Текст книги "Охота на черного ястреба"

– А зачем им зенитные средства?

– А как же тогда вертолёт сбили?

– Так и сбили! Ты нашего командира не знаешь и Деда с Седым! Они кого хочешь завалят, хоть стратегическую ракету в полёте, хоть спутник на орбите!

– Ну-ну! – недоверчиво начал полковник Багдасаров, но разговор офицеров вновь прервал звонок. Начальник отряда поднял трубку.

– Товарищ полковник, мы засекли на нашей частоте работу радиомаяка. Пеленг соответствует месту, где идёт боестолкновение, – взволнованно доложил дежурный офицер с заставы.

– Значит, так, Владислав, это точно ваша разведгруппа прорывается. Мои бойцы готовы. Поднимай своих ребят! И надо решать, чего будем делать и как действовать!

– А как ты собираешься нас туда доставить? Своим ходом два километра по горам будем идти в лучшем случае три-четыре часа! – неожиданно сказал подполковник Стэнлер.

– Это точно, если не больше! – удручённо ответил полковник Багдасаров. – У меня есть одна вертушка, но этого мало. Надо в вертолётный полк звонить, я сейчас попробую договориться с командиром, ты пока посиди, Влад!

– Я-то посижу, вот только ребята наши там погибают.

– Да, всё ясно, что же я не понимаю? Только учти, мне головой своей и погонами придётся отвечать за переход границы, – ответил полковник, снимая трубку и набирая номер дежурного по вертолётному полку.

– Так ты не докладывай об этом инциденте своему руководству. В Москве сейчас у демократов полный бардак и туман в голове на почве эйфории от одержанной победы, поэтому никто не узнает. Если свои, конечно, доброжелатели не донесут. У тебя доброжелатели есть?

– А у кого их нет? А турки? Думаешь, смолчат? Да им американцы только моргнут, они тут же завоют так, что в самом дальнем кремлёвском уголочке услышат. Будут кричать, что мы, дескать, суверенитет нарушили и права их попираем. Шума создадут много, поверь мне! – начальник отряда хотел ещё что-то сказать, но не успел, зазвонил телефон. Стэнлер услышал, как телефонист доложил полковнику, что есть связь с вертолётчиками.

– Дежурный по полку? Хорошо! Соедини-ка ты меня с вашим командиром! Да! Да! Доложи, что полковник Багдасаров, начальник погранотряда, желает лично переговорить по весьма важному делу, которое не терпит отлагательства.

Пока дежурный соединял с командиром вертолётного полка, начальник отряда решил, пользуясь небольшой паузой, сказать пару слов о человеке, которому звонил: «Мужик он хороший! В Афганистане воевал долго, боевой лётчик, Герой Советского Союза, короче, мировой парень! Такой, как он, полетит хоть к чёрту на куличи!

– А фамилия его как? – спросил, неожиданно насторожившись, подполковник Стэнлер. – Часом не Сафин Марат Фархадович?

– Точно, Сафин! – ответил начальник отряда.

– Кстати, у нас в Афгане он проходил под прозвищем «татарин» или Фархадыч!

– Точно! И мы его так же за глаза зовём!

– Ну-ка дай мне трубку!

– А ты, что, знаком с ним?

– Знаком, знаком! Это наш парень, спецназовский лётчик! Он с нами полгода летал! – коротко объяснил Стэнлер своё желание переговорить с командиром вертолётного полка. Тем временем к телефону, по-видимому, подошёл сам полковник Сафин, и Владислав громко крикнул в трубку: – Здорово живёшь, Маратик! Не хвораешь, «татарин» мой дорогой? Узнаёшь, Фархадыч? Это Стэнлер!.. Узнал, чертяка?.. Прекрасно живу!.. И дети нормально!.. Потом поговорим, потом! Сейчас надо командира выручать… Какого командира?.. Вот тебе и на?! Моего, конечно!.. Здесь, здесь он!.. Да, да, Павлов!.. Да!.. Саня с ребятами выходит. С ним сейчас и Дед, и Седой… Ну, второго ты не знаешь, хотя видел. Помнишь, мы из Пакистана десантников расстрелянных вывозили, а один жив оказался?.. Вот именно тот!.. Да, они с сопредельной территории сейчас идут. Бой у них там тяжёлый идёт. Поможешь?.. Только границу нарушать придётся. Кишка от страха не порвётся? – громко хохотнул Стэнлер и, обернувшись к командиру погранотряда, спросил: – Славик интересуется, как пограничники? Позволят ли границу нарушить?

