялась все выше и выше. Город разрастался вместе с Зиккуратом, только не ввысь, а вширь. Возводились мосты через Евфрат, рабы рыли ров, соединяли его каналами с рекой, строили стены шириной в двенадцать локтей, умельцы украшали врата сиррушами со змеиными головами, рогатыми турами и огнегривыми львами.

Богачи и жречество жировали. Упивались вином и ели вдоволь мясо, рыбу и дичь на серебряной посуде, добытой халдеями в успешных завоевательных войнах. При этом завидовали царю и его сыну Валтасару, которые шиковали еще заметнее и ели вкуснее, а пили из золотых чаш разрушенного вавилонянами во времена иудейского царя Седекии Иерусалимского храма.

Магнаты копировали на своих фасадах барельефы крылатых сфинксов, подражая царским дворцам, выкладывали свои улочки мраморной брекчией, розовой и зеленой, как на Дороге процессий. Но это было всего лишь жалким подобием царских крепостей, украшенных лилиями, финиковыми пальмами и висячими садами Семирамиды.

Как допустили они, что этот выскочка Набонид и его сынок так возвысились и уже не считаются с теми, с чьих рук получили они царскую власть и положили начало новой династии! Пересечение торговых путей, по которым шли бесконечные караваны с пряностями, благовониями, тканями, медной и серебряной посудой, украшениями и оружием, обогащало их и питало амбиции. Они ждали своего мессию так же, как иудеи, но совсем для других целей. Им нужно было не спасение, а власть.

Их устраивала лишь безоговорочная власть клана, способного, как и раньше, диктовать свою волю царям, ограничивать их полномочия представительскими функциями, и если потребуется, то свергать неугодных властителей, финансируя перевороты.

Они научились виртуозно подговаривать вождей племен на восстания, натравливать халдеев на амореев, амореев на арамеев, арамеев на аравийцев и привлекать, когда потребуется, наемников Элама, лучших лучников Азии. Они готовы были даже на явное предательство и призыв на царство мидян, сомнительных союзников и извечных врагов Вавилона одновременно.

На интересы народа, который во время интервенций всегда подвергался разорению, им было наплевать. Ведь они жили в районе Бит-Шар-Бабили! К нему вел мост, который разводили в темное время суток. До них было не добраться, почти как до царя. Почти. Это «почти» им не нравилось больше всего на свете.

– Что говорит этот иудей, который чтит своего незримого Бога? – спросил своего сына Валтасара убывающий в Харран царь Набонид.

– Говорит, что нам недолго осталось править, отец, он сумасшедший. Ссылается на манускрипты, ведет записи. Печется о своих сородичах-иудеях, заступается за них и трижды в день молится своему Богу, отвергая Мардука. Ты же сам допустил его ко двору, вот он и создал целую библиотеку… – отвечал Валтасар, оставаясь в столице наедине с лестью придворных и своей неопытностью. – Может, хватит это терпеть? Бросить его в ров со львами, сжечь все папирусы и пергаменты?

– Сумасшедший не боится смерти, он жаждет ее! Я бы лучше бросил в ров этих жрецов с Бит-Шар-Бабили и нуворишей, припрятавших золото в своих земельных наделах, которые больше моих. Из-за них я иду в поход. Чтобы сравниться с ними, я рискую потерять то, чем обладаю. Не трогай его. Он толкует сны. Для нас иудейский пророк безобиден, тем более он из знатного иудейского рода. Пусть покровительствует своим, иудеи никогда не воспрянут как угроза. Истинная опасность – знать. А для них этот иудей как заноза в пятке! – посоветовал отец.

Это был последний совет Набонида. Он сел на коня и убыл из Вавилона в сопровождении верных арамеев. Иноземцы стали его преторианской гвардией. В благодарность Набонид принял их бога Сина. Он принял бы и иудейского покровителя, если бы этот народ был силен. Но иудеев смирил великий и непобедимый Навуходоносор, вот кто не боялся своей свиты!

