Текст книги "Кто там шагает правой?"

Владимир Владимирович Маяковский
Кто там шагает правой?

© А. Харитонова, художественное оформление, 2023

© Л.К. Алексеева, составление, вступительная статья, комментарии, 2023

© ООО «Издательство АСТ», 2023

ISBN 978-5-17-154757-8

Разный Маяковский

«Милостивые государыни и милостивые государи!

Я – нахал, для которого высшее удовольствие ввалиться, напялив желтую кофту, в сборище людей, благородно берегущих под чинными сюртуками, фраками и пиджаками скромность и приличие.

Я – циник, от одного взгляда которого на платье у оглядываемых надолго остаются сальные пятна величиною приблизительно в десертную тарелку.

Я – извозчик, которого стоит впустить в гостиную, – и воздух, как тяжелыми топорами, занавесят словища этой мало приспособленной к салонной диалектике профессии.

Я – рекламист, ежедневно лихорадочно проглядывающий каждую газету, весь надежда найти свое имя…

Я – …» – так провоцировал и дразнил читателей двадцатидвухлетний поэт в статье «О разных Маяковских» летом 1915 года. Дерзкий вызов был брошен на «Вечере пяти» в петербургском кабаре «Бродячая собака» ещё 11 февраля, когда поэт довел публику до обморока экспрессивными образами и ненормативной лексикой стихотворения «Вам!». Ахматова, вспоминая то событие и чтение Маяковского, писала, что таким и запомнила его – красивым, молодым, большеглазым – среди шокированной публики: он «стоял на эстраде совершенно спокойно и, не шевелясь, курил огромную сигару…»

Действительно, у него незабываемое лицо, которое и сейчас узнаётся мгновенно. Лицо незаурядного человека, которое, даже если бы этот человек не был поэтом, приковывает взгляд. А он был гениальным поэтом – Маяковским. Что же касается желтой кофты, то да, искусством визуальной актуализации вещей Маяковский овладел задолго до современных перформансов и инсталляций и отлично умел сделать костюм, повседневные реалии быта эффектными и яркими, обыгрывая одни и те же предметы и образы в словах и образах. Жёлто черная полосатая кофта и цилиндр мгновенно выделили его талант в число заметных и знаменитых. Вызывающая, богемная одежда молодого поэта скрывала бедность и была одновременно выразительным художественным жестом:

 
Невероятно себя нарядив,
Пойду по земле,
Чтоб нравился и жегся…
 

И вот уже второе столетие – и нравится, и жжётся. Причем в разное время – разными своими стихами и проявлениями темперамента.

Так какой же он, Маяковский?

Творческая персонификация Маяковского может быть представлена самыми разными образами его поэзии. В ранней лирике это «бесценных слов мот и транжир» в вызывающей желтой кофте; поэт «с душой, натянутой как нервы про`вода»; заморский страус или крикогубый Заратустра; и даже «не мужчина, а облако в штанах» и т. д. Продолжают эту галерею образов «не для денег родившейся» герой Джека Лондона с киноплаката одноименного фильма, а потом «летающий пролетарий», стихотворец, запросто беседующий солнцем, или «людогусь», разговаривающий с Эйфелевой башней. Влюбленный Щен и советский человек завод, «вырабатывающий счастье». – это тоже Маяковский. А еще «ассенизатор и водовоз», и он же – автор поэм «Владимир Ильич Ленин» и «Хорошо!».

Он всегда жил и писал, как будто на площади, на трибуне, на подмостках сцены, обращаясь ко всем и рассказывая о себе. «Я!» – так называлась его первая книга, куда вошли четыре стихотворения (1913). «Я сам» – это уже его автобиография, где события тридцатипятилетней жизни, изложенные лаконично и кратко, сведены всё к той же ясной позиции: «Я – поэт. Этим и интересен. Об этом и пишу. Об остальном – только если это отстоялось словом».

И в этой роли – роли Поэта – он убедителен, неподражаем, хотя она для него не единственная. Его поэтический дар был оттенен и отточен многими способностями и талантами: художник, публицист, драматург, актер, оратор – и всегда смотрящий в будущее борец за новое искусство и его продвижение в массы. Словами его друга и соратника, поэта Бориса Пастернака, новизна у него была «климатически в крови».

