Текст книги "Культурология. Учебник для вузов"

Большой интерес для осмысления культурного многообразия современного мира имеет культура Китая, и дело не только в его огромном населении. Уникальность и значимость культуры нынешнего китайского общества состоит в том, что страна с традиционной культурой, разительно отличной от западной, успешно осуществляет рыночную модернизацию без вестернизации и под руководством коммунистической партии. Элите страны удалось найти оптимальный вариант соотношения культурных традиций и новаций, своего и чужого. Более того, именно верность традициям, опора на них и являются основой успеха страны, претендующей на освободившуюся после разрушения СССР роль сверхдержавы. Вопреки широко распространенному мнению об универсальности глобальных «общечеловеческих» ценностей, развитие культуры современного Китая опирается на ценности, во многом противоположные культуре Западной Европы.

Например, если Запад воплощает индивидуализм как систему, в рамках которой эмоциональный компонент регулируется рациональным, а человек стремится сделать карьеру за счет личных усилий и позитивного имиджа у окружающих, то в Китае отдельный человек традиционно рассматривается как физическое тело, которое может быть «целым», только если его сердце обращено к другим людям. Отсюда стремление к созданию как бы «коллективного» тела, выходу за рамки собственного интереса, намерение гармонизировать его в единстве с интересами других людей, посвятить себя коллективу, государственным делам, даже отождествить себя с ними на основе чувства долга: личность вне коллектива демонстрирует «низменное» в культуре. В современном китайском обществе успешно функционируют такие непреходящие ценности традиционной культуры, как основанный на нерасчлененном представлении о мире интуитивный способ мышления (созвучный идеям современной физики, в частности, квантовой теории поля и других наук XXI в.), акцент на моральное самосовершенствование человека, гармонию межличностных отношений и отношений между личностью и обществом, уважение старших, помощь ближнему, согласие в обществе, приоритет морально-этических норм, авторитет семейных отношений, стремление к сочетанию власти и долга, справедливости и выгоды, интересов личности и массы.

На современную экономическую и политическую жизнь Китая оказывают большое влияние такие конфуцианские традиции, как рациональность управления, строгий контроль государства во всех сферах жизни, стремление к стабильности и порядку, персонификация социальных отношений.

Вместе с тем, следует отметить, что китайская культура, при всей ее монолитности и непрерывности развития, открыта для диалога, и прежде всего с западной культурой. Но он не затрагивает основ китайской культуры, она обнаруживает большую адаптивность без разрушения культурного ядра.

Стремительный подъем экономики Китая нанес удар по «универсалистской» трактовке воззрений Вебера, а именно: в сфере конфуцианской культуры, не пропитанной духом протестантской этики, достигнуты высокие темпы роста экономики. В традиционной китайской культуре конфуцианское учение занимает ведущее положение, и экономические концепции следует рассматривать в свете этого. Однако содержание китайского «конфуцианства» определяется конкретной обстановкой, содержит в себе факторы эволюционного и временного характера. Отдельно взятые идеи и взгляды, характерные для определенного периода и определенного района, не могут рассматриваться как категорически обусловленные идеями конфуцианства повсеместного значения. Это положение чрезвычайно важно при характеристике вопросов традиционной китайской экономической культуры.

Поэтому нужно иметь в виду определенную противоречивость традиционных китайских экономических взглядов. Например, обычно полагают, что конфуцианцы «избегают говорить о выгоде» и приводят в качестве доказательств высказывание Мэн-цзы: «Гуманность и справедливость стоят выше всего! Зачем же непременно говорить о выгоде?», а также изречение из произведений Конфуция: «Совершенный человек разбирается в справедливости, низкий человек толкует о выгоде» и др. Но вместе с тем можно вспомнить мнение Ли Бу, что «человека без выгоды не существует», и суждение Чжу-цзы, много сделавшего для учения об «основном принципе», который рассматривал справедливость и выгоду как неотъемлемые части вещей и явлений, при этом считал, что выгода появляется из глубины самой справедливости, что справедливость прослеживается во всех делах, и выгода их сопровождает. Поэтому говорят, что выгода гармонирует со справедливостью.

Подобные мнения высказывали многие конфуцианцы разных времен эпохи Сун, да и сам Конфуций говорил, что люди желают богатства и знатности. Если не руководствоваться правильными принципами, их не получишь. Людям ненавистна бедность и низкое положение в обществе; если не опираться на правильные идеи, от них не избавишься. Конфуций также констатирует, что «бедность трудно переносить безропотно». Он отнюдь не отрицает желание и стремление людей стать богатыми, однако подчеркивает, что «богатство и знатность, полученные не по справедливости, подобны облакам, плывущим по небу». Наряду с этим, Конфуций считал, что простой народ не должен быть беден, и только при обогащении простого народа и государства его правители смогут жить в достатке.