Надвигалось жаркое лето, от которого в Вавилоне могли укрыться только богачи. За фасадами дворцов совершались аморальные оргии. Валтасар, молодой соправитель царства, избавившись от опеки отца, предавался разврату вместо того, чтобы укреплять власть Набонида. Пророк Даниил наблюдал за беспечностью юного царя со стороны. При дворе знали о покровительстве к нему Набонида, но относились с подчеркнутым презрением. Он что-то знал.

– Надо избавиться от этого иудея раньше, чем он нас выдаст. – Заговорщики, собравшиеся в квартале нуворишей, убеждали друг друга в необходимости лишить беззащитного иудея жизни.

– Да откуда иудею знать, что замыслили мудрейшие жрецы, не преувеличивайте способности ничтожного пустобреха! – уверял собравшихся верховный жрец храма Эсагила.

– Но он говорит, что скоро явится какой-то Кир и спасет его народ, что это написано в их книге.

– Тогда непонятно, почему Валтасар сам не убьет его! Ведь он предрекает то же, что и мы! – Шутка вызвала всеобщий восторг.

Жрецы и магнаты чувствовали свое превосходство над глупым Валтасаром, чью бдительность они легко усыпили лестью. Пророк же в их глазах был шутом, а имя Кира еще не озарило Азию ослепительным светом. Таким ярким, что высокий Зиккурат, главная достопримечательность Вавилона, не сможет его загородить…

Глава 8. Пророк Даниил

– Отстань от нас со своими увещеваниями и предостережениями! – отгоняли Даниила его сородичи, но он неутомимо продолжал им докучать.

– Вы забыли завет! – кричал он. – Вы отвергли Бога и не чтите пророков!

– Уж не ты ли, пророк?! – Никто не верил этому человеку. Ведь Даниил пользовался всеми благами придворного чиновника, но при этом называл других приспособленцами. Не это ли лицемерие?

Было еще как минимум три причины. Во-первых, он был еще молод. Пророки должны быть седы и сгорбленны. Во-вторых, Бога, который позволил сотворить такое с якобы избранным Им народом, пора было забыть. Халдейские истуканы, даже деревянные фетиши, оказались могущественнее. Мардук доказал свое величие строительством башни до небес и бесподобной красотой Вавилона. И, в-третьих, династия ослабила гнет. С иудеев сняли кандалы, разрешили перемещаться в пределах Междуречья.

Гетто в Ниппуре процветало. Иудеи дышали свободнее иных рабов, ведь они были предприимчивее и научились подкупать сборщиков налогов. Жизнь была не беззаботной, но довольно сносной.

Уважаемые халдеи даже брали дочерей израилевых в жены, почитая за равных. Во всяком случае, так говорили наместники и жрецы. И в гареме иудейки были на первостепенном положении, их вовсе не ущемляли. Так рассказывали евнухи дорогих домов, забирая первых красавиц в район Бит-Шар-Бабили и дворцы двух царей Месопотамии.

Великий и грозный Вавилон мог бросить вызов самому Египту и держал в страхе мидян и персов. Разве может кто-нибудь за этой длинной стеной угрожать Вавилону? Ведь за зубчатой крепостью еще одна, потом ров, соединенный с Евфратом, и мосты, которые в момент опасности разведут. Покорить Вавилон не под силу ни одному воину, кем бы он ни был. Бесполезная трата времени!

– Зачем ты, безумец, вселяешь надежду? – Даниила гнали именно этими словами. – Не навлекай беду на наш народ. Не призывай мессию, который еще не родился.

– Родился и живет уже десять лет! – с блеском в глазах отвечал Даниил.

Его не смели бить и выталкивать со дворов, как пророков Иеремию или Иезекииля, ведь он был приближен ко двору. Иудеи научились заискивать перед сильными мира сего, но с пренебрежением относились к своей миссии в этом мире. Даниил мог расслышать оскорбления, посылаемые в спину, но даже не оборачивался, так как знал, что изрекший в его адрес проклятия никогда не признается из страха быть наказанным. Поэтому он лишь улыбался.

И лишь дети искренне интересовались его словами:

– Десять лет?! Нашему спасителю?

