Текст книги "Веха"

– Да успокойся ты, Анюта! – пробурчал я, не понимая, как себе вести в подобной ситуации. – Ну, всё же обошлось, а в жизни всякое бывает! Теперь буду знать, что одному ночью ходить опасно, да ещё в такую погоду! А погибнуть можно где угодно, вон у нас в цеху, Маркович рассказывал, затянуло в станок, и разорвало! Даже бандиты не понадобились! Всё! Хватит об этом говорить, а вот Сане вашему придётся накрыть стол, да угостить нашей самогонкой!

– Ага! Счас! – воскликнула Аня, мгновенно перестав плакать. – Сам бандитов расплодил, а ему ещё стол накрывать! Вот вернётся со своей отсидки, я ему ещё всё припомню!

После этого случая жизнь постепенно снова вошла в своё русло, и день, стал поглощать другой день, уничтожая недели и месяцы. Незаметно зима прошла, и наступила весна.

Весна пришла после двадцатого марта, хоть по ночам ещё подмораживало, но днём уже солнце приступило к своей основной работе. Снегу было много, поэтому воды было столько, что невозможно было пройти по улицам, которые были чуть в стороне от главных улиц города, хотя и на них тоже было достаточно воды.

Маленькая речушка, протекающая вдоль забора нашей фабрики, вышла из берегов, и затопила даже мост, прервав, таким образом, общения людей, проживающих на разных берегах. Воды было много и прямо на территории нашей фабрики, но цеха работали, так как находились выше, и вода туда не доходила.

Апрель пролетел, как один день. Наступил праздник Первое Мая, и я, впервые в жизни, вместе с тружениками всего города, вышел на парад. Для нас с Павлом это было в диковинку. То, что мы увидели, осталось в памяти на всю жизнь. Праздник собрал массу людей, которые пели песни, и несли знамёна в колонах, проходя по центру. Потом было веселье до самой ночи.

Всё время мы были с Аней вместе, домой я её привёл только после трёх часов ночи, после чего вернулся в общежитие.

После февральских событий, у меня, нежданно-негаданно, появилось масса друзей, которых я с трудом узнавал, но для меня сейчас это было необходимо для нашего же спокойствия с Аней. Благодаря меня, также не трогали и Павла, часто путая нас. Молва среди блатных разлетелась быстро, знали об этом и в нашем общежитии, поэтому, пока доберёшься до своей комнаты, приходилось по нескольку раз здороваться даже с теми, кого и не знали.

В начале мая пришло письмо от отца, который сообщил, что в конце апреля, а точнее двадцать седьмого апреля, у Александра с Марусей родилась дочь, которую они назвали Аней. Для меня это прозвучало символично, в связи с тем, что мою девушку тоже звали Аней.

Я написал письмо Александру и поздравил их с дочуркой. Батя в письме снова жаловался на то, что его сыновья делают одних девок, на что, конечно же, мы только смеялись.

На фабрике мне пообещали, что отпуск на две недели дадут с десятого июня. Собственно в этот день нам выдавали получку. Я надеялся получить все деньги, вместе с отпускными, чтобы приехать к родителям со своей девушкой достойно, привезя всем подарки.

17.05.2015 год.

Веха!

Путёвка в жизнь!

Часть девятая!

Клинцы, город с населением около тридцати тысяч человек, тогда ещё был посадом в Суражском уезде, относился сначала к Гомельской области, потом к Черниговской, но к тысяча девятьсот тридцать шестому году, перешёл в ведомство Орловской области. Город был промышленным, в нём находились суконные фабрики, отделочная фабрика, кожевенные производства, а также предприятия машиностроения, включая и текстильного оборудования. Кроме этого, в Клинцах работала и перерабатывающая промышленность. Неплохо процветала и торговля. К этому времени Клинцы стал самым крупным образованием в тех местах, который постоянно обрастал новыми застройками на окраинах города. Рабочих рук явно не хватало, поэтому правительство было вынуждено отпускать рабочую силу из деревень, давая, таким образом, молодёжи вырваться из трущоб. Все родители хотели, чтобы их дети прирастали в городах, но на эти передвижения необходимы были разрешения местных властей, которые не очень-то тоже хотели лишаться своих кадров.

