Текст книги "День, вечер, ночь, утро"

6. Между вечером и ночью. Дома

Да, это был все-таки Александр, но какой-то странный. Они расстались считанные часы тому назад, но он изменился намного сильнее, чем можно было ожидать. Кира не заметила этого сразу же потому, что стояли сумерки, и еще потому, что знала: это – Александр; так что не было нужды пристально вглядываться в его давно уже изученное лицо. В миг, когда ей почудилось, что это – кто-то другой, каждая черточка его лица, выхваченная отдельно, стала, наоборот, казаться ей незнакомой, как это бывает с любым привычным словом, если повторять его множество раз, вслушиваясь, как будто встречаешься с ним впервые; слово начинает казаться чужим, странным и лишенным смысла. Теперь же она вглядывалась в Александра осмысленно, и с каждым мгновением удивление ее возрастало все более.

Раньше она заметила только шрам. Сейчас показалось странным, что она не увидела сразу и многое другое. Можно было подумать, что прошли годы: черты лица Александра стали суше, резче, кожа покрыта загаром – а ведь он этим летом почти не успел загореть. Морщинки у глаз и поперек лба. Он выглядит куда старше, чем следовало бы. Наверное, так выглядел его отец. Впрочем, Кира никогда не видела ни отца Александра, ни матери, погибшей тогда же, там же, в месте с трудно запоминаемым склонением и прямым восхождением.

– Слушай, да у тебя седых волос полно! – проговорила она почти с ужасом. – Неужели приключилось что-то серьезное? Или это ваши перегрузки так старят человека? Какими же вы стали бы, если бы действительно улетели? Хотя что я говорю, – перебила она себя, – ведь корабль летит, и только ты – здесь. В чем дело?

Его молчание казалось ей угрожающим.

– Что-то случилось именно с тобой? Почему ты вернулся? Ты испугался? Нет? Почему же?

Александр невесело усмехнулся.

– Как бы там ни было, – сказал он, – сядь сначала. И выпьем за встречу.

Поднявшись, он отодвинул стул, подождал, пока Кира уселась, сел сам и налил вина:

– За встречу!

Он выпил до дна. Кира пригубила, отодвинула бокал, поставила локти на стол, оперлась подбородком о ладони:

– Итак, я слушаю.

– Что тебе рассказать?

– Почему ты вернулся?

– Потому что я и должен был вернуться.

– Вот как! А другие?

– И они тоже.

– Тогда экспедиция не состоялась бы. Но корабль летит! Я только что узнавала.

– И передала мне привет?

– Д-да… Но что же с экспедицией? Ничего больше не понимаю.

– Видишь ли, – Александр помолчал, словно подыскивая слова. – Экспедиция, в общем, состоялась.

– Ну, так… Что? Погоди. Не поняла.

– Она состоялась, Кир. И я был с ней от начала до конца.

– Пожалуйста, – сказала она, потирая виски, – пожалуйста, не смейся надо мной. Ты знаешь, я ничего не понимаю в ваших тонкостях. Состоялась, и ты – здесь? Постой! – она вскочила. – Вам удалось это… Ну, вы об этом говорили между собой… инверсия времени?

– Нет, – сказал он после паузы. – Это не оправдалось.

Кира снова опустилась на стул:

– Но ты же…

Не закончив, она протянула руку над столом и коснулась пальцев Александра, и крепко сжала их, как будто то, что он – из плоти и крови, нуждалось в доказательствах. Только после этого она договорила:

– Но ты же вернулся так… сразу!

– Мы долетели. И вернулись на Землю. Вот, в общем, все.

Лицо Киры выражало ужас:

– Сколько же вы находились в полете?

– Своих – десять лет. Там, на месте, мы были недолго. Мы не садились на планеты.

– Десять лет! А здесь прошло… меньше девяти часов? Да нет, что ты говоришь! – голос ее зазвучал надтреснуто, глаза заблестели. – Уж лучше сразу скажи мне, что я сошла с ума! – Она залпом выпила вино и закашлялась. Прошло несколько секунд, пока она снова смогла говорить. – Нет, это, конечно, сон. Сейчас я повернусь на другой бок, и ты исчезнешь. Ты только во сне – здесь. Сколько же прошло времени?

