Текст книги "Хирург"

Примерно это самое чувство было у Гоши, который страдал от того, что не мог, не имел права, сорвать тот заветный плод, тот аленький цветок, который находился рядом с ним и нёс ему эти самые страдания.

Выходила Алина из своего состояния очень тяжело. Находясь в каком-то тяжеленом пространствии, она всё чаще и чаще обращалась к Богу в молитвах, которые придумывала сама. Они были разные, но все они были направлены к Нему. Сначала она просила Его, лёжа с открытыми глазами и смотря в белый потолок своей палаты, чтобы Он забрал её к себе и отвёл ко мне, но эта молитва не доходила до Него.

– Может Гоша действительно прав и Алексей жив! – думала она по ночам. – И поэтому Господь не желает меня забирать к себе, оставив его одного!

Она, практически, перестала спать по ночам и те таблетки, которые ей давали для того, чтобы она хорошо спала, не действовали, но Алина не говорила врачу об этом, потому что ей нравилось лежать в полной тишине и думать о своём. Никто ей в этом не мешал и от того на душе становилось тепло и уютно.

Ещё в самом начале её лечения, сразу после майских праздников, врач решился поговорить с Гошей об Алине.

Пригласив его к себе в кабинет, он произнёс. – Скажи мне, уважаемый, что у тебя с девочкой? У вас с нею роман, или просто интрижка? Ты не ерепенься, мне ваши отношения до фонаря, я просто хочу понять причину её заболевания!

– Да какая интрижка, Пётр Иванович! – воскликнул Гоша. – Она жена моего командира, он поручил мне смотреть за нею и защищать от бандитов, а сам уехал на задание! Задержался! Говорят всякое, но я верю, что он жив и вернётся, а она вбила себе в голову, что он погиб! Было несколько попыток с её стороны, чтобы переспать со мной, но я ей отказал, после чего она как-бы успокоилась! А потом этот случай на озере, когда она, в одежде, вошла в воду и, подняв руки к небу, закричала Алёша! После чего минут десять пролежала в воде, вот тогда она, наверное, и простыла!

– Ну вот! – улыбнулся Пётр Иванович и, поднявшись со своего места, подошёл к окну.

Помолчав минуту, он повернулся к Гоше и продолжил. – Понимаешь! Алина-существо любвеобильное и нежное, а когда пришло известие о потери любимого человека, она всю свою любовь выплеснула на близкого человека, который всегда находился рядом с ней и, не получив взаимности, её организм сломался! А купание это лишь последствия всего того, что она перенесла, её ослабленный организм не выдержал такого удара! Результат ты видишь! Так что, батенька, ты и есть виновник её болезни! Мог бы и приголубить, ничего бы с твоим командиром не случилось! Но это уже в прошлом!

– Ну так что же мне делать? – растерянно произнёс Гоша, глядя на доктора широко раскрытыми глазами. – Что мне с ней любовью заниматься? И как после этого смотреть командиру в глаза?

Чуть помолчав, он вскочил со стула и возмущённо произнёс. – Да нет! Что вы такое говорите!

– Успокойся, дорогой! – улыбнулся врач и, положив ему руки на плечи, вынудил его снова сесть на стул. – Теперь тебе категорически нельзя этого делать, иначе может наступить ещё большая проблема! Ты ей уже не интересен, у неё сейчас свой мир и пусть она в нём пока живёт, пока не поправится, а там будет видно, куда качнутся её качели! Будь с ней очень внимательным и с осторожностью веди беседы, в общем, будь чуток гибче! Понял?

После этого разговора с врачом, Гоша только и думал об этом, что, в итоге, тоже стало его доставать. К Алине он относился трепетно, но скорее как к близкому другу, сестре, к кому угодно, но никак не к жене, или любовнице. Он не мог представить себя в этом качестве. Ну, никак не мог!

Алина, в свою очередь, как-то перестала улыбаться, вернее даже не улыбаться. Нет, иногда она улыбалась ему, или гостям, которые постоянно нарушали её покой. Она перестала смеяться тем, только ей подвластным, задорным и весёлым смехом, от которого, окружающие её люди, поневоле, тоже начинали улыбаться, или смеяться, заряжаясь от этой девочки энергией.

