Текст книги "Отец Александр Мень. Жизнь, смерть, бессмертие"

Казнь Александра Меня
^{К шестилетию со дня смерти}[38]38
  Опубликовано в «Литературной газете» 4 сентября 1996 г.


[Закрыть]

Когда приближается очередная годовщина убийства отца Александра, люди начинают спрашивать: нашли наконец? нашли кого-нибудь?

«Нет, не нашли, – отвечаю я. – И не найдут».

Но почему? Разве следствие закончено?

Дело передано в Генеральную прокуратуру и, стало быть, не закрыто. Следствие, по-видимому, продолжается. Но как оно ведется?

Вряд ли у кого-то повернется язык назвать убийства Листьева, Холодова, Кивелиди чисто уголовными преступлениями да к тому же результатом случайного стечения обстоятельств. Между тем, когда речь заходит об о. Александре Мене, все меняется: следственные органы отстаивают эту версию с маниакальным упорством. Однако именно 9 сентября 1990 года на лесной тропинке, ведущей на станцию Семхоз, было совершено первое в новейшей истории России заказное политическое убийство.

Курс на уголовно-бытовой характер преступления был взят с самого начала. Иных мотивов те, кому надлежало расследовать дело, не усматривали. Об этом заявил тогдашний министр внутренних дел Баранников через несколько дней после убийства (фактически до начала следствия). Это же повторили позднее бывший директор ФСК Степашин и нынешний министр внутренних дел Куликов. «Мы убеждены в этом» (откуда такая уверенность?), – публично заявляли высокопоставленные лица. Убийство Александра Меня «никоим образом не связано с политикой, это обычное бытовое преступление» (бывший и. о. Генерального прокурора России А. Ильюшенко, 2 декабря 1994 г.).

Такая ориентация сразу же отсекала поиски иных путей и заводила (и успешно завела) следствие в тупик. Масса времени и сил ушла на разработку версий о причастности к убийству родственников о. Александра, его близких, его соседей (прежде всего жителей Семхоза братьев Бобковых). Все эти обвинения рассыпались в прах и даже, как заявила авторитетная инстанция, «были сфальсифицированы». (Кем? Никто за это не ответил.) К ноябрю 1994 г. почти 400 человек, в основном уголовники, «выразили желание» взять преступление на себя. Само следствие за годы своей работы назначило на роль убийцы в общей сложности около 20 кандидатов.

В декабре 1994 г. Генпрокуратура объявила, что преступник найден и, более того, полностью признал свою вину. Очередным кандидатом оказался москвич Игорь Бушнев. Следствие уверяло, что убил он о. Александра по чистой случайности, приняв его за одного из хулиганов (!), которые накануне вечером (8 сентября 1990 г.) избили Игоря в электричке и вытолкнули из поезда на платформе Заветы Ильича.

При порядках, царящих у нас в местах предварительного заключения, не составляет труда выбить из подследственного любые признательные показания. При этом не обязательно применять физическое воздействие – достаточно шантажа, угроз, весьма эффективного морального давления. Как это делается, рассказал позднее сам Бушнев. В тюрьме ему доходчиво объяснили, где и как он убивал. Тем не менее во время следственного эксперимента в Семхозе правильно указать место преступления он не смог. Освобожденный до суда из Лефортова, Бушнев немедленно отказался от своего «чистосердечного» признания, заодно объяснив, что его письменный отказ от услуг знаменитых адвокатов – результат прямого давления следственной группы. Кстати, на момент убийства у обвиняемого было твердое алиби.

28 мая этого года начался суд над Бушневым, в ходе которого прокурор, не видя доказательств его вины, отказался от обвинения. Бушнев был оправдан.

Таким образом, подтвердилось, что очередной «сознавшийся» – липовый убийца, и, стало быть, реальные преступники (а их, по признанию самого следствия, было двое) не найдены…

А разве найдены убийцы Кеннеди? Что, у американцев плохие юристы? Нет, юристы прекрасные, опытные, и в этом случае усилия были поистине экстраординарными. Создавались комиссии, следственные бригады, были закрытые и открытые слушания. И… ничего. Версий сколько угодно, а убийцы не найдены, не названы (если не считать Освальда).

Дело, очевидно, в том, что ищут не там и не те. Результат столь плачевен, потому что ищет, похоже, тот, кто спрятал.