Багдасаров кивнул в ответ, и подполковник ГРУ радостно прокричал в трубку:

– Славик! Пограничный начальник даёт «добро!» Говорит, что открывает для пролёта «зелёную улицу». Когда вертолёты будут? Через двадцать минут? Успеешь? Прекрасно! Тогда жду!

– Не жду, а ждём! – неожиданно поправил Стэнлера начальник отряда, полковник Багдасаров. – Я тоже с тобой полечу, Влад! А то ведь после этой самодеятельности снимут меня с должности, и будет жутко обидно, вроде как не за что! А так хоть с вами пролечусь да повоюю, как в молодости. Я ведь тоже в Афгане служил, в группе «Каскад», слышал?

– А то! Приходилось иногда вместе работать. Ребята комитетовские лихо воевали, зарекомендовали себя там неплохо, уважали мы их!

Вообще нужно сказать, что офицеры рисковали очень многим. В первую очередь они рисковали своими жизнями, своей служебной карьерой, но в тот момент они менее всего задумывались о своих земных проблемах, ибо более всего думали о том, как спасти своих товарищей. Я не знал, что полковник Багдасаров, будучи по рождению настоящим горцем, перед вылетом сказал моему заместителю, что самая главная его цель в жизни не стать подлецом и не перешагнуть ту черту, за которой начинается для солдата бесчестие. «Этому и сыновей своих учу!» – тихо, но очень серьёзно произнёс он тогда эти слова.

Как и обещал командир полка, ровно через двадцать минут шесть десантных «вертушек» Ми-8 и четыре боевых вертолёта огневой поддержки Ми-24 приземлились около погранотряда. Полковник Сафин подошёл к ожидавшим его в полной боевой готовности офицерам, поздоровался, обнял подполковника Стэнлера и тут же изложил им свой замысел действий: «Влад, ты со своими ребятами и ты, Степан, со своими идёте в середине строя на четырёх транспортных бортах. Я со своим ведомым пойду первым, штурман полка будет замыкающим. Через границу проходим тихо, на минимальной высоте и максимальной скорости. Подходим, и я с ходу атакую их вертолёты, затем вступает в дело штурман со своим ведомым, после высаживаем ваши группы и с воздуха поддерживаем вас огнём. Работать надо быстро и аккуратно, пока они не очухались. На всё и про всё не более получаса. Как мой план?»

– План отличный, только, Фархадыч, мы должны уложиться в пятнадцать минут, – добавил Стэнлер.

– Как скажешь, Владислав! По машинам! – сказал командир полка и побежал к своему вертолёту.

Винтокрылые машины с бойцами моего отряда и пограничниками на борту взмыли в воздух и в сопровождении четырёх боевых «двадцатьчетвёрок» или «крокодилов», как мы их нежно называли в Афгане, устремились на сопредельную территорию.

Расстояние до места боя в два километра вертолёты покрыли за одну минуту.

– Николай, – передал Сафин своему ведомому, – я захожу первым и атакую. Постараемся со стороны солнца. Беру на прицел ведущего и после сразу отваливаю, ты готовься завалить второй вертолёт.

– Понял, командир!

– Иваныч, – обратился полковник к штурману полка, – ты работаешь сразу за нами. Заходишь с противоположной стороны, добиваешь вертушки и уходишь на второй круг. Времени у нас в обрез! Ребята из ГРУ, что на борту транспортников, очень шустрые, работают быстро, поэтому постарайся не затягивать время, чтобы не сорвать им работу.

– Ясно!