В Клинцах ещё было относительно спокойно, так как жизнь протекала размеренно, но комсомольские организации, под управлением коммунистов, постоянно агитировали молодёжь на разные стройки страны. Особенно много людей уезжало поднимать промышленные районы Донбасса и Криворожья, где были основные месторождения каменного угля, да и железной руды. Там построили и первую гидроэлектростанцию Днепрогэс! Поднимали металлургию, бурили шахты, строили заводы в Харькове, Луганске, Николаеве, Херсоне и других местах. Поднимали сельское хозяйство, чтобы накормить огромную страну. В Москве запустили первую линию метрополитена, строились новые порты и судостроительные верфи. Поднимали военную промышленность.

Но это было где-то. Про трудовые подвиги мы слышали по радио, да и на собраниях, которые проводились довольно часто на предприятии. Во все времена люди всегда были разными. Одни быстро реагировали на разные изменения в политики, и в порыве быть непременно первыми там, где тяжело, где опасно. Они сами рвались туда, затягивая своей энергией, и умением говорить, поднимая массы людей на всевозможные свершения. А были и такие, которых всегда было больше, кто оставался на своих местах, проживая всё в тех же домах, работая на тех же предприятиях, или прозябая в деревнях на колхозных полях и фермах.

Мы с Аней хоть и были комсомольцами, но куда-то срываться с места в романтическом порыве, не собирались. У нас были свои планы, и они основывались на том, чтобы создать свою семью, нарожать массу деток, и поднимать их по жизни, работая на предприятиях города. В общественной жизни фабрики мы участвовали, как и все комсомольцы. Павел с Иваном куда-то хотели сорваться, но потом вовремя одумались. К лету мы уже работали наравне с другими фабричными. Нам выдали свидетельства и распределили по сменам и цехам. Павел перевёлся на фабрику имени Ленина, а Иван ушёл работать на фабрику имени Октябрьской революции. Осенью Иван должен был расписаться с Лидой, они уже с ней жили вместе, сняв небольшой домик недалеко от фабрики. В нём проживала одна бабка, занимая маленькую комнатку, а весь остальной дом, отдала в распоряжение молодых.

Павел тоже пристроился к одной женщине. Она проживала на Стодоле, тоже недалеко от фабрики, а его девушка жила у родителей недалеко от фабрики.

Я же остался в общежитии, и ко мне подселили одного парня из того самого Кажушья. Звали его Илья, он был чуть моложе меня, но крупнее фигурой и ростом, очень добродушным и улыбчивым. Гулять он не любил, много читал, и почти всё свободное время проводил за чтением книг. Меня он полностью устраивал. Если честно, то Павел стал меня доставать своими ночными гульнями, и неугомонным характером. Мы продолжали очень часто встречаться, и проводить время где-нибудь на речке.

Я спросил у Ильи по поводу Марфы и её дочки, но он ничего не знал о ней, хотя пообещал обязательно расспросить о них у родителей. И узнал! Марфа действительно проживала у них в деревне, дом сгорел после того, как они с дочерью покинули его. С тех пор её никто не видел, и ничего не слышал о ней.

Вообще, в нашей деревне от голода и холода за тридцать второй и тридцать третий года, умерли больше тридцати человек! – сказал мне Илья как-то вечером, вернувшись из деревни после выходного дня. – Мы в те времена с мамой тоже уехали на Урал, где работал папа, а потом и мама! За счёт пайков, которые выдавали работающим, мы и выжили тогда! А у вас как было? – спросил он у меня.

– Тоже тяжко, но как-то от голода никто не умер! – отозвался я, вспоминая те времена. – Часто к нам приходили люди с детьми, как та Марфа, обычно с городов! Мы их кормили и давали хоть что-то на дорожку! Мать всегда переживала, что не может дать больше, у нас у самих семеро по лавкам было! Отец тоже ездил на Урал работать! В общем, как-то так!