Убийство о. Александра – второе убийство Кеннеди (не по духовному смыслу, а по методам исполнения). Это тоже работа профессионалов. Концы слишком глубоко схоронены. Слишком мощные силы заинтересованы в том, чтобы пустить следствие по ложному следу.

Несколько лет назад по телевидению показали квазидокументальный официозный фильм об этом преступлении. Что же мы услышали? Работник МВД заявил, что удар топором «нанес человек маленького роста, возможно, женщина» (?). И далее: «Удар был скользящим и особой опасности не представлял» (?!). Но я-то помню, что сказал мне следователь: удар был столь мощным и столь точным, что мог бы свалить и быка – от него нельзя было оправиться.

В том же фильме некая психологиня с горящими глазами убеждала нас в том, что о. Александр был одержим страхом, который в последние дни перед смертью развился до степеней невероятных. Иначе говоря, жертва сама спровоцировала преступление – на то есть наука виктимология.

Злонамеренность подобных утверждений очевидна для всех, кто знал Александра Меня. Свидетельствую: я не встречал в своей жизни человека более бесстрашного. Всегда полагавшийся на волю Божию, он боялся, думаю, лишь одного: оказаться недостойным любви Творца.

Справедливости ради следует сказать, что один из прежних руководителей следственной группы, Иван Лещенков, заявлял, что убийство о. Александра «было тщательно спланировано», и, более того, выдвигал иную, идеологическую версию: священник поплатился за то, что разлагал Русскую Православную Церковь изнутри, пытаясь подменить ее особой «еврейской церковью». Не хуже и другая придумка следователя: Александр Мень пал от руки сионистов, поскольку отговаривал евреев-христиан ехать в Израиль. Впрочем, обе «догадки» принадлежат отнюдь не Лещенкову: давно и упорно они муссируются в «патриотической» прессе.

Более перспективными выглядят версии, выдвинутые в сентябре 1991 г. Управлением КГБ по Москве и Московской области:

«1. Убийство совершено на великодержавной националистической почве.

2. Убийство совершено в интересах просионистски настроенных элементов с целью создания общественного мнения о серьезных антисемитских проявлениях в СССР (еще один вариант «патриотической» версии. – В. И.).

3. Убийство совершено в интересах идейных противников А. Меня в общественно-религиозной деятельности.

4. Убийство совершено религиозными фанатиками с экстремистскими наклонностями или психической неустойчивостью» (см. «Московский комсомолец», 05.12.91).

Разумеется, КГБ проводил отработку этих версий «с учетом возможной причастности и спецслужб иностранных государств». Не проверялась лишь причастность самого КГБ. Никаких данных, подтверждающих упомянутые предположения, Комитет, по его утверждению, не выявил, хотя на самом деле в них содержалось и рациональное зерно. Поступали сведения, что КГБ блокировал следствие изнутри.

Следователи, как явствует из их заявлений, испытывали мучительные сомнения по поводу истинности христианства о. Александра. Судя по всему, для них христианством является черносотенство в православной упаковке.

Итак – тупик. Интеллектуальный запасник российской юстиции, кажется, исчерпан. Между тем единственно продуктивным путем для следствия было – исходить из личности убитого.

Кем был о. Александр? Православным священником, философом, богословом, достойным продолжателем традиций русского религиозного ренессанса. Пламенным проповедником, блестящим оратором, человеком, наделенным гениальной интуицией. Мудрецом, имевшим смелость иронизировать над самим собой, нежным, ранимым, любящим. Но прежде всего – пастырем, духовным наставником, духовным лидером вселенского масштаба. Главное же состоит в том, что солнцем того мира, в котором жил о. Александр, был Христос. Христос был для него Богом, другом и собеседником, единственной Истиной, смыслом жизни.

О. Александр доказал верность Христу своей жизнью и своей смертью. Как и Христос, он не отклонил чашу, которая ему была уготована, хотя и знал о ней. Ему, святому, пророку и апостолу ХХ века, было открыто это страшное знание. Не колеблясь, он пошел навстречу своей судьбе. Он остался верен Христу до конца.

Александр Мень был образцом христианина, для которого Дух неизмеримо выше буквы. Потому он и ненавистен современным фарисеям (после смерти – не меньше, чем при жизни). Он писал: «…противники Христа (беззаконный правитель, властолюбивый архиерей, фанатичный приверженец старины) не принадлежат только своей эпохе, а возрождаются в любое время под разными обличиями (Мф 16.6)».