Наши лётчики с ходу атаковали американские вертолёты. Им удалось сбить все вражеские машины. Транспортные вертушки высадили десант, который тут же вступил в бой и отогнал морских пехотинцев на значительное расстояние от того места, где намечалось провести поиски моей группы. Радиомаяк здорово помог ребятам. Они быстро засекли его работу и вскоре обнаружили наши тела. Операция по эвакуации заняла буквально пять минут. В общей сложности на всю работу было затрачено всего лишь двенадцать с половиной минут. На свою территорию возвращение прошло без потерь, правда, четыре пограничника были легко ранены, но их жизни ничего не угрожало, поэтому ребят даже не стали отправлять в госпиталь, а направили в местный лазарет.

Все офицеры моего отряда, пограничники и лётчики были очень расстроены нашей гибелью. Они ведь так старались, но жизнь есть жизнь, да и ведь смерть не выбирает… Меня и Димыча уже хотели отправлять в морг, но как это иногда бывает, в дело вмешался случай, который кардинально изменил всю ситуацию.

Что побудило тогда дежурного фельдшера, молодого солдата первого годы службы, подойти к нашим телам, не знал никто, да и сам он объяснить не смог.

Он просто проходил мимо наших тел и задержался на секунду, а потом возьми да и приложи стетоскоп к моей груди, то ли ради любопытства, то ли… непонятно. И сделал солдатик это именно в тот момент, когда ещё живое моё сердце вдруг совершило свой редкий удар, может быть, последний удар, как бы подавая сигнал, взывая к помощи, мол, не умер ещё мой обладатель. Вот такое случайное совпадение многих обстоятельств и произошло в тот миг на взлётной полосе приграничного аэродрома.

– Товарищ полковник! – непонятно к кому обратился испуганный фельдшер, может, к начальнику отряда, а может, к командиру вертолётного полка. – Вот этот человек жив! – указывая на меня чуть дрожавшим указательным пальцем и в растерянности немного отступая назад, сказал вполне уверенным голосом, после чего смутился и замолчал. Слова солдата произвели шок на всех присутствовавших.

– Что ты сказал, сынок? – спросил парня начальник отряда. Фельдшер пожал плечами и не так уже категорично, как секунду назад, произнёс: – Мне кажется, что этот человек жив! У него сердце бьётся!

– А ну-ка проверь второго, на всякий пожарный, – приказал Багдасаров своему солдату. Тот подошёл к прапорщику Сокольникову и начал прослушивать его.

– Что там, сержант? – нетерпеливо спросил подполковник Стенлэр и другие офицеры.

Солдат слушал недолго, но моим ребятам те секунды показались часами. Наконец он поднял голову и, чуть не плача, с обидой в голосе, переживая, что ему могут вдруг не поверить, сказал:

– И этот тоже жив, так мне кажется! Но я же не врач, могу и ошибиться! Извините!

– Почему не верим? Верим! Радоваться надо, что они живы, парень! Ты молодец! Ты замечательный человек и будешь прекрасным врачом! – обнял его за плечи подполковник Стэнлер, а командир вертолётного полка уже давал команду лётчику, чтобы тот готовил борт для вылета в окружной госпиталь.

– Как тебя звать, сержант? – вновь спросил Стэнлер, молодого солдата.

– Миша!

– А фамилия?

– Соседов!

– Держи, Миша Соседов, на память! – Владислав снял с шеи бинокль и протянул его растерявшемуся сержанту.

Вот так завершилась наша операция. А тот бой действительно оказался для нас последним, потому как после него ни я, ни прапорщик Сокольников уже не вернулись в свой отряд.

Мы провалялись в госпиталях почти полгода. После выздоровления прапорщика Сокольникова уволили сразу же и без лишних разговоров, как говорится даже без выходного пособия. На прощание один полковник из кадровиков так прямо ему и сказал: «Скажите спасибо, что вас увольняют тихо и без шума, а так “отдыхали” бы сейчас в тюрьме на нарах несколько лет. Никому не позволено ходить за границу без особого на то разрешения. А мы вас, кстати, туда не посылали».