Мэн-цзы также признавал желание и стремление людей стать богатыми. Он говорил, что человек не может не стремиться к богатству и знатности. В то же время Мэн-цзы высказывал идеи о способах «обогащения народа», в частности, полагал, что людям следует обрабатывать свои поля и конопляники, а власти надо облегчить налоги, взимаемые с них, и тогда народ может стать богатым; не следует взимать налог с торговцев, надо помогать им в торговле и добиться, чтобы все торговцы в Поднебесной были довольны.

Из приведенных высказываний ясно, что экономические идеи конфуцианства отнюдь не игнорировали выгоду, а взгляды различных школ на данный экономический элемент разнились незначительно. Но, тем не менее, общая идеология конфуцианства несравнима с протестантской идеологией труда и обогащения. В настоящее время представляют большой теоретический и практический интерес положения о так называемых материальных и духовных цивилизациях, выдвинутые руководством современного Китая. Оно считает пагубным развитие экономики за счет разрушения традиционных духовных ценностей нации, видит отличие западной культуры от восточной, которая нравственными соображениями регулировала развитие материальной культуры, ставит оригинальную задачу строительства «социалистической духовной цивилизации», опирающейся на материальную. Бурный рост экономики Китая осуществлялся под жестким управлением и контролем государства, что прямо вытекает из его конфуцианской трактовки, принципиально отвергаемым экономическим либерализмом, при строгом соблюдении законности, корни которой лежат в идеологии легизма. Примечательно, что в истории Китая легисты были главной силой, противостоящей конфуцианству именно в сфере социальной политики и этики. В отличие от конфуцианцев, с их приматом морали и обычного права, призывом к гуманности и осознанному чувству долга, культом предков и авторитетом личности мудреца, законники-легисты, как реалисты, в основу своей доктрины ставили безусловный примат Закона, сила и авторитет которого должны держаться на палочной дисциплине и жестоких наказаниях. Ни семья, ни предки, ни традиции, ни мораль – ничто не может противостоять закону, все должно склониться перед ним. Законы разрабатываются мудрецами-реформаторами, а издает их и придает им силу государь. Он единственный, кто может стать над законом, но и он не должен делать этого. Осуществляют закон и проводят в жизнь его нормы министры и чиновники, слуги государя, его именем управляющие страной; почтение к закону и администрации обеспечивается специально введенной строгой системой круговой поруки и перекрестных доносов, которая, в свою очередь, держится на страхе сурового наказания даже за мелкие проступки; наказания за строптивость уравновешиваются поощрениями за послушание. Руководство современного Китая умело опирается на нужные сейчас стороны этих доктрин, а не порывает со своими культурными традициями в угоду задачам рыночной модернизации своей экономики. Кроме роли государства и закона, это обнаруживается и в опоре на семью. Семья считается сердцевиной общества, ее интересы намного превосходят интересы отдельного человека, который рассматривается лишь в аспекте семьи, сквозь призму ее вечных – от далеких предков к отдаленным потомкам – интересов. Несмотря на изменения, происходящие в структуре семьи современного Китая, она по-прежнему остается основной ячейкой общества. Сейчас социологи выделяют четыре категории семьи: неполные нуклеарные, нуклеарные, расширенные (нуклеарные и другие родственники), большие (две или три нуклеарные) семьи. Исследования показывают увеличение больших семей (21,3 %) и укрепление связей и прочности расширенной семьи (21,6 %), причем подобные семьи не идентичны натуральным кланам прежних времен. Именно опора на семью как на трудовой коллектив, семейная экономика обеспечили решение главной для страны с более чем миллиардным населением проблемы – продовольственной. Еще одна традиция, обеспечивающая бурный прогресс страны в условиях современного научно-информационного общества – культ знаний, учебы, науки. Китай уделяет огромное внимание подготовке научно-технических кадров, умело использует традиционный авторитет образования как формы реализации социального признания личности. Наконец, следует отметить и «церемониальность» культурных традиций Китая, осторожность в восприятии нового, что уберегло страну от порывов бездумного заимствования чужого «передового опыта». Разумеется, рост информационных, экономических, политических контактов страны, преодоление относительной культурной изоляции по мере демократизации китайского общества ставит перед руководством страны сложные культурные проблемы, и прежде всего – связанные с проникновением и распространением американизированной массовой культуры, а также ориентацией элитарной молодежи на Запад и либеральные ценности (чему способствует учеба в США). Однако успехи страны, понимание, что в их основе лежит опора на свои культурные традиции, способные адаптировать необходимый западный опыт, позволяют предположить, что Китай сохранит свою культурную уникальность и в условиях глобализации.

Сохраняет свою самобытность в современных условиях и культура арабского Востока. В ее основе лежит переживающая подъем религиозная идеология ислама. Для нее характерна необычная для европейцев идея неуклонности общественного регресса (а не прогресса) как неизбежного в земной жизни отклонения от истинного пути, что обусловливает необходимость божественного вмешательства для спасения человека. Отсюда весьма настороженное отношение исламского мира к идеологии «прогрессизма», неприятие европейской уверенности, что новое лучше старого.

Другая важная особенность культуры ислама – принципиальная нераздельность сакрального и земного. Этим объясняется не просто большое влияние, а глубокое проникновение религии в жизнь человека и общества, ее регулирование не только светским законодательством, но и «законами» шариата. В культуре арабского Востока проявляется и традиционная мусульманская установка на корпоративность, ориентация на коллектив (общину) как целостность, обеспечивающую духовное братство, вне которой невозможна полноценная личность. В современных условиях проблемы самосознания культуры исламского мира, его взаимоотношение с другими культурами (прежде всего западной) имеют прежде всего экономическую основу. Здесь ярко проявляется культурная самобытность мусульманского общества. Хозяйственная культура ислама строится на активном восприятии мира как единого творения Аллаха. Богатство в мусульманской культуре ценится и приветствуется, частная собственность – священна и неприкосновенна. Но богатство должно быть праведным, собственность тоже подлежит моральной регуляции. Мирская активность в общем целостно нейтральна, она не является самоцелью, но ее и не следует избегать. Поощряется исламом и профессиональная деятельность, но не ради наживы как таковой. Важно отметить, что ислам не делает иерархических различий между умственным и физическим трудом.

Коран дает определенные рекомендации, каким быть мусульманину в роли производителя и потребителя, предпринимателя и наемного работника, содержит установки на благочестие бизнеса, справедливость обмена, умеренность, партнерство, профессионализм и т. п. Коран осуждает чрезмерное накопление собственности в руках меньшинства, ростовщичество, задает обязательность милостыни (закят), право наследования имущества широким кругом родственников. Эти принципы в своей фундаментальной трактовке в целом определяют лицо экономики стран исламского мира, хотя есть и свои варианты модернистского характера.

Вместе с тем, потребности социально-экономического развития ставили мусульманских богословов и правоведов перед необходимостью нового осмысления целого ряда традиционных положений ислама. Однако этот процесс оказался болезненным и затяжным, что отразилось, в частности, в полемике по поводу допустимости (или греховности) создания в мусульманских странах банковской системы. Полемика разворачивалась, с одной стороны, вокруг положения о взимании ссудного процента (риба), а с другой – в связи с шариатским запретом на омертвение капитала. Дело закончилось изданием фатвы, разъяснявшей, что банковские вклады и взимание с них процентов не являются ростовщичеством и, следовательно, не относятся к категории осуждаемого риба. Это положение способствовало приведению существовавшей системы в соответствие с интересами национальной буржуазии.

Расширение практики капиталистического предпринимательства в мусульманских странах влекло за собой не только пересмотр шариатских положений (как в случае с риба), но и оживление некоторых традиционных принципов, имевших распространение с периода мусульманского Средневековья, например, мушарака и кирад (принципы торгового сотрудничества). В то же время нередко новые по содержанию явления воспринимаются как продолжение и развитие мусульманской традиции: таковы, например, коммерческие объединения, действующие в различных частях мусульманского мира на религиозно-общинной основе (торговые дома и финансовые предприятия исламаилитов ходжа и бохра, меманов). Сейчас религиозно-обновленческие процессы в исламе связаны в первую очередь с проблемой освоения научно-технических достижений Запада. Сторонники реформаторского направления высказываются за модернизацию установлений ислама, тормозивших процесс внедрения достижений Запада. Им противостоят традиционалисты, выступающие за сохранение норм и ценностей ислама, против нововведений западного образца. Освобождение мусульманских народов от колониальной зависимости, углубление кризисных явлений в капиталистическом мире поставили принципиально новые проблемы перед представителями мусульманской общественной мысли. Это отразилось прежде всего в широко развернувшейся борьбе вокруг проблемы выбора пути развития освободившимися странами, в ходе которой появляются многочисленные концепции так называемого третьего пути, отличного как от капиталистического, так и от социалистического. Апеллируя к традиционным ценностям ислама, мусульманские общественные деятели (как религиозные, так и светские) выдвигают тезис об исламском пути развития как единственно приемлемом для стран распространения ислама. На его основе создаются концепции «исламского государства», «исламского правления», «исламской экономики» и т. д., нередко существенно отличающиеся друг от друга в трактовках тех или иных вопросов, но имеющие социальную и мировоззренческую общность.

Сегодня для культуры ислама характерен значительно более высокий, чем на Западе, религиозный энтузиазм. Более того, можно даже говорить об исламской экспансии, высокой культурной энергетике стран арабского Востока, подъеме мусульманского духа, его претензиях на расширение влияния в мире на фоне духовного кризиса христианской культуры.

Культура США, несмотря на свою сравнительную молодость, переживает сложный период, характеризуемый развертыванием как противоречий, заложенных в ее историческом становлении, так и вызванных процессами последних десятилетий. Многие современные американские мыслители, пытающиеся проанализировать самобытность культуры Нового Света, в конечном счете понимают, что история Америки дала пищу для несбыточных упований. Однако отсюда делается парадоксальный вывод: да, иллюзии сопровождали летопись Америки, а история показала их беспочвенность, но именно эта социальная мифология и содействовала формированию совсем иной, нежели европейская, культуры. Так, американский историк Дж. Робертсон в работе «Американский миф, американская действительность» (1980) отмечает, что мифология, основанная на подчеркивании девственности Нового Света по сравнению со Старым, находит свое регулярное воплощение в двух национальных праздниках – дне рождения Дж. Вашингтона и Дне Благодарения. Оба праздника представляют собой ритуальное воспевание американских мифов, отражают своеобразие американской культуры. Исторически американское национальное сознание включало в себя глубокую веру в исключительность происхождения и судеб развития страны. Сложившаяся здесь культура была пропитана мыслью о том, что американцы – новый народ, который, сформировавшись из тех, кто искал свободу в Новом Свете и обрел ее, в последующие десятилетия был обязан выполнять свое миссионерское предназначение. Американская культура, стало быть, содержит в себе конгломерат представлений, имеющих более или менее тесную связь с действительностью. При этом многие из компонентов данной культуры представляют собой некие культурные напластования, возникшие в результате определенной социально-исторической причины, но не исчезнувшие вместе с ней. Это относится к «американской мечте», то есть к представлению, будто Америка может стать раем на земле. Она возникла как результат деятельности первых поколений американцев, которые, не расставаясь с Библией, осваивали новые земли. Отцы-основатели США задали жесткие параметры национальной культурной идентичности как «единства многообразия», достигаемого ассимиляцией эмигрантов на основе массового школьного образования, ценностей либерализма. На протяжении длительного периода в знаменитой формуле «единство из множества» первое явно доминировало. В связи с этим в культурологии преобладали представления о США как о грандиозном «плавильном котле» культур. Их усиливали социально-экономические процессы 1930–1970-х гг. – эпохи централизма, массовости и масштабности, идеологией которой было стремление к экономическому прогрессу и демократическим идеалам как «гражданской религии» (Ф. Рузвельт), которая обеспечивала гомогенность так называемой средней Америки. Это позволило Д. Беллу утверждать, что в США наконец-то сложилось «национальное общество» с высокой концентрацией политической и экономической власти. Метафора «плавильного котла» стала реальностью для белых американцев – к середине XX в. сложилась синкретическая национальная культура, по сути своей являющаяся массовой и обеспечивающая культурное единство белых. Попытка достичь культурного единства разных этнических групп американцев не привела к желаемому результату, так как в 1960-е гг. в ходе борьбы за гражданские права они заявили об особом месте своих культур, что начало подрывать с таким трудом созданное единство. Это позволяет некоторым специалистам говорить, что американское общество обскурирует, распадается, теряя даже видимость единства. Очевидно, это связано с тем, что населению США так и не пришлось стать нацией: ничего, кроме формального гражданства, не объединяет все эти разнородные расовые, этнические, языковые, религиозные общины. Черные и белые продолжают жить раздельно, общины аборигенов – индейские племена – даже именуют себя «нациями». Многочисленные этнические общины «пришлых» (в последнее время) американцев также весьма далеки не только от культурного, но и мировоззренческого единства, не говоря уже о слиянии в один этнос, в одну культуру.

Сейчас в культуре США доминирует стремление к углублению принципов плюрализма и децентрализации, что превращает США в мозаичное общество, чрезвычайно разнообразное и сильно дифференцированное. На смену «плавильному котлу» в 1970-х гг. пришла мозаика расово-этнических общин (Д. Холлинджер), каждая из которых живет своей субкультурой, что привело к признанию в качестве официальной идеологии многокультурности. Модель этнокультурной мозаики не вызывает вопросов об американской национальной идентичности, о будущем США как форпосте западной культуры. Предлагаются рецепты «сдерживания эмиграции из незападных стран, усиления ассимиляции эмигрантов» (С. Харрингтон). Перед американской культурой опять во весь рост встает задача интеграции. Однако сейчас ее решение требует гораздо больших усилий, ибо многокультурность объективно базируется на фундаментальных социально-экономических сдвигах в развитии страны. Под влиянием научно-технического прогресса современные энергетика, техника связи, новые технологии и связанная с этим переоценка ценностей стали движущими силами децентрализации американского общества, его культуры. Разнообразие видов энергии и более рациональное ее использование, развитие пригородов, филиалов и особенно формирование новых информационных систем, благодаря которым любой человек через персональный компьютер может получать и передавать информацию вне «культурных центров» и даже места работы, приводят к тому, что пирамидальная социальная структура, лежащая в основе «единства многообразия», сменяется сетеобразной с множеством узлов инициативы и ответственности. (Очевидно, символом такой трансформации можно считать Интернет – глобальную информационную сеть, где наиболее популярным видом сервиса является World Wide Web – «всемирная паутина»). Компьютер стал мощным орудием децентрализации, так как он обеспечивает информацией все звенья, узлы общественного организма практически в равной мере, независимо от места в социальной иерархии и пространстве. Происходят изменения в системе ценностей среднего американца: он хочет менее претенциозного образа жизни, большего признания и реализации индивидуальных культурных запросов.

Таким образом, конвергенция меняющихся общественных и личных ценностей с новой техникой и энергоэкономическими сдвигами привела к созданию динамичного (калейдоскопического) мозаичного общества. Для него характерны дальнейшая децентрализация образа жизни, расслоение «средней» Америки, растущее многообразие стилей, когда нормой становится не типичность, а разнообразие, прежде всего культурное. Эти процессы имеют серьезные последствия. Субкультуризация расовых, языковых, религиозных, этнических общностей оставляет все меньше надежд на формирование целостной этнической культуры европейского типа, поскольку они не проявляют стремления к адаптации в классической национальной культуре; из-за отрицательной комплементарности, естественного разнообразия этнокультурных доминант они ограничивают свое «единство» профессиональными или бытовыми контактами, прежде всего в сфере потребления. Согласно переписи 1990 г. только 5 % граждан США считают себя «просто американцами», остальные относят себя к 215 этническим группам.

В то же время там, где делаются попытки преодолеть ограниченность своей традиционной культуры, возникает ситуация, когда люди вынуждены утрачивать разделяющие их этнокультурные ценности. Это объективно обусловлено тем, что идейным стержнем американской культуры «отцов-основателей» является индивидуализм, который в условиях многонациональной эмигрантской страны не позволяет сформировать такую культурную общность, которую естественно и добровольно принимают как свою глубинную этнокультурную доминанту большинство людей. В этих условиях Америка вынуждена иметь в качестве национальной, по сути, массовую культуру, основанную на биологических и социальных архетипах, не имеющих этно-национальной природы. Очевидно, в этом можно усмотреть корень американской трагедии: отсутствие этнокультурного единства вынуждает формировать национальную культуру не на духовном, а на биологически-потребительски-информационном уровне. (Возможно, американскую культуру можно сравнить с крупным орехом, имеющим прочную оболочку массовой культуры, но пустым внутри, без этномонокультурного ядра.)

Такая установка достаточно успешно реализует себя, и не только внутри страны, поскольку потребности, воплощаемые интернациональной массовой культурой, есть у абсолютного большинства людей, и американская культура оказывает большое влияние на другие культуры. (В этой ее агрессивности, возможно, проявляется момент зависти нации, так и не создавшей своей самобытной культуры, к народам с мощной глубинной этнокультурой: стремление навязать свой вариант культурной идентификации под прикрытием лозунгов «общечеловеческих ценностей», конкурентного «диалога культур», привести другие культуры к свойственному США состоянию несложившегося этнокультурного национального единства.) Это обусловливает необходимость весьма осторожного отношения к культуре США; сомнительно ее восприятие как некоего универсального общечеловеческого образца только в силу высокого развития американской цивилизации. Примечательно, что все голливудские фильмы о будущем Америки рисуют его в крайне мрачном, зачастую апокалипсическом свете очевидного культурного регресса человека, общества в целом.