О. Александр сам назвал здесь своих будущих убийц, представших перед нами в современном обличье: один из лидеров тоталитарного государства; зависящий от этого государства и прислуживающий ему князь Церкви; фанатичный околоцерковный идеолог, испытывающий ностальгию по прошлому. Это убийство не было чисто уголовным преступлением – оно было религиозно-политической акцией.

О. Александр был наиболее ярким представителем открытого христианства, основанного на вере, любви и свободе, верного духу евангельского благовестия, ведущего диалог с миром и человеком, с представителями любой конфессии, любой религии.

Ему противостоит иная, закрытая модель христианства, характерная для консервативной, шовинистической части православного клира и немалого числа мирян. Она основана на ксенофобии, изоляционизме, идеализации прошлого и воплощает в себе обскурантистскую, охранительную тенденцию в Церкви. Закрытая модель представляет собой, по существу, «русскую религию». Она превращает православие в атрибут этноса, в элемент некоей «патриотической» идеологии. Это, конечно, измена христианству, его вселенскому духу, его завету о единстве всех детей Адама.

Эти две модели христианства – религия духа и религия буквы, религия любви и религия ненависти, притворяющейся любовью, – полярны. Они духовно и экзистенциально непримиримы. Их столкновение неизбежно, как неизбежно противоборство добра и зла.

В своем последнем интервью, которое он дал перед смертью испанской журналистке Пилар Бонет, о. Александр говорил о том, что консервативная, охранительная тенденция стала господствующей в православии и она пользуется поддержкой нацистов, фашистов.

Важно помнить, в какой момент было совершено убийство. Из просочившейся в прессу информации стало известно, что первоначально военно-фашистский переворот планировался не на август 91-го, а на сентябрь 90-го года. Убийство о. Александра – прелюдия к нему, первый акт трагедии.

За несколько дней до смерти о. Александр сказал мне: «Я договорился с телевидением. На будущей неделе начну выступать у них регулярно. Проповеди будут раз в неделю». Прошли годы с тех пор, как о. Александр взял на себя миссию заново христианизировать тяжелобольную страну, но выход на телевидение означал качественный скачок: его еженедельные проповеди наверняка изменили бы духовную ситуацию в стране. Однако именно этого не могли допустить те, кто твердо решил вернуться в прошлое – с одной поправкой: прогнившую коммунистическую идеологию должна заменить «русская национальная идеология» – государственное православие на черносотенный манер.

Таким образом, телевидение сыграло роковую роль в судьбе о. Александра – оно ускорило его смерть, хотя, думаю, ненамного. Через несколько дней после 9 сентября последние видеозаписи его выступлений и проповедей с охраняемого телевидения таинственным образом исчезли. (Уж не пробрался ли туда Игорь Бушнев?)

Отец Александр не раз говорил, что в жизни ничего случайного нет. Тем более не случайной была его смерть, смерть праведника, святого, властителя дум, угрожавшего сорвать «державные» замыслы могущественных сил. Его убийство не было убийством в обычном смысле слова – это была казнь, и те, кто отдавал приказ о ней, отлично сознавали это.

* * *

Ранним утром 9 сентября по лесной тропинке, ведущей к станции Семхоз, шел священник. Он торопился: надо было вовремя поспеть к литургии. К нему подбежал человек и протянул записку. Священник вынул из кармана очки (он был дальнозорким) и начал читать. В это время из кустов выскочил другой человек и с силой ударил его сзади острым орудием. Священник выронил портфель, в котором находились его нагрудный крест и облачение. Очки, забрызганные кровью, упали в кусты. Убедившись, что дело сделано, убийцы подхватили портфель и убежали. Обливаясь кровью, священник пошел к станции, потом, теряя силы, повернул назад, к дому. Он успел доползти до калитки.

Так начался путь о. Александра Меня в бессмертие.

– Кто это вас? – спросила женщина, встретившаяся ему по дороге.

– Никто. Я сам.

Он сам выбрал свой путь. Он не захотел назвать своих убийц.

Что мы наследуем?[39]39
  Доклад на VI Международной конференции памяти отца Александра Меня в Библиотеке иностранной литературы. 10 сентября 1996 г.