– Да, пока он мальчик, примерно такого же возраста, как вы. Он растет нам на спасение. Он выведет нас из плена и позволит отстроить храм в Иерусалиме. Для нашего Бога, которого ваши отцы забыли. А может быть, и не знали…

– А наш Бог сможет одолеть Мардука?

– Наш Бог не будет сражаться с Мардуком.

– Почему? Он его боится?

– Нет, потому что наш Бог есть, а Мардука нет.

– Даниил, а ты не боишься, что за эти слова твои дорогие одежды разорвут жрецы, а тело – львы?

– Конечно, боюсь, но вы же не донесете. В детях нет подлости. Грех появляется там, где заканчивается детство.

Его не дразнили, над ним не издевались, как над босым и чумазым Иезекиилем, которого считали юродивым за то, что вел себя странно и мог пролежать на одном боку целую вечность, довольствуясь подношениями в виде куска хлеба и миски с водой. Но его точно так же ненавидели те, кто не хотел делиться репутацией мудрецов и ролью поводырей своего народа.

Даниил проповедовал о том, что мессия придет и будет он не иудеем, а инородцем, что Вавилон покорится какому-то Киру. Это стало основной претензией к нему главных священников.

Слова Даниила долетели до иудейского Синедриона, находящегося в подполье. Изгнание сделало из них затравленных зверьков. Они не понимали, как оскорбление верховного божества Мардука не сходит Даниилу с рук. Они даже написали несколько жалоб Набониду, но он дал прочитать все кляузы своему толкователю снов и очень удивился, что тот не хочет отомстить клеветникам и доносчикам. Царь лишь спросил:

– Произносил ли ты столь кощунственные речи в адрес бога Мардука, сомневаешься ли ты в его существовании?

– Я не сомневаюсь лишь в том, что Мардук не существует. Бог есть только один. И он не истукан, – честно молвил царю Даниил.

– Я не стану наказывать тебя и сдавать на съедение этим гиенам из храма Эсагила. Я сам не люблю Мардука, имею к нему претензии, почему он сделал своими служителями этих алчных негодяев? Я черпаю силы в лучах Лунного бога Сина. Он – мой защитник и живет в Харране. Там я в безопасности. Но мне интересны истоки твоего бесстрашия. На какого бога ты уповаешь? Где он живет, твой Бог?

Он вездесущ. Он присутствует везде, даже в тебе, царь.

– А зачем же тогда ты хочешь возвести для него новый храм в Иерусалиме, раз ему не нужен дом?

Даниил задумался, но через мгновение ответил:

– Дом молитвы нужен людям, он напомнит им о Боге. Просто у них короткая память.

– Не лучше ли расставить идолов с его изображением везде, где только можно, чтобы напомнить людям о его существовании, раз они утеряли память? – предложил царь Вавилона. – Я не возражаю. Чем больше богов в Вавилоне, тем мы сильнее. Скоро все истуканы будут стоять здесь.

– Нет, государь, – изрек Даниил, – Бог ревнитель, он не захочет стоять среди высеченных идолов. Именно поэтому он не раскрывает своего лица. Никто не видел Бога.

– Тогда любой человек сможет сказать, что он Бог! – заключил царь. – Ведь никто не видел его.

– Что ж, человек, осмелившийся на такое заявление, должен будет совершить чудо. Но и тогда он станет лишь орудием в руках Господа, ибо Господь позволит ему это сделать.

– Зачем же твой Бог будет делиться способностью к совершению чудес с человеком?

– Наверное, потому, что он любит свое создание и дает ему право распоряжаться не только своей судьбой, но и своей верой, – заключил пророк.

– Великодушие, достойное царей, – кивнул Набонид, – вот только это слабость – позволять отрекаться от себя. За это должно грозить наказание.

– Наказание – да, но и прощение. Вот поэтому, царь, скоро с небес прилетят херувимы и серафимы – ангелы нашего Бога, чтобы осенить Мессию, который разрушит Вавилон и выведет из плена мой народ!

