Текст книги "Кто там шагает правой?"

Ответ на будущие сплетни

 
Москва
             меня
                          обступает, сипя,
до шепота
                      голос понижен:
«Скажите,
                      правда ль,
                                       что вы
                                                    для себя
авто
         купили в Париже?
Товарищ,
                      смотрите,
                                       чтоб не было бед,
чтоб пресса
                          на вас не нацыкала.
Купили бы дрожки…
                                       велосипед…
Ну
         не более же ж мотоцикла!»
С меня
             эти сплетни,
                                        как с гуся вода;
надел
              хладнокровия панцырь.
– Купил – говорите?
                                             Конешно,
                                                                       да.
Купил,
             и бросьте трепаться.
Довольно я шлепал,
                                        дохл
                                                да тих,
на разных
                      кобылах выдрах.
Теперь
             забензинено
                                        шесть лошадих
в моих
                 четырех цилиндрах.
Разят
              желтизною
                                   из медных глазниц
глаза —
                 не глаза,
                                   а жуть!
И целая
                 улица
                          падает ниц,
когда
              кобылицы ржут.
Я рифм
             накосил
                                чуть чуть не стог,
аж в пору
                    бухгалтеру сбиться.
Две тыщи шестьсот
                                        бессоннейших строк
в руле,
             в рессорах
                                   и в спицах.
И мчишься,
                          и пишешь,
                                   и лучше, чем в кресле.
Напрасно
                      завистники злятся.
Но если
             объявят опасность
                                                     и если
бой
         и мобилизация —
я, взяв под уздцы,
                                   кобылиц подам
товарищу комиссару,
чтоб мчаться
                           навстречу
                                           жданным годам
в последнюю
                          грозную свару.
Не избежать мне
                                   сплетни дрянной.
Ну что ж,
                   простите, пожалуйста,
что я
             из Парижа
                                привез Рено,
а не духи
                   и не галстук.
 

[1928 ]

Дрожки – легкий конный экипаж на рессорах, рассчитанный на одного или двух пассажиров.

Купил, и бросьте трепаться – в 1928 году Маяковский приобрел для Л.Ю. Брик в Париже автомобиль марки «Рено». В письме ей он писал: «Покупаю рено. Красавец серой масти 6 сил и 4 цилиндра кондуит интерьер. Двенадцтого декабря поедет в Москву».

Теперь забензинено шесть лошадих – лошадиная сила – единица измерения мощности, прочно закрепившаяся в автомобилестроении.

Во весь голос

(Первое вступление в поэму)

 
Уважаемые
                 товарищи потомки!
Роясь
          в сегодняшнем
                                       окаменевшем г…,
наших дней изучая потемки,
вы,
    возможно,
                          спросите и обо мне.
И, возможно, скажет
                                       ваш ученый,
кроя эрудицией
                                вопросов рой,
что жил де такой
                              певец кипяченой
и ярый враг воды сырой.
Профессор,
                 снимите очки велосипед!
Я сам расскажу
                          о времени
                                           и о себе.
Я, ассенизатор
                          и водовоз,
революцией
               мобилизованный и призванный,
ушел на фронт
                          из барских садоводств
поэзии —
                 бабы капризной.
Засадила садик мило,
дочка,
         дачка,
                      водь
                              и гладь —
сама садик я садила,
сама буду поливать.
Кто стихами льет из лейки,
кто кропит,
                 набравши в рот —
кудреватые Митрейки,
                                 мудреватые Кудрейки —
кто их к черту разберет!
Нет на прорву карантина —
мандолинят из под стен:
«Тара тина, тара тина,
т эн н…»
Неважная честь,
                              чтоб из этаких роз
мои изваяния высились
по скверам,
                 где харкает туберкулез,
где б… с хулиганом
                                   да сифилис.
И мне
              агитпроп
                               в зубах навяз,
и мне бы
                   строчить
                                     романсы на вас —
доходней оно
                          и прелестней.
Но я
           себя
                     смирял,
                                    становясь
на горло
                 собственной песне.
Слушайте,
                    товарищи потомки,
агитатора,
                 горлана главаря.
Заглуша
             поэзии потоки,
я шагну
             через лирические томики,
как живой
                 с живыми говоря.
Я к вам приду
                          в коммунистическое далеко`
не так,
           как песенно есененный провитязь.
Мой стих дойдет
                              через хребты веков
и через головы
                          поэтов и правительств.
Мой стих дойдет,
                              но он дойдет не так, —
не как стрела
                      в амурно лировой охоте,
не как доходит
                      к нумизмату стершийся пятак
и не как свет умерших звезд доходит.
Мой стих
                   трудом
                                 громаду лет прорвет
и явится
                 весомо,
                                грубо,
                                           зримо,
как в наши дни
                          вошел водопровод,
сработанный
                      еще рабами Рима.
В курганах книг,
                          похоронивших стих,
железки строк случайно
                                              обнаруживая,
вы
       с уважением
                          ощупывайте их,
как старое,
                 но грозное оружие.
Я
     ухо
             словом
                       не привык ласкать;
ушку девическому
                              в завиточках волоска
с полупохабщины
                              не разалеться тронуту.
Парадом развернув
                                   моих страниц войска,
я прохожу
                 по строчечному фронту.
Стихи стоят
                      свинцово тяжело,
готовые и к смерти
                                   и к бессмертной славе.
Поэмы замерли,
                          к жерлу прижав жерло
нацеленных
                      зияющих заглавий.
Оружия
             любимейшего
                                       род,
готовая
             рвануться в гике,
застыла
             кавалерия острот,
поднявши рифм
                          отточенные пики.
И все
         поверх зубов вооруженные войска,
что двадцать лет в победах
                                                пролетали,
до самого
                 последнего листка
я отдаю тебе,
                      планеты пролетарий.
Рабочего
                   громады класса враг —
он враг и мой,
                          отъявленный и давний.
Велели нам
                 идти
                                под красный флаг
года труда
                 и дни недоеданий.
Мы открывали
                          Маркса
                                       каждый том,
как в доме
                 собственном
                                     мы открываем ставни,
но и без чтения
                              мы разбирались в том,
в каком идти,
                      в каком сражаться стане.
Мы
    диалектику
                          учили не по Гегелю.
Бряцанием боев
                                она врывалась в стих,
когда
          под пулями
                              от нас буржуи бегали,
как мы
             когда то
                          бегали от них.
Пускай
             за гениями
                              безутешною вдовой
плетется слава
                          в похоронном марше —
умри, мой стих,
                          умри, как рядовой,
как безымянные
                          на штурмах мерли наши!
Мне наплевать
                          на бронзы многопудье,
мне наплевать
                          на мраморную слизь.
Сочтемся славою —
                                ведь мы свои же люди, —
пускай нам
                 общим памятником будет
построенный
                          в боях
                                      социализм.
Потомки,
                 словарей проверьте поплавки:
из Леты
                выплывут
                              остатки слов таких,
как «проституция»,
                                   «туберкулез»,
                                                             «блокада».
Для вас,
             которые
                              здоровы и ловки,
поэт
    вылизывал
                              чахоткины плевки
шершавым языком плаката.
С хвостом годов
                              я становлюсь подобием
чудовищ
                 ископаемо хвостатых.
Товарищ жизнь,
                              давай
                                       быстрей протопаем,
протопаем
                 по пятилетке
                                           дней остаток.
Мне
         и рубля
                    не накопили строчки,
краснодеревщики
                                  не слали мебель на́ дом.
И кроме
             свежевымытой сорочки,
скажу по совести,
                              мне ничего не надо.
Явившись
                    в Це Ка Ка
                                          идущих
                                                       светлых лет,
над бандой
                      поэтических
                                           рвачей и выжиг
я подыму,
                 как большевистский партбилет,
все сто томов
                             моих
                                          партийных книжек.
 