[Закрыть]

Наследие отца Александра необозримо: богословие, философия, история, религиоведение, культурология, историософия, педагогика, проповеди, исповеди, лекции, выступления, книги, статьи, рецензии, интервью, беседы, проза, стихи, рисунки, письма, словари, комментарии, слайд-фильмы, видеозаписи, магнитофонные записи, киноленты.

Я перечислил только научные дисциплины, жанры, виды документов – как бы полочки, на которых лежит это наследие. А ведь у него все это существует в живом единстве. Нечто скрепляет все это в единое целое. Что скрепляет?

Конечно, дух. Дух дышит, где хочет, и он всегда дышал в этом человеке, в его слове. Это евангельский дух, который сам отец Александр определил как «дух свободы, любви, терпимости, уважения к личности человека – образу и подобию Творца». А еще он говорил: «Если дух свят, он захватывает все существо человека, и тело его становится храмом».

Так и было с отцом Александром. Он был гением, религиозным гением – это смутно или явно ощущали все, кто с ним сталкивался. А гений – это чудо, и потому его наследие отмечено удивительной гармонией, присущей этому человеку.

Прежде всего надо сказать, что это духовное наследие, выраженное в его словах, в его личности, в его жизни и смерти. Это наследие связано с прошлым и настоящим и устремлено в будущее.

Мы – наследники. Говоря «наследники», я имею в виду прежде всего верующую воцерковленную интеллигенцию, людей культуры. Что же мы наследуем? И что мы в силах унаследовать?

Когда я задумался над сегодняшней темой, я задался вопросом: а что сам отец Александр считал наиболее ценным в наследии своих предшественников? И тут обнаружилась поразительная вещь: оказалось, что это наиболее ценное, наиболее важное присутствует в наследии самого отца Александра не только в полной мере, но и в высочайшей степени.

Вот что он пишет о Чаадаеве: «Он считал, что христианский идеал не абстрактный, не загробный, не заоблачный, а земной! Христос принес его на Землю, чтобы люди его осуществили! И Чаадаев утверждал, что это возможно лишь при соединении в едином потоке западной активности и восточной глубины созерцания. И этот синтез, он полагал, возможен именно в его стране».

Отец Александр и дал этот синтез – Чаадаев не ошибся. И далее о Чаадаеве: «Одна из основных его идей, очень глубоких, заключается в том, что любая цивилизация, если она хочет быть здоровой и развивающейся, обязательно должна иметь духовное, религиозное обоснование… Цивилизация, построенная только на светских, на материальных условиях, неизбежно будет деградировать».

Это одна из центральных, излюбленных идей отца Александра, которую он не уставал повторять и развивать. Он говорил: «…мы должны знать, что если не найдем верной дороги, наше столетие может стать последним в истории. Не волен ли Творец начать ее сызнова – с малых островов, которые останутся после ядерной катастрофы? Или вообще с другой планеты, с другого человечества?..»

Суровое предостережение. Хотя он же надеялся, что нам удастся избежать участи Содома и Гоморры, всегда верил в милосердие Божие, в то, что жертвенность и служение подвижников, освещающих ночь ХХ столетия, уберегут нас в царстве беззакония и злобы.

А вот это о ком сказано? «…Этот совсем не старый человек нес на себе колоссальное бремя. Простой, как ребенок, и одновременно мудрый. Человек, который вызывал восхищение, зависть, ненависть, поношение, презрение. Человек, о котором потом напишут сотни книг и брошюр… [Он] всегда жил верой, всегда жил мистическим прозрением, всегда жил порывом к вечности. И это делает его для нас дорогим не только как писателя, как мыслителя… но и как неповторимого своеобразного человека, ярчайшую личность, которой может гордиться каждая культура». Это Александр Мень о Владимире Соловьеве, а как будто сказано о нем самом.

Он же: «Трудно сказать, кем был Соловьев… Универсальная личность! И в этом отношении он действительно похож на Пушкина. Как будто бы произошел какой-то взрыв в его лице… В юные годы у него возникает смелое и совершенно отвлеченное решение: создать систему, в которой вечная истина христианства была бы изложена на языке современной философии и науки». Это решение отец Александр реализовал на практике.

И еще: «Своей невесте он говорил, что хочет написать историю религии, которая бы показала место христианства в мировом религиозном становлении. Но план этот не был выполнен».