– На Земле, – произнес он, глядя на нее с сочувствием, – прошло пятьсот лет, как и полагалось по расчету времени. Сон… Это было бы очень просто, если бы ты спала. На самом деле все сложнее. Одним словом, мы прилетели через пятьсот лет.

Она медленно положила ладони на грудь.

– Не волнуйся, – сказал он. – Я не привидение. Говоря самыми простыми словами, я сейчас – из будущего. Из того, через пятьсот лет, в котором мы оказались. Там, через пять веков, уже существует, – правильнее, наверное, сказать: будет существовать – аппаратура, нужная для перехронизации. Нет, не бойся, – торопливо продолжал он, заметив, как Кира вскинула брови. – Я не стану объяснять, это сложное дело, я не понимаю даже некоторых принципиальных положений. – Он пожал плечами, как бы удивляясь тому, что не может понять чего-то. – Мы ведь тут задумывались о чем-то подобном – искали доказательства симметрии времени и даже, кажется, находили порой: сначала в физике элементарных частиц, потом – в метагалактической астрономии… Но это оказалось не тем путем. То есть, симметрия существует, но ее не так легко использовать. Там, в будущем, это стало ясно уже лет двести назад… через триста лет, с нашей точки зрения. Нам сейчас не удавалось и долго еще не удастся решить проблему потому, что мы исходим из представлений об одномерном симметричном времени, а в одном измерении поворот невозможен. Допустимо обратное движение – но тогда необходима фаза остановки, нулевая, а остановка времени означает… Короче говоря, необходимо было выйти во второе измерение времени, а для этого предстояло еще доказать его существование. Доказать же они смогли лишь тогда…

Он внезапно умолк, поняв, что Кира не слушает его. По обыкновению, он увлекся, не понимая, что собеседнику нужно время для того, чтобы свыкнуться с идеями, которые ему самому казались уже без малого тривиальными. Наступило молчание – такое глубокое, что ему потребовалась темнота. Кира поднялась и нажала выключатель; заполнявший комнату свет потускнел, затем собрался в небольшой, напоминавший шаровую молнию ком, и ком этот внезапно исчез.

Ночь захлестнула комнату. Во мгле едва угадывались очертания предметов; какие-то детали костюма Александра зеленовато мерцали, и неизвестно как забредший с улицы лучик света преломился в бутылке с вином и исходил из нее. Александр сидел, неподвижный, как на фотографии. Только рука его шарила по столу, движения пальцев, задевавших луч, казались осмысленными – рука искала что-то, чего не было на столе и что в той, другой жизни, обязательно должно было быть – так обязательно, что даже вошло в привычку. Странно – именно это непроизвольное движение заставило Киру поверить в то, что Александр говорит правду; в следующую минуту она подумала и о том, как, наверное, тяжело ему скрывать свои новые привычки, приобретенные за десять лет полета и еще два – пребывания в будущем, и восстанавливать старые, основательно, как, видно, забытые. Он делал это, чтобы не показаться ей чужим, и сердце ее сжалось, когда она подумала, что это не поможет ни ему, ни ей: все-таки он стал посторонним – совсем другой человек, намного старше, с иным опытом и новым мышлением, и даже состоял он теперь из вещества тех, будущих времен. Восстановить прежнее невозможно, инстинкт не зря удержал ее, когда предстоящая близость уже туманила разум… Нет, настоящий Алька сейчас удалялся от планеты, заключенный в гулком теле корабля, а этот человек, оказавшийся здесь вопреки логике и естеству, лишь пытался занять место подлинного! Ей пришлось повторить эту мысль, потому что в сознании что-то с этим соглашалось, но что-то и протестовало; Александр был тут, недалеко, он дышал рядом; лежала тьма – великий союзник непонятного; воздух в комнате, казалось, накалился, и в каждом углу таилась опасность. Необходимо было сию же минуту уйти из дома на улицу, где тоже была ночь, но без такого мрака и тишины, где все привычное не обступало бы ее так тесно и ничто не угрожало бы памяти и верности.