Димка, конечно, вспылил. Нет, он не бил по лицу офицера, а просто легко схватил его за шею, а руки у прапорщика Сокольникова были будь здоров, поэтому полковника того долго откачивали, но всё обошлось. Димка долго без работы не ходил. Он не пошёл в охрану и в прочие структуры, а увлёкся живописью, ведь всё-таки кровь знаменитого предка художника заявила о себе.

Моё же выздоровление шло крайне медленно. Раны были слишком тяжелые. Вначале мне вообще даже хотели ампутировать ногу, но один молодой военврач доказал своим старшим коллегам преждевременность такой операции, и я был спасён от инвалидности. Он изготовил мне замечательный протез вместо разбитой в клочья коленной чашечки, долго «колдовал» над моим суставом, но на ноги поставил, хотя мне и пришлось учиться ходить заново. Ранение в грудь было не опасно, пуля в миллиметре прошла от сердца, серьёзно ничего не повредив, если, конечно, не считать поломанных рёбер, но это были пустяки.

Очнулся я первый раз недели через две. Почти четырнадцать дней врачи боролись за мою жизнь, когда мне пришлось практически пребывать на грани смерти. За жизнь моего друга Димыча, который несколько дней метался в бреду, эскулапы тоже сражались очень даже упорно, ведь он провёл в реанимации почти неделю. Военные хирурги вытащили нас с того света, но после этого наши приключения не закончились, ибо начались самые наши удивительные, но теперь уже злоключения.

Первым человеком в своей больничной палате, которого я увидел, придя в себя после операции, был, как это не покажется странным, следователь прокуратуры. Он нам доходчиво и толково объяснил, что против меня и Димки по факту незаконного перехода государственной границы возбуждено уголовное дело. Мы ведь не вникали во все дипломатические нюансы новой власти, но оказалось, что Министерство иностранных дел суверенной республики Турции под давлением США предъявило нашему послу ноту протеста по поводу нарушения границы. Действительно, советские вертолёты нарушили границу и углубились на территорию Турции почти на три километра. Нам ведь было неведомо, что, уходя на задание из одной страны, мы вернёмся назад в совершенно другую.

Короче говоря, оргвыводы последовали незамедлительно: начальника погранотряда, полковника Багдасарова, сняли с должности, многих офицеров-пограничников понизили в звании, а некоторых даже уволили. Был также изгнан из армии и командир вертолётного полка, Герой Советского Союза полковник Сафин, провоевавший в Афганистане долгих четыре года и сделавший более 800 боевых вылетов. Выгнали со службы и моего заместителя подполковника Владислава Стэнлера, которому начальник управления уже после увольнения в отставку отдал приказ выехать на Кавказ и обеспечить моей группе переход через границу. Влад, конечно, мог тогда отказаться, ибо в стране уже к тому времени всё поменялось, но он этого не сделал.

Отряд наш ровно через год расформировали в связи с проведением реформы в армии. Да и вообще всё наше управление основательно сократили, ведь мы не собирались больше ни с кем воевать, а именно такая установка легла в основу новой государственной военной доктрины. Вскоре с политической карты мира пропало и государство под названием СССР.

На пенсию меня отправили весьма неожиданно, так как возраст в 35 лет позволял ещё служить. К тому же я тогда только вернулся из санатория, где полностью восстановил своё здоровье. Военно-врачебная комиссия была пройдена мной очень легко, никаких ограничений. Вот как раз после неё, помню как сейчас, я и был вызван к себе одним большим начальником для доверительной и душевной беседы.

Он пригласил меня за столик, налил коньяку, мы выпили, долго разговаривали о том и сём, а затем он меня вдруг спросил: «А что, полковник, где была бы ваша группа в дни августа?» Я долго не задумывался, а ответил ему чисто по совести: «Мы все без исключения выполнили бы единожды принятую присягу, а присягали мы, товарищ… как вам известно, на верность одной стране! Переприсягать же – это не через яму перепрыгнуть и не перчатки сменить».

– Стало быть, если бы в августе ваш отряд был в Москве, я не сомневаюсь, на чьей стороне выступили бы вы лично, – буравя меня своими бесцветными глазами, чуть разочарованно сказал генерал.