Но он все-таки был выполнен – не Владимиром Соловьевым, а Александром Менем. Я имею в виду его шеститомник «В поисках Пути, Истины и Жизни», к которому надо добавить книгу «Сын Человеческий».

В число его предшественников входят также Николай Бердяев, о. Сергий Булгаков, о. Павел Флоренский, Сергей Трубецкой, Семен Франк, Владимир Лосский, Георгий Федотов, мать Мария Кузьмина-Караваева (Скобцова). И когда он говорит о них, каждый раз создается впечатление, что это о нем – настолько все сходится. Позвольте мне привести несколько его цитат в подтверждение этой мысли.

О Бердяеве: «…это великая философская поэзия, глубокая мудрость! Мне иногда казалось, что из одной фразы Бердяева можно было построить целое сочинение, – столько там закодировано мудрости».

Об о. Сергии Булгакове: «И вот они начинают догматический подкоп под него, чтобы обвинить его в ереси, чтобы превратить его в создателя лжеучения. Такой ум гигантский безусловно поднимал массу спорных вопросов! Он был уязвим! Уязвим, как каждый большой человек… Неуязвим только глупец, который говорит азбучные истины: дважды два четыре – как тут можно быть уязвимым? А тот, кто поднимает проблемы, конечно, уязвим!..

Впечатление, которое оставила эта личность в людях, его знавших, неизгладимо…

… Так или иначе, заговор молчания кончился, так или иначе, эта величественная, светлая фигура кроткого, мудрого, просветленного человека, человека гигантского ума, огромной веры, человека, жизнь которого была исканием, и не только исканием, но и обретением, полнотой обретения, – сегодня он снова с нами».

О Федотове: «…поразительная гармония, слившая в одном человеке веру, знания, доброту, алмазную твердость, необычайный накал любви к отечеству, полное неприятие какого-либо шовинизма, – все это черты, характеризующие облик Федотова как писателя, мыслителя, историка и публициста».

О матери Марии: «Служила людям и умерла за людей – значит, за Христа».

И наконец, о всех деятелях русского религиозного возрождения: «Они были святыми нашей культуры, не канонизированными, но действительно образцами, на которые могут равняться нынешнее и будущие поколения».

Итак, что же мы наследуем?

1. Я думаю, прежде всего мы наследуем традицию открытого христианства, которую отец Александр развил и обновил. Христианства, понятого не как теория, не как свод правил, запретов и повелений, а как новая жизнь, преображающая человека. Христианства, открытого всем ветрам истории, распахнутого навстречу человеку, говорящего с человеком на понятном ему языке, открытого миру и его проблемам. Оно, это христианство, основано на вере, любви и свободе – тех дарах, которые Бог дал человеку, тех принципах, которые заповеданы нам Христом. Для этого христианства характерны терпимость, восприимчивость, чуткость к иным традициям, уважение к личности, диалог с миром и людьми, поиски общехристианского и общечеловеческого единства.

Открытое христианство мало похоже на «бытовое, обрядовое православие с его стилизацией, елейностью и «вещанием» (слова отца Александра). И оно неизбежно сталкивается с иной, закрытой моделью христианства – «христианством» косным, мертвящим, унижающим человека, умеющим только возводить стены, строить баррикады, ставить границы. Его приверженцы – это духовные пограничники или конвойные караульщики, закон которых: шаг вправо, шаг влево – открываем огонь. Везде им мерещатся ереси, уклоны, сатанизм, антихрист в Москве. Ревнители веры на словах, они вступают в союз с погромщиками веры – коммунистами и нацистами.

Для закрытой модели христианства характерны узость, шовинизм, агрессивная религиозность, культурный эгоцентризм, духовный сепаратизм. Это конфронтационная модель, которая не может существовать без врага. Поиски и уничтожение врага становятся смыслом жизни. Любовь, терпимость, открытость – это все связано, это все едино. Ненависть, нетерпимость, закрытость – это тоже связано, это тоже единый комплекс.

Отец Александр говорил, что «нетерпимость, фанатизм… есть проявление не столько веры, сколько неуверенности… нетерпимость есть род душевного недуга, способного извратить любую, даже самую светлую идею».

