Текст книги "Веха"

Проснулся я тогда, когда стало светать, но не из-за этого, а из-за того, что петухи стали орать по всей деревни. Особенно наш петух, а их, кстати, у нас было пять штук, орал особенно звонко. Я всегда на него сердился, но потом, очнувшись ото сна, благодарил его за то, что не дал мне проспать восход солнца. Сегодня погода была пасмурной и прохладной. Я вспомнил, как дед Еремей предупреждал нас, чтобы потеплее одевались, если пойдём в ночное и улыбнулся.

– Вот старый! – подумал я, выглядывая из своего укрытия на сеновале. – И откуда он узнал, что сегодня будет прохладно? Вчера ведь даже после дождя и то парило!

На сеновале мне было тепло. Подо мной лежал старый дедов тулуп, его я уложил в небольшое углубление, сделанное прямо в сене, и поэтому, укрывшись также старым, ватным одеялом, я спал на сеновале до самых заморозков, не ощущая холода. Братья, Александр и Василий, иногда тоже приходили ко мне на сеновал, если приходили поздно, а вернее рано утром со своих гулянок, а вообще они спали на чердаке в доме. Там они соорудили что-то наподобие комнаты, и тоже почти до самых заморозков находились там. Только, когда уже наступали холода, мы тоже переселялись в дом, и я, вместе с Иваном и Александром осваивали печь. Василий, как я уже говорил, спал на отдельной кровати, а сестрички на обширных полатях.

Идти в такую погоду на поле, или Городец, смысла не было, спать тоже уже не хотелось и я, достав сказки, стал их читать. Сказки я не читал, как это делают обычно люди, я жил в них, участвуя во всех событиях, которые описывались в сказках. Когда я начинал читать, то время для меня останавливалось, и если бы меня не отвлекали, то мог читать весь день, не бегая в дом, чтобы поесть. Учиться я не очень-то любил, так как там заставляли учить то, чего мне не хотелось, а то, что желал я, в школе не проходили. Вообще-то я любил географию, особенно историю, очень легко мне давалась арифметика, да и писал я неплохо, как говорила моя учительница, Мария Ивановна. В принципе, зимой времени на уроки было больше, чем летом, поэтому я успевал всё поделать ещё до наступления ночи. С керосиновой лампой не очень-то разгуляешься, да и отец всегда бурчал, чтобы экономили керосин.

– Нечего зазря керосин жечь! – бурчал он, оставляя фитиль на самом малом огне. – Для этого есть день, вот и управляйтесь!

Где-то, через полчаса, как я начал читать, во двор вышла мать и, посмотрев в мою сторону, пошла в сарай к скотине. Через минуту послышалось кудахтанье и хрюканье, замычали коровы, стали кричать утки и гуси, а также блеять овцы. В общем, всё, как всегда. Вся птица стала вылетать из сарая во двор, за ними вышли и овцы, а мать принялась доить коров. Весь этот процесс длился минут двадцать и она, с двумя вёдрами молока направилась в дом. Потом она собрала яички, и принялась кормить скотину. К этому процессу подключилась Дуся, которая вышла следом за матерью, когда та относила молоко в дом. Ещё через некоторое время, на улице послышался свисток пастуха, и мать с Дусей засуетились возле коров, выгоняя их со двора. В это время во двор вышел Сашка и погнал уток с гусями к реке, а я продолжал сидеть в своём укрытии, не имея ни какого желания покидать его, но пришлось, так как позвала мать завтракать. Завтрак у нас всегда был рано, так как мать уходила на работу, как, собственно и отец, да и остальные взрослые. Когда мать работала на ферме, то вообще уходила на работу в потёмках, но, правда, часа через два прибегала домой и управлялась со своим собственным хозяйством. Такова она крестьянская жизнь.

Воздух был перенасыщен утренней влагой, рассыпаясь бисером вокруг нас. Я высунул голову из своего укрытия, попав в это самое пространство, и тут же нырнул обратно. Погода явно испортилась, и больше походила на осеннюю, чем на летнюю, хотя на улице уже и был август месяц.