– Ты в своем уме, иудей, я не поверил пасквилям на тебя, но твоя дерзость сама себя выдала! Когда-нибудь ты окажешься во рву со львами! – взбесился царь, но лишь прогнал Даниила с глаз.

Проходя мимо стражников и жрецов Мардука, недоумевающих, почему Набонид в очередной раз пощадил высокомерного иудея, Даниил произнес, не скрывая, все, о чем думал:

– Ты прав, царь, когда-нибудь я окажусь во рву со львами, но Господь убережет меня. В отличие от тебя и твоего сына. Ты хоть и бываешь добр ко мне и тем, за кого я прошу, но ты жалок в своих заблуждениях. Иногда ты восхищаешься истинным Богом, но не перестаешь почитать идолов. Ты соглашаешься, но не веришь, что Мессия скоро придет и разрушит Вавилон…

Первосвященники вавилонской диаспоры иудеев, прослышав о непростом положении Даниила при дворе и его могущественных врагах в лице жрецов Мардука, хотели погубить называющего себя пророком совсем за другое. Он утверждал, что иудеев спасет некий Кир. Хуже всего из уст этого выскочки звучало то, что этот Мессия не будет иудеем.

– Твой поганый язык смеет утверждать, что нас выведет из плена инородец? – Показательный суд над Даниилом, невзирая на его положение и влияние, устроили в подпольной синагоге, больше походящей на подземелье.

– Так предсказал Исайя. Вы не читали? – с пренебрежением бросил Даниил.

– И когда же это произойдет? – пытались подловить первосвященники.

– Нескоро. Семьдесят лет еще не прошло. Нашему освободителю ныне только десять лет, он еще совсем юн.

– Так где же он?

– Откуда мне знать?

– Ты же пророк!

– Ну вот и вы признали меня пророком…

– И где же твой посох?

Он передан в добрые руки тому, кто наставит на путь грядущего Мессию.

– Какой наглец! Кому же ты равен из великих пророков? Иеремии?

– Разве не помните вы, те, кто застал Иеремию, его слова: «Ты влек меня, Бог, и я увлечен, Ты сильнее меня – и превозмог, но я каждый день в посмеянии, всякий издевается надо мною. Ибо лишь только начну говорить я: кричу о насилии, вопию о разорении, донося слова Твои, а моя проповедь обращается в поношение мне и в повседневное посмеяние». Не из-за вас и таких же, как вы, сказал тогда Иеремия: «Не буду я напоминать о Нем и не буду более говорить во имя его…»? Но не смог молчать, ибо Господь вложил в его уста обличение. Вместо того, чтобы слушать Иеремию, царь Седекия бросил его в темницу, обвинив в предательстве. Только за то, что пророк предрек гибель народа, забывшего слова Бога и пророков, и разрушение храма, оскверненного грехом! А ведь это случилось.

– Замолчи! – потребовали старейшины.

Даниил не останавливался.

– Седекия в первый раз ослеп, когда ослушался Иеремию, который предостерегал от восстания против Вавилона и предрек семидесятилетний плен за это! – гневно продолжал Даниил. – Забыли, что случилось потом? Пришли к вам на помощь союзники-египтяне? Помогли вам инородцы, которых вы ждали? Ведь вы ждали египтян с нетерпением! Так почему сейчас отвергаете мессию-инородца? Участь Седекии прискорбна, на глазах убили детей его и затем ослепили, а народ увели в рабство в долину Евфрата. Но хуже всего, что вы смирились! Вы привыкли! Вас все устраивает, души ваши прогнили, как льняной пояс, брошенный Иеремией в расщелину скалы. На шеях ваших ярмо, то самое, что носил пророк на своей груди перед Седекией, когда устал говорить в пустоту. Обреченный царь слушал только вас, тех, кто говорил лишь о счастье народа и благоденствии. Лицемеры! Вы изрекали только то, что от вас хотели услышать. Но царь – не Бог. Иеремия был поруган за правду, он предрекал бедствия и несчастья. Разве достоин я хотя бы шнурка на сандалии пророка. Нет. Я мелок и ничтожен в сравнении с ним. Но даже сейчас, когда я предрекаю спасение и возрождение Иерусалима – вы недовольны. Ибо вы пустили корни в стране идолов, ярмо вросло в ваши шеи! Вы не хотите домой! Вам не нужен дом Божий! Вы променяли свое первородство за чечевичную похлебку, как Исав! Так почему вы так упорны в неприятии спасителя чужих кровей, если народ ваш молится в рощах чужестранным деревянным истуканам?!