Закрытая модель – это фарисейское, имитаторское христианство и, если называть вещи своими именами, – религия человеконенавистничества, лжехристианство, христианство без Христа, язычество в христианской упаковке. Отец Александр считал его крайне опасным для общества, гораздо более опасным, чем атеизм или даже антихристианство. Но он не столько обличал это лжехристианство впрямую, сколько противостоял ему по существу, практически, своей жизнью и своим творчеством, отстаивая и развивая те принципы открытого христианства, о которых я говорил.

2. Отец Александр дал новый религиозный синтез, соответствующий духу и стилю нашего времени, эпохи цивилизационной ломки, эпохи социальных, политических и духовных мутаций.

Этот синтез представляет собой сплав церковной традиции с высшими достижениями российской и мировой культуры, духовной и светской. Но это именно христианский синтез, а не духовный синкретизм, не смешение религий. Христианство отец Александр рассматривает не просто как силу, влияющую лишь на сознание людей, а как «силу, объемлющую все стороны жизни, открытую ко всему, что создал Бог в природе и в человеке» и даже «не столько как религию, а как путь в грядущее».

Возьмем одну только сторону богословия отца Александра – его экзегезу. Новизна созданного им синтеза связана не с отходом от христианских догматов, в чем его неоднократно и незаслуженно обвиняли, а с очень глубокой, абсолютно оригинальной и самостоятельной интерпретацией основ и принципов христианства и его ветхозаветных истоков. Это относится, в частности, к интерпретации Пролога книги Бытия.

Пример – истолкование отцом Александром такого символа, как Древо познания добра и зла. Почему Бог запретил первым людям вкушать от плодов этого древа? Довольно распространенная интерпретация сбивает с толку: древо трактуется как символ познания мира, чуть ли не науки. Получается, что Бог, наделив человека разумом, Сам же закрыл для него путь к использованию этого дара.

Отец Александр поясняет: древо – принятый в древности символ Вселенной, мироздания в целом. Называя это древо Древом познания добра и зла, Библия имеет в виду не столько нравственные категории, сколько полярные свойства природы, потому что «тов вера» (добро и зло) есть идиома, обозначающая «все на свете», «все сотворенное», а «познать» на библейском языке означало «владеть», «обладать». Таким образом, «это древо символизирует власть над миром, которую Змей предлагает похитить вопреки воле Творца…» Поэтому «посягательство человека на плоды Древа познания добра и зла можно истолковать как его стремление обладать, владеть миром», причем владеть независимо от Творца, распоряжаться миром по своему усмотрению. «В том числе – по-своему строить этические принципы. Это и означает желание «быть как боги». Следовательно, человек попытался овладеть не просто властью над миром, но властью, автономной от Бога, вопреки Его воле, в своекорыстных целях. «Именно в этом грех прародителей, так называемый «первородный грех», и мы все причастны ему от рождения». Змей (сатана), говоря Адаму и Еве «будете как боги», действует очень тонко: признавая богоподобие людей, он призывает превратить его в орудие мятежа, подрывает доверие к Богу. Можно сказать, что религиозный синтез отца Александра – это углубление христоцентричного миросозерцания, развитие христианской метафизики не как абстрактного учения, а как вполне практического инструмента для достижения единства мира.

Нет сомнения, что мы накануне серьезных цивилизационных трансформаций. Они давно назрели и подспудно происходят. Я имею в виду порыв к единству, точнее, императив общечеловеческого единства перед лицом многочисленных угроз человечеству и ожесточенного сопротивления деструктивных архаических, в своей основе языческих, сил. Универсализм отца Александра соответствует универсализму христианства.

3. В христоцентризме и необычайно динамичной христианской метафизике отца Александра коренится и его общий подход к человеку как образу и подобию Божию. Мир принципиально не завершен, и человеку отведена поистине уникальная роль в его становлении и преображении. Именно человек, в сотворчестве с Богом, призван связать земное и небесное, временное и вечное. Однако это призвание невозможно реализовать без опоры на внутреннюю свободу человека, дарованную ему свыше. И эта свобода неотделима от ответственности человека. Ответственности за все, что происходит не только с ним, но и с миром, который он призван преобразить.

Для отца Александра это был не просто теоретический принцип. Он так жил. Он знал, что духовный рост человека возможен лишь во внутренней свободе. Он дал нам урок свободы.