Как бы то ни было, но мне всё равно пришлось покинуть своё гнездо и пойти в дом, тем более что желудок требовал пищу, так как вчера вечером я так и не поел, обессилив за день от работы!

– Павел! – сказала мать, подвигая мне миску с тушёной картошкой, поставив на столе большую миску с простоквашей, а также огромную сковороду с яичницей. – Ты сегодня с Ванюшей займись дровами, и сложите их под навесом, где ты спишь, а то отец говорил! Он сегодня вернётся и будет сердиться, если не уберёте! Понял?

– Да понял! – пробурчал я недовольно. – Куда их там складывать, там и так всё забито дровами?

– Всё, да не всё! – прикрикнула мать на меня. – Что за манера обсуждать то, что тебе поручается? Просто сделай и всё! Зима все дрова съест! Неужели не понятно? Если мало места, то укладывайте повыше!

– Хорошо говорить – повыше! – думал я, насупившись, но перечить матери побоялся, зная, чем это обычно заканчивается. Подзатыльник, это в лучшем случае, а то и пугой можно получить!

После трапезы я согрелся и повеселел. Нравится, не нравится, но с дровами надо было управиться до приезда отца, иначе быть высеченным, а этого никому не хотелось. Через некоторое время мать с Сашкой ушли на работу, а я ушёл к навесу, возле которого и лежала довольно приличная куча нарубленных дров. Вчера их дождь подмочил, а, выпавший утром влажный туман, сделал их скользкими и неприятными, но, пересилив себя, я стал накладывать дрова в небольшие охапки и носить под навес. В это время подошёл и недовольный Ваня, от одного вида которого мне стало как-то весело. Я подсобил ему залезть на дрова под навесом и сказал, чтобы он укладывал выше, а сам стал ему подносить из кучи во дворе. Дуся занималась с Ксеньей и пыталась наводить порядок в доме. Она тоже, как, собственно и все, работала в колхозе, но сегодня не пошла, потому что мать приказала ей заняться уборкой в доме, да и погода была явно не для полевых работ.

Где-то, через час, после того, как мы занялись дровами с Иваном, ко мне прибежали Данила с Женей и стали звать меня поиграть в футбол, но я показал им на кучу дров, и развёл руки в стороны, пожав плечами в ответ.

– Паша! – засмеялся Женька и принялся мне помогать таскать дрова под навес. – Да мы сейчас мигом все вместе и управимся!

Потом Данила залез к Ивану и стали там укладывать дрова вместе, которые мы им без конца подносили. Через час мы управились, после чего, забрав Ивана с собой, побежали к Городцу, где уже бегали с мячом наши деревенские пацаны.

07.04.2015 год.

Веха!

Начало пути!

Часть третья!

Мать, возвращаясь на обед, домой вместе с Александром, увидев меня с Ванькой, гоняющими мяч, крикнула нам, и помахала кулаком. Она была уверена в том, что мы дрова не убрали, поэтому метала гром и молнию. Они шли по верхней дороге, а мы с Ванькой побежали по косогору и дома были раньше, чем пришли мать с Александром.

– Не поняла! – произнесла она, посмотрев на то место, где когда-то лежали дрова. – И когда это вы управились, бисовы дети?

Потом она заглянула под навес, стены которого были сделаны из обыкновенных жердей, скреплённые между собой корой из лозы. Над дровами был сооружён довольно большой сеновал, где и хранилось сено на зиму, где я и обосновала своё гнездо. Дом, сарай, да и другие постройки были накрыты соломой, которую частенько снимали, чтобы додержать скотину до травы, а затем снова укрывали летом свежей соломой. Мелкие постройки, да и этот навес, были накрыты обычным тёсом, или щепой. Такая кровля была везде, и не только в нашей деревне.

Чмокнув удовлетворённо, она погладила Ваню по головке, который прямо сиял от счастья, и пошла в дом, увлекая нас за собой. Дуся к этому времени тоже навела порядок в доме и поджидала мать с братом к обеду. Ксюша играла с девочками на улице в огромной песочнице, сооружённой мужиками для детей. Там же были и качели на верёвке, привязанные к огромной, пологой ветке, такого же огромного клёна. Погода вроде и наладилась, но всё равно было прохладно, поэтому бабки, сидящие на бревне, кутались в фуфайки.