После того, как Гоша привёз её домой, она поблагодарила его и, чмокнув в щеку, закрыла перед его носом дверь своей квартиры. Почесав затылок, Гоша был вынужден идти к себе. Произошло то, что и должно было произойти. Оказавшись у себя в квартире, он, молча, поставил чайник и, подойдя к окну, закурил. На улице была прекрасная, ещё летняя, погода, хотя и не так жарко, как было в июле, но ещё достаточно тепло и уютно.

– Ну и ладненько! – сказал Гоша вслух, хотя и находился в доме один. – Так оно будет гораздо лучше и проще, а то точно в блуд войдём!

На следующее утро Алина позвонила ему в дверь и, когда он открыл её, она, довольно сухо, сказала. – Извини, что потревожила, но мне надо к маме и сыну, ты меня сможешь свозить?

Она стояла уже одетая и обутая в чёрные туфли на высоких каблуках. На ней был чёрный, строгий костюм, с укороченной юбкой. Под, также укороченным пиджаком, виднелась белая блузка, которая очень мило облегала её шею, прикрывая волнующую грудь.

– Так какие проблемы? – произнёс Гоша. – Через полчаса я подгоню машину и поедем.

– Да чего её подгонять, вместе и пойдём, а то я давно уже не ходила! – сказала она и, улыбнувшись, добавила – Ты выходи, а я тебя внизу подожду!

Через пять минут Гоша уже спустился вниз и, выйдя из подъезда, увидел Алину, сидящую на той скамейке, на которой, когда-то, сидел Гоша, поджидая её.

Подойдя к ней, он протянул руку, чтобы помочь встать, но она, глянув на него снизу вверх, произнесла. – А помнишь то утро, когда ты сидел вот тут и увидел, как меня волокут те дебилы? Знаешь, Гоша, я никогда не забуду тот день и то, что ты сделал для меня, да и для всей семьи! Ведь неизвестно же чтобы произошло с моим ребёнком, да и со всеми вами! Я когда начинаю об этом думать, у меня мозги начинают сворачиваться, какой всё же умница мой Лёшенька, что поручил меня именно тебе!

Потом поднявшись, взяла его под руку и они направились в сторону офиса. Сегодня была суббота, поэтому в офисе было тихо, службу несли только одни охранники, которые с радостью встретили Алину.

Алина поднялась наверх, чтобы заглянуть в бухгалтерию, а Гоша пошёл выгонять машину.

Через полчаса они уже ехали в сторону Владимира. Алина устроилась рядом с Гошей, на переднем сидении, её оголённые ноги не давали покоя ему. Такая ситуация стала его раздражать и он отвернулся к окну своей дверцы. Это движение заметила Алина и, чуть заметно, улыбнулась, догадавшись обо всём.

– Гоша! – произнесла она. – Останови по удобнее где-нибудь!

– Сей момент, мадам! – ответил Гоша и, увидев впереди небольшую развилку с просёлочной дорогой, подъехал туда и остановил машину так, чтобы было удобно Алине.

Алина спустилась в своих туфлях по тропинке в лес, на которой каблуки полностью залезали в землю, но она не обращала на это внимание. Да она никогда на такие вещи не обращала внимания. В обуви она заходила и в воду, ходила и по грязи в дождь и не понимала тех, которые жалели, как они выражались, обувь. На что она всегда отвечала, удивлённо подняв брови – но это же всего-навсего обувь и тряпки! Вернулась она минут через пять и, захлопнув переднюю дверку, залезла на заднее сидение.

Устроившись там, она улыбнулась и сказала. – Всё нормально, Егор! Давай поехали!

– Послушай, Гоша! – произнесла Алина минут через десять езды в полной тишине. – Откуда у тебя такая уверенность в том, что мой Лёшенька жив? Или это у тебя такой метод успокаивания!

– Ну что ты, Алина! – воскликнул Гоша, посмотрев на неё в зеркало заднего вида. – Когда генерал сказал, что погибли все двадцать восемь человек, то я сразу понял, что командир жив! А если он жив, то обязательно вернётся! И ещё, Алина! Он никогда не вернётся, пока не отомстит за друзей, а это значит, что задача очень сложная, но он её выполнит! Улетело их двадцать девять человек, погибло двадцать восемь, значит, один жив! И этот один может быть только он, потому что любой другой вернулся бы домой ещё в январе месяце!