– Точно! Он гордец! Возомнил себя подобным Иеремии! Он плут! Жонглирует словами, как гадальщик, и учит нас, как жить! – возмутились иудейские старцы. – Таким же был Иезекииль, тоже мнящий себя устами Господа!

– Не смейте произносить имя Иезекииля, истинного пророка! – заорал на старцев юный Даниил. – Вы превратили святого в юродивого. Не оскверняйте хоть память о нем. Я ухожу с этого судилища, и вы не убьете меня. Ибо смерть по навету Синедриона падет на невинного гораздо позднее, и агнец Божий станет Мессией и покроет светом весь мир, пренебрегая первородством избранного народа, будучи сам иудеем! Все почтут его сыном Бога, все, кроме вас. Моя же судьба не столь знаменита, я всего лишь умею читать и помню изложенное в книгах пророков. К тому же я жду иного Мессию, не иудея. Того, кто спасет не весь мир, а лишь вас!

Даниил вышел на улицу и направился к реке. Там воздух был чище. Никто не преследовал его. Может, они поняли, и им стало стыдно? Даниил хотел в это верить.

Глава 9. Потешный царь

Ватага сорванцов, вооруженных деревянными мечами и щитами, сплетенными из прутьев, штурмовала скалистую гору.

– Мы защищаем Каппадокию! – кричал десятилетний Кир, управляя своим потешным войском. – А значит, и Мидию! Заходим с правого фланга! Колесницы, вперед!

Никто не оспаривал верховенства сына пастуха. Он умел командовать псами, как его отец, и направлять отару овец на водопой. Он лучше всех скакал верхом. Этому его научил отец, уроженец страны славных лошадей. И он поражал мишень стрелой в самую сердцевину. Этот Кир был ловок и бесстрашен, когда надо – жесток. Когда надо – великодушен. Он разводил костер быстрее всех и отдавал четкие приказы. Он очень злился, когда выходило не по его, ведь его приказы не были невыполнимы. Кир требовал от всех по их способностям, разглядеть которые в каждом для него не составляло труда. Он научился внимательности, быстро делал выводы и принимал решения.

– Я не хочу быть обычным лучником, я сын царского вельможи, у меня должен быть конь! – сказал один из мальчишек, упрекнув Кира, что он к нему несправедлив.

– Кого же из нас ты хочешь оседлать? – спросил мальчуган, который уже был запряжен в колесницу Кира, причем добровольно.

– Могу и тебя! – ответил сын вельможи, – могу и Кира.

– Он же наш царь! Мы все его короновали, – переглянулись играющие.

– Почему царем избрали тебя, ты сын простого пастуха?! – бросил вызов недовольный.

– На войне нужна доблесть, а ты – трус! – сказал друг Кира, назначенный им стражником. – Царь, это бунт! Разреши его казнить!

– Взять его! – заигрался в царя маленький Кир, которого отвлекли от осады и штурма. Он величественно взобрался на колесницу и скомандовал: – Принести розги!

Сына вельможи схватили и склонили перед «царем». Кир взял розги и собственноручно отхлестал «бунтовщика».

– Не царское это дело – казнить! – заявил «главный страж», у которого тоже чесались руки.

– Это была милость, а не казнь! – уверенно ответил Кир. – Я спас его от смерти, заменив казнь легкими побоями.

– Наш царь милосерден! – закричала игрушечная армия и снова ринулась в бой. Все, кроме обиженного мальчугана. Тот побежал к отцу показывать следы от бичевания, не сомневаясь, что отец-царедворец этого так не оставит. «Царь-самозванец» понесет заслуженное наказание за то, что поднял руку на отпрыска знатного рода!