Не успели мы, как следует устроиться за столом, ожидая, когда мать нальёт вкусных щей, которые издавали такой запах, что слюни сами собой заполняли рот, как увидели через окно отца, въезжающего во двор. Выскочив из-за стола, мы все побежали встречать его, радостно толкаясь в дверях. Мать осталась сидеть на лавке, опустив натруженные руки на колени. Она улыбалась, но капельки слёз застряли у неё в уголках глаз, потом, спохватившись, стала готовить обед мужу. Сходила в переднюю комнату и принесла оттуда бутылку своего самогона, после чего пошла тоже во двор, встречать мужа. К этому времени мы уже повисли у него на руках, мешая передвигаться, а он, вроде как сердито, на нас бранился, хотя мы отлично знали, когда он сердится. Прибежала и маленькая Ксюша, которую он взял на руки и, поцеловав мать, сказал ей, чтобы забрала вещи с телеги. После чего приказал Александру распрячь кобылу, напоить её и дать овса.

Пока мы теребили отца, зная, что он без подарков из города никогда не приезжал, Александр выполнил указания отца и вернулся в дом.

– Так! – произнёс отец, улыбнувшись. – Я голоден, да и вы тоже, как посмотрю, поэтому давайте пообедаем, а уж потом подарки.

Устроившись на своём месте, во главе стола, он посмотрел на мать и, взяв бутылку самогона, произнёс. – Ну, что, мать! Давай командуй!

После того, как мы все быстренько расправились с трапезой, отец взял свой походный мешок, больше похожий на рюкзак, только больших размеров, не спеша его, развязал, улыбаясь в небольшую бородку, и стал доставать подарки. Сначала он вынул оттуда цветастый платок и протянул его матери, а она, прослезившись, чмокнула его в небритую щеку и побежала к единственному зеркалу в доме, которое находилось на стене в передней комнате. Девочкам он достал тоже цветные, но косыночки. Схватив подарки, они также поцеловали отца и убежали вслед за матерью в комнату. Александру отец подарил кожаный ремень и гимназистскую фуражку, а нам с Ваней новые пеналы со школьными принадлежностями. Кроме этого он высыпал на стол сладких петушков, которые мы в один миг расхватали и, попрятав свои подарки, выбежали на улицу, где нас сразу же окружили мальчишки и девчонки, завистливо посматривая на то, как мы облизываем своих петушков.

Естественно пришлось делиться со всеми, по очереди слюнявя сладкие карамельки в виде петушков.

Через некоторое время, отец снова выгнал запряженную в бричку кобылу, которая успела отдохнуть, да подзаправиться и, посадив мать с Александром и Дусей в бричку, укатил в сторону Беловска. Бричку он брал в колхозе для поездки в Почеп, она досталась колхозу ещё со времён гражданской войны. На ней и приехал наш председатель в Беловск, сняв только пулемёт сзади. Когда-то она служила тачанкой у Щорса, а так как Петра Емельяновича направили к нам руководить колхозом, ему и выдали её, но ездил он почти всё время на двуколке, оставив бричку только для того, чтобы оказывать какие-нибудь услуги для людей, например провезти молодых, или съездить куда-нибудь далеко. У неё был ход на рессорах, поэтому ехать было приятно, не ощущая, практически, ухаб и рытвин. Да и лёгкая была для лошади. Отец наш, да и мать тоже, пользовались в округе добрым авторитетом, поэтому и нас старшие всегда трепали по волосам, как бы проявляя определённое уважение к нашим родителям. А, в общем, наша деревня, славилась дурной славой, из-за того, что напившись, мужики всегда устраивали драки между собой, но если кто-то встревал в их драку со стороны, то их били уже все мужики нашей деревни, забыв о распрях. Да и поводы всегда были какие-то странные, то чьи-то куры не туда зашли, то коза соседская зашла в огород соседа. Что самое интересное, то ходила эта живность, где попало и, по трезвой, никто ни на кого не обращал внимания. Это я потом понял, что дрались мужики для того, чтобы выпустить пар, да и просто, чтобы подраться. Зато утром, встречая лошадей с ночного, собирались и хохотали до слёз, потягивая самокрутки! Интересная у нас была деревня, и я никогда не мог даже подумать о том, что когда-то придётся её покинуть. Оно действительно так, я мог спокойно заночевать в любом доме, и никто даже не подумал бы что-то сказать плохого. На улице, которая вела в сторону Балык и доходила до самого погоста, жили мои такие же родственники, как и рядом. Я часто ночевал у своих тёток и дядек, играя допоздна со своими двоюродными братьями и сёстрами. Также и девочки часто убегали к кому-нибудь. Ночевали и у нас, особенно летом, забравшись на сеновал, там и засыпали. Зимой на нашу печь набивалось масса детишек разных возрастов и слушали сказки моей матери. Она была сказочница на всю округу. Также она многих лечила, могла заговаривать боль, снимать опухоли и убирать нарывы. Она чем-то таким владела, что могла помогать людям, за что ей все были очень благодарны, и почти всё время приносили нам какие-нибудь гостинцы, обращаясь к ней за помощью. Также она принимала у всех женщин нашего села, да и не только нашего, роды. В общем, была кудесница, да к тому же красавица!