Чуть помолчав, он продолжил. – Уже были такие моменты, когда он, в одиночку, уходил и доставал того, кого должен был наказать! Один раз пропал на полгода!

– Ха! Полгода! – воскликнула Алина. – Уже восемь месяцев от него нет ни слуха, ни духа!

– Ну так, наверное, и задача сложнее, чем предыдущие! – воскликнул, в свою очередь, Гоша. – Ты хоть представляешь, что там творится? Тысячи погибших и непонятно кто враги! В общем как хочешь, Алина, но до мая он вернётся, в противном случае я признаю то, что его нет! Понимаешь, я прямо ощущаю его воюющим и живым!

– Хорошо! Я тебе верю! – произнесла Алина, чуть помолчав. – Давай договоримся с тобой, что до мая месяца между нами ничего не будет, но ты должен дать мне слово!

– Какое слово? – спросил удивлённо Гоша и даже повернулся всем торсом к Алине.

– Первого мая ты станешь моим мужем! – сказала она и впилась в него взглядом.

– Алина! – произнёс Гоша и свернул на обочину от греха подальше.

Потом он вышел из машины и, обойдя её, открыл дверцу, где сидела Алина, взяв её за руку, и помог выйти наружу.

Слегка сжав её голову руками, Гоша произнёс, глядя ей в глаза. – Я на сто процентов верю в то, что он вернётся и вернётся на озеро, посмотришь! Но я даю тебе слово, что если он не появится к этому времени, то я, с удовольствием, стану твоим мужем и отцом Егорки! Мало того, мы продадим всё в Ногинске и переедем сюда, во Владимир, а жить будем у матери на озере, пока не подрастёт Егорка, хорошо?

– Спасибо, дорогой! – нежно произнесла Алина и, чмокнув его прямо в нос, выскользнула из рук и забралась на своё место, улыбнувшись ему.

Дальше ехали молча и через час уже были на месте. Мать сидела на скамейке возле дома и судачила с соседками, а маленький Егорка что-то лепил на куче песка, оставшейся от стройки.

Заметив это, Гоша подумал о том, что надобно сделать ему песочницу с грибочком и решил заняться этим прямо сейчас, чтобы не откладывать в долгий ящик.

Увидев нашу машину, Петровна тут же вскочила с места и, подхватив Егорку на руки, вышла к ним навстречу. Поднялись и соседки, улыбаясь им, поздоровавшись с ними, они попрощались и отправились по домам, чтобы не мешать людям.

Алина чуть ли не на ходу выскочила из машины и бросилась к матери. Схватив Егорку, она расплакалась и стала осыпать его поцелуями, не обращая внимания на то, что он вымазал её своим грязными ручонками и ножками, цепляясь за маму, отчего весь пиджак и блузка покрылись пятнами от грязного песка, замешанного водой, из которого он усиленно лепил оладушки.

Потом она стала обниматься с матерью, отчего та тоже заплакала. Пока дочки-матери плакали, Гоша загнал машину во двор.

– Ну вот мы и дома! – воскликнул он, вылезая из машины и потягиваясь, чтобы размять свои кости, улыбаясь во всё лицо.

– Как всё-таки здорово здесь! Никогда бы отсюда не уезжал, если бы не дела! – сказал он и, взяв Егорку на руки у Алины, подбросил его вверх, отчего тот засмеялся по-детски весело и задорно.

– Да кто же вас гонит-то! – проворчала довольная мать. – Оставайтесь и живите хоть всю жизнь! Места всем хватит! Слава Богу, Лёшенька постарался для всех!

– Ха! – воскликнула Алина. – Да ты как подслушала нас! Гоша тоже говорил об этом мне в дороге!

Мать чуть заметно улыбнулась и, посмотрев внимательно на дочь, произнесла. – Исхудала ты совсем, дочка! Платье твоё, которое ты по весне оставила, будет висеть на тебе сейчас! Сколько раз тебе говорила, чтобы ты не бегала в озеро в одежде, да ещё и в холодную воду, вот и добегалась на всё лето, глупенькая ты моя!