Когда футуристическое время сменилось советским, Маяковский, зачисленный литературной критикой в «попутчики», оставался в авангарде борцов за новое искусство. Работал агитатором и пропагандистом в газете, рекламе, плакате, писал публицистические пьесы обозрения, высмеивал пороки молодого государства и будто сквозь «увеличивающее стекло» сатиры показывал мещанские и бюрократические замашки своих сограждан.

Государственные задачи он решил сделать своими творческими задачами и жестоко поплатился за это.

Сменив вызывающую кофту на респектабельный костюм, он по прежнему жил жизнью Поэта, подчиняя ей свое человеческое существование. Обожаемый молодежью – «Авторитетов не было, но был бог: Маяковский», как говорил его младший современник Лев Славин, – он при всей своей знаменитости вызывал настороженность власти, был фигурой спорной и далеко не самой удобной для официального признания.

Когда накал авангарда совпал с исторической ломкой, обрушивающей «тысячелетнее "прежде"», революционерам от искусства казалось, что именно им предстоит открыть людям новый «солнечный край непочатый», указать путь к нему: «Идем запутавшемуся миру на выручу!» Поэтому: кто там шагает правой? – это был вопрос выбора, прорыва, победы. Но не прошло и десяти лет, как Маяковскому самому пришлось отвечать на неудобные вопросы. «Держась левейшего, почему не партийный?» Или: «Ваши стихи непонятны пролетариату, для кого же вы их пишите?» В этом строю ему уже не было места.

И тогда, будто освобождаясь от всего лишнего и наносного, он сделал свой шаг левой… «через хребты веков и через головы поэтов и правительств».

После рокового выстрела 14 апреля 1930 года, потрясшего всю страну, он сначала был полузабыт, а потом назван «лучшим советским поэтом», что, безусловно, было правдой, но вычеркнуло из его биографии всё неудобное, острое, обремененное «порочащими связями». Следом наступило время, когда с «парохода современности» советского Маяковского скинули, предъявив читателям исключительно бунтаря и футуриста в образе «жгучего красавца» – в цилиндре и лайковых перчатках. Наконец, возник «Лиличкин» Маяковский, тем более что своей музе, Лиле Брик, он действительно посвятил всё им написанное. Как бы там ни было, в наш век Маяковский перешагнул уверенно, благополучно освободившись от идеологических скреп. Думается, что и мещанские, обывательские представления о нём ждет та же участь.

* * *

В этой книге – «разный Маяковский», хотя в ней лишь малая часть из написанного им. Шесть разделов отражают важнейшие темы его творчества:

Кофта фата – сюда вошли ранние стихи, в которых молодой бунтарь представлен как поэт, художник, узнаваемый «нахал в желтой кофте».

Любовь – это сердце всего – строка из письма Маяковского. Без этой темы невозможно представить себе ни одного поэта. «Громада любовь» – нерв лирики Маяковского.

Выволакивайте будущее – современник и глашатай революции, Маяковский навсегда останется ее поэтом, пристрастным и преданным. Он был нужен революции, как и она – ему: стопроцентное совпадение. В этом разделе стихи о мечтаемом будущем. Каким оно виделось поэту?

Идем путешествовать – он много ездил по стране и за рубежом, выступал, мечтал совершить кругосветное путешествие. Удивлялся и пристрастно сравнивал «их» настоящее с «нашим» будущим. Здесь стихи об этом.

Плохо. О дряни – в советской действительности ему многое не нравилось. К тому, что мешало идти вперед, раздражало глупостью и пошлостью, был беспощаден, обрушиваясь сатирой на пороки человеческого общества. С их «клопиной» обывательской сущностью Маяковский не хотел примириться.

Работа поэта – фантастическая по напряжению, целенаправленная и многофункциональная, как работа большого завода. Титаническая – как ни у кого в ХХ веке. О том, что такое поэзия, зачем и для чего она нужна он размышлял много, выдавая формулы о назначении поэта и поэзии одну лучше другой. Рабочее слово «мастер» было для него синонимом к слову «поэт».