Батя наш, когда выпивал с мужиками, тоже постоянно участвовал в драках, да и вообще был задиристым. Хоть и не огромного телосложения, но спуску никому не давал. Молодёжь тоже устраивала свои бои, но там всё было из-за девок. Нашим парням нужны были невесты из соседних деревень, так как все в нашей деревне, так, или иначе, были родственниками, а в других деревнях присутствовала своя конкуренция, но я тогда этого ещё, естественно, не понимал. Нам, пацанам, было интересно смотреть, как наши парни справляются с другими, и девчата с удовольствием гуляли с ними, как бы приветствуя победителей.

Перед тем, как уехать, отец приказал мне смотреть за малышами, да приглядывать за домом и свиньями, которые копошились в грязи недалеко от дома, и укатили. Ксенья с Иваном побежали к малым, которые игрались в песочнице, да по очереди катались на качелях. Клён, на котором были прикреплены качели, был очень старым. Поговаривали, что ему уже больше ста лет. Макушка клёна была обуглена от попавшей в него молнии, помешав ей поразить дом наших родственников. В этом доме проживали Мурашки, они были родственниками по материнской линии, рядом с ними тоже жили Мурашки, а чуть дальше Гирды. Но таких семей в нашей деревне было всего шесть, все остальные были Песни. Преобладали родичи именно по отцовской линии, это у него были и братья, и сёстры, а уже у них были свои семьи. Клён наш был виден далеко от деревни, он был единственным таким деревом в самой деревне, остальные были плодовыми. Можно сказать сплошной сад, который укрывал деревню весной своими цветами. Было у нас всё: и яблони, и груши, и сливы, и вишни, которые росли повсеместно. Возле нашего дома даже росло дерево, на котором созревали грецкие орехи, но, правда, не каждый год. Ближе к косогору стояли несколько каштанов, а на погосте сплошь росли берёзы.

После попадания молнии, клён лишился макушки, а та трещина, которая образовалась после удара, затянулась с годами, образовав огромный, уродливый шрам на теле клёна. По весне мы собирали с него сок, и пили кружками. Мне всегда нравился именно кленовый сок, потому что он был сладким, ни то, что у берёз, хотя берёзового сока мы все тоже собирали очень много, а затем родители делали из него квас, который пили от жажды почти весь год.

Во времена гражданской войны, на этом клёне было повешено несколько человек. Сначала вешали красных, а потом красные вешали белых, до сих пор не могут разобраться, кто из них был больше виноват, но самое интересное, из нашей деревни никого не повесили. Это были или комиссары, как их называли белые, или белогвардейцы, как тех называли красные. Когда мне было около трёх лет, я помнил, как повесили одного такого белогвардейца, после чего я больше года боялся подходить к тому месту, но время лечит всех, лечит и такие раны.

