Текст книги "Отец Александр Мень. Жизнь, смерть, бессмертие"

Статья Лезова завершается пометкой в скобках: «газетный вариант». Стало быть, впереди вариант журнальный (или книжный?), где грязь уже можно будет черпать ведрами[32]32
  Позднее Лезов именно это и проделал.


[Закрыть]. Учитывая предыдущие публикации, приходишь к выводу, что изничтожение о. Александра – не просто хобби, а idеe fixe автора. Похоже, мы имеем дело с довольно распространенной болезнью, с тем, что можно назвать – «синдром Сальери».

Сальери – архетипическая фигура, которая воспроизводится в каждом новом поколении. Это человек – сродни Иуде. Не довольствуясь тем, чтобы оставаться честным и одаренным ремесленником, которому выпало счастье находиться рядом с духовным исполином, он посягает на большее, на высшее.

Раздираемый сознанием своей неполноценности, не желающий признаться (ни себе, ни другим) в зависти к гению, он ненавидит его жгучей, всепроникающей ненавистью. Вначале он силится сравняться с ним, поверив ненаучную гармонию научной алгеброй. Потом, когда тщетность этих попыток становится очевидной, он убивает Моцарта (фигура тоже архетипическая). Если Сальери не может убить Моцарта физически, он пытается сделать это иным способом (отравленным пером), надеясь обречь своего врага на гибель нравственную, а еще лучше – на «смерть вторую».

Зависть – могучая страсть, потаенный двигатель многих преступлений. Человека, позволившего ей овладеть собой, она съедает без остатка. Она не знает нравственных запретов, не знает святынь. Напротив, чем недосягаемее ее объект, тем больше ей хочется унизить его, растоптать, вывалять в нечистотах.

Есть такой психологический закон: когда человек говорит о ком-то другом, он еще больше говорит о себе. Здесь мы имеем как раз такой случай. Малюя желчью и грязью портрет отца Александра, С. Лезов нечаянно нарисовал автопортрет, который прекрасно выразил его духовную сущность.

Вердикт, вынесенный Лезовым, оборачивается против него самого. Но если человек впустил в себя зло, он дал на это свое согласие. Не только земная, но и посмертная участь такого человека вызывает тревогу, ибо наше слово отдается не только во времени, но и в вечности.

Отец Александр погиб. Но это вовсе не значит, что он побежден. Напротив, его победа несомненна и бесповоротна. Никому не дано поколебать и перечеркнуть ее, никому не удастся осквернить его ризы. Нам же остается благодарить судьбу за встречу с отцом Александром, за то, что нам выпало быть его современниками, за счастье знать и любить его.

Эта статья была уже написана, когда «Независимая газета» порадовала нас еще одним сочинением, на сей раз принадлежащим перу диакона Андрея Кураева («НГ», 18.03.1993). Сочинение озаглавлено «Сомнительное православие отца» (естественно, Александра Меня. – В. И.). Некий формальный пиетет по отношению к о. Александру, безусловно, отличающий данную статью от хулиганского опуса Лезова, все же не может скрыть, что она написана в жанре эпитафии, причем сугубо унижающей того, на чьей могиле она начертана.

Начав «о здравии», автор продолжил «за упокой». Человек Александр Мень, о котором сказаны добрые слова, постепенно (и прочно) затмевается христианским богословом Александром Менем, который добрых слов, оказывается, не заслуживает. В том же номере газеты Кураеву достойно ответил игумен Иннокентий (Павлов), что избавляет от необходимости подробно анализировать эту статью. Хотелось бы остановиться лишь на нескольких ее положениях.