4. Наследие отца Александра – это углубление понятия духовности, евангельского его понимания. Духовность – это «не бездумная вера в новую теорию, в отвлеченную концепцию; она основана на живом внутреннем опыте, на достоверности встречи с Запредельным. Она не унижает разум, а лишь показывает, что пределы рационального познания не безграничны. Она допускает осмысление опыта. Именно она и дает нам критерии для различения добра и зла, высшее обоснование этики». Он говорил об осмысленной вере, отнюдь не иррациональной: «Борьба между разумом и интуицией, разумом и верой – явление ненормальное. Это конфликт, разрушающий целостность человека, ибо человек создан двуединым».

Очень важная особенность богословия отца Александра – понимание того, что духовность амбивалентна, потому что сфера духа поляризована. Он писал: «Я не могу разделить взгляда, по которому любая религиозность служит этическому возрождению». Да, дух дышит, где хочет. А если он не хочет дышать там, где ненависть?.. Тогда там дышит другой дух.

Отец Александр развил традицию различения духов, заложенную еще апостолом Иоанном, который призывал «испытывать духов, от Бога ли они», и говорил о «духе истины и духе заблуждения» (1 Ин 4, 1–2). Дух истины – дух Христов. Дух заблуждения – дух злобы, ненависти, разделения. Все, что соединяет людей, – от Бога, все, что разделяет, – от дьявола, который отнюдь не является символической фигурой. «Мне неоднократно была явлена реальность светлых и темных сил», – писал отец Александр. Поэтому правильнее говорить не о бездуховности, а об отрицательной духовности (пример – лжехристианство).

5. Отец Александр утверждал, что «служение истине и Богу невозможно без верности нравственным заветам, данным человеку» (выделено мной. – В.И.). Нарушение этих заветов ведет к катастрофе: «Релятивируя нравственность, мы открываем простор для звериной борьбы за существование, для «войны всех против всех», для безграничного властолюбия, которое не остановится перед пирамидами из черепов и превращением целых народов в лагерную пыль».

Он понимал, что разрыв в духовной традиции опасен: «Неудивительно, что вырвались такие темные силы на поверхность. Они могут обуздываться только духовным началом. Если этого начала нет, если человек о нем не имеет представления – в нем вылезает зверь. Хуже зверя – демон».

Я не слишком согласен с тем, что отец Александр был лишь пастырем интеллигенции, тем не менее ее роли, ее духовному состоянию он придавал большое значение. Говоря о нашей стране, он подчеркивал: «В каком-то смысле катастрофа была предопределена нравственным и духовным разбродом в интеллигентской среде начала века». Отсюда призыв к интеллигенции – обрести твердую духовную почву под ногами.

Отец Александр не уставал повторять: «Кризис культуры возникает, когда люди теряют духовные ориентиры, когда нравственная почва уходит у них из-под ног, когда они порывают с вечными ценностями и начинают погоню только за сиюминутным». И еще: «Современная цивилизация может совсем лишиться будущего, если она не взглянет правде в глаза, если не найдет твердого обоснования нравственным принципам».

6. Отец Александр показал, что религия и культура совместимы, культура и вера совместимы. Более того, путь святости и путь культуры – это не обязательно разные пути. Они могут сближаться и даже совмещаться, потому что культура нерасторжимо связана с духовным измерением человека. В самом отце Александре глубокая, непоколебимая, живая вера сочеталась с высочайшей культурой. Он говорил о Владимире Соловьеве и Павле Флоренском, что они сами были культурой, они олицетворяли культуру, «и она-то свидетельствует о Церкви, о Христе, о христианстве».

7. Любовь ко Христу и любовь к человеку – это для отца Александра две стороны неразрывного единства, потому что любовь, по его определению, – величайшая динамическая сила на пути конечного преображения человечества и мироздания. Христос – центр истории, Божественная рука, протянутая человеку, путь спасения. Человек – высшая ценность, и его высокое достоинство не только в том, что он образ и подобие Божие, но и в том, что Бог явлен людям в лице Богочеловека Христа. Отсюда у отца Александра очень личное отношение к Евангелию, понимание жизни как мистерии и благоговение перед жизнью как перед даром Создателя, сотворившего и природу и нас – Его образ и подобие. Отсюда его взгляд на историю как на историю спасения. Отсюда и его уважение к демократии как условию реализации свободы человека.