Она резко поднялась; стул упал за ней, и она вздрогнула.

– Душно. Нет, нет, – она скорее угадала, чем заметила его движение к кондиционеру. – Не надо. Пойдем лучше гулять. Ты ведь хочешь взглянуть на город? Совсем забыл его, наверное. Дай мне плащ.

– По-моему, тепло.

– Все равно, дай.

Он медленно поднялся. Кира напряженно вглядывалась в темноту. Шаги Александра прозвучали, затем замерли. Возобновились. Послышалось легкое жужжание: открылся стенной шкаф. Он вспомнил; но что с того? И так понятно, что он – это он, а не самозванец.

– Вот, – сказал он, подходя и нашаривая ее руку.

– Слушай, – неожиданно спросила она. – Тебе было хорошо там?

Он промолчал. Дверь плавно затворилась за ними, и Кира облегченно вздохнула.

7. Ночь. На улице

Они были на улице, где можно просто идти и разговаривать, не боясь ничего. Улица принадлежала всем, не только Александру – Альке, и не была так тесно связана с памятью о нем. Они неторопливо шли, стены домов и мостовая слабо светились, звезд высыпало, казалось, раза в два больше, чем всегда. Изредка звучали шаги прохожих, еще реже проносилась запоздавшая машина, и в этой пустоте и тишине Кира внезапно успокоилась. Она поняла, что надо сделать; всю жизнь она была честной с Александром, как и с каждым человеком, и теперь следовало только откровенно сказать ему, что она не в силах отождествить его с улетевшим Алькой, и поэтому ему нечего ждать от нее. Она скажет; сейчас она постепенно подведет разговор к этому, и…

– Какая ночь, правда? Но ты не ответил: там было хорошо?

Он отозвался через несколько шагов:

– Интересно, во всяком случае.

– Ты был один все это время?

– Почему? – удивился он. – Вернулись все, никто не погиб.

– Я не это имею в виду.

Тогда он понял.

– Но ведь есть ты, – сказал он медленно. – Кто еще мог быть?

Кира почувствовала укол совести. И даже что-то похожее на нежность, шевельнулось в ней. Но поддаться этому чувству было бы нечестно. К тому же слова его нуждались в уточнении.

– И сюда – вот так – вы тоже вернулись все?

– Нет. Только я.

– Почему?

– Разве я не обещал тебе вернуться?

– Ага: чтобы сдержать слово? Похвально.

– Я тебя чем-то обидел? Почему ты сердишься?

Она подавила вздох:

– А как это тебе удалось? – Он пожал плечами:

– Подвезли.

Кира кивнула. Взяли, подвезли за пятьсот лет. Постучали: это какая эпоха? Здравствуйте, к вам гости…

– Что же будет? – спросила она.

– Не знаю… – пробормотал он.

– Да я не об этом. И давно они так – летают по времени?

– Нет. Им долго не хватало опытных данных, фактов. Потом они их получили – около двух лет назад. Техническое воплощение заняло немного месяцев.

– Значит, они к нам летают? Или это запрещено?

– Может, и летают, – неуверенно сказал он. – Не исключено. Этим занимается служба хроногации, я не очень осведомлен о ее делах: я ведь не хронофизик. Но если и бывают здесь, то так, чтобы мы не заметили.

– Выходит, мы не знаем, а они, быть может, за нами наблюдают? И судят по-своему?

– А раньше? – Александр усмехнулся. – Даже и до этого – куда было деваться от потомков? Все равно они вспоминали… и судили. Просто мы забываем об этом, а надо бы помнить всегда.

Кира покачала головой. Наблюдают и судят. Осудят ли ее сурово за те слова, что скажет она Александру? Нет: за откровенность не карают. Но как трудно начать…

– Ты часто вспоминал меня? – задала она обычный вопрос.

– Не забывал. Так что вспоминать не было нужды.

– А не будь меня здесь, ты бы вернулся?

– Нет, – ответил он, не задумываясь. – Я… Heт.

– Наверное, вскоре ты начнешь жалеть, что приехал.

– Нет, – сказал он. – Это мне не грозит.