А. Кураев пишет, что о. Александр не был церковным бунтарем, не боролся с Русской Православной Церковью и был согласен с ее учением. Совершенно верно: не был, не боролся и был согласен, потому что любил Церковь и делал все для ее процветания и благополучия. Полагаю, что он прославил Церковь не только своим служением и своим творчеством, но и своей мученической смертью. Это, однако, не означает, что он мирился с выхолащиванием духа христианской веры в церковной практике. Мощное консервативное течение в Церкви и православие – по сути и смыслу вещи разные. Первое основано на ностальгии по прошлому, обрядоверии и букве Писания, второе – на свободе как бесценном Божественном даре, непреходящей новизне христианства, на его животворящем духе. Многие клирики боятся не то что реформации, а дуновения свежего ветра. Но это уже не христианство, а нечто иное. Христос создавал Церковь не для того, чтобы она окаменела в мертвом ритуале. Он говорил: «Се, творю все новое» (Откр 21, 5).

А. Кураев горячо опровергает миф о том, что «свободомыслие» (почему-то в кавычках) о. Александра «раздражало православных, и это в конце концов стоило ему жизни». Потом оказывается, что речь идет не просто о православных, а о «церковной иерархии», потом – о «православных священниках и богословах». Согласитесь, что это понятия нетождественные. Но кто и когда выставлял православных священников и богословов «варварами, которые не знают других методов дискуссии, кроме топора»? Кто говорил, что они или церковные иерархи физически (топором) убили о. Александра? Нет, речь шла совсем о другом – о том, что одной из сил, инспирировавших убийство, были некоторые (подчеркиваю: некоторые) князья Церкви. Напомню слова о. Александра: «…противники Христа (беззаконный правитель, властолюбивый архиерей, фанатичный приверженец старины) не принадлежат только евангельской эпохе, а возрождаются в любое время под разными обличиями (Мф 16, 6)». Противники Христа (клянущиеся Его именем) были и противниками о. Александра.

Но кажется, основная задача о. диакона – не опровергать, а утверждать. А утверждает он другой миф – о неправославии или, по крайней мере, ущербном православии о. Александра. На каком же основании? А на том, что покойный священнослужитель не мог «артикулировать своеобразие православия», не видел отличий восточного христианства от западного и не умел «ясно о них свидетельствовать», а потому «в строгом смысле» его «нельзя считать православным богословом». Для таких ответственных заявлений нужны факты и весомые аргументы, а поскольку их нет, А. Кураев, подобно Лезову, просто постулирует их. Доказать нельзя, но посеять сомнения можно.

Любопытно, что о. диакон, бывший референт Патриарха Московского и Всея Руси Алексия II, фактически выступил здесь против своего патрона. Напомню, что в недавнем интервью Патриарх сказал: «…Ни одно из его (о. Александра. – В. И.) суждений не противоречит сути Священного Писания, где как раз и подчеркивается, что «надлежит быть разномыслиям между вами, дабы явились искуснейшие» (1 Кор 11, 19)» (см. «НГ», 10.06.1992). Искуснейший явился, но он не признается А. Кураевым и его единомышленниками в качестве истинно православного, поскольку их, видимо, не устраивает разномыслие. О. диакону, безусловно, хорошо известно понятие «теологумена», т. е. «частного богословского мнения», вполне допустимого в Церкви, в том числе с точки зрения канонической. Это мнение может быть спорным, но коли оно «не противоречит сути Священного Писания», его никому не вменяют в вину. Почему же в этом отказывают о. Александру?

Если бы сейчас восстал Христос и выступил с проповедью, Его взгляды наверняка были бы для наших блюстителей чистоты православия спорными и сомнительными, а точнее, неприемлемыми. Чем ближе человек ко Христу, тем дальше он от современных фарисеев, которые чтут лишь букву Писания (суть для них безразлична). Тех же Отцов Церкви в свое время считали еретиками и гнали их, а теперь они канонизированы, и каждое их слово освящено богословским авторитетом. Так будет и с о. Александром. Он и сейчас в центре духовной жизни, и сейчас ему не могут простить близости ко Христу, яркости таланта, и сейчас его гонят и ненавидят. Это свидетельство. И о нем и о самих себе.