Астиаг наслаждался дивным днем и обкаткой черного жеребца, подаренного царем Крезом в знак вечной дружбы. Он гладил его гриву и пришептывал ласковые слова животному в надежде самостоятельно оседлать ретивого красавца. Астиаг вовсе не желал рассматривать жалобы надоедливых вельмож. Но все же отвлекся от приятного занятия из-за детского плача. Плакал сын одного из знатных сановников, которого тот почему-то привел на совет.

– Что случилось? – отбросил плеть Астиаг. – Неужели что-то срочное?

– Мой царь! – поклонился сановник. – Случилось то, что может подорвать основы государства. Если сын раба осмелился бичевать отпрыска знатного рода, провозгласив себя при этом царем, то что же сделает его отец с настоящим повелителем?

– Говори толком, не сгущай краски! – потребовал Астиаг. – Изложи суть проблемы.

– Пастух, тот самый, что пасет твои стада в ущелье у реки, к западу от крепостной стены… Вернее, его сын… Он отхлестал моего сына за то, что мой мальчик не признал в нем царя!

– Какое попустительство! – высказался жрец из племени магов[3]3
  Маги – согласно греческому историку Геродоту мидяне разделялись на шесть племен – бусы, паретакены, струхаты, аризанты, будии и маги. Они считались ариями, в отличие от ассимилированных мидянами племен гутиев, лулубеев и касситов, считавшихся неарийскими. (Примеч. автора.)


[Закрыть]. – Это посягательство на устои. Простолюдин не может ударить знатного, и тем паче провозгласить себя царем, как не смеет перс или гутий зайти в храм Анахиты и насладиться телесным удовольствием с жрицами любви. Это привилегия знати.

– То-то я и гляжу, что жрецы из Раги и Лаодикеи не вылезают из храма Анахиты. Прибывая в столицу, они пропадают там и день, и ночь, предаваясь разврату с мидянками и одаривая их безделушками и гаданием.

Маг решил больше не гневить государя и отвел глаза на золотые ритоны с чеканкой из крылатых львов, стоящие у мраморных колонн прохладного зала. Обиженный жалобщик взял на себя смелость продолжить:

– Так как мне быть, государь, ведь это твой раб? Только скажи – приму я любое решение.

«Ох уж эти вельможи, беспокоят по пустякам, подумаешь, получил пару ударов плетью или розгой, и на тебе – состряпали целый заговор», – подумал царь.

Вы что, ошалели совсем! – излил он вдруг свою ярость. – По-вашему, я только и должен, что наказывать детей?! По вашей милости, поганые жрецы и маги, я уже лишил жизни собственного внука. Теперь вы требуете смерти сына пастуха за детскую забаву?! Отвечайте!

Все маги предпочли отмолчаться, и лишь вельможа со своим отпрыском готовы были что-то сказать, но Астиаг подошел к ним вплотную, и они так же предпочли тишину.

– Я всегда иду на поводу у вельмож и магов, – успокоился Астиаг, – хотя проверить точность их советов и предсказаний невозможно! Хорошо, приведите пастуха и его сына!

– Что ты натворил? – спросил Митридат своего маленького Кира, когда стража вела их к царскому дворцу.

– Я бичевал какого-то мальчишку в дорогих одеждах, – ответил Кир.

– За что?

– Он не признал меня царем…

– Мы пропали. Бедная моя голова…

Митридат предстал перед царем на коленях и потребовал, чтобы Кир тоже пал ниц. Кир не испугался грозного Астиага в пурпурном плаще с узорами, но подчинился отцу.

Царь подошел и поднял мальчика.

– Как тебя зовут?

– Я Кир, сын Митридата.

Перед ним стоял худощавый высокий мальчуган с бездонными карими глазами, смуглокожий и жилистый, как каппадокийский скакун. Его мускулы выдавали в нем хорошего наездника. Такой вывод Астиагу дался легко, ведь на конюшне царя была пара сорванцов, которые управлялись с лошадьми лучше взрослых. Мальчуган был похож на них. Его черные волосы вились, как виноградная лоза, его взгляд был прямым. Натруженные руки не тряслись при виде царя. Этот красивый мальчик кого-то напомнил царю, но кого?

