Текст книги "Пролежни судьбы"

Уточняя место положения, я тыльной стороною указательного пальца обводил овал ее лица Татьяны. Сон – ощутимость формы приобрел.

– Случилось что?

 
– Кому обязан я прибытием радушия?
А может, память издевается «старушечья»?
 

– Тому, кто ждет ответа повадками эстета.

 
– А я вчера здесь неприкаянно дежурил,
танцующих стращая, словно жупел.
 

– Ты был вчера на танцах… и на вокзале ночевал?

 
– Да, повеселился, станцевавшись с одиночеством,
но в утешение – Максюха приютил.
Утречком – спасибо – прикорнул с кинопророчеством,
видением свидания – проснулся пыл…
 

– И никого не пригласил на «дамский», бряцая низом властности по-хамски?

 
– Твое же место пустовало,
мощь усмиряя грез нахала…
 

Погода продолжала нам отказывать в гостеприимстве, и, внимания не обращая на настроенческого оптимизма ясность, заградила крыльями зонтов.

Задаваемых вопросов недоверие, впивавшееся пыткою назойливой в Татьяну, саркастической улыбкой выяснение воспринимавшей как подвох очередной игры, в которой главный персонаж, страдая амнезией ступорной, выспрашивает окружающих: «Кто он?» – выясняя мнение о себе. Память очевидца, вглядываясь в отпечаток предыдущего свидания, напоминала окружавшее ее и, опираясь на пикантные подробности, разоблачала маскирующиеся под интеллигентную невинность – дерзости; но вечера момент, договоренность подтверждавший, за неделю напрочь затерялся, и сюжетная интрига не могла его восстановить. Почему случился этот сбой, в себе я разъяснения не находил.

Вот тогда-то и услышал от Татьяны очаровательную фразу: «Дуришь маленьких».

 
Изгойства обостренный слух
ласкает откровением признания:
мечты исповедальный дух –
неповторимый голос обаяния…
 

Назойливость небесной влаги все же вынудила временным укрытиям от мороси – уединение комфорта стационарность в облюбованном отеле предпочесть…

Сегодня предстояло мне исполнить роль эстета, утонченно-безответственного, голову теряющего в увлечениях и легковесного в поступках и словах; необходимостью – сближавшегося незаметно, а за ненадобностью – исчезавшего бесследно. Он проявляет чудеса изобретательности изворотливых фантазий, достигая цели обольщения. Любой контакт с прекрасным полом превращается в погоню любострастной озабоченности, со стремлением исполнить сексуальную прелюдию и наслаждаться ею продолжительно… и щедро.

 
Этакая смесь искусствоведа с парикмахером.
Речевая спесь зануды… с беспардонным хахалем…
 

В обеих отраслях искусства я имел задатки, которыми предполагалось поделиться…

Многообещающей была прелюдия, начавшаяся за столом с эфирного комплиментарного ухаживания, с переходом к вкусовому доказательному утверждению обменом выше сказанного непосредственным оральным контактированием…

Загадочность Татьяны улыбалась мыслям, предвкушая удовольствие свербящее домашней заготовкой. Расставание с одеждой, тормозившей естества процесс, синхронно проходило, а приблизившись к интимному порогу завершающего оголения – застопорилось.

– Как желаете: в сухую или в мокрую?..

Вслед за мной, с издевкой, передразнивая подражанием, фразу эту отголосок повторил.

Самодовольною игрою иллюзиониста, плавными манипуляциями ниоткуда, появились бритвенный станочек, ножницы и помазок.

Татьяна, проследив аттракцион с не менее напыщенным апломбом, извлекла, поколдовав, из сумочки такой же бритвенный набор.

Ситуация заметно обострилась.

– Будем парикмахерить в две пары рук, предвкушая оголения испуг?

– Отвернись, – игривостью засуетившись, – попросила Таня.

На изготовку с ножницами, Скромнице небритой, я пытался помощь оказать: избавиться от не дающей приступить к укромной процедуре, путавшейся под руками полупрозрачной рюшечной преграды.

«Я сама, бесстыдник, отвернись же!» – скапризничал упрямством тон голосовой.

Я отвернулся, завершив свое разоблачение. Изгиб спины показывая, Таня с замиранием, по-стрептизерски, трусиков нарядность стягивала прочь; и, повернувшись резко, горячительным компрессом, прижимаясь сзади, рук затвор на талии моей замкнула…

Пальцев нежной шелковистости вручил я возбужденного, предчувствием необходимости, ретивого Подростка, ощутив, как будоражащая нагота укромно замерла, ощупывая новый имидж. Мои нетерпеливо-шаловливые ухваты, не дождавшись разрешения, подкрадывались к детородной, пол определяющей, черте Татьяны. Убедившись, что она наличествует, констатировал:

 
Отменяется сегодня «писебрейство».
До курчавости отложим лиходейство.
 

Сзади детский голосочек, вторя, подтвердил:

«Отменяется».

 
Жизни поредевший облик,
разливаясь благодатным смехом,
свежестью наполнил воздух
чувств утраченных отрадным эхом.
 

Любование корысти вечной жизни олицетворением, сидя на постели визави, открывшись «лотосом», с затейливостью представлявшего архитектуру половых систем, бесстыдно пребывавших в первозданной, девственной очищенности от покрова рудиментного, награждало удовольствием участников не меньше, чем контакт незрячий ими. Приподнятое и раскрывшиеся, притягательной и изнурительною мощью, словно хрупкое младенчество, зазывностью желания приблизив – обласкать, тянуло на себя. Руки спрятав за спину, я стал заслоном волеизъявлению задир. Вид оголенного «соблазна» у Татьяны вызывал базедово оцепенение, невесть что представлявшее, но, кропотливостью фантазий поухаживав, взгляд восхищение решительное выразил мечтательно-загадочной улыбкой. Попытка перейти незамедлительно к лингвальному контактно-прикладному сексу остановлена была академической терминологией, к свиданию доставленная ушлым секс-эстетом.

– Тебе известно, я надеюсь, что означает непенетрационный секс?

– Это разве секс?

– А чем мы занимаемся с тобой сейчас?

– Подглядыванием бестолковым…

– Бряцая извергом хреновым? Секс без проникновения может быть вполне проникновенным.

– Мне в радость: с глубиной проникновения, но проникновенно ласково…

Употребляемые термины – показом разъяснялись утвердительной причастностью к источнику, и обучаемая, не тушуясь, реализовалась внятной живостью патетики наглядной, подводя свою практическую базу под подкованность теоретического толкования…

– Как ты относишься к демократическим позывам собственной физиологии? – вопросом вызвал я у Тани умственный напряг.

– Это еще как?

– Мануальный авто-секс.

– Уныло и не так приятно.

– Но безопасно и опрятно…

Логика захватчицы – хранительницы «очага», напоминанием нежнейшим, показала властность, перейдя на мануальную заботу, но не авто, – с выдвиженцем показушной стороны…

 
Я отнюдь не прохлаждался, губки бантиком сложив,
зацепку осязательную подбодрив глазами,
на знакомство снарядил, презрев бесстыдства негатив,
с очерченными ярко генитальными чертами…
 

Пытливости затейливость ласкателей нескромности толкала Таню на ответное неистовство, которое с не меньшей оголтелостью на Франте вымещалось.

Сверхзадачей для подкованного кича – было обучение не по сезону рассупонившейся нямочки азам всеобщей грамотности, как известно, начинавшейся с заучиванья алфавита. Измученные изумительной наглядной отдаленностью раскрывшегося лотоса, мы поменяли на удобную для обучения соблазнам позу – головной разнонаправленности циферки округлой. Но нетерпеливая хозяйка обучаемой пренебрегла лингвальным методом познания и, сблизившись с мужиковатой оголенной показательностью, перешла на языкастый пенетрационный секс, заставив отказать зацепу данной позы во взаимности… и, в продолжении, воспользоваться вразумительною классикой, где нямочка открылась даровитостью к острастке обучения…

Таня, с замиранием всего чувствительного аппарата, находящегося в подчинении ее, следила за сигналами с периферии, подаваемыми языком моим, выписывавшим буковки на увлажненной яшмовой поверхности Пленительницы не у дел оставшегося Друга. Игра шла под названьем «Поле клиторальное чудес», где за угаданные буквы, образующие слово, поощрением награда полагалась – поздравительная пенетрация, со всеми вытекающими из усердности приятностями.

Термины длиннющие не поддавались скорочтению от темпераментного перевозбуждения участниц неусидчивых, что еще сильней, подогревая, из себя их выводило. Поднапрягшись, подключив к чувствительности разумение, девчонкам все ж удалось заполучить награду, испытав всю прелесть в точку угодившего словечка – куннилингус…

На следующем этапе обучению подверглась прелесть мягкотелости грудной и спинка с украшением основы половинчатой. Масштабность перечисленного изменила написания отрадный инструмент…

Исключительное рвение к поверхностному грамотейству проявила выпуклость «фасада заднего», которая уже была наградой в ритуальной позе видовой, пытаясь спровоцировать на преждевременное окончание процесса. Но глютемальные пассажи-наставления непреклонного Учителя, с упорством секс-отказника, эрекцией расписывающего на филейной радости терминологии азы, вынуждали концентрироваться, черпая, с опорой ласкою на внешний раздражитель, знания.

 
Фроттаж трихометрический и мануальный,
лобковый публис, петтинг глютемальный,
но без входа, фуджоб монологический и паравагинальный
сверхсексапильно – без пенетрационного захода…
 

Вдохновляясь – срифмовал. Кто с теорией прелюдии вербальной разобрался – может приступать к одушевлению на практике, с переложением ее на перечисленные разносолы…

Опереться не на что? К воображению, как я сейчас… А тогда взволнованного аппетита выдержка изрядно слюнные железы иссушила… Но настало время призовой раздачи сладостей традиционным, человечностью проверенным надежностью отбора эволюции – богоугодным способом, который в завершении прелюдии фроттажной не казался скучной механической работой с предсказуемой инстинктами последствиями. Секс удивительный, где зрительная суть эффектов магнетически внимание приковывала поцелуем неприкрытых гениталий, ощетиниваться начинавших, и которые:

 
Соревновались искренностью лоска,
стремительным порхающим движением
отваги визуального наброска –
возможностей, себя отображением,
открывавшим неизведанную даль –
горизонтов удовольствия спираль…
 

Я нисколько не жалел, что парикмахеру не удалось досугом проявить задатков остроту из-за отсутствия на шаловливой занавеси кучерявости. Эстет, тот был вполне собой доволен, поделившись удовольствием, врезающейся в память образ получив картинкой значимой черты, – вознаграждение не меньшее…

 
После сладостного облегчения телесного
сон покоем разлучает нас.
Степь безволия уединения аскетного,
одеяльный уголочек яств…
 

Что же все-таки произошло с моею впечатлительною памятью, позволившей себе так легкомысленно, с предательскою ненадежностью, распорядиться важной информацией? Такой панический провал возможен только в состоянии аффекта или алкогольно-наркотической интоксикации.

Много лет назад, в незрелости развязной, после изнурительного возлияния, на следующий день, похмельный, память, стопорнувшись, отказалась демонстрировать поступков событийную картинку, навязавшую подобный результат. После амнезии, прозвучавшей отрезвляющим предупреждением, я впредь не позволял угодливому алкоголю препарировать, калеча соты памяти.

А не слишком ли мной овладел поток воспоминаний, провоцируя психологическую ломку, «свет парадный притушившую сознанию» и заблокировав каналы восприятия; и не щит ли это от аффектной перегрузки психики? Откуда же возник лик образной подсказки, провидческою громогласностью завоевавшей право быть, проигнорировав резекцию договоренности, – свидание чтоб все же состоялась? Как будто бы две силы противостоянием полемическим, но контролируя процессы соматические, диктуют поведение с оглядкой на Татьяну.

Забытый день свидания, оставленные дома деньги, поведение Максюхи – цепочка связанных событий или злостная случайность? Воображение больное мистикой не отрицает: перенос свидания – задумка Ворожительницы. Трепет заговорческого удовлетворения, во время встречного мимического диалога, на лице Татьяны, – он пришел откуда? Любопытно, ограничиваются ли возможности целительницы лишь диагностической способностью ее ручонок?..

Ну конечно, стоило подумать о руках, и бережно, на ощупь, они уже контактной встречи ищут, подступы ухоженности территории вокруг «цветка» обследуя. Эротический подъем! Разрядка утренняя началась…

 
Нежнейшее зари касание –
вдыхает чувства жизни в красоту,
в ночи оставив покаяние
сомнений бессловесных суету…
 

Машина завершающим броском проторенного опытом маршрута к станции… сближала нас с моментом расставания.

– Таня, дети не интересуются, где ты проводишь ночи?

– С тобой. У меня от них секретов нет.

– И кто же я?

– Загадка!..

Я, упиваясь, целовал смешинку уголочка розовости губ, слегка подчеркнутых помадой, с запахом благоуханной и насытившийся нежности, в далекий мир с Татьяной вместе уезжавшей, образ оставляя за собой, дополненный штрихами вензельной «походки», отвоеванными у вдовства.

Мы отбывали каждый в отведенное ему судьбою неприкаянное одиночество, с проблематичною обыденностью круговерти жизни, с нехваткой времени, и исключающей искру сентиментальности…

2 мая

 
Голодным псом грызет желанье,
ссужая разуму обзор,
готовит чувствам испытанье
вгоняя искушеньем в перебор.
 

«Третий день после кончины человека называют третинами и поминают уважением усопшего, принося о нем молитвы Богу – служат панихиду. В третий день тело предают земле, а душа возносится на небо: “и возвратится прах земле, чем он и был, а дух вернется к Богу, который дал его”».

«Нет тебя, я секса не хочу», – слова признания Татьяны, впервые вариацией правдоподобия коснувшиеся чувственности наших отношений. Эта та, чуть приоткрывшаяся незначительная ниша не афишируемых жизненных регалий, в которой мне случайной беззастенчивостью удалось укорениться.

А если напугать конспиративную идиллию гостиничной парковки и месяца на два исчезнуть в никуда, бескровно отомстив за трехнедельное отсутствие Татьяны?..

 
Удаляясь, бережно не обернувшись целью в индивидуальность,
на ландшафтном сером фоне многолюдья,
неопознанным останется торчать, утратив гордости реальность
на обочине ненужности распутья…
 

Сладостный мираж, не останавливаясь, безвозвратно пронесется мимо, и посланные следом запоздалые раскаяния фоном затеряются в многоголосье шелестящих встречных предложений. Я не наделен способностями Зевса: новизной обличия дразниться, проникая к вожделенной; образ мой фаллический, любовника роль исполняя, ассоциируется у Татьяны с сексом и выглядит подобием однообразным, мало отличающимся от предшественников. Устраивает ли меня подобный ракурс? В праздничном, развязном нравственно-интимном танце, захватившем нас, – да, а в перспективе жизненного постулата – нет. Как поведет себя Татьяна, если, изменяя поведения модель, я, наряду с экспериментами в постели, параллельно буду проводить обкатку своевольности характера в зависимости от закваски эпизода из истории, почерпнутой воспоминаниями отношений с женщинами? Осознает?.. Перехватив инициативу пониманием… и подыграет, как уже пыталась делать… но коснувшись безобидных персонажей. А если познакомится с характерностью тертых типажей? Игра будет жестокой.

 
Крамолою судьбу пытая,
скопил вопросов наслоение
и, балансируя у края,
пизанское создал творение…
 

Было ли прощание? Да. Но когда морское оформление и Таня рядом, расставание – мгновение, уплотняющее бесконечность времени, мелькнувшего перед глазами, – словно возраст. Узнаваемостью запаха мечтательно-ассоциативной рефлексии – Таня осязаема…

Нет, мы не расставались, просто ненадолго взгляды отвели и, за пространство ускользающее зацепившись… снова их скрестили. Видимость ласкает очертания покрова облегающего, провоцирует, заманивая руки приложить к обводам беспокойства. Немногословность и смешок с сарказмом, угловатая правдивость слов, нещадностью прельщая, радует своим присутствием.

– Как капризная твоя Девчонка? Детку не щетинит одежонка?

– Колючка и зудит…

А как твой стойкий Голышок, Таню обративший в шок?

 
– В твое отсутствие – покладистый.
Не щупай, он тебе таким не дастся.
Продемонстрирует нахрапистый,
танцуя джигу – норов сил кавказца…
 

Таня, ты смогла бы наотрез лишить себя альковных удовольствий в их присутствии?

– Наотрез?.. А зачем же мучиться, переступив порог – входи.

– Ты решительная девочка, но поступают так не все, ведь существуют ценности и неразменные.

– Независимость.

– Твоей бесстыдной проницательности позавидовал бы…

– Пусть завидует. Очередная грустная история?

– Печальная. Если ты терпением не возражаешь, слегка могу взрыхлить я колумбарий памяти…

– Не глубоко, оно плаксивость утешать не любит.

 
– «Лишь взаимными утехами
и не очень глубоко,
пригостиными успехами, –
сладкий молодец Садко!»
 

– Терпение позволит.

Я работал и учился. Случилось так, что отпуск у меня зимою выдался. Занятий в институте не было; на предприятии родном, не без заслуг, путевку удалось заполучить в курортное местечко, в дом отдыха, недалеко отсюда. Лыжная да танцевально-дискотечная накормленная благодать на две недели. Непрестижность зимних отпусков соответствующий подобрала контингент:

 
Сборище ударников сельхозтруда,
в межсезонье прохлаждавшихся бездельною хмельной тоской,
и не просыхающей в ней никогда –
урожайность поднимать не удается трезвою рукой…
 

На одном из танцевальных вечеров явилось чудо, разодетое с иголочки, по западной последней моде, прямиком, да с демонстрационного показа рубрики – «Их нравы», обличавшей золотую молодежь упадка дикого капитализма в прожигательном вещизме из киножурнала «Новости (социалистического) дня».

Пройдясь по залу равнодушием и заинтриговав всеобщее веселье, разодетость, примостившись в дальнем уголке, раскрыла книгу, углубившись в чтение. На шустрые попытки пригласить ее потанцевать, взглянув на предлагавшую себя нетрезвую самоуверенность –

 
Красноречиво претенденту…
вручала мимикой отказ,
не соглашаясь на аренду,
с ней разрешающую пляс.
 

Прийти на танцы с книгой – демонстрационно-оскорбительная провокация, под лозунгом:

 
«Не троньте – мир мой не простак,
со мною связываться – мрак»…
 

Я так же, как она, подчеркнутой развязностью экстравагантной не лояльно-вычурного гардероба сильно выбивался из качавшегося под парами алкоголя строя однотонного неутомимых тружеников села, приехавших в пансионат культурно напиваться. Вступив без полномочий в конкурентную борьбу интеллигентности столичной с обывательскою деревенщиной, решил успехом испытать очаровательную силу внешних данных, себя гордыне предложив альтернативой книге. С достоинством посланца трезвомыслия, вплотную подошел я к незнакомке и подал руку, пригласив на танец…

 
Она приподняла на оклик светло-синие глаза
вечернего безоблачного неба…
Границу неприступности вскользь очертила бирюза,
на грани полыхнуть искрою гнева…
 

И навсегда мгновением тем – память поразила долгим леденящим взглядом гордости, в оцепенение вводящим.

Рука, не подхватившая взаимности, поникла от смущения, а голова движением спросила: «Нет?», предполагая однозначность скорого ответа; глаза последнею надеждою стрельнули в книгу, на коленях у отказчицы, и выхватили имя героини (из скопления словесного), подавлявшей дерзостью характера мужское равнодушие вокруг себя.

С улыбкой поднял я вперед смотрящую подсказкой чуткую опору и доверительно шепнул:

 
Кто из этих, с чувством гиблым, ненормальных,
с большей страстью щиплет вам нервишки:
злой Рогожин или добрый Мышкин?..
Перед вами подражатель идеальный…
 

Несколько секунд она глазами рыскала по строкам в поисках достойного отпора наглецу и, не найдя фамилий названных, захлопнула ответом книгу. Взгляд недоверия растерянности ироничной сменился затаенным интересом, отложившим горестный роман, а гордую читательницу – поднявшим из кресла с жестом повелительным, меня за локоть снисходительностью взявшим, говоря беззвучно: «Ну, веди».

«Роман» на танцах, охранявший одиночество ее, помог по-свойски мне не только распорядиться недоверием, как ключ подхода, но и обозначил расхождение: мы относились к разным национальным группам. И, несмотря на это, музыка движений взаимопонимания себя не чувствовала разделенной. Трудно было пожелать партнершу идеальней: чуткость динамичной пластики, но… с безразличием к происходящему. Ей не хватало в танце страстной отрешенности твоей…

– В танце что, я – отрешенной дурой выгляжу?..

 
– Контролируешь себя во время секса,
опираясь страстностью на суть контекста?
 

– Себя? зачем? – Ты контролируешь меня, не улетела чтоб с тебя.

…Опираясь на взаимную доступность и момента музыкальность, мы станцевали напоказ сельчанам несколько развязных танцев. Мои попытки обозначить хоть какое-то словесное единство уперлись в молчаливость безучастной изоляции. Это был веселый монолог, где я сочувственно и хлестко врачевал наличную публичность…

После одного из танцев партнерша осчастливила меня голосовою жизненною связью и, польстив доверием и опасаясь встречи с выпившей «деревней», попросила проводить ее и «Идиота» книжного на место проживания.

В знак благодарности за проводы удачные она великодушно имя назвала с улыбкой – Ванда. На этом мы и распрощались. При перенаселенности повышенной (на единицу площадей кроватных) девушка почетно удостоилась жить в одиночестве в двухместном номере…

На следующий день, во время завтрака, в пансионатовской столовой, Ванда, подойдя ко мне бесцеремонно, не тушуясь, длинноухость сплетен поощряя, предложила мне (благонадежность доказавшему свою) сопровождать ее в ближайший городок. Будучи языковыми представителями соседствующих общин, живущих каждая в своей семейной и образовательной среде, переплетавшихся взаимностью нужды обогащения, наши знания языковой культуры близлежащей находились на дворовом уровне. Самоуверенная жесткость в панибратской форме предложения была воспринята присутствующими подтверждением давнишнего знакомства, отнестись к которому неуважительно я не решился, откликом составив ей компанию…

Знакомство с достопримечательной культурой города, не начавшись, завершилось в забегаловке пивной – цели основной вояжа. Ванда, заперев в ней жажду и смакуя утоление ее, подсела на хмельное пенистое зелье национального напитка, а мое торчание с ней рядом – прикрывало появление в питейном заведении девицы, что с не меньшим интересом бы смотрелось, как и желание мужчины молодого:

 
В рукоделия кружке,
с задором пионерским старушенций,
помешавшись на стежке,
крестом вынашивать мечты проекций.
 

Общаясь, Ванда пригубила пива раза в два поболее, чем организм мой тренированный себе позволил без вреда, притом, что наши стадии опорно-двигательно-речевого охмурения не отличались.

Вечером на танцах Ванда вся сияла удовольствием.

 
И снова: доверительные проводы
прощания с порогом…
И слов невразумительные доводы
бессонницы итогом…
 

На следующий день, за завтраком, в аналогичной форме Ванда высказала предложение:

 
Улучшить достижение пивное дня минувшего…
хмельным угаром ожидания чувств затянувшего…
 

Отпуск превращать в настоянный на пиве марафон, пусть даже в обществе щеголеватой «звездочки» пансионата? – (кроме как отрыжкой) аппетит желания не проявлял. О чем я, не идя на соглашательство, поведал Ванде, предложив…

– Крестиком на пару в номере повышивать…

– И обсуждая Достоевского – кровать помять!..

…На лыжах покататься.

Ответ был резким: «Я одна поеду».

Поездка сорвалась отказом: с прогулки лыжной возвращаясь, я заметил силуэт цветастый, прохлаждавшийся на лоджии и маскировкою отпрянувший при появлении моем…

Вечером, не без ухмылочного интереса, стоя у окна, я провожал на танцы несговорчивость – без книги! А через час, прогуливая перед сном терпение, удовлетворенно пообщался с освещенным номером пивной принцессы, сигнализирующим: чтение романа продолжается.

Поутру в квадрате лоджии ее, демонстративной остротой втыкаясь в обозрение, нарисовались лыжи – знак желания не прерывать знакомство…

 
Характерность, лояльности уступкой,
досадный признает просчет;
соблазн желаний – реверансик юбкой шлет,
дерзко уравнять чтоб счет…
 

Я не пошел на завтрак; неотложность дел потребовала разрешения, позвав меня домой, с предположением, что к вечеру я с ними справлюсь. Но обстоятельств неожиданных нагрузка, связанных…

– Конечно, с женщиной…

…позволили мне возвратиться только утром.

Этот знаменательный момент в рассказе мы пропустим…

…Появившись с опозданием на завтраке, я сразу к Ванде подошел и официально, с напряженной миной на лице, с волнительными паузами, чуть запинаясь от серьезности момента и нахлынувших чувств благодарных незабываемой экскурсии в пивбар, ей предложил продолжить культпоход по достопримечательностям городка…

Обескураженная фамильярностью подобной, Ванда напряглась, демонстративно перемешивая чайной ложкой кофе, но без сахара, который был зажат в другой ее руке. Волнение ее запуталось с ответом: оглядев себя, потупившись, она сказала:

– Я не готова.

 
– Завтрак скудным рационом – беден?
Свежий воздух кислородом – вреден?
Городочек для показа – беден! Жаль, мы не в Париже…
Не натерты лыжи? А может, на автобусе поедем?..
Леденящий душу взгляд терзался выбором ответа,
усмиряя рев преград – стыдливых стражей паритета.
 

– Подумаю, – домешивая сахар в кофе, тихо молвила под камерности мыслей аккомпанемент она.

Я был несказанно удовлетворен.

Дума продолжалась больше часа. На отдыхе мной управляла терпеливость безмятежная, считавшая до трех и пропустившая два рейсовых автобуса… Вознаграждение пришло, невинно упрекнув:

– На танцах дольше я тебя ждала…

– Тебя никто здесь не заменит!..

– Тебя там тоже… Меня никто не приглашал.

– А я похож на черного кота? Увлекся Достоевским…

– На добренького ястреба…

 
– Охотника на одинокую невинность
безобидных горлиц,
жаждою несущей отдыха повинность
вынужденных скромниц.
 

– А что читаешь Достоевского?

– Диагноз без рецепта излечения. То же, что и ты на языке оригинала…

Книгу я привез из дома, в противостояние добавить остроты…

Мы прекрасно время провели, не накачиваясь пивом в баре возле туалета, а облюбовав уютное кафе, со смакованием беседы под тончайший аромат изысканности марочной вина, представленного очень широко, но уважительного понимания не находившего у местных потребителей, предпочитавших пенистое достояние культурного наследия аборигенов.

Вечером, под настроением вербовки чувства, мы продолжили общение в танцзале… Я провожал ее до номера, но в этот раз взаимообаяние совместное продолжилось внутри…

Ванда изучала в университете курс юриспруденции. Учеба у нее не шла, и папа вместе с отпуском академическим презентовал ей ссылку удаленную подальше от столичного бомонда пустопраздного, отсутствие которого, понятно, предстояло скрасить мне.

Прелестная искристой глубиною синеокость, меняющая цвет от бирюзы до блеска фиолета аметиста, принадлежала привлекательному фону, обрамленному густотой ухоженности темноты брюнетной полудлиной стрижки; и эта примечательная головная часть фасадная располагалась на построенном упрямством воли и гимнастике спортивной, постаменте совершенства Фальконе. Подконтрольная напористость и соразмерность грации любовно верховодили пластичным телом, придавая облику неповторимую подвижность и не только в танце, но и на постельном подиуме…

Не доставало этому великолепию лишь возгласа эмоций, к сожалению, не характерного для гордостной чванливости закваски национального менталитета.

В отделе парфюмерном ароматов Ванды жизненный парфюмчик представлял здоровье и энергию (но когда пивко не заливала всласть). Девочка была неудержима и любое дело превращала в состязание спортивное с расчетом подконтрольного практичности холодного ума, где спонтанные усилия преобразуются в победный результат. И тем не менее ни разу, заполучив фигурку изумительную во владение, в животном обладании не удалось мне вырвать из ее терпения реляции победный клич, уличавший душу в достижении оргазма… Что тогда меня не очень занимало.

 
Инстинктами, вступив в касание,
на откуп беспринципной страсти –
зов тел в бесчувственном порхании
бежал от жизненной напасти.
 

Не искушенный опытом в премудростях интимного взаимолюбования полов, из-за отсутствия житейской регулярности предоставления услуг, я опрометью ринулся наверстывать недополученную удаль бойкости фантазий чтением либидо искушенного. Днем – лыжи и прогулки; вечером – кафе и танцы; ночью – сон, взбодренный сексом, балуя бессонницу рефлексов. Физическая составляющая наших тел достигла полного взаимопонимания; чего не скажешь о духовной, отстранившейся от знойности процесса высвобождения энергии. Отдых, развернувшись во всю мощь, обернулся полигоном испытательным проверки сексуального авторитета. После щедростной недели беспросыпно-спаренного проживания, запросов форму чтобы не терять, мероприятий часть, помимо основной программы, пришлось подсократить. Но внимания не обращая на различия в менталитете и языковое недопонимание, переходящее в словесности бессмысленную перепалку,

 
Молодость энергии капризом,
зачарованная вкусом поцелуя,
наслаждение избрав девизом,
прославляла красоту, себя смакуя…
 

Лишенные поддержки чувственной и брачующиеся симпатии угодничеством, мы дождались признаков усталостной апатии.

Отдых, отпуском и денежною массою нормированный, неумолимым нетерпением заканчивался. У Ванды он, в отличие от жалкой двухнедельной узаконенности моего, – бессрочным был: так папочка устроил. Для закрепления жизнеспособность доказавшего взаимоутешения я попытался накануне неизбежного отъезда обменяться адресами или встречу обозначить, так как представляли мы столичный регион; но взаимопониманием и интересом Ванда не откликнулась.

 
Оставалось расценить произошедшее
как происки курортного романа,
насыщением приятным отошедшее
на память в мир симпатий жизни храма…
 

Чтобы с силами собраться и выспавшимся отдых завершить, ночь последнюю мы провели в покойном одолении различных номеров…

Автобус из пансионата отправлялся рано утром. На завтрак Ванда не пришла. Надежда теплилась, что подойдет она проститься, и, ожидая около автобуса, я снег нетерпеливо трамбовал, в кармане согревая адрес свой… Отправки промедление – не оправдывалось; взгляд итоговой фиксацией с пансионатом попрощался, когда приметил вдалеке знакомых очертаний силуэт, поспешно направлявшийся к автобусу. Я двинулся ему навстречу…

Увидев это, силуэт протестным шагом к ситуации остановился.

 
Молча открываясь друг для друга,
взгляды слились в диалог…
одиночества презрев недуга,
отвергая случая подлог.
 

В ее руках она подарок мой прощальный, о котором я ей не сообщил…

 
Листочек с адресом – не зря припас,
чутьем энергетическим, обхаживая слабость, –
несносно влюбчивой души заказ:
на страсть взаимности, возложенную на отрадность…
 

С улыбкой Ванда мимо адресного предложения ко мне в объятья проскользнула.

– Я с тобой…

– А как же вещи?

– Папа заберет…

Я привез ее к себе домой, где жил в двухкомнатной квартире вместе с мамой, к появлению нежданной постоялицы отнесшейся с возвышенным спокойствием… Комплект ключей квартирных Ванде позволял, по собственному усмотрению, свободой распоряжаться. И она исправно пользовалась этим, уходя и возвращаясь без предупреждения…