Поэтическая речь Маяковского требует читательского усилия – думания, чувствования, погружения в ритмы и образы невероятного эмоционального накала. И этот опыт чтения у каждого свой – его нельзя преподнести извне.

Трудность и в том, что в его стихах много личного, пережитого – они наполнены людьми, реалиями быта, литературной борьбой, событиями социальной и политической жизни, на которые реагировал и откликался поэт. Поэтому некоторые подробности, обстоятельства, биографические пояснения и справки – капли из реки времени «по имени "Факт"» – собраны в комментариях и могут пригодиться для лучшего понимания произведений.

Он хотел был понят своей страной, своими чи-телями, был убежден, что переиграет время, не исчезнув из него до конца. И был прав: его читают, слушают, поют, увлекаясь мощной энергией, драйвом, размашистым шагом его стихов.

А сам он по прежнему маячит где то впереди: «…Едва ли кто нибудь из вас точно знает события конца XXI века.

А я знаю».

Лариса Алексеева

I
Кофта фата

А вы могли бы?

 
Я сразу смазал карту будня,
плеснувши краску из стакана;
я показал на блюде студня
косые скулы океана.
На чешуе жестяной рыбы
прочел я зовы новых губ.
А вы
ноктюрн сыграть
могли бы
на флейте водосточных труб?
 

1913

Карта будня – ср. с франц. Carte du jour – карта дня, т. е. меню с дежурным набором блюд. Здесь перед нами стихи художника, открывающего мир заново и жаждущего изменить его привычную, будничную картину.

Ноктюрн – от франц. nocturne – «ночной»: музыкальное произведение лирического характера.

Несколько слов обо мне самом

 
Я люблю смотреть, как умирают дети.
Вы прибоя смеха мглистый вал заметили
за тоски хоботом?
А я —
в читальне улиц —
так часто перелистывал гро`ба том.
Полночь
промокшими пальцами щупала
меня
и забитый заборы,
и с каплями ливня на лысине купола
скакал сумасшедший собор.
Я вижу, Христос из иконы бежал,
хитона оветренный край
целовала, плача, слякоть.
Кричу кирпичу,
слов исступленных вонзаю кинжал
в неба распухшего мякоть:
«Солнце!
Отец мой!
Сжалься хоть ты и не мучай!
Это тобою пролитая кровь моя льется
                                              дорогою дольней.
Это душа моя
клочьями порванной тучи
в выжженном небе
на ржавом кресте колокольни!
Время!
Хоть ты, хромой богомаз,
лик намалюй мой
в божницу уродца века!
Я одинок, как последний глаз
у идущего к слепым человека!»
 

1913

Одно из четырех стихотворений, вошедших в первую книгу Маяковского «Я!». Изд. Г.Л. Кузьмина и С.Д. Долинского, 1913.

Владимир Маяковский. Трагедия

Пролог

 
Вам ли понять,
почему я,
спокойный,
насмешек грозою
душу на блюде несу
к обеду идущих лет.
С небритой щеки площадей
стекая ненужной слезою,
я,
быть может,
последний поэт.
Замечали вы —
качается
в каменных аллеях
полосатое лицо повешенной скуки,
а у мчащихся рек
на взмыленных шеях
мосты заломили железные руки.
Небо плачет
безудержно,
звонко;
а у облачка
гримаска на морщинке ротика,
как будто женщина ждала ребенка,
а бог ей кинул кривого идиотика.
Пухлыми пальцами в рыжих волосиках
солнце изласкало вас назойливостью
                                                                   овода —
в ваших душах выцелован раб.
Я, бесстрашный,
ненависть к дневным лучам понёс
                                                                   в веках;
с душой натянутой, как нервы про`вода,
я —
царь ламп!
Придите все ко мне,
кто рвал молчание,
кто выл
оттого, что петли полдней туги, —
я вам открою
словами
простыми, как мычанье,
наши новые души,
гудящие,
как фонарные дуги.
Я вам только головы пальцами трону,
и у вас
вырастут губы
для огромных поцелуев
и язык,
родной всем народам.
А я, прихрамывая душонкой,
уйду к моему трону
с дырами звезд по истертым сводам.
Лягу,
светлый,
в одеждах из лени
на мягкое ложе из настоящего навоза,
и тихим,
целующим шпал колени,
обнимет мне шею колесо паровоза.
 