Кира внимательно посмотрела на него:

– Расскажи что-нибудь о них. Например, что там носят?

– Как одеваются? – Он задумался; потом развел руками. – Да по-разному… Знаешь, я как-то не обратил внимания, – он виновато глянул на нее.

Кира усмехнулась:

– Ну, что-нибудь другое.

– О будущем? – Он помедлил. – Тогда надо вспомнить, что было и чего не было тут, в наших днях.

– Ты уже забыл? – Против воли, в ее словах прозвучало легкое раздражение, словно Кира была полномочным представителем этого времени, и вина перед эпохой становилась виной и перед нею, Кирой.

– Образовалась этакая забавная смесь в голове. А кроме того, они не рекомендуют рассказывать.

– Боятся, что мы не поверим?

– Нет, почему же… Но там многое иначе, не только в науке или технике, но и в культуре, в отношениях между людьми, во всем. Понятно: полтысячелетия не может пройти, не изменив ничего.

Кира сказала резко; она даже не ожидала, что получится так резко:

– Отношения между людьми? Наверное, они стали намного проще, чем в наше время? Признайся откровенно.

На этот раз он понял сразу:

– Я ведь говорю не о себе.

– Прости, – смутилась она, удивляясь внезапному приступу ревности. – Где ты там живешь?

– В общем, – сказал он, – координаты те же.

– В нашем городе?

– Даже почти в нашем доме. Хотя дома этого нет, пожалуй, уже очень давно.

Кира улыбнулась, не очень весело:

– Конечно, пятьсот лет… Рассказывай дальше. Им пригодилось то, что вы привезли?

– В какой-то мере – да. Они не посылали экспедиций в этот район, считая его малоперспективным. Так и получилось: мы рассчитывали встретить старые цивилизации, а нашли кипящие и фыркающие планеты.

– Погоди, а сигналы, которые были приняты?

– Это были не сигналы. Вернее, сигналы, но не те. Кстати, именно этот феномен – сигналы – и дал возможность…

Он набрал побольше воздуха в легкие, и Кира поняла, что объяснение будет пространным. Ей было интересно услышать рассказ о работе экспедиции, но, чтобы слушать и понимать, надо было прежде избавиться от того камня, который лежал у нее на сердце и состоял из сплава неискренности и недоговоренности.

– Слушай, – сказала она решительно. – Пока ты еще не начал рассказывать об этом… Я хочу, чтобы ты понял. Ты и я… Мы не можем, не вправе. Не вправе быть вместе, понимаешь? Ты, конечно, останешься в своем доме. А я…

Он прервал ее, коснувшись руки.

– Я не останусь в своем доме, – сказал он невесело, – и все это не нужно, потому что времени у меня – всего лишь до утра. До утра, и ни секундой больше.

8. Ночь. За городом

Она остановилась и стояла долго, а его слова все звенели в ее ушах. Она сначала даже не поняла, что он сказал: так неожиданно, так вразрез ее уверенности это прозвучало. И поэтому первое, что она смогла сказать, выглядело беспомощно:

– Ты шутишь!

Он потянул себя за ухо:

– Утром экспедиция будет возвращаться. Она заберет меня.

– Значит, ты уже заранее решил?..

– Это не зависит от моего желания. Видишь ли, теперь мое время – то, будущее, а здесь я нахожусь лишь в гостях. Жить в чужом времени можно только под защитой энергетических экранов. А они пока что не могут действовать не только бесконечно, но даже сколько-нибудь продолжительное время без дозарядки.

– Где же эти экраны? Я их не вижу.

– Поле неощутимо. А источник его – вот он, вшит под кожу. Дай-ка руку…

Он растегнул куртку, и Кира, поколебавшись, положила ладонь на его грудь, справа. Действительно, под кожей ее пальцы почувствовали что-то небольшое и округлое. Она медленно отняла руку, ощущая, как невдалеке бьется его сердце.

– Этой батареи, – сказал он чуть хриплым голосом, – хватает на двенадцать часов.