Что мне ещё нравилось в Илье, это то, что он никогда не хитрил, не приставал с вопросами, сам всегда отвечал, если к нему обращались, но не выпячивался, хотя, исходя из его спортивной комплекции, то вполне бы и мог. Был в меру стеснительный, но мог и постоять за себя, а также за товарища.

Я хоть и как бы окончил учёбу, но тех, кто обучался на поммастеров, три раза в неделю за парты садили, и мы изучали разные технологии, что-то новенькое в ткацком производстве, главное, в технике и оборудовании. Наладка станков, это главное, что входило в мои обязанности, ну и подменить мастера в случае чего.

Работа мне нравилась, тем более, что перед отпуском Аню перевели всё-таки в одну смену со мной, и это было прекрасно.

Конец мая выдался очень тёплым и ласковым. Сады отцвели, и погода от ночных заморозков, постепенно перешла в стадию летней, даже какой-то бархатной. Нас это радовала такая погода и, частенько, мы с Аней засиживались в сквере до раннего утра. Оттуда и уходили на работу, если работали в первую смену. После смены отсыпались, а вечером и ночью всё повторялось.

У нас была с ней чистая любовь, никаких дурных мыслей не было ни у меня, ни у неё. Часами могли обсуждать с ней будущую нашу совместную жизнь. Она мне рассказывала о своей семье, о роде, который проживал в Смолевичах, в общем, обо всём, что приходило в голову. Я ей тоже, рассказал буквально всё. Всё о моей Малышевке, о своих братьях и сестрах, о том, какие они все хорошие, особенно маленькая Шурка. О папе, маме, дедушке Иване, обо всех родственниках, проживающих в нашей деревне. О том, откуда пошёл наш род. Она всегда слушала меня с открытым ртом, боясь пропустить хоть одно слово.

В словах всегда легче выражать те, или иные события, чем жить в этих самых событиях.

В конце мая я написал письмо родителям и попросил отца, чтобы за нами кто-нибудь приехал в Почеп двенадцатого июня, объяснив, что еду не один. Именно с кем, я не написал, оставив это сюрпризом. Июнь месяц в колхозе, особенно начало не очень были загружены для мужиков, поэтому я рассчитывал, что за мной приедет Матвей, или Василь. Вообще-то мы планировали выехать десятого июня, сутки погостить у Александра, а затем уже добираться до Малышевки.

Так мы и сделали. Деньги мы получили до обеда, а поезд, в сторону Брянска уходил вечером, поэтому у нас было ещё масса времени сбегать к Ане домой, забрать её сумку с вещами, и другими женскими штучками, и вернуться в общежитие. Я постепенно накупил всяких подарков для всех домочадцев, и уложил всё это в вещмешок, довольно объёмных размеров.

В семь вечера мы, устроившись у окна своего плацкартного вагона, уже отправились в долгожданное путешествие на родину. Если посчитать всё время моего отъезда из Малышевки, имеется в виду, последний мой приезд домой из Почепа, прошло уже полтора года. Естественно меня трясло от нетерпения, и какого-то тревожного ожидания. Тревожного не от тревоги за кого-то, а тревожного от ожидания момента, когда я ступлю на свою землю, пробегусь по знакомым до боли тропинкам, искупаюсь в нашем пруду, да и просто побегаю по полям и лугам. Обниму своих близких, и до ужаса хотел вкусить наш чёрный, изготовленный руками матери хлеб. Попить парного молока из кринки, а также выпить свежего мёда от полевых пчёл! Я так размечтался, что даже ощутил запах ржаного хлеба и этого мёда, который невозможно с чем-то спутать.

– Ты что, Павлуша! – вдруг услышал я голос Ани, про которую напрочь забыл, отчего даже покраснел, вроде Аня прочитала мои мысли. – Ты где, милый?

– Извини, Аннушка! Ей Богу размечтался, как пацан, вот и провалился! – ответил я, виновато улыбнувшись ей.

– Да я не против твоих мечтаний, только ты меня там, в деревне, случайно не забудь! Ладно? – сказала Аня, смеясь надо мной.