1913

У футуристической драмы было несколько вариантов заглавий, одно из них – «Железная дорога» – понятно из заключительных строк пролога. В цензуру рукопись пошла без окончательного названия с подписью: «Владимир Маяковский. Трагедия». Это и стало ее названием. Трагедия была поставлена в декабре 1913 года в Петербурге в театре «Луна парк» обществом художников «Союз молодежи». Декорации П. Филонова и И. Школьника. Все роли исполнялись учащимися и любителями. Режиссировал Маяковский. Он же исполнял заглавную роль.

Нате!

 
Через час отсюда в чистый переулок
вытечет по человеку ваш обрюзгший жир,
а я вам открыл столько стихов шкатулок,
я – бесценных слов мот и транжир.
 
 
Вот вы, мужчина, у вас в усах капуста
где то недокушанных, недоеденных щей;
вот вы, женщина, на вас белила густо,
вы смотрите устрицей из раковин вещей.
 
 
Все вы на бабочку поэтиного сердца
взгромоздитесь, грязные, в калошах
                                                         и без калош.
Толпа озвереет, будет тереться,
ощетинит ножки стоглавая вошь.
 
 
А если сегодня мне, грубому гунну,
кривляться перед вами не захочется —
                                                                        и вот
я захохочу и радостно плюну,
плюну в лицо вам
я – бесценных слов транжир и мот.
 

1913

Гунны – древние кочевые племена, вторгшиеся в IV веке из Азии в Восточную Европу. Символизируют собой силу, которая несет гибель цивилизации. Здесь – отсылка к стихотворению В.Я. Брюсова «Грядущие гунны» (1905). Вызывающее стихотворение, впервые прочитанное Маяковским в кабаре «Розовый фонарь», привело публику в ярость. Но именно это и было нужно молодому обличителю общественного спокойствия.

Ничего не понимают

 
Вошел к парикмахеру, сказал —
                                                          спокойный:
«Будьте добры́, причешите мне уши».
Гладкий парикмахер сразу стал
                                                               хвойный,
лицо вытянулось, как у груши.
«Сумасшедший!
Рыжий!» —
запрыгали слова.
Ругань металась от писка до писка,
и до о о о лго
хихикала чья то голова,
выдергиваясь из толпы, как старая
                                                                 редиска.
 

1913

Тему этого стихотворения современники связывали с картинами М. Ларионова «Парикмахерские». Решенные в стилистике вывески, они были хорошо известны Маяковскому.

Рыжий – амплуа циркового клоуна. Маяковский называл себя тогда «рыжим в искусстве».

Кофта фата

 
Я сошью себе черные штаны
из бархата голоса моего.
Желтую кофту из трех аршин заката.
По Невскому мира, по лощеным
                                                        полосам его,
профланирую шагом Дон Жуана и фата.
 
 
Пусть земля кричит, в покое
                                                        обабившись:
«Ты зеленые весны идешь насиловать!»
Я брошу солнцу, нагло осклабившись:
«На глади асфальта мне хорошо
                                                    грассировать!»
 
 
Не потому ли, что небо голубо`,
а земля мне любовница в этой
                                       праздничной чистке,
я дарю вам стихи, веселые, как би ба бо,
и острые и нужные, как зубочистки!
 
 
Женщины, любящие мое мясо, и эта
девушка, смотрящая на меня,
                                                        как на брата,
закидайте улыбками меня, поэта, —
я цветами нашью их мне на кофту фата!
 

1914

Я сошью себе черные штаны. – Образ построен на метафоре «бархатный голос» и восходит к первой главе повести Пушкина «Египетские ночи» (1835). Ср.: «– Что это за человек? – О, это очень большой талант; он делает из своего голоса все что захочет. – Ему бы следовало, сударыня, сделать из него штаны». Маяковский гордился своим красивым, мощным голосом и умением читать стихи.