Вслед за Лезовым А. Кураев объявляет о. Александра популяризатором, который «новых идей… не выдвигал». Безапелляционно и категорически автор глаголет: «…имени о. Александра Меня… не будет в истории русской философии и богословия». Откуда такая уверенность? Может быть, о. диакон намерен сам писать эту историю? В свое время Н. Бердяев назвал теологию о. Павла Флоренского «стилизованным православием» (т. е. тоже «сомнительным»). Я не стал бы сравнивать Н. Бердяева с А. Кураевым, но его оценка не помешала Флоренскому войти в историю русской философии и богословия.

Флоренский был убежден, что вероисповедные различия, при всей их важности, должны быть поводом «не к вражде, а, скорее, к чувству солидарности христианского мира и к благоговению пред путями Промысла». Превозношение одной конфессии над другой, по его мнению, ведет к сектантскому самозамыканию. Любителям артикулировать «особость» православия хотелось бы напомнить и другие его слова: «Нежелание признать Церковь как Полноту по существу своему есть ересь и сектантство, из какого бы исповедания ни исходили подобные голоса» (журнал «Символ». Париж. № 21, июль 1989. С. 77). Что до о. Александра, то он переживал разделение христиан как общий грех и нарушение воли Христовой и верил, что «в будущем грех этот преодолеется, но не на путях превозношения, гордыни, самодовольства и ненависти, а в духе братской любви, без которой призвание христиан не может быть осуществлено» (там же, с. 88).

А. Кураев жалуется на «негласную цензуру общественного мнения», запрещающую вступать в диалог с о. Александром. Судя по статьям в «Независимой газете», да и другим публикациям, этой цензуры нет. Но повторюсь: такой диалог никому не заказан, единственное его условие – внешняя корректность (в целом присущая данной статье) и научная добросовестность, т. е. по крайней мере отсутствие передержек (именно в них и уличил о. диакона игумен Иннокентий). Можно ли считать диалогом тот способ дискуссии со своим оппонентом, который избрал А. Кураев?

Еще один тезис автора: читатель будет обманут, если он, поверив рекламе книг о. Александра, будет искать в них «полное и адекватное изложение христианства». Не знаю, кто утверждает такое: я подобной рекламы не видел. Если всерьез говорить о христианстве, вряд ли под силу одному человеку, даже религиозному гению, «изложить его полностью». Сам о. Александр считал, что «христианство не имеет единой интерпретации, которая была бы ему полностью адекватна» («Радостная весть». М. 1992. С. 315), хотя следует признать, что его богословие, пусть не полностью, но достаточно адекватно выражает христианскую истину. Полностью адекватен христианству один Христос, и не стоит искать другого.

А. Кураев заявляет, что в гимназическом «Катехизисе» митрополита Филарета (ХIХ век) ошибок нет, а у о. Александра они есть (он уничижительно называет его книги «катехизисом для интеллигенции»). Что ж, пусть г-н учитель ставит свои оценки (первому – пятерка, второму – тройка) – дело от этого не меняется. Суть ведь опять-таки в том, что предпочесть – букву или дух Писания (каждому свое). Занятно, что одновременно автор объявляет «путь проповеди о. Александра» чем-то архаичным: он «уже не подходит для сегодняшнего дня и надо искать другие пути». Ищите. Но если вы заглянете в завтрашний (или послезавтрашний) день, именно этот путь вы и найдете, потому что это путь максимального приближения к Христовой истине.

Проповедь о. Александра устарела якобы потому, что «образ жизни и мысли 90-х не похожи на 60-е» (а он именуется «шестидесятником», язык, образ жизни и мысли которого сформировались в те самые годы, да так и окостенели). Это еще одна передержка (надо ли их считать?). О. диакон, видимо, просто не читал книг о. Александра, написанных в 70-е и 80-е годы, или его лекций и проповедей 1988–1990 гг. (а их было несколько сот). У него есть такая возможность. Если он захочет их прочесть (непредвзято) и останется на почве интеллектуальной честности, ему придется отказаться и от своего элегического морализаторства и от своего глобального вывода: «время о. Александра уже позади».