Ехали интересно, в нашем отделении сидели ещё два мужика, но и то на боковых сидениях и о чём-то оживлённо беседовали, не забывая про самогон, который стоял на их столике, да сало с хлебом и нарезанным луком, от которого по вагону разносился специфический запах.

В соседнем отделении горланили женщины, перебивая друг друга. Мы с Аней, устроившись возле окна, смотрели то за окно, то друг на друга, перекидываясь незначительными фразами. Каждый думал о своём, но по большому счёту об одном и том же. – Как нас встретят мои родные?

Первыми родными для нас в Почепе был мой брат со своей замечательной женой, которые приняли нас радостно, как всегда. Мария тоже не спала, как и Галина Ивановна, которая даже прослезилась, обнимая меня, а потом и Аню, осматривая её со всех сторон. Время уже было за полночь, когда мы пришли к ним домой, но это обстоятельство не помешало ни кому, чтобы прекрасно поужинать всем, да и поговорить обо всём сразу.

Сашка вообще не сидел за столом, а всё бегал и не знал, что ещё предложить Ане, да и мне, пока я его, чуть ли не силой не усадил за стол.

К тётке Матрёне решили не идти, и заночевали у Галины Ивановны, которая предложила нам свою комнату. Аня чуть не сгорела со стыда, категорически отказавшись от одной постели со мной. Это и понятно, так как в те времена было кощунством лечь в постель с мужчиной, который ещё не является твоим мужем. Но Галина Ивановна думала, что мы уже женаты, поэтому долго извинялась. В итоге я лёг с Сашей на полатях, а Аня с Марусей в их комнате. Сама Галина Ивановна оставалась в своей комнате.

Улеглись после двух часов ночи. Александр уснул сразу, а мне почему-то не спалось. Я вслушивался в ночь, слышал, как в соседней комнате разговаривали Аня с Марией, периодически над чем-то смеясь. Иногда начинала плакать маленькая Анютка, которую мы так и не рассмотрели, оставив это занятие на утро, так как и Лида, и Аня спали, а зажигать свет не хотелось, чтобы не разбудить их.

И Марии, и Александру необходимо было утром идти в школу, хоть в основном занятия уже закончились, но ещё сдавали экзамены выпускники. Перед тем, как лечь спать, они пообещали нам вернуться пораньше, чтобы получше пообщаться. Ну а для нас наступивший уже день был днём отдыха, так как за нами должны были приехать только двенадцатого числа.

Незаметно для себя я уснул, и проснулся оттого, что кто-то щекотал мою ногу. Этот кто-то был Лидой, которая забралась на полати, шмыгая носиком, и улыбаясь мне. Как ни как, но ей уже в ноябре должно было исполниться три годика. Разговаривать она уже начала в полтора годика, причём понятно, не выговаривая, как и все детки буквы Р. Самое интересное это то, что она меня узнала, хоть и прошёл год с тех пор, как я с ней игрался во дворе у Галины Ивановны, под огромной грушей. Там Саша смастерил для неё что-то типа песочницы, вот она там и пропадала, под присмотром тёти Гали.

Открыв глаза, я схватил её в охапку и, щекоча её подбородком, стал с ней играть. Она заливалась на весь дом, смешно дёргая ножками. На этот визг, по-другому это назвать было сложно, прибежала Аня и, увидев меня с девочкой, залезла к нам на полати.

В доме больше никого не было. Александр с Марией ушли на службу, а Галина Ивановна забрала маленькую Анютку, ушла к тётке Матрёне, у которой я прожил почти год. Ушла, чтобы дать возможность поспать нам с Аней побольше, но она не учла Лиду, которая спала. Я посмотрел на часы, стрелки показывали половину десятого и, поигравшись с малышкой ещё минут десять, мы спустились с полатей. Быстро привели себя в порядок и вышли во двор. Там тоже никого не было, и я понял, что Галина Ивановна ушла в тёте Матрёне.

Улыбнувшись своим мыслям, я взял на руки Лиду, а Аню за руку, и направился к дому моей бывшей хозяйки. Она встретила нас радостно, и даже прослезилась. После этого засуетилась, и стала собирать на стол, чтобы угостить нас завтраком. У неё и позавтракали, да так, что снова потянуло в дрёму.