Желтая кофта – отличительная особенность облика Маяковского во время его публичных выступлений в 1913–1914 годах. Сшитая матерью поэта, она стала символом русского футуризма. В стихотворении реальная кофта превращена в ее поэтический образ – кофту фата из желтого заката с цветами из женских улыбок.

Дон-Жуан – литературный герой, чье имя стало нарицательным обозначением самовлюбленного обольстителя и щеголеватого распутника, фата. Из русских обработок легенды о доне Жуане наиболее известна пьеса А.С. Пушкина «Каменный гость» (1830).

Би-ба-бо – кукла, надеваемая на руку.

Грассировать – произносить звук «р» на французский манер, т. е. с гортанным призвуком.

А все-таки

 
Улица провалилась, как нос сифилитика.
Река – сладострастье, растекшееся
                                                                 в слюни.
Отбросив белье до последнего листика,
сады похабно развалились в июне.
Я вышел на площадь,
выжженный квартал
надел на голову, как рыжий парик.
Людям страшно – у меня изо рта
шевелит ногами непрожеванный крик.
Но меня не осудят, но меня не облают,
как пророку, цветами устелят мне след.
Все эти, провалившиеся носами, знают:
я – ваш поэт.
Как трактир, мне страшен ваш
                                                     страшный суд!
Меня одного сквозь горящие здания
проститутки, как святыню, на руках
                                                                  понесут
и покажут богу в свое оправдание.
И бог заплачет над моею книжкой!
Не слова – судороги, слипшиеся комом;
и побежит по небу с моими стихами
                                                          подмышкой
и будет, задыхаясь, читать их своим
                                                             знакомым.
 

1914

Образы стихотворения восходят к заглавию сборника К. Бальмонта «Горящие здания» (1900) и к его строкам:

 
Я хочу горящих зданий,
Я хочу кричащих бурь!
 

Рыжий парик – см. комментарий к стихотворению «Ничего не понимают».

Мама и убитый немцами вечер

 
По черным улицам белые матери
судорожно простерлись, как по гробу
                                                                    глазет.
Вплакались в орущих о побитом
                                                         неприятеле:
«Ах, закройте, закройте глаза газет!»
 
 
Письмо.
 
 
Мама, громче!
Дым.
Дым.
Дым еще!
Что вы мямлите, мама, мне?
Видите —
весь воздух вымощен
громыхающим под ядрами камнем!
Ма – а – а – ма!
Сейчас притащили израненный вечер.
Крепился долго,
кургузый,
шершавый,
и вдруг, —
надломивши тучные плечи,
расплакался, бедный, на шее Варшавы.
Звезды в платочках из синего ситца
визжали:
«Убит,
дорогой,
дорогой мой!»
И глаз новолуния страшно косится
на мертвый кулак с зажатой обоймой
Сбежались смотреть литовские села,
как, поцелуем в обрубок вкована,
слезя золотые глаза костелов,
пальцы улиц ломала Ковна.
А вечер кричит,
безногий,
безрукий:
«Неправда,
я еще могу с —
хе! —
выбряцав шпоры в горящей мазурке,
выкрутить русый ус!»
Звонок.
Что вы,
мама?
Белая, белая, как на гробе глазет.
«Оставьте!
О нем это,
об убитом, телеграмма.
Ах, закройте,
закройте глаза газет!»
 

1914

Глазет – разновидность гладкой узорчатой ткани; ее использование для обшивки гробов делало их более дорогими. Здесь речь идет о наживе на смертях и трагедии матерей.

расплакался, бедный, на шее Варшавы – Наступление германской армии 27 сентября – 1 октября 1914 года сопровождалось ожесточенными боями под Варшавой. Продолжая тему своего стихотворения, Маяковский в статье «Без белых флагов», написанной в ноябре 1914 го, писал: «А рядом разве не образ жгучей печали, скорбная ждущая Варшава, с расплакавшимся на шее, обагренным ранами заката вечером?»

пальцы улиц ломала Ковна – В сентябре 1914 года в результате неудачной военной операции русская армия была отброшена в г. Ковно (ныне г. Каунас Литовской Республики).