Присев на лавку, стоящую под окнами нашего дома, стал ковырять палкой землю, рисуя всякие фигуры на сырой земле. Идти в своё убежище я боялся, чтобы потерять из вида сестрёнку и брата, особенно сестрёнку, которая была шкодливой и вечно залезала в разные истории. Достаточно было того, что бабки не усмотрели за ней в прошлом году, и она упала в колодец. Хорошо хоть дядя Ваня Гирда проходил мимо и увидел, как она юркнула вниз головой. Если чуть упустишь, залезет в крыжовник и вся исцарапается, или начнёт разбивать яички прямо там, где курочки неслись. Однажды, ей захотелось узнать, к чему крепятся ножки у цыплят, и оторвала у одного из них одну ножку, после чего курица и индюки чуть её не заклевали.

Вот такая была моя сестричка. Ванька всегда был спокойным, как и Александр, поэтому я за него был спокоен.

Немного позёвывая после сытного обеда, я увидел, как ко мне стал приближаться один индюк. Он был у нас среди всех самый здоровый, и всегда старался клюнуть меня, когда я проходил рядом с ним. Вероятно, любовь у нас с ним была обоюдной, вернее ненависть. То, что я его ненавидел, было понятно, но за что он ко мне всегда цеплялся, было непонятно. Я его не трогал, да и обходил всегда стороной.

Моё сонливое настроение испарилось, я взял лежащую воле меня палку, и решил его проучить, но этот хищник бросился на меня, не обращая внимания на палку. Огреть я его всё-таки успел, но он всё равно долбанул меня прямо в бедро, да так сильно, что мгновенно на этом месте, образовалось тёмное пятно. От обиды я даже заплакал и, забравшись на лавку с ногами, стал махать палкой, не подпуская к себе, а дети, игравшие на той стороне улицы, возле беседки и в ней, хохотали, показывая на меня пальцами. Этот агрессор не желал отступать, но и мне не хотелось покидать поле боя поверженным. Стиснув зубы, я стал наотмашь бить индюка, одновременно наступая на него, и он убежал. И убежал не просто в сторонку, а рванул прямо в сарай, откуда и раздалось его кудахтанье. Я победил, и от счастья весь засиял. Наконец-то я смог справиться с этим злодеем!

В тот момент, когда я закончил сражения, прибежали мои одногодки звать меня на речку, но я, показав на детей возле качелей, развёл руками.

– Да ладно тебе, Паша! – воскликнул Женька. – Вон бабули посмотрят, чего тебе здесь торчать?

– Ага! А то в не знаете нашу Ксюху! – отозвался я недовольно. – Отец засечёт меня, если не дай Бог, что случится!

– Павлик! – услышал я, как меня окликнула бабушка Маруся. – Беги с мальчиками, я присмотрю, всё равно делать нечего!

– Ага! – пробурчал я. – Меня батя засечёт плёткой, если ослушаюсь, баб Маш! Вы же знаете, как он лупит!

– Да не бойся, дитятко! – прошамкала бабка Маша и добавила. – Что я Харитона не знаю! Он только с виду грозный, а на самом деле всех жалеет! Сам же знаешь, что скотину резать так моего Ивана зовёт! Осподи! Да он курице голову не отрубит, а тут сына засечёт! Ну, шлёпнет разок-другой, так вас и надо гонять, а то совсем от рук отбились! Я, когда такой была, то у помещика, в Балыках, чуть ли не сутками маялась, а вы вон днями, где зря бегаете! Нет на вас управы!

– Бабуля! Так, а зачем меня отпускаешь гулять? – спросил я усмехнувшись.

– Дык маешься же! – недовольно воскликнула бабушка Маша. – Беги уже, сорванец! Не бойся!

И мы сорвались, прихватив с собой и Ваньку, который тут же увязался за мной. Вообще-то погода явно портилась, и было непонятно, чего нас понесло на речку. Купаться я точно не хотел, да и среди ребят желающих не было. Бежали просто по привычке, хотя у нас там, у кручи, были сои места, где мы частенько прятались от дождя, да играли в казаков-разбойников. Однажды, посмотрев фильм в Беловске об индейцах Америки, мы стали наряжаться в индейцев, и воевать против подлых бледнолицых.