– Двенадцать часов! – ужаснулась она. – Сколько же их прошло? – Она взглянула на часы, пытаясь различить стрелки в ночном мраке, потом перевела взгляд на Александра. – Когда ты приехал? Я ведь спала…

– Прошло, в общей сложности, около трех часов – считая с момента старта.

– О, как много уже, как много, – почти простонала она.

– Ну, – утешил он, – ты, во всяком случае, успеешь сказать все, что хотела.

– Ах, перестань! – крикнула она. – Я ведь не знала, как ты не понимаешь!

– Разве что-то изменилось?

Кира недоуменно посмотрела на него, потом нахмурилась.

В самом деле: что же изменилось? Она не испытывала к человеку любви и твердо решила расстаться с ним в ближайшие же часы. Оказалось, что он все равно должен в эти же ближайшие часы уйти, исчезнуть окончательно. Что изменилось? Или все это было хитростью и в глубине души она знала, что не расстанется с ним, и хотела лишь наказать его – за что же? Она не нашла ответа, но чувствовала, что изменилось все.

– Нет, – пробормотала она невнятно. – Ты меня не понял. Я хотела только сказать…

Она ждала, что Александр прервет ее и тем поможет, потому что она и сама не знала теперь – что же хотела сказать. Но Александр молчал, он только смотрел на нее и улыбался, зубы его белели во тьме.

– Я хотела сказать… Я думала…

Он и в самом деле сжалился:

– В общем, я так и понял. Что же мы стоим? Чудесный воздух. Там, в будущем, климат нормализован, и жизнь проходит главным образом на воздухе. Идем дальше. Так что строится сейчас? Театр?

Она кивнула, зная, что Александр, несмотря на темноту, чувствует каждое ее движение.

– Да, по моему проекту. – Ее не удивил вопрос о том, что еще полсуток назад было очень хорошо известно Александру: ведь полсуток прошло для нее, для него же – больше десятилетия.

– Ну, идем же!

Но Кира схватила его за руку. Александр внимательно посмотрел на нее, нагнувшись, приблизив лицо к самому ее лицу. Через секунду Кира отвела взгляд и выпустила его руку.

– Нет, – сказал он. – Не надо… так. Не хочу. Станет только хуже. Пойдем.

Теперь он взял ее под руку, и Кира повиновалась. Они пошли молча, не глядя друг на друга, но ощущая близость идущего рядом. Город кончился; справа все ближе к дороге подступал лес, слева приближалась река, оттуда повеяло влажным ветерком. Это было как раз кстати, потому что Кира почувствовала, что лицо ее горит, и не только от смущения, но и от гнева.

Значит, судьба все-таки обманула ее! Поддразнила, позволила на миг почувствовать себя всесильной, могущей выбирать между одной и другой любовью, а на самом деле выбора не было, из двух у нее не оставалось ни одной, ничего не оставалось, кроме памяти, и память эта была горькой. Одиночество ухмыльнулось издалека, а за его спиной маячил тот, приходивший сегодня и обещавший прийти завтра, и это было еще хуже, потому что необъятна разница между тоской и любовью. Любовь шла рядом, отвергнутая с ходу… Но может быть, Александр пришел с намерением остаться, и только неласковый прием заставил его заговорить о расставании навсегда? Как она могла хоть на миг вообразить, что не любит его? Что случилось с ней?

– Послушай, но у тебя ведь, наверное, есть какие-то запасные батареи! Не может быть, чтобы все ограничивалось двенадцатью часами. А как живут в экспедициях?

– Они подзаряжают батареи, – ответил Александр сразу же. – У экспедиций – большой запас энергии.

– Ага! Их можно заряжать?

– Конечно. Заряд наводится, индуцируется.

– Значит, ты можешь дома…

Он невольно улыбнулся.

– К сожалению, это доступно только там. Если бы я попытался зарядить батарею здесь, даже будь у меня вся аппаратура – городская сеть мгновенно вышла бы из строя.

– И никак нельзя? Но ведь это опасно! А если они опоздают?

Он кашлянул:

– Все может быть, конечно. В будущем тоже так: все может быть. Но если случится, то легко и безболезненно. Мгновенно.

– Значит, ты все-таки уйдешь, – почти без звука сказала она.