Отец Александр Мень – «человек на все времена». Он, как апостол Павел, умел говорить с каждым на его языке. Его жизнь была жизнью во Христе, а его проповедь, его книги обращены и к нынешнему и к грядущим поколениям. Вероятно, не случайно внимание к его творческому наследию обострилось именно сейчас, в момент резкой поляризации социальных и духовных сил, во многом определяющий наше будущее. Отец Александр, который осознавал необходимость новой евангелизации полуязыческой России и сделал для этого все, что было в человеческих силах, работал на будущее.

9 сентября 1994 г.[33]33
  Вступительное слово на вечере памяти отца Александра. Дом культуры имени Серафимовича.


[Закрыть]

Когда вспоминаешь отца Александра – думаешь: что все-таки было главным в нем? Его дар священника, исповедника, проповедника? Или талант философа и поэта? А может быть, его универсализм, целостное видение истины? Или талант понимания и сочувствия?

Все это верно и все важно, все это грани его личности. Но постепенно приходишь к выводу, что главное не это, что есть нечто еще, скрепляющее все воедино. Я думаю, что главное в отце Александре – это дар любви. Именно он, этот уникальный дар, связывает все в единое целое, все одухотворяя. Любой, кто соприкасался с Александром Менем (не обязательно его духовные дети), не мог не ощутить его любви на себе.

Сам отец Александр говорил: «Научиться любить человека – это значит постичь секрет жизни, самую главную его тайну». Ему эта тайна была открыта. Я думаю, что это было рождено его близостью ко Христу, его любовью ко Христу, пронизанностью Его духом. Христос и мы, грешные, – это те, ради кого он жил, дышал, работал, ради кого он отдал свою жизнь. Его любовь была очень конкретна. Он сам разъяснил, что такое любовь к ближнему, кто такой ближний: «Ближний – всякий, кто находится рядом с нами, любой человек». Вот попробуйте так же полюбить ближнего – узнаете: это неимоверно трудно. В его личности были таинственно соединены любовь и свобода. Только любящий свободен. Только свободный может любить.

Следствие, как объявлено, прекращено. «Следствие закончено – забудьте». Нет, мы не забудем отца Александра, не забудем, что зло, ополчившееся на него и отнявшее у него жизнь, не ушло, а осталось в мире. Оно и в гнусных наветах на убиенного, и в погромных листках, и в лицемерии, и в ненависти.

Отец Александр, вслед за Христом, пришел, чтобы победить зло. Победа над злом не единовременный и не внешний акт – она творится в сердце человека. Зло осталось, и от нас зависит, уменьшится ли его количество на Земле.

24 января 1995 г.[34]34
  Выступление на вечере «С днем рождения, отец Александр!» (К 60-летию отца Александра Меня). Библиотека иностранной литературы.


[Закрыть]

Я не раз задавал себе вопрос: приход к нам отца Александра – что это было? Почему он врезал в каждого из нас такой глубокий след? Почему при общении с ним вас охватывал какой-то непонятный восторг?

Здесь тайна, а тайна, как говорил отец Александр, не разгадывается – разгадать можно только загадку. И все же, не посягая на тайну, мы вправе задаться вопросом: почему приход этого человека в мир, да и вся его жизнь, оказались такой ослепительной вспышкой, подобной вспышке сверхновой звезды?

Мне кажется, ответ отчасти содержится в самом этом вопросе. Вспышка потому, что отец Александр пришел к нам из другого измерения, и в этом смысле его приход – послание к нам из вечности. Надеюсь, вы понимаете, что я не имею в виду никаких пришельцев, инопланетян и посланников иных цивилизаций. Отец Александр – земной человек. Я говорю о духовном посланничестве, божественном по своему источнику.

Александр Мень – апостол нашего времени, апостол земли Российской. Апостол и значит «посланный». Посланный с определенной миссией. Миссия отца Александра – положить начало новой христианизации России – великой, но больной, полуязыческой страны. Одна из причин этой миссии – наша духовная немощь, творческое оскудение православия. Надо было воздвигнуть грандиозную фигуру, мощную, могучую личность, чтобы укрепить нашу веру, чтобы дать импульс христианству – на века. Чем больше будет проходить времени, тем ярче будет фигура отца Александра, тем необходимее будут его слова.