– Вы правильно не сомневаетесь, я не меняю своих убеждений и не изменяю присяге!

Начальник тот, услышав мой совершенно откровенный ответ, недовольно поморщился, и уже к вечеру мне зачитали приказ об увольнении на пенсию.

Я после увольнения некоторое время пребывал в небольшом отчаянии, ибо неожиданно, как говорится, в одночасье, оказался вдруг без любимой работы. Офицеры отряда также почти все уволились. Многие из них первое время бедствовали в прямом смысле слова, но ни один из них, бывших моих подчинённых, как бы тяжело им ни было в те трудные годы реформ, никто не замарал себя сотрудничеством со структурами сомнительной репутации. Почему я так уверенно говорю об этом? Потому как знаю, что ребята из армейской разведки не понаслышке знали, что такое честь офицера.

Времена наступили очень трудные. Реформа была в полном разгаре. Моей военной пенсии еле хватало на оплату квартиры и немного оставалось на еду. Идти подрабатывать охранником я считал для себя неприемлемым, так как для этой «ответственной» работы ещё не подготовился морально. Торговать на рынке и ездить за товаром в Польшу, а тем паче в Турцию, моя личная совесть также ещё не созрела.

– Что за чушь?! Сторожей и вахтёров стали называть охранниками и сотрудниками службы безопасности. Никогда у нас не была такая работа престижной и денежной. Внутри страны должен быть строгий порядок во всём, тогда и всяким там фирмам, что при попустительстве властей обворовывают людей, не придётся потом скрываться от своих «кредиторов» за спинами охранников, – приблизительно так отвечал я на все многочисленные предложения от всяких структур занять должность начальника охраны. Да и жена, с которой мы прожили уже вместе пятнадцать лет, в этих вопросах была со мной солидарна…

* * *

Вот такую ситуацию закрутил почти год назад полковник Климов. Свою часть задачи он тогда выполнил прекрасно. Однако что произошло с ним после того, как мы вернулись из Турции, нам было неизвестно, так как пришлось долго восстанавливать своё здоровье. Его неожиданный приезд сейчас на дачу генерала действительно явился для нас сюрпризом. Однако Иван Фёдорович всегда умел удивлять.

– Клим?! – удивлённо воскликнул Сокольников.

– Какими судьбами? Мы про тебя и думать забыли! Что же ты не подал весточку? Как добрался и всё прочее? – в голосе Димки стали прослушиваться лёгкие саркастические нотки, а это было весьма опасное предзнаменование того, что настроение его может легко испортиться. Мой друг был человеком очень импульсивным, эмоциональным, а потому очень резким в своих суждениях и словах. Сокольников никогда и никому не стеснялся говорить, что белое – это белое, а чёрное белым или даже серым быть никогда, даже чуть-чуть не может. Я уже понял, какой будет следующая фраза моего друга, а поэтому постарался опередить Сокольникова. Сделав шаг навстречу гостю, я первым протянул ему руку. Крепкое рукопожатие перешло в дружеское объятие. Климов осторожно похлопал меня по спине и спросил: «Ну, Батя, как здоровье?»

– Здоровье отличное! Тьфу, тьфу, тьфу! – я трижды сплюнул через левое плечо, взглянув при этом на Сокольникова. – Ну а ты как, Володя?

Димка поприветствовал полковника немного прохладно. Я чувствовал, какие вопросы сейчас вертелись на языке моего друга. Мне было понятно, что Димка обязательно задаст их Климову, но я хотел, чтобы это было сделано чуть позже. В воздухе повисла тревога, но жена генерала Корабелова вовремя пришла на помощь. Будучи мудрой женщиной, она тут же уловила лёгкую напряжённость и необъяснимую враждебность Димки по отношению к прибывшему гостю, а потому быстро пригласила всех к столу. Алла Викторовна, так звали супругу генерала, самолично разлила по рюмкам холодную из запотевшей после холодильника бутылки водку и предложила выпить за встречу. Сорокаградусный русский национальный напиток сделал своё основное дело. Напряжение, возникшее первоначально, как-то само по себе исчезло, словно его и не было.