– Да.

Кира прижалась к нему как можно теснее, стараясь не нарушать ритма в котором они шагали. Потом отстранилась:

– Ну, что же… Но если ты просто сердишься за то… Я была очень обижена на тебя, понимаешь? Чуть не наделала всяких глупостей. И в самом деле: ты меня оставил; все равно, ради чего – но это обидно. И когда ты вернулся, обида еще не успела пройти. Ведь для меня минуло всего лишь несколько часов! А теперь – я считала, что времени у нас бесконечно много. И обидела тебя. Не намеренно, и все же… Так что расстанемся мы самым глупым образом.

– Да нет, – сказал он. – Я не обиделся.

Но Кира не была уверена в его искренности.

– Тогда придумай что-нибудь, Алька, милый… – впервые за эти часы Кира назвала его так и сама удивилась тому, что это получилось у нее легко и естественно, и никакого неприятного осадка не осталось на душе; наоборот – вспыхнула мгновенная радость: оба они, прежний Александр и этот, слились в одного человека, слились, наконец! Она не задумывалась над тем, что причиной этого слияния был тот страх потери, который она пережила утром, провожая Альку – первого, и теперь, ночью, готовясь проводить второго. Эти чувства слились и помогли ей почувствовать, что это – один и тот же человек, один и тот же… – Слушай, а если обратиться к энергетикам? Может быть, они найдут способ зарядить тебя?

Они даже не заметили смешного оборота речи.

– Мало надежды: нет такой аппаратуры. Но пусть даже… а что дальше? Дважды в сутки повторять процесс дозарядки им не под силу; и потом, жить все время привязанным к их генераторам? Существовать на правах безнадежно больного? Нет, это была бы плохая жизнь.

– Ну да, я понимаю, – суховато проговорила она после паузы. – Конечно, тебе там интересно и ты не хочешь возвращаться в нашу отсталую эпоху. Что же, ты прав. Я, например, тоже ни за что не отправилась бы туда: не представляю, что где-то может быть интереснее, чем у нас.

Александр покосился на нее и на миг сбился с шага. Кира едва заметила это, продолжая:

– В тамошней благодати ты однажды просто вспомнил, что где-то в темном прошлом живет женщина, когда-то близкая тебе, и приехал рассеяться. Так ведь? Развлечение не удалось, прости меня за это. И уезжай, уезжай…

У нее перехватило горло. Она резко дернула руку, чтобы вырваться, но Александр удержал ее и прижал к себе. Они остановились, он гладил ее по волосам, она всхлипывала, прижавшись лицом к его груди. Так они простояли долго.

– Прости, – повторила она наконец. – Не знаю, что я тут наговорила. Забудь. Пойдем, и рассказывай что-нибудь, я скоро приду в себя. Ну, например, о полетах. Там тоже летают?

– Да. И далеко; мы и мечтать не могли о таких маршрутах.

– В какое же будущее прилетают они?

– Они возвращаются в свою эпоху. К звездам летают в гиперпространстве. Другие корабли, иные принципы движения. Нам, релятивистам, они удивляются: говорят, что для таких полетов надо было обладать громадным мужеством.

– Наверное, очень приятно – быть эталоном мужества для целой эпохи!

– Не думаю, чтобы у них его было меньше. Просто возникли иные формы проявления. Но они правы в том, что покинуть свое время – самое страшное. Ведь родная земля – это не только территория. Это еще и время. Я живу в этом же городе. Но тот ли это город, если вдуматься? В центре, например, где сейчас возвышаются эти ветвистые дома, у них, через пятьсот лет, находится…

– Нет! – почти крикнула она. – Не надо! Молчи!

Это нельзя слушать даже в самом лучшем настроении. Это ведь были ее дома, она придумала их, была ведущим архитектором, строительство закончилось совсем недавно – год назад. Это новые дома, и тяжело слышать, что когда-то на этом месте будет – или есть? – уже что-то совсем другое, а ветвистые здания, жалкие и безнадежно устаревшие, снесены и вывезены, как мусор. Ты работаешь и думаешь, что это надолго, но кто знает, каким на самом деле будет срок, в течение которого твоя мысль послужит людям?.. Кира не стала говорить этого вслух, но Александр догадался сам.