Всех, кто соприкасался с чудом, оно как-то преображает: одних озлобляет, других втягивает в тот поток духовной лавы, которым является христианство. И мы, те, кто был рядом с отцом Александром, мы изменились, мы стали другими людьми.

Он не был каким-то надмирным существом – он был живой человек, самый живой из всех, кого я знал. Христианство отца Александра необычайно радостное, как радостен был он сам. Говоря словами Блока, «он весь дитя добра и света, он весь свободы торжество», но «угрюмство», о котором писал Блок, ему было абсолютно несвойственно. Это был сгусток энергии, открытый для всех. Он не закрывался от мира, а шел в мир. Он считал, что время отшельничества, старчества, затворничества прошло: надо идти в мир, жить среди людей, работать среди них.

Все осталось в душе – его голос, жесты, поворот головы. Помню, когда он читал «Отче наш», – всегда крестился на словах «Да будет воля Твоя». Помню, как патетически звучал его голос при чтении евхаристического канона, когда он троекратно возглашал: «Господи, Иже Пресвятого Твоего Духа в третий час Апостолам Твоим ниспославый, Того, Благий, не отъими от нас, но обнови нас, молящихтися». Каждый раз он произносил это, стоя на коленях, и каждый раз – как мороз по коже.

Мне недавно попалась на глаза работа известного нашего философа Алексея Федоровича Лосева «Абсолютная диалектика – абсолютная мифология». Вроде бы она не имеет никакого отношения к нашей теме.

Оказалось – имеет. Вот что он там писал: «Святость есть субстанция Любви, объективный результат Любви. Святость есть осуществленная, овеществленная Любовь. Святость есть интеллигентное, умное тело Любви. Истинно любит только святой. Истинно любить можно только святое… внутреннее содержание и смысл Любви есть Святость».

Истинно любит только святой. Это была такая живая, конкретная и сильная любовь, что вы буквально растворялись в ней. Знаете, это надо пережить, чтобы понять.

И вот сегодня я думаю: какое же это счастье, что с нами было это чудо Господне – отец Александр Мень. Я поздравляю вас всех с 60-летием отца Александра.

16 марта 1995 г.[35]35
  Выступление на вечере памяти отца Александра в клубе на станции Семхоз. В этот день митрополит Крутицкий и Коломенский Ювеналий освятил церковь, воздвигнутую в Семхозе на месте убийства отца Александра Меня.


[Закрыть]

Сегодня большое событие в истории Русской Православной Церкви и, более того, – в российской истории. Если не ошибаюсь, сегодня, впервые после октября 17-го, освящен храм на крови христианского мученика.

Нас окружает океан ненависти. «Только любовь может победить сатану», – сказал однажды отец Александр. В бушующем океане ненависти он учил нас, как побеждать тьму любовью. Он говорил, что сущность христианства – Радостная Весть о Христе. Евангелие и Сам Христос – основа и душа нашей веры. Христос есть Любовь, побеждающая мир, и Он остается с нами, с каждым, кто хочет найти Его.

В жизни отца Александра была тайна. Ключ к ней дал он сам, когда привел слова Честертона о Христе: «Его жизнь была походом, и она была устремлена, как молния», а затем добавил: «Поэтому она закончилась Голгофой».

Жизнь отца Александра тоже была устремлена, как молния, к спасению людей. Вслед за Христом он тоже бросил вызов силам тьмы. И поэтому жизнь его закончилась мученической смертью – здесь, рядом с лесной тропинкой.

Отец Александр не только нес людям Радостную Весть – он выполнил обе главные заповеди: о любви к Богу и любви к ближнему. «Нет больше той любви, чем если кто положит жизнь свою за други своя». Нет больше той любви… Отдав себя до конца, он совершил евангельский подвиг.