Мы не особенно долго сидели за столом, но вкусить прекрасных суточных щей из кислой капусты, свежих малосольных огурчиков, вкуснейшего салата из мясистых, крымских помидоров и сладкого ялтинского лука, жареных карасей всё-таки успели. Разговоры были самые общие: о жизни, о детях, внуках и конечно же с переходом к политике. Потом жена генерала ушла, прекрасно понимая, что её супруг собрал нас всех вместе для какого-то важного разговора. Корабелов посмотрел ей вслед, довольно улыбнулся и сказал:

– Ну что, ребятушки? Опять встретились?

После этих слов Иван Фёдорович решительно отставил в сторону вторую початую бутылку водки. Я сразу понял, что предстоит какой-то весьма серьёзный разговор и его инициатором является Климов.

Димка в это момент тихо покашлял. Он всё-таки не отказался от своего намерения о чём-то потолковать с нашим гостем. Сокольников только хотел уже было открыть рот, чтобы задать Климову давно вертевшиеся на языке вопросы, но бывший начальник управления не дал ему это сделать.

– Слушай, Дед, – назвал он его по прозвищу, – чтобы снять все твои вопросы, вначале послушай меня! – генерал говорил таким тоном, что Димка не осмелился перебивать. – Уголовное дело, которое возбудили против вас, именно благодаря стараниям Климова забрали из генпрокуратуры и передали военным. Ну а там нашлись честные ребята, которые его закрыли. Это – во-первых. Во-вторых, Клим сейчас генерал. Ну и, в-третьих, у него к вам есть дело.

– Генерал, значит… – многозначительно сказал Димка и замолчал. Однако пауза долгой не была. – Служишь новому режиму? Молодец! Звание, вон, получил! Так какого же хрена мы там погибали? Алёшка детей своих сиротами оставил? Генерал, значит? Ты передал хотя бы руководству страны ту отраву, из-за которой мы жизни свои положили и здоровье?

– Докладывать было некому, – спокойно ответил Климов. – Разбежалось тогда, в августе девяносто первого, всё моё руководство.

– Ладно, Дед, ты горячку-то не пори! Сам знаешь, как всё тогда было. Страну развалили. Вас еле-еле из-под расстрельной статьи вытащили. А Климов не режиму служит, а стране и народу нашему. Если такие, как он, честные люди будут уходить из органов государственной безопасности, тогда всё по ветру пойдёт, в распыл да в разнос то бишь, и страна в том числе. Короче, Димыч, прекрати! Человек вновь приехал, чтобы у вас помощи попросить или посоветоваться, а ты с претензиями, как сварливая старуха, ей-богу!

Видимо, генеральская речь произвела на моего друга впечатление. Нужно сказать, что Димка умел слушать неприятную для себя критику, анализировать, правильно её воспринимать и, главное, не обижаться. Вот и сейчас, посидев немного и подумав, он тихо сказал:

– Извини, брат! Был не прав, погорячился!

Генерал Климов понимающе улыбнулся и крепко пожал протянутую Сокольниковым руку. Иван Фёдорович также обрадовался, что при его участии опасный инцидент был задавлен в зародыше, не успев перерасти в крупный скандал.

– Что за дело? – вступил теперь в разговор я, почувствовав, что пришла моя очередь взять инициативу в свои руки.

– Я не хочу сейчас вдаваться в детали. Если станет интересно, то, естественно, сразу же все необходимые документы и материалы вам будут представлены. Итак… – начал Климов, – после августовских событий девяносто первого года Первое главное управление КГБ демократы здорово прошерстили. Не все сотрудники разведки приняли новую власть, за что и были изгнаны со службы…

– Знакомая история… – вставил Димка.

– Но у ребят из главка остались во многих странах очень хорошие позиции. Это было как бы вступление, а теперь перехожу к сути дела. До девяностых годов у нас были прекрасные отношения с Сомали. Советские военные специалисты создали там практически с нуля новую армию…

– Клим, давай по существу! – тут уже не удержался я.