– Извини, – сказал он. – Я помолчу.

– Нет, говори. Только о другом, пожалуйста. Расскажи, как вы там живете, чем заняты…

– Как живем? Трудно ответить исчерпывающе. Мы привыкаем, или уже привыкли, и они тоже привыкли к нам. Конечно, и привыкнув, мы отличаемся от них.

– Там много таких, как вы?

– Нет. И не будет много: после нас состоится еще лишь одна релятивистская экспедиция, она уйдет через два года. Потом Земля перестанет их посылать.

– Почему?

– Начнется разработка гиперпространственных полетов. Ты не устала? Пойдем помедленнее.

– Нет, я чувствую себя хорошо. Чем вы там занимаетесь?

Александр ответил не сразу, и пауза сказала Кире, что с этим, наверное, не все в порядке. Александр шел и насвистывал какую-то протяжную мелодию.

– Чем занимаемся… – ответил он наконец. – Выбор там не узок. Пилоты все так же летают. – Он вздохнул. – На приземельских линиях.

Звездники на приземельских линиях – не дальше Луны – это было немного, и Кира отлично поняла это.

– А ты?

– Нет. Я ведь никогда не был пилотом, и к тому же за десять лет можно соскучиться по Земле на всю жизнь. Первые месяц-два после возвращения мы вообще не могли делать ничего другого, только ходили и смотрели. Не потому, чтобы что-то казалось нам странным, а просто – это была Земля…

– Значит, по-прежнему астрофизика?

– На сей раз хронофизика, это интереснее.

– Ты же говорил, что ты не хронофизик!

– Да, – сказал он резко. – Я – что-то вроде лаборанта. Ясно? На настоящую науку меня не хватает. Да и всех остальных.

– Почему же именно хронофизика?

– Так уж получилось. Приехав, мы заинтересовали в первую очередь именно представителей этой науки.

– Сегодня из тебя приходится каждое слово вытягивать. Пойми же, мне интересно!

– Ну, нам удалось получить в полете некоторые факты; не будь их, вопрос о втором измерении времени и сейчас стоял бы на месте. Хотя объективно мы не были готовы заниматься такими вопросами: нам просто повезло. Установленные факты никуда не укладывались, интерпретировать их нам, естественно, было не по силам. Но когда мы вернулись и представили отчеты экспедиции, их физики ухватились за наши наблюдения и смогли построить теорию и даже провести строгий эксперимент. Некогда опыт Майкельсона пригодился для вывода теории относительности. А на этот раз те самые сигналы, на поиски источника которых мы летели, оказались… Как бы это сказать… Я ведь не популяризатор, лучше дома я напишу тебе уравнения…

– Ну, хоть как-нибудь!

– В общем, это были сигналы, посланные в будущее и изогнувшиеся во времени вследствие определенного стечения обстоятельств, а мы сыграли в этом некоторую роль – не наш корабль, конечно, но явления, возникшие в результате наших действий, астрофизических экспериментов, зондирования звезды… В этом роде, понимаешь? Конечно, нам такая интерпретация фактов и в голову не пришла, но существенным оказалось то, что уже там, в полете, кто-то все-таки попытался связать их с проблемой времени; иначе все это не нашло бы отражения в материалах экспедиции и люди будущего еще некоторое время о них ничего не узнали бы. Вот так обстояло дело.

– А тот человек, который подумал о времени… наверное, он гений?

– Да нет, – сказал Александр. – Какой там гений.

– Но он смог…

– Наверное, время чем-то досадило ему. И он во что бы то ни стало хотел перехитрить время. В общем, конечно, сложно понять…

– Знаешь, – сказала Кира, – в твоих уравнениях я, наверное, не разберусь, как бы ни старалась. Но ведь это не значит, что я не могу понять ничего. Скажи: как вы там живете? Не только – что изучаете. Как живете?

Коснувшись ладонью ее волос, он задержал на них свою руку, потом рука соскользнула; Александр вгляделся в свою ладонь, то ли пытаясь найти на ней след прикосновения, то ли желая прочесть слова, которыми следовало ответить.