Идти гулять по городу, желания не было, но и сидеть дома, тоже не хотелось. И даже не столько не хотелось, как то, что эти две доброжелательные тёти стали доставать меня своими вопросами. Они-то по доброте своей душевной, а меня это стало тяготить, и я предложил Ане сходить в город.

Нам удалось пройти только до перекрёстка, где и встретились с Александром и Марией, которые спешили домой. Вместе мы и вернулись. Снова начались бесконечные разговоры женщин сразу обо всём, а мы уединились с Сашей и стали обсуждать моё житиё-бытиё.

Незаметно время подошло к обеду и, не успев сеть за стол, как в дом вошёл отец. От неожиданности все сразу замолчали, а я даже поперхнулся простоквашей, которую только что, ложкой, направил к себе в рот.

– Батя! Каким ветром? Мы же тебя завтра все ждали! – воскликнул Сашка, подскакивая со своего места и, обнимая его прямо на пороге дома.

– Завтра, сынок, мы уже будем дома мать радовать! – улыбаясь, произнёс отец, внимательно посматривая в сторону Ани. – А это что за красавица? Что-то я её здесь не видел! Сестра твоя, Марусь, или кто?

– Да невестка твоя, Хоритошка! – весело произнесла Галина Ивановна, опередив нас всех. – Я тоже говорю! Красавица писаная!

Аня поднялась со своего места и, опустив голову, превратилась в спелый помидор. То же самое было и со мной, а все остальные весело смеялись и обнимались с отцом.

Наконец, и мы вышли из стопора. Я подошёл к отцу, подведя к нему за руку Аню и, смущённо улыбнувшись, произнёс. – Вот, батя, хотел сюрприз вам сделать в деревне, но не получилось! Это моя Анюта, и у нас с ней всё очень серьёзно. В следующем году ей исполнится восемнадцать, тогда и свадьбу сыграем! Ты же не против?

– Ещё чего! Против! Да такую красавицу хоть сейчас под венец! Ну, надо же тебе, непутёвому такую дивчину отхватить! – произнёс он, широко улыбаясь, и обнимая, в конец, засмущавшуюся Аню.

После этого он посмотрел на меня и добавил. – Сходи-ка, Павлуша, к тётке Матрёне, да коня припути, покорми, но сначала хорошо напои, а то бежала сердешная, спешила! Не зря знать!

Я чрезмерно был рад этому поручению, так как не знал, что делать в этой ситуации. Выбежав из дома, я припустил к дому Матрёны, возле которого стояла наша кобыла, запряжённая в бричку, нервно подёргивая сбруей.

Матрёна была возле дома. Она, видимо, уже пообщалась с отцом, да и вещи с брички уже были в её доме, так как там было пусто.

– Ведро дайте, тётя Матрёна! – подбежав к ней, произнёс я.

– Тебе, сынок, с водой, или пустое? – спросила она, направляясь к дому.

– Да можно с водой, а я потом принесу из колодца! – крикнул я, ей вслед, распрягая кобылу, привязав вожжи к столбу.

Попоив лошадь, я насыпал ей овса, а травы возле дома и так было в достатке, после чего вернулся в дом, а тётка Матрёна осталась на улице за пастуха, как она сама выразилась.

23.05.2015 год.

Веха!

Путёвка в жизнь!

Часть десятая!

Отец, после всех разговоров и трапезы, обосновался на ночлег у Матрёны, а мы у Галины Ивановны. На ночь мы затолкали бричку во двор, а кобылу отвели и привязали к яблоне, которая стояла под окном комнаты, в которой я когда-то прожил целый год.

Аннушкой моей батя остался доволен, и всё ей повторял. – Ты, Аннушка, хунт твоей маце, обязательно мне роди сына, а то мои оболтусы только девок шлёпают! Это же безобразие!

Хунт твоей маце, было любимое выражение моего отца. Это выражение он применял везде и всегда, почти в любом разговоре. Оно было для него, как особый клей, который склеивал предложения, произносимые им. Да и звучало это как-то забавно, вроде бы и матерился, но никого не затрагивал, не оскорблял