– Да, да, – поддержал меня Корабелов, – наши ребята были в Сомали. Они там помогали готовить части спецназа и сами проходили тренировки в условиях пустынной местности.

– Прежде чем говорить о деле, вот, прочтите эти документы, – сказал Климов и протянул мне тонкую папочку красного цвета.

– Интересно, – ответил я, развязывая тесёмки.

Внутри папки лежали два обычных листа, отпечатанных на принтере. В правом верхнем углу стояла надпись «для служебного пользования». Ниже шёл текст следующего содержания:

«Сов. секретно

Исх. 344/43

ИНФОРМАЦИОННО-АНАЛИТИЧЕСКОЕ

УПРАВЛЕНИЕ ПГУ КГБ СССР

В ЦЕНТРАЛЬНЫЙ КОМИТЕТ ЦК КПСС

ИНФОРМАЦИОННАЯ ЗАПИСКА

Ядерная программа Израиля была начата ещё в 50-х годах прошлого столетия по специальному распоряжению премьер-министра страны Бен-Гуриона. С этой целью в 1952 году под контролем министерства обороны была создана Комиссия по ядерной энергии.

В 1956 году Израиль заключил секретное соглашение с Францией о постройке плутониевого ядерного реактора. Один из ведущих французских специалистов в этой области Френсис Перрин подтвердил в 1986 году, что в течение двух лет в конце 50-х годов Франция и Израиль производили совместные работы по проектированию атомной бомбы. Реактор для получения оружейного плутония начали возводить в отдалённом уголке пустыни Негаев, около населённого пункта Димона. Этот крупномасштабный проект включал в себя сам ядерный реактор и ряд надземных и подземных сооружений, расположенных на участке местности площадью в 28 кв. км. Строительство данного объекта осуществляли 1550 израильских и французских рабочих. По разработанному проекту одна из французских компаний построила для израильтян завод по выделению плутония. По сведениям Федерации американских учёных, для тайной доставки в Израиль из Норвегии тяжёлой воды – ключевого компонента плутониевого реактора, были задействованы все самолёты военно-транспортной авиации ВВС Франции.

В 1958 году строительство израильского комплекса ядерных исследований зафиксировали американские разведывательные самолёты У-2. Однако в 1962 году президент Кеннеди получил от Бен-Гуриона заверения, что строящийся реактор будет использован только для производства электроэнергии. Хотя в Димоне к этому времени уже работало предприятие по производству оружейного плутония, но президент США удовлетворился словами премьер-министра Израиля. В мае того же года атомный объект посетила группа американских специалистов, но комиссия ничего не обнаружила, что можно было бы инкриминировать, как производство запрещённого оружия.

К началу 1967 года, как раз накануне Шестидневной войны с арабскими государствами, в Израиле уже были собраны два ядерных устройства. А с 1970 года по информации французского специалиста Перрина Тель-Авив уже стал производить сборку от трёх до пяти ядерных зарядов в год.

Карл Деккет, служивший в конце 60-х годов заместителем директора ЦРУ по науке и технологии, сделал вывод, что в Израиле имеется тщательно разработанная программа по производству оружия массового поражения. На эту мысль его подтолкнули длительные беседы с профессором Эдвардом Теллером, создателем американской водородной бомбы, который несколько раз посещал Тель-Авив и открыто поддерживал его ядерную программу. Свой доклад Карл Деккет представил директору ЦРУ Ричарду Хелмсу, но не получил никакого ответа от вышестоящего начальника. А в 1969 году президент Ричард Никсон вообще отдал распоряжение своей администрации прекратить американские инспекции на израильские ядерные объекты.

В течение нескольких последних лет в мировых средствах массовой информации периодически возникали скандалы, в которых Израиль обвиняли в секретных закупках и хищении ядерных материалов в США, Великобритании, Франции, ФРГ и других странах, а также попытках приобретения технологий двойного назначения. Так, например, в 1986 году в Соединённых Штатах на одном из секретных заводов в штате Пенсильвания было обнаружено исчезновение более 100 кг обогащённого урана. После самого тщательного расследования стало вполне очевидно, что в деле похищения ядерного материала замешаны спецслужбы Израиля. А некоторое время спустя Тель-Авив под давлением мировой общественности даже был вынужден признать факт закупки и незаконного вывоза из США критронов[2]2
  Критрон – устройство двойного применения, как гражданского, так и военного; используется в копировальной технике, и применялось в системе детонации первых американских ядерных бомб.