– Так ты или я – царь Мидии? – задал вопрос Астиаг.

– Царь Мидии – великий Астиаг, – не страшась, ответил мальчик.

– Ну хорошо. – После этих слов довольный Астиаг обернулся к свите, затем продолжил свой допрос. – Тогда ответь, провозгласил ли ты себя царем сегодня и приказал ли наказать вон того мальчика только за то, что он тоже признает царем Мидии лишь меня?

– Мы играли. Меня объявили царем. Он ослушался, и был наказан розгами, хотя заслуживал ударов плетью за свою дерзость! – без малейшего страха произнес Кир, и пастух, его отец, схватился за голову и закрыл глаза.

Реакция царя стала неожиданной для присутствующих. Он улыбнулся. Теперь он понял, кого напомнил ему этот смелый мальчик. Конечно же, прекрасную Мандану, его дочь. Как он похож на светлую царевну! Тот же лик и гонор.

– Ай да сын пастуха! И все же ты признался в заговоре! – смеялся царь. – Значит, все-таки ты повелитель этих земель!

– Вовсе не этих! А всех! Я царь империи из многих сатрапий! И Мидия лишь часть моей страны. Мои «бессмертные» отряды сегодня осаждали укрепления Вавилона! – с блеском в глазах сообщил Кир, которому не понравилось, что взрослые над ним смеются.

– Определенно, девочка моя, Мандана! – осенило Астиага, – А ну-ка, встань, пастух, и отвечай как на духу, твой это сын иль нет!? Приказываю правду говорить!

– Не мой, – молил пощады Митридат. – Подкидыш он, подкидыш… Прости, великий царь.

Все ахнули, ведь десять лет прошло с той самой поры, когда был устроен черный пир и панихида по убитому младенцу, рожденному от перса царевной в Экбатанах. Кир один стоял невозмутимо, никто не видел мокрые глаза. Его отец, добрый Митридат, вдруг отказался от него… Кир захотел бежать, но он не знал, куда.

– Сюда Гарпага! Из-под земли достать его! – велел Астиаг, и все переглянулись.

Гарпаг – могущественный полководец, но выходило так, что он не исполнил воли самого Астиага. Младенец жив и вот-вот должен был превратиться в наследника престола.

Царь обнимал его, слезами обливался, благодарил богов, оставивших внука живым, а магов, настроивших его десять лет назад на ужасное решение, проклинал. А заодно Гарпага. Казалось бы, он должен был его хвалить, раз ныне, обуреваемый восторгом, готов был петь и танцевать под дудки музыкантов. Но как бы не так! Нам не понять ни изречений магов, ни мыслей основателей держав…

Гарпаг явился сам с повинной. Его лазутчик из вельмож, тот самый, мальчика которого избили, вызвался его привести. По дороге он обо всем поведал. Отпираться было бесполезно еще и потому, что Гарпаг, войдя в тронный зал, увидел раскаявшегося Митридата. Пастух! Вот на кого он свалит всю вину!

– Как так, пастух, ведь я приказал убить младенца! И труп ты предъявил! Мой верный человек доподлинно проверил, как ястреб-падальщик искромсал невинное дитя! – с ходу напал Гарпаг.

– Молчи, негодник, он уже признался, что подменил ребенка, обвел тебя вокруг пальца! Но суть в другом. Обман – это измена! Тебе доверил я поручение особой важности, а ты меня подвел.

– Прости, мой царь, готов я голову свою на плаху положить, но не признай изменой неведение мое, – склонил голову военачальник.

– Я накажу тебя. Конечно. Ты заслужил самой суровой кары. Но не сегодня. Пир готовь пока! Как и в тот раз, когда мой внук должен был погибнуть от твоей руки. И теперь ты – мой распорядитель, и виночерпий, и дегустатор мяса у вертела. Устроим праздник в честь чудесного спасения сына моей Манданы. Пошлите с радостью гонцов к родителям его, в персидский стан. Вернулось солнце в дом!