«Кто познал Господа, – сказал отец Александр, – тот невольно становится его свидетелем». Свидетель – тот, кто говорит правду, кто свидетельствует об истине, а значит, несет Слово Божие и в своей вере и в своей жизни. Праведники и пророки Ветхого Завета, святые Нового Завета и нашего времени – это и есть то «облако свидетелей», которые предстоят Господу. И как говорил отец Александр, «эти люди терпели гонения, клевету, изгнание, мучения и смерть, но они выбрали именно такой путь, потому что предали себя Господу».

Этот выбор сделал и отец Александр. И он свидетельствует о Христе своей верой, своим служением, своей святостью, своей любовью к Богу и людям. Потому он и стал нашим наставником, примером и образцом для нас.

Что мешает нам стать христианами? Наша грешная природа, наша гордыня, отсутствие любви друг к другу, но прежде всего – наше себялюбие, зацикленность на себе. Каждый из нас живет для себя, по собственной воле, которую мы противопоставляем воле Божией. Но не так у святых: они жили для других и, когда закончили свой земной путь, продолжают незримо присутствовать среди нас, оказывают на нас сильное и непосредственное воздействие.

Среди этих святых – отец Александр Мень. Он шел по стопам Христа, жил по Его заповедям, исполнял Его волю и остается с нами как наш заступник, как ходатай о нас там, на небесах. Мы должны подражать ему, как он подражал Христу, идти по его стопам, просить его об укреплении нашей веры своей пламенной молитвой.

Верность Христу, служение и жертвенный подвиг – вот главное в отце Александре. Убийцы хотели загасить этот светильник духа, но они просчитались: свет его с каждым днем разгорается все ярче и ярче.

14 сентября 1995 г.[36]36
  Вступительное слово на вечере памяти отца Александра. Дом культуры имени Серафимовича.


[Закрыть]

Прошло пять лет со дня смерти отца Александра. Пять лет – как один день. Все остается в памяти, все стоит перед глазами. И вместе с тем – ощущение, что прошла эпоха. Она и вправду прошла. Для нас, его духовных детей, его учеников, 9 сентября 90-го года стало рубежом, разделяющим две эпохи. Но я думаю, что это был рубеж не только для нас – для всех.

С чего отсчитывать новую эпоху? С перестройки? С августа 91-го? С октября 93-го? Но, может быть, более справедливо – с 9 сентября 90-го. В этот день было совершено первое заказное политическое убийство в годы перестройки, к тому же убийство священника. Отец Александр не был политиком, но для определенного сорта политиков он был нож острый. Они его считали – и правильно считали – главным препятствием для осуществления своих планов.

Нам опять объявляют, что убийца найден, опять говорят, что дело это – чисто уголовное, только раньше говорили, что побудительный мотив – ограбление, а теперь – что месть. Новый министр внутренних дел Куликов заявил, что отец Александр – «случайная жертва». Нет, не случайная. И в жизни и в смерти отца Александра ничего случайного не было и не могло быть. Мученический венец не дается даром, по воле грабителя или психопата.

Думаю, что убийцы не будут найдены: не там ищут и не те ищут. Более того, я думаю, что убийц (а их было не меньше двух) – давно нет в живых. Мне уже приходилось говорить, что это второе убийство Кеннеди. Только очень мощные спецслужбы располагают такими возможностями, таким умением прятать концы в воду. Может быть, в воду – в прямом, физическом смысле слова.

Но главное все-таки не это. Главное – какую жизнь увенчала эта смерть? Жизнь праведника и святого. Для святого в мире, который во зле лежит, такая смерть естественна. Наш мир многое может простить, но святости он не прощает.

Мало есть людей в нашей стране и за ее пределами, кто бы не слышал этого имени: Александр Мень. Но та роль, которую он сыграл и еще сыграет в истории России, в полной мере выяснится только потом, не сегодня.

Это был удивительный человек. Он совмещал в себе, казалось бы, несовместимое: глубочайшие знания и простоту, легкость и серьезность, идеализм и трезвость. Он был поразительно гармоничным человеком – очень радостным, очень искренним, естественным. Но главным в нем была несгибаемая и абсолютная вера, вера во Христа, Которому он отдал свою жизнь и за Которого принял мученическую смерть. Он жил по своей вере, дышал ею, и эту веру он завещал нам.