[Декабрь 1929 – январь 1930 ]

Поэма написана в течение декабря 1929 – января 1930 г., когда поэт готовил свою выставку «20 лет работы Маяковского», «перформанс» на тему собственного творчества. Выступая 25 марта 1930 года в Доме комсомола Красной Пресни на вечере, посвященном двадцатилетию деятельности, он говорил: «Последняя из написанных вещей – о выставке, так как это целиком определяет то, что я делаю и для чего я работаю».

1 февраля на открытии выставки «20 лет работы» в клубе Федерации писателей (Москва) состоялось первое публичное чтение «Во весь голос».

сама садик я садила, сама буду поливать – слова из популярной в те годы песни частушки, примененные к представлению о литературе как оранжерейном саде, не раз высмеянном Маяковским.

Кудреватые Митрейки, мудреватые Кудрейки – Митрейкин Константин Никитич (1905 1934) и Кудрей-ко Анатолий Алексеевич (наст. фамилия Зеленяк, 1907–1984) – в то время молодые поэты. В одном из выступлений Маяковский, цитируя стихи Кудрей-ко и еще нескольких авторов, дал им такую оценку: «Это такой грошовый романтизм, давно выкинутый из арсенала революционной поэзии».

«Тара-тина, тара-тина, т-эн-н…» – Строка из стихотворения И.Л. Сельвинского (1899–1968) «Цыганский вальс на гитаре»:

 
И доно́сится то́лико стон'ы? гитта́оры:
Та́ратинна та́ратинна tan…
 

Лидера конструктивистов Сельвинского Маяковский считал близким Лефу, особенно ценя необычную звуковую обработку стиха, свойственную этому поэту.

Песенно-есенненный провитязь – от «витязь», в связи с Есениным. Маяковский, продолжая свой поэтический диалог с Есениным, подчеркивает иную природу своего творчества.

Парадом развернув моих страниц войска… – Центральное место на выставке занимали книги Маяковского, коллективные сборники и периодические издания, в которых публиковались его стихи.

…застыла кавалерия острот, поднявши рифм отточенные пики – остроумные реплики и строки из стихов Маяковский часто помещал на афиши своих выступлений: они заполняли верхнюю часть первого зала.

Бряцанием боев она врывалась в стих… – Во втором зале выставки Маяковский показывал «Окна РОСТА». Агитационные плакаты периода Гражданской войны он считал «вторым собранием своих сочинений».

Нумизмат – знаток и собиратель старинных монет.

Лета – в греческой мифологии река забвения в подземном царстве.

поэт вылизывал чахоткины плевки – в третьем зале выставки поэт демонстрировались производственные и санитарные плакаты, для которых он писал тексты.

Це Ка Ка – аббревиатуру действующего тогда партийного органа – Центральной Контрольной Комиссии – Маяковский переносит в будущее.

все сто томов моих партийных книжек. – На выставке книг Маяковского действительно было около ста. Они и были настоящим отчетом Маяковского «о времени и о себе» перед современниками и потомками.