Перебежав через платину, мы направились к круче и залезли в своё укрытие, напоминающее блиндаж. Данила достал карты и мы стали играть в подкидного. Откуда он взял карты, для нас было загадкой, наверное, спёр у старшего брата Никиты. Это он был заядлым картёжником в нашей деревне, и мало кто у него смог выиграть. Сам он играл на деньги, а для этого уходил в какие-то злачные места в других деревнях, и пропадал там, иногда сутками. Один раз за ним приезжала милиция, но не застала дома, и ему потом пришлось ехать в город, где его продержали больше недели. А там кто его знает! Может, сидел на какой хате да играл, но приехал весь побитый. С тех пор он перестал играть на деньги, но в дурочка с мужиками играл охотно.

Время явно подходило к вечеру, когда мы услышали, как меня звал Александр. Погода в конец испортилась и мы, выбравшись из своего укрытия, припустили к дамбе. Летом мы конечно не бегали на дамбу, а переплывали это место, чтобы добраться до нашего убежища, или поднимались выше по реке, и переходили вброд, если кто не умел ещё плавать.

Солнце уже хоть и было скрыто плотным слоем облаков, но было заметно, что собиралось на покой. Заметив нас, Сашка погрозил нам кулаком, и вместе с другими парнями и девчатами стали гнать гусей, да уток домой, отчего поднялся переполох среди них. По округе нёсся гогот гусей и крики уток, но все они, огромной массой, потянулись вверх по косогору в сторону деревни.

Когда я прибежал домой, то застал в доме только плачущую Ксюшу и Дусю возле неё. Мать в это время возилась в сарае с коровами, которых только что пригнали пастухи, а отец погнал кобылу на луг. Обычно это делал я, но пропустил сей момент, заигравшись с пацанами в карты. Теперь я ожидал от отца встряски, но, как ни странно, когда он вернулся, то только посмотрел на меня и ушёл к матери в сарай. Там сейчас явно добавилось работы, так как прибыли основные пернатые, заполонившие весь двор и сарай, который был построен именно для них. Куры жили там, где находились коровы и овцы, рассаживаясь на насестах. Насыпав им всем зерна, он забрал у матери вёдра с молоком и вернулся в дом. Через несколько минут вернулась и мать, после чего стала, вместе с Дусей готовить на стол ужин.

Уже после того, как мы поели, Сашка рассказал мне, что когда вернулись с работы, то никого не застали во дворе, да и на улице. Бегала только собака, да гавкала на всех подряд. Дуська еле Ксюшу отыскала у бабы Маруси.

Если бы ты попался бате в тот момент под руку, то точно бы схлопотал! – улыбнувшись, произнёс он мне, когда мы отправились на свои места спать. – Это тебе повезло, что он устал после дороги, да ещё на работе проклумился. Так что радуйся, обормот!

С каждой минутой становилось всё темнее, в доме зажги лампу и я, погладив Шарика по голове, залез на сеновал, а он, побегав ещё немного, устроился внизу навеса, прямо подо мной. Меня это всегда успокаивало, зная, что я всегда нахожусь под надёжной охраной.

10.04.2015 год.

Веха!

Начало пути!

Часть четвёртая!

Почему-то лето всегда пролетает очень быстро, и не успели мы опомниться, как задули холодные, промозглые ветра. Бесконечные, нудные дожди, превратили наше существование в сплошной кошмар. Из дома выйти было нельзя, не считая того, что бегали друг к другу по гостям и играли там, в разные игры. За зиму мы устраивали целые шахматные баталии, даже составляли таблицу турнирную и заносили в неё итоги игр. Из домино мы строили солдатиков, а шашками сбивали их щелчками. Таким образом, убивая время.

Осенью Александр тоже уехал в Почеп и, поселившись на съёмной квартире, вернее небольшом доме, где хозяйка этого дома, выделила ему отдельную комнату, пошёл в школу, чтобы окончить старшие классы. Хозяйку звали Галина Ивановна, а работала она на железной дороге путевым работником. Детей у неё не было, мужа потеряла в гражданскую войну, а единственная дочь, умерла от тифа. Это всё необходимо было Александру для того, чтобы поступить учиться в институт на педагога, куда он стремился всей душой. Да это было и понятно, потому, как он вёл себя в деревне. У него не было желания бегать со всеми пацанами и заниматься своими глупостями, коих было в достатке у детей, да и подростков. В драках он тоже не участвовал, зато любил читать и, так же, как и я, всё свободное время проводил за чтением, забившись на чердаке. Был всегда спокойным и уравновешенным, взрывался только тогда, когда чувствовал несправедливость и без страха вступал в дискуссию с любым, доказывая свою правоту, отчего его все в деревне уважали. Дуся закончили семь классов, и работала в колхозе с матерью. Отец продолжал управляться со складами. Я пошёл в этом году в четвёртый класс, а Ваня во второй. Ксюшу решили в этом году пока не вести в школу из-за того, что она была маленькой, и ей давали только лет пять по возрасту, а то и меньше.

В самом начале ноября замело, и сразу намело столько, что мы, все вместе, почти весь день расчищали двор от снега. Как всегда зима приходила неожиданно, не то, что лето. Основную живность, то есть птицу, овец, индюков, начали потихоньку сбывать на базаре, оставив себе на зиму. Свиней, как правило, начинали резать только тогда, когда начинались морозы, чтобы не портилось мясо, хотя, периодически, их резали для еды, но небольших. Так делали все, оставляя себе немного, а остальное мы, пацаны, разносили по соседям. Приносили и нам, таким образом, в каждой семье всегда было свежее мясо и сало. Об этом даже договаривались, чтобы не резать одновременно. Мы, детвора, всегда присутствовали на процессе, когда начинали смалить свинью, обжигая её соломой, но самое интересное для нас было это тогда, когда начинали тушу разделывать. Шкурка! Только что обмытая горячей водой, и соскоблённая ножом, она была такая аппетитная, что не было сил удержаться. Нам, конечно же, отрезали большие куски, при этом постоянно ругая. Мы получали подзатыльники, но всё равно лезли к взрослым, и всё начиналось сначала. А какая была свежатина, зажаренная на большой сковороде, которая сопровождалась неизменной самогонкой и до поздней ночи. Мать с Дусей суетились возле мяса, внутренностей, нарезая по кусочку соседям, которые мы потом разносили. Вообще процесс был очень запоминающий, и мы всегда с трепетом ждали его, боясь пропустить.

А какие мама делала колбаски? Пальчики оближешь! Всё, что оставалось, она просаливала и раскладывала по небольшим бочонкам, сало отдельно, мясо отдельно. Таким образом, к Новому году, эти два бочонка наполнялись мясом и салом, и нам хватало до весны. Ходить зимой в школу было конечно утомительно, но интересно, когда была погода терпимой. Но когда начиналась метель, идти по открытому полю становилось невозможным. Частенько нас подвозили до Беловска, но всё равно, большинство ходили пешком. Огромные валенки до самых колен, натирали ноги под коленями до такой степени, что иногда даже кровоточили, но отец запрещал их обрезать, ругаясь нещадно на нас. В валенках ходили все, и взрослые, и дети. Верхняя одежда, да и штаны, были ватными. В них мы и ходили. У мамы был укороченный тулуп, больше похожий на шубку, а отец всегда ходил в длинном тулупе. У Дуси тоже был коротенький полушубок, как, собственно, и у Василия, и у Александра. По нашим, деревенским меркам, это было зажиточно. Но так было далеко не у всех. Кто-то в ватниках и ходил всю зиму, латая их, перелатывая из года в год, хотя именно в нашей деревне все взрослые красовались в таких тулупах и полушубках. Отчего нам все завидовали, называя нас между собой кулаками.

Из-за того, что наш дед передал весь конезавод красноармейцам в самом начале гражданской войны, нас не трогали, не трогали всю нашу деревню. Практически все у нас поддерживали советскую власть, многие были коммунистами, но никогда не выпячивались, а работали, как все на тех же самых полях и огородах, собирая вместе со всеми урожай, участвуя в сенокосах. Практически, почти во всей округе, в частных подворьях, за небольшим исключением, не было своих лошадей, всех забрали в колхозы. Позабирали и коров, особенно бычков и молодых тёлок, а у нас было три коровы. Правда мать каждый день сдавала в колхоз по ведру молока, как и наши соседи. Всех всё устраивало.

Очень многие голодовали, особенно дети. Мы часто приносили в школу хлеба, сала, бывало, что прихватывали и мясо тайком от родителей, и раздавали им на переменках.

Если посмотреть со стороны на нас, когда мы шли в школу, или возвращались домой, то нас можно было сравнить со стайкой гусей, которые направлялись к реке. Впереди шли старшеклассники, а мы плелись позади, да ещё присматривая за совсем малыми детьми, которые ходили только в первый, или во второй класс, как наш Ваня. Ванька зимой был очень кволый и часто хныкал, когда ветер не давал идти, а я злился на него, называя его нытиком, но никогда не бросал одного. У нас уже был такой случай, когда один мальчик замёрз, возвращаясь из школы. Никто не заметил, что он отстал, в это время начиналась пурга, ветер дул прямо в лицо, залепливая глаза, вот и не усмотрели, но я тогда ещё не ходил в школу. После того случая, взрослые, во время метели, шли позади, чтобы видеть всех детей.

Ну а вечером, после того, как поужинаем и приберём в доме, да сделаем уроки, мама залезала к нам на печь, а мы, устроившись вокруг неё, начинала рассказывать нам сказки. Вьюшка гудела от ветра, напоминая бесов, мать рассказывала про ведьм, чертей и леших, которые бродят по деревне и поджидают непослушных деток. Очень часто к нам приходили наши соседи, мальчики и девочки, и вместе с нами слушали сказки, раскрыв рты от внимания и волнения. Зато потом нам приходилось их провожать по туннелям, проделанным в снежных сугробах. У нас тоже страх перехватывал дыхание, но старались держаться, перекликаясь друг с другом. После Нового года наступали зимние каникулы, да и погода как бы устаивалась, чувствовали мы уже прекрасно, и радовались морозному дню. С утра и до самого вечера, пока не темнело, мы пропадали на горках, коих у нас было в достатке. Но, в основном, катались на той, которая вела к Городцу, там, где был проход к колодцу, взрослые запрещали нам кататься, чтобы не укатывать тропинку к колодцу. На самом Городце устраивали снежные крепости и затем сражались друг с другом, чтобы завладеть ею, или, наоборот, её защитить. Бывало, что и до крови, а то, что синяки были у каждых, это бесспорно. На нашем озере, мы сделали что-то вроде катка и гоняли маленький, плетённый из плотной нитки, скорее похожий на шпагат, мячик кривыми палками. Приходили к нам ребята из Близнецов, да из Беловска тоже заглядывали.

Однажды, это было в середине февраля, я задержался в школе, и мне пришлось одному бежать домой. Уже стемнело, было очень холодно, градусов двадцать мороза, поэтому я, лупя себя по бокам, старался быстрее добежать до своей деревни. На дороге не было ни единой живой души, только где-то вдали выли волки, которые нагоняли дикий страх в душу. Отойдя метров двести от Беловска, внезапно поднялся сильный ветер, который дул мне прямо в лицо, и я, кутаясь в свой ватник, натягивая шапку до самых бровей, согнувшись, как стручок, медленно стал продвигаться вперёд, стиснув зубы. Я понимал, что если сяду, то замёрзну. Время для меня остановилось, да и ощущение было такое, что я остановился и стою на месте, хотя упорно передвигал ноги, всматриваясь в очертание дороги, которая исчезала с каждой минутой. Пройдя открытый участок дороги, я наконец-то добрался до кустов, которые находились с правой стороны дороги, недалеко от нашей деревни. Я повеселел, но силы вконец покинули меня, и я решил немного отдохнуть под одним из кустов.