[Закрыть].

По сведениям наших источников на сегодняшний день Израиль обладает 150–200 ядерными боеприпасами. Тель-Авив имеет пятый или шестой ядерный арсенал в мире, занимая место после России (более 8000 единиц), США (более 7000), Китая (более 400), Франции (около 350), Англии (185) и оставив далеко позади себя такие страны, как Индия и Пакистан.

В сентябре 1979 года американские разведывательные спутники в районе Индийского океана недалеко от побережья Южной Африки обнаружили признаки атмосферного испытания ядерного оружия. Однако администрация Белого дома не стала предавать огласке полученные сведения. Но через некоторое время из-за утечки информации во влиятельной газете “Вашингтон пост” была напечатана статья о проведении Израилем в зоне Индийского океана испытаний трёх ядерных устройств, предназначенных для оснащения артиллерийских снарядов. В газетной статье, в частности, говорилось: “…это был 42-й случай, когда разведывательный спутник зафиксировал подобный сигнал, причём в 41 предыдущем эпизоде также были выявлены атмосферные ядерные испытания…”

Нельзя не учитывать стойкое желание Тель-Авива уклониться от присоединения к Договору о нераспространении ядерного оружия, хотя Израиль и является членом международной организации МАГАТЭ, но инспекторы данной организации к инспектированию израильских ядерных объектов не допускаются. Так же руководство страны подписало Конвенцию о физической защите ядерных материалов, но, однако, не ратифицировало этот важный документ».

Кроме этих двух листов в папке находились копии нескольких статей из различных зарубежных газет, но более всего из арабских. Во всех статьях говорилось об успешной работе таможенной службы и органов государственной безопасности, которые смогли предотвратить контрабандную доставку большого контейнера с урановой рудой. Далее шли названия портов, где был арестован груз, описывались заслуги работников таможни и полиции, но не указывалось главное, куда направлялись контейнеры. Хотя по расположению городов, в которых груз был задержан, конечный адрес хорошо угадывался.

Я внимательно прочитал документ и передал его Сокольникову. Пока Дмитрий знакомился с информацией, мы все сохраняли молчание. Наконец он закончил читать.

– Конечно, любую другую страну американцы за такие исследования поставили бы на уши. Наверняка пригрозили бы санкциями ООН, напустили бы всяких страшилок, короче, постарались бы напакостить, – подвёл Сокольников итог прочитанному документу. – Однако я что-то не понимаю, при чём здесь Сомали? – задал он, немного подумав, вполне резонный вопрос.

– В этом-то всё и дело, – тут же ответил Климов. – Нашими геологами на территории Сомали были обнаружены весьма большие запасы урановой руды. Статьи все эти были написаны, когда у власти находился генерал Барре, сейчас его нет. А район, где расположены разведанные залежи, теперь контролирует самый влиятельный полевой командир, генерал Айдид. Советниками по безопасности у него работает один наш бывший сотрудник. Человек он очень опытный. Так вот он сообщил, что американцы сейчас прилагают все усилия, чтобы убрать Айдида. Наш сотрудник провел там одну весьма удачную операцию – организовали «подставу». Человек из ближайшего круга генерала сделал предложение американцам выдать им Айдида. Вначале цель данного мероприятия была довольно обычной – внедрить своего человека к американцам для получения информации. На большой успех особенно не надеялись. Думали, что если наш человек попадёт хотя бы на военную базу, то и это очень хорошо. Но парни из ЦРУ сильно заинтересовались им. Специалисты из Лэнгли очень плотно поработали с нашим человеком и согласились выдать запрошенную им сумму за выдачу генерала, а это… только не упадите, – вполне серьёзно предупредил нас Климов, – это более сорока миллионов долларов.