– Как живем? Представь: мы прилетели. Мы кто?

– Герои, – не задумываясь, ответила Кира.

– Герои. И по их представлениям – куда большие, чем по нашим. Естественно, всегда то, что представляется предкам нормой жизни, потомкам кажется сплошным преодолением трудностей. Так что для них мы преодолели не только то, что действительно было трудным, но и справились с тем, с чем, по нашему разумению, и справляться не надо было – это само собой подразумевалось. Иная эпоха, иной уровень жизни…

– Да. Итак, прилетели герои…

– Именно. Мы и в самом деле потратили много сил: такие полеты очень нелегки. Понемногу приходили в себя. Потянулись к работе. Они, потомки, это отлично понимали; менее всего они похожи на людей, способных чем-то удовлетвориться прежде времени, прожить без полного напряжения сил…

– Прости, я перебью. А на кого они вообще похожи?

– То есть? На людей… На нас с тобой: биологически люди не эволюционируют, во всяком случае, там это еще незаметно. Да, так они отлично понимали, какая перед нами трудность. Ведь, возвратившись почти сказочными героями и оставаясь такими – допустим на минуту – на весь остаток жизни, а мы не успели состариться, как видишь (он согнул руку, напрягая бицепс), мы ни в чем не разочаровались бы и никого бы в себе не разочаровали, в то время как начав заниматься тем же, чем занимались они, и неизбежно проявляя вначале беспомощность, делая кучу ошибок, заслуживая если не осуждения, то, во всяком случае, критики, мы могли перестать ощущать свою полезность.

– Но почему же? Ты ведь считался хорошим специалистом, а знания уже сегодня можно усваивать с такой быстротой, что за какой-нибудь месяц…

– Дело не в знаниях. – Он коротко рассмеялся, и Кира даже вздрогнула: так похож был этот смешок на его прежнюю манеру. – Наверное, я приехал специально, чтобы пожаловаться… Поплакать на груди. Вероятно, так оно и есть. Человек ведь редко сознает, в какой именно миг он достиг своей вершины. Ему хочется делать еще и еще… Пока ты жив, твоя жизнь еще не оправдана; ты не отдал всего, что можешь. Хочется отдавать. А на деле… Пока мы кажемся себе чем-то очень условным – этакая помесь древнего дедушки с несмышленым внуком; сумма, которая при делении все-таки не дает в среднем взрослого человека, способного разговаривать с ними, с потомками, на равных.

– Но почему же, я не понимаю!

– Мы слишком инертны, – с досадой сказал он. – Инерция мышления, интеллекта… Разум не может мгновенно приспособиться к совершенно новому. Он будет действовать по старым канонам, наперекор даже фактам и логике. Препятствия мы преодолеваем с помощью рассудка, но что может повлиять на него самого? Только другой интеллект; но тут есть, очевидно, нечто, подобное биологической несовместимости: психологическая несовместимость, что ли? Просто привить чужую мысль – если ты всем ходом жизни не подготовлен к ее восприятию – нельзя, она, как и чужая плоть, отомрет, будет отторгнута, произойдет некроз. Чтобы этого не произошло, разум надо предварительно подготовить, как готовят тело. Этим наши потомки и занимаются – с переменным успехом.

Он помолчал.

– Дело не в том, что мы чего-то не знаем. Мы – не чувствуем. Слишком много принципиально новых идей, и мы пока еще не готовы к их восприятию, хотя уже вызубрили уравнения. Легко научить человека говорить, что бога нет, – куда труднее заставить его даже в самых тяжелых случаях не обращать глаза к небу. Конечно, мы со всем согласны, потому что не можем опровергнуть. Но чтобы творить, недостаточно соглашаться или даже быть уверенным; надо дышать идеями, как воздухом. Но кислородом дышат и рыбы, и люди; только рыбы извлекают его из водного раствора и гибнут на воздухе, хотя усваивать кислород воздуха, казалось бы, куда легче. Так вот, мы привыкли дышать в воде и не можем иначе – только шевелим жабрами…