Я и Наполеон

 
Я живу на Большой Пресне,
36, 24.
Место спокойненькое.
Тихонькое.
Ну?
Кажется – какое мне дело,
что где то
в буре мире
взяли и выдумали войну?
 
 
Ночь пришла.
Хорошая.
Вкрадчивая.
И чего это барышни некоторые
дрожат, пугливо поворачивая
глаза громадные, как прожекторы?
Уличные толпы к небесной влаге
припали горящими устами,
а город, вытрепав ручонки флаги,
молится и молится красными
                                                             крестами.
Простоволосая церковка бульварному
                                                             изголовью
припала, – набитый слезами куль, —
а у бульвара цветники истекают
                                                                  кровью,
как сердце, изодранное пальцами пуль.
Тревога жиреет и жиреет,
жрет зачерствевший разум.
Уже у Ноева оранжереи
покрылись смертельно бледным газом!
 
 
Скажите Москве —
пускай удержится!
Не надо!
Пусть не трясется!
Через секунду
встречу я
неб самодержца, —
возьму и убью солнце!
Видите!
Флаги по небу полощет.
Вот он!
Жирен и рыж.
Красным копытом грохнув о площадь,
въезжает по трупам крыш!
 
 
Тебе,
орущему:
«Разрушу,
разрушу!»,
вырезавшему ночь из окровавленных
карнизов,
я,
сохранивший бесстрашную душу,
бросаю вызов!
 
 
Идите, изъеденные бессонницей,
сложите в костер лица!
Все равно!
Это нам последнее солнце —
солнце Аустерлица!
 
 
Идите, сумасшедшие, из России,
Польши.
Сегодня я – Наполеон!
Я полководец и больше.
Сравните:
я и – он!
 
 
Он раз чуме приблизился троном,
смелостью смерть поправ, —
я каждый день иду к зачумленным
по тысячам русских Яфф!
Он раз, не дрогнув, стал под пули
и славится столетий сто, —
а я прошел в одном лишь июле
тысячу Аркольских мостов!
Мой крик в граните времени выбит,
и будет греметь и гремит,
оттого, что
в сердце, выжженном, как Египет,
есть тысяча тысяч пирамид!
 
 
За мной, изъеденные бессонницей!
Выше!
В костер лица!
Здравствуй,
мое предсмертное солнце,
солнце Аустерлица!
Люди!
Будет!
На солнце!
Прямо!
Солнце съежится аж!
Громче из сжатого горла храма
хрипи, похоронный марш!
Люди!
Когда канонизируете имена
погибших,
меня известней, —
помните:
еще одного убила война —
поэта с Большой Пресни!
 

1915

Я живу на Большой Пресне, 36, 24. – По этому адресу Маяковский жил вместе с матерью и сестрами с конца августа 1913 до конца мая 1915 года.

Уже у Ноева оранжереи покрылись смертельно-бледным газом! – Ноева галерея – цветочный магазин Н.Ф. Ноева на ул. Петровка в Москве.

Во время Первой мировой войны французы, а затем немцы впервые применили химическое оружие. Крупнейшая немецкая газовая атака произошла 22 апреля 1915 года около города Ипр (Бельгия).

солнце Аустерлица – в 1805 году под Аустерлицем Наполеон одержал крупную победу над русско норвежской армией. Здесь и далее Маяковский приводит известные факты биографии Наполеона, выстраивая собственный поэтический образ героической личности.

Он раз чуме приблизился троном – в 1779 году во время Египетского похода Наполеон посетил в Яффе (Палестина) чумной госпиталь.

а я прошел в одном лишь июле тысячу Аркольских мостов! – Имеется в виду начало Первой мировой войны.

Мост у селения Арколе (Северная Италия), где во время ожесточенных боев Наполеон не раз подвергался смертельной опасности.

Солнце съежится аж! – Футуристы «объявили войну» Солнцу, издеваясь над старым привычным понятием о солнце как о красоте. Тема «победы над солнцем» звучала в одноименной пародийной опере, написанной В. Хлебниковым и А. Крученых на музыку М. Матюшина, которая была поставлена в 1913 году. Авторы «Победы над Солнцем» воспевали идею строительства нового будущего, которое может быть построено только после разрушения старого.