– Ой! Да ладно тебе, мама! – засмеялась Алина. – Это была не простуда, простуда была как следствие! Ты же знаешь, а говоришь! Думаешь снова побегу? Нет! Не волнуйся, больше не побегу!

– Вот как раз-то в такую погоду и можно, а не в лёд! – проворчала Петровна и стала помогать Гоше, вытаскивать из багажника сумки с гостинцами и продуктами, но, глянув на Алину, спросила. – Что-то мне твоё настроение не нравится, дочка! Лучше уж бежала бы, чем так!

– Ма! – сделав недовольное лицо, воскликнула Алина. – Давай позже об этом поговорим, я же не на один день сюда приехала! Вот лучше Гоше помоги с сумками, да разбери их сама, а то будем ругаться с тобой, куда что рассовывать и укладывать!

Петровна махнула рукой и, улыбнувшись Гоше, продолжила с ним заниматься содержимым багажника.

– Петровна! – произнёс Гоша. – Я там, на кухне складываю, а вы уж сами разбирайтесь, а то меня Алина одним только магазином достала! Всегда поражался этим, откуда у женщин столько сил, выдерживая такие походы по магазинам? Это же надо, больше часа проторчать в супермаркете!

– Это ты ещё с ней на рынок не ездил! – засмеялась Петровна. – Она меня и то достаёт! Может там бегать хоть целый день!

– Гоша! – крикнула Алина. – Кстати! Давай завтра съездим во Владимир на рынок, а то я там уже сто лет не была! Тем более, завтра воскресенье!

– Ну вот, Петровна, накаркали! – засмеялся Гоша и крикнул. – Как скажешь! Но только уговор, я в машине, а ты на рынок! Телефон есть и если надо будет забрать сумки, то я их заберу, хорошо?

– Ладно! – засмеялась Алина. – Там будет видно!

Забрав последние сумки из машины, Гоша занялся обустройством песочницы, а через час она уже была готова. Осталось только её покрасить.

После обеда он подошёл к Алине и спросил. – Ты не возражаешь, если я схожу на озеро, хочу с удочкой посидеть!

– Да на ради Бога! – воскликнула Алина. – Червей знаешь, где копать?

– Знаю! Мы с Лёхой копали их за сараем! – отозвался Гоша и вышел через заднее крыльцо.

Накопав немного червей, он направился в сторону озера, держа в руках ведро с удочкой и червей в консервной баночке, а женщины занялись перебирать сумки.

Поглядывая на дочь, мать, как бы, между прочим, спросила – Ну и что у тебя с Гошей? Спите-то вместе, или как?

– Мама! – закричала Алина и, бросив сумку, которую распаковывала, завалилась прямо на пол, разлив бутылку кефира, который вытек прямо под неё, зарыдала.

– Господи! – воскликнула мать. – И за что мне всё это? Сколько можно мучиться самой и мучить других?

                30.06.2014 год.

Хирург! Одинокий волк. Часть восьмая

– Ну и куда ты прёшь? – спросил меня лейтенант у блокпоста, который располагался на границе со Ставропольским краем.

До него я добирался почти трое суток, обходя все известные мне федеральные посты. Навыки разведчика и диверсанта были моими основными помощниками, но и, заходя в селения, мне никогда не отказывали местные жители. Версия была одна, ищу свою семью, которая бежала из Грозного во время бомбёжки к родственникам на Ставрополье. Мне предлагали кров и еду, я им платил за это, хотя все, естественно, отказывались от денег и даже обижались в подобных случаях, но я оставлял на столе и уходил, зная о бедственном положении простых и отзывчивых людей.

– Товарищ лейтенант! – ответил я ему с небольшим акцентом для правдивости версии, что я чеченец. – У меня в Ведено больной отец, а жена с детьми в Ипатово, на Ставрополье у родственников, вот я и иду туда! Надо хоть проведать!

– Откуда мне знать, что ты не террорист? – произнёс лейтенант, разглядывая меня и мой паспорт гражданина СССР. – Мог бы и паспорт уже поменять, нет СССР уже!

– Очень жаль, уважаемый! – произнёс я и чуть поклонился ему, как бы выказывая ему своё почтение. – Если бы жили в Союзе, то и бардака этого не было!

– Ну да, согласен! – протянул тот и вернул мне паспорт, чуть улыбнувшись. – Ладно, ступай! Только по дорогам не шляйся, а то точно наживёшь неприятностей со своей-то рожей! По ней-то тебя точно мирным жителем не назовёшь!

– Спасибо, дорогой! – ответил я и, пройдя немного, остановился и добавил. – Сейчас с такой рожей, как ты говоришь, каждый второй и с той, и с другой стороны, так что все обязательно террористы? У настоящих террористов личики холёные, уважаемый! Как звать-то тебя, лейтенант? Да и откуда ты, может, когда и свидимся! Земля-то круглая и маленькая!

– Согласен с тобой насчёт террористов, а звать меня Борисом, сам из Торжка, Слышал о таком?

– Приходилось даже побывать! – ответил я и добавил. – Дай Бог, когда и увидимся, дорогой!

В Подмосковье я добирался на попутках и двадцать девятого апреля был уже на пороге своего домика, который всё также стоял, прижавшись одним боком к участку Степана. Появился я там под самый вечер. Солнце уже одним краем зацепилось за горизонт, как бы поджидая момент, когда я войду в свой дом, чтобы до конца проследить за мной.

Я осторожно достал ключ из тайника и вставил в замок. В этот самый момент, из калитки Степана, выбежал какой-то парень и бросился ко мне.

– Ты куда прёшь, урод! – закричал он, сам того не замечая, что у меня лицо как раз и подходит к этому прозвищу. – Вот козлы! Совсем страх потеряли! Ну что тебе здесь надо?

– Так! – произнёс я, повернувшись к нему лицом. – Давай по очереди! Во-первых, я пришёл к себе домой, во-вторых, ты ещё не видел уродов, а в-третьих, за козла ответишь!

– Ну ты смотри! – возмутился парень и замахнулся на меня, чтобы ударить, но тут же оказался на земле с заломленной на спине рукой.

– Вот скажи мне, дорогой! – произнёс я, придерживая его одной ногой. – Вот почему нельзя просто поверить человеку и узнать у него кто он и почему здесь? Степан-то дома, или Валюха его?

– Да оба они дома! – ответил тот испуганно, ошалело глядя на меня, после того, как я поднял его с земли и отряхнул пиджак. – Так вы что на самом деле хозяин этого дома? Мне же сказали, что он погиб!

– Ну как видишь ещё не совсем погиб, кое-что осталось! – улыбнувшись, ответил я ему и добавил. – Иди, позови ко мне Степана, но только так, чтобы никто об этом не услышал, понял? Я на полном серьёзе!

– Да понял-понял! – улыбнулся тот в ответ и побежал к дому Степана, потирая ушибленную руку, но уже было поздно о чём-то, кому-то говорить.

Из калитки выбежала Валя в одном халате и, босиком, кинулась ко мне, а следом за ней бежал Степан, на ходу одевая на себя шорты, но они зацепились ему за ногу и он, смешно, завалился прямо в траву, которая уже начала набирать силу.

Подбежав ко мне, Валя кинулась на шею и, вцепившись в мои губы, вся зарёванная, стала целовать всё подряд, мешая мне даже смотреть, а не только дышать. Степан прибежал весь запыхавшийся и, упав обессиленно на крыльцо задним местом, обхватил и мои, и Валюхины ноги. Он тоже искренне плакал и не скрывал слёз, радостно улыбаясь и что-то бормоча себе под нос.

Парень, наблюдавший за нами, повернулся и скрылся во дворе дома, пожав плечами, разведя руки в стороны.

– Лёшенька, миленький! – почти кричала Валя, продолжая целовать меня, а я пытался одной рукой поднять Степана, в тоже время другой, удерживая Валю. – Вот обормот! Только он и верил, что ты вернёшься и что ты жив!

– Ну и кто же это? – спросил я удивлённо.

– Да Гоша твой! – ответила Валя. – Мы даже стали с ним ругаться из-за этого, а он верил!

Больше слов не было никаких. Потом я заметил, как со двора Степана вышел тот же парень с бутылкой коньяка в руке и жменей конфет в другой. Солнце уже почти село, но было ещё светло, зато стало холодать и Валя, замерзая от холодка и нервного состояния, прижалась к Степану, продолжая сверлить меня своими глазками.

Подойдя к нам, парень улыбнулся и сказал. – Я думаю, что без стопочки здесь не обойдёшься!

Степан тут же выхватил у него бутылку, но её, в свою очередь, отняла у него Валя и прямо из горлышка выпила несколько глотков коньяка, отчего даже поперхнулась. Она вообще этим зельем не баловалась, но тут был особый случай, да ещё и замёрзла. Её примеру последовали и мы, проглотив по нескольку глотков жидкости. После этого я стал приглашать их всех к себе в гости, пропуская в дом.

– Да что ты такое говоришь, Лёшенька? – воскликнула Валя и стала всех выталкивать наружу. – Идём к нам, и не сопротивляйся! Мы только сели ужинать и я увидела тебя в окно с Петей, так что ничего не желаю слышать!

– Да! Пойдём к нам! – наконец-то произнёс Степан свои первые слова и снова обнял меня.

Я до такой степени был растроган такой встречей, что мне нужен был передых, поэтому я, выйдя на крыльцо вместе с остальными, остановился и сказал, обращаясь ко всем. – Вы идите, а я переоденусь и к вам, хорошо? – и добавил. – Десять минут и я у вас!

– Нет уж! – воскликнула Валя. – Знаем мы твои минуты, а потом годами ждём и переживаем! Потом переоденешься! Сейчас Петя баньку приготовит, а мы пока посидим и поговорим, вот после баньки и переоденешься, а завтра поедешь к своей! Она-то с Гошей повезла мать с ребёнком в деревню, кстати и костюм твой у нас висит, забыл что-ли?

– Да, мне только о костюме и было время думать! – улыбнулся я и продолжил. – Ты меня уговорила! Просто дайте мне несколько минут, и я прибегу, только прошу об одном, никому ни слова! Никому! Никаких звонков! Я не шучу, это может быть очень опасно! А сейчас оставьте меня и отправляйтесь домой, я скоро буду, а тебе, Петруха, спасибо за коньяк!

Я подождал, пока мои друзья не покинули пределы моего участка и не направились к себе домой, только после этого, быстро вошёл в дом и закрыл его изнутри. Освободив лаз, я спустился в своё убежище и, открыв тайник, облегчённо вздохнул. Всё было на своих местах, деньги тоже дожидались своего хозяина. Я взял две пачки стодолларовых купюр и, оставив там портфель Дудаева, прихватил одну лимонку и пистолет с глушителем, после чего вылез наверх.

Установив всё на место, я вошёл в дом и сбросил всю одежду, натянув на себя спортивный костюм, положив оружие в шкаф. Для вечера моя спортивная форма была к месту, я присел на диван, чтобы перевести дух. Расслабившись, я закрыл глаза и резко, протяжно выдохнул.

– Дома! – произнёс я вслух и на моих глазах появились маленькие капельки слёз, которые стали жечь глаза как кислота, отчего был вынужден потереть их руками.

Силы стали меня покидать, сверху стала давить неимоверная тяжесть. Тяжесть всего того, что накопилось во мне за эти шестнадцать месяцев блуждания на войне, без единого дня покоя. Тяжесть той утраты, которую уже никогда не удастся вернуть. Я понимал, что такова жизнь, что кто-то обязательно должен расстаться со своей жизнью, чтобы дать возможность жить другим людям. Чтобы дать возможность жить своим родным, близким, друзьям, да и просто другим, незнакомым детям, женщинам, старикам и молодым, не познавшие, что такое настоящее горе и те, которые пережили все "прелести" прошедшей войны.

Невозможно объяснить обычному обывателю, что такое настоящие тяготы и лишения той жизни, в которой пребывал я эти месяцы своей борьбы, которые вывернули наизнанку всю мою душу и, посеяв туда столько горя и переживаний. Столько ненависти к тем, кто затеял эту непутёвую и никчемную войну.

Невозможно обычному человеку понять все те переживания, связанные с неимоверной болью утраты сразу всех своих друзей, своих братьев, своих близких людей, которые ценой своей жизни, сумели спасти его, своего командира жизнь, который, в свою очередь,  не смог их спасти, а наоборот привёл их туда, откуда возврата уже не было!

Невозможно описать и передать те страдания, которые перенёс я, находясь вдали от дома, друзей и семьи, семьи в другом понимании этого слова. Ту семью я оставил в Грозном, оставил её вместе с огромным куском своего сердца.

Невозможно рассказать то, как я, лёжа в ночи, боясь выдать свои чувства, сжимал челюстями угол подушки, чтобы не закричать от горя, которое преследовало меня повсюду, даже тогда, когда мне приходилось улыбаться перед теми, которых я готов был душить своими руками, вырывая у них кадыки.

Я сам перестал чувствовать боль телесную, лишь только в сердце осталось навечно чувство вины, сострадания и любви к тем людям, которые окружали меня все последние годы, начиная с Афгана. Многих друзей я оставлял на дорогах войны, но то были локальные потери, хотя и тяжёлые, но локальные, к которым, вольно или не вольно, привыкаешь как к должному. Бойцов мы многих потеряли и, собравшись после очередного рейда, всегда вспоминали о них и улыбались, припоминая смешные истории.

Но то, что произошло в Грозном, не лезло ни в какие ворота. У меня не вкладывалось в голову то, что из-за каких-то собственных амбиций и неприязни, можно было сдать на растерзание таких бойцов! По-другому это назвать было нельзя.

Ну и что! Много те выродки получили от Дудаева, предав нас ему? Ну, получили по двадцать-тридцать зелёных и что? И за это отдать на растерзание лучшую группу диверсантов, готовую на любое задание?

Меня постоянно мучили эти вопросы, и они упорно приводили к одному, единственному вопросу – Ильин, он кто, враг, или друг?

После этого вопроса появлялась масса мелких вопросиков, но это уже были нюансы, скорее дополняющие главный вопрос.

Именно этот вопрос и останавливал меня от того, чтобы сразу же связаться с генералом. Один звонок к нему может мгновенно погубить всё вокруг меня. Тут же начнётся охота на меня, моего сына, жену, друзей. За всеми, кто, так, или иначе, мог хоть что-то знать обо мне. Я отлично знал, как это делается.

Передо мной стояла такая задача, ответа на которую я ещё не знал. И главное звено этой задачи был Ильин. Вот мне и предстояло выяснить всё об этом человеке, не заглядывая на Лубянку. Я хорошо знал адрес его дачи, даже несколько раз бывал у него с Борисом по делам, где он угощал нас своими шашлыками. Она находилась недалеко от Кубинки, прямо на берегу Москвы-реки, в очень живописном месте, напротив санатория. Рядом с его дачей располагались ещё больше десятка домов, такого же уровня, высокопоставленных чиновников из правоохранительных органов. Весь тот участок был огорожен бетонным забором, попасть туда можно было только через КПП. Без пропуска, или хозяина дачи, никто из посторонних въехать туда не смог бы, так как охрану осуществляли солдаты внутренних войск. Договариваться с ними было бесполезно. Единственно открытый участок – это река. В том месте Москва-река была обычной, небольшой речкой с огромными отмелями и плёсами. Переправиться через неё не составит труда и, если это понадобится, то осуществить вылазку будет не трудно. Вот туда только я и мог проникнуть к нему и узнать из первых уст всё то, что меня волновало. Но тут снова вырастал высоченный вопрос, через который я никак не мог перелезть. Он меня мучил каждодневно, как начать с ним диалог и где уверенность в том, что он, если не враг, не соврёт? Поэтому я решил сначала за ним понаблюдать, а уж потом попытаться выйти с ним на связь.

Но теперь у меня возникли проблемы с тем, что друзья узнали о моём прибытии, и теперь мне надо было как-то их убедить в том, что меня по-прежнему нет.

Единственным порядочным человеком среди лубянских деятелей для меня оставался Примаков. Он был человеком, о котором никогда и нигде не говорили дурного слова. В то время он занимал тогда пост главы СВР – службы внешней разведки. Но как выйти на него, я не знал, да и уверенности в том, что Примаков на прежнем месте, у меня не было.

Значит, оставался только один вариант, следить за Ильиным и искать выход на Примакова. Директора ФСБ я отмёл сразу ввиду того, что лично он отправлял меня в Грозный, да и опять-таки, на таком уровне не разбираются, там проще убрать человека и проблемы исчезнут сами по себе, даже если этот человек и прав!

Обо всё этом я думал, конечно же, не сейчас, прибыв в свой дом и, усевшись на минутку на диване, в недавнем прошлом на котором всегда спал Борис, если нам удавалось отбиться от Степана.

Посидев несколько минут, я глубоко вздохнул и, резко выдохнув, поднялся и направился к выходу. Закрывая дверь, я увидел, что Степан стоит у своей калитки и, с нетерпение, поджидает меня.

Подойдя к нему, я нежно его обнял и произнёс – Спасибо тебе, брат за всё, что ты делаешь для меня!

– Ха! – воскликнул Степан и, освободившись от моих объятий и руки, лежащей на его плечах, прижимая его к земле, добавил. – И это он ещё мне говорит спасибо! Да мы все должны тебе до гробовой доски! Это тебе спасибо от всех нас! И всё! Не надо разводить эту сопливую канитель!

Во дворе всё было по-прежнему, если не считать стоящей машины под навесом. Пётр суетился возле бани, заливая воду в котёл. Из трубы уже валил приличный столб дыма, говорящий о том, что процесс подготовки бани идёт полным ходом.

– Ты знаешь! – остановившись уже на крыльце, сказал Степан. – А ведь действительно только твой Гоша и верил, что ты жив! Он всегда был уверен, что тебя спасли твои ребята, если они все погибли и ещё что-то говорил про генерала! Ну, в общем, завтра сам с ним и поговоришь!

– Да! – вдруг повернулся он, отчего чуть не воткнулся в мою грудь. – Чуть не забыл! Ты знаешь, тебе надо будет поторопиться, поэтому завтра с утра поедем вместе, а то может произойти непоправимое!

– Ты что-то меня пугаешь! – произнёс я, улыбаясь его суете. – Что может произойти за один день? Да я, собственно, и сам завтра хотел туда ехать, между прочим, с твоей помощью, а то с документами моими беда!

– А что документы? – произнёс Степан. – Все твои документы привёз домой генерал Ильин и передал их на хранение Алине! Там даже твоё удостоверение! Непонятно почему его не забрали, может как память о тебе, но все они на квартире у тебя, вот только с ключом проблема!

– Да ладно! – остановил я его. – Потом заберу, как окажусь дома! Ты мне скажи, что за беда-то может нагрянуть?

Ну как тебе сказать! – замялся Степан, но в это время вышла Валя и, схватив меня за руку, рявкнула. – Тельпух! Ты даже этого по-человечески сказать не можешь! Господи! Ну и наградил же меня муженьком!

– Ну-ну! – воскликнул Степан с обидой. – Ты мне поговори ещё!

Оказавшись на кухне, где уже был накрыт прекрасный стол и, выпив по стопке, Валя, наконец-то, сказала. – Всё дело в том, что в прошлом году Алина сильно заболела, тогда у неё был сильнейший нервный срыв, да вдобавок воспаление лёгких! После этого больше трёх месяцев пролежала в больнице, она так сильно привязалась к Гоше, что сказала ему будто, если нет тебя, то хотела бы видеть его своим мужем! Гоша твердил то, что ты, якобы, жив и если ты не вернёшься в течение года, до мая месяца, то он готов стать ей мужем в начале мая! Вот такие дела дорогой! Это значит то, что они завтра могут оказаться в постели, понял?

– А чего вы все так заволновались? – сказал я, улыбнувшись, посматривая на них. – Я люблю их обоих и если этому суждено случиться, то значит так угодно Богу и им самим! Гоша парень надёжный и Алине с ним будет спокойно, но так как у меня ещё есть сутки, то попробуем остановить этот процесс, направить его в нужном направлении, поэтому мы завтра утром едем к моей Алине!

                01.07.2014 год.