Он говорил как облеченный властью – не той властью, которую мы называем исполнительной, представительной, судебной, – это власть эфемерная, – а той властью, которая дается свыше. От него исходило мощное духовное излучение. Он создавал вокруг себя некое магнитное силовое поле, находясь в котором вы чувствовали себя не только легко, но и радостно, празднично.

Отец Александр неоднократно говорил, что Христос не оставил нам какого-то систематизированного учения, новой морали, ни одного написанного слова, но Он сделал больше – Он оставил нам Себя.

Отец Александр оставил громадное творческое наследие – книги, статьи, слайд-фильмы, лекции, проповеди и беседы, записанные на магнитофонную ленту и на видеопленку. Одним этим он оказал огромное влияние на верующих и неверующих. Уже после своей смерти он обратил ко Христу тысячи и тысячи людей. В наше время – время массовых психозов, внутреннего разброда, нравственной дезориентации – его наследие, его слово играют роль духовно стабилизирующего фактора.

Но отец Александр был учеником Христа, причем выдающимся учеником. Подобно Христу, он оставил нам не только свое дело – он оставил себя. Я бы не сказал, что я вспоминаю его: вспоминают того, кого забыли. А он просто живет во мне, рядом со мной, я живу в его присутствии. Я не склонен к иллюзиям, галлюцинациям – это очень реальное чувство. И не я один его испытываю. Каждый, кто общался с ним, кто видел и слышал его, кто его полюбил, – с тем он остался, и уже навсегда.

22 января 1996 г.[37]37
  Вступительное слово на вечере памяти отца Александра. Дом культуры имени Серафимовича.


[Закрыть]

Отец Александр оставил колоссальное наследие. Это многие тысячи страниц. Но это такой учитель, который учил не словом. Точнее, он учил не столько словом, сколько жизнью. Своей жизнью. И он оставил нам духовное послание. Мне кажется очень существенным понять, в чем же оно заключается. Не думаю, что мы пока что способны раскрыть его смысл во всей полноте, но если говорить о самом главном и очень упрощенно, то можно сказать, что это послание состоит из трех частей.

Первая часть говорит о том, что если человек и человечество хотят выжить, хотят спастись, они должны идти по пути Христа, следовать его заветам. Другого пути нет – это единственный путь.

Вторая часть послания состоит в том, что задача эта неимоверно трудна. Но сказать так – значит еще ничего не сказать. Она не только неимоверно трудна – она человеку просто не по силам. Была бы по силам, мы жили бы сейчас в Царстве Небесном на Земле. А вы знаете, в каком мире мы живем.

И третья часть послания заключается в том, что это все-таки возможно. Возможно вопреки всему – потому что это зависит не только от нас, от нашей воли, от направленности нашего сердца. Это зависит прежде всего от Бога, и это возможно как встреча и умножение двух воль – нашей и Божественной. Но это действительно трудный путь – и радостный и мучительный, потому что это путь самоотдачи, самоотвержения и, по большому счету, – это путь жертвы. Жертвы добровольной.

Жизнь отца Александра и есть такой путь. Своей жизнью и своей смертью он доказал, что это возможно.

Вы помните слова апостола: «Говорю вам тайну великую: мы все изменимся». Речь шла о духовном преображении нашей плоти после второго пришествия. Но вначале мы должны измениться духовно уже здесь и сейчас. У нас это получается не слишком хорошо. Но не будем унывать: опыт поражений учит нас больше, чем опыт побед.

Несмотря на серьезность сказанного, не хотелось бы, чтобы мы горевали в этот вечер. Это ведь огромное счастье – знать, что отец Александр был с нами и что он с нами остался. Его путь не был путем унылого аскета, который себя непрерывно истязает. Его жизнь была необычайно полнокровной, не только трудной, но и радостной, и эту радость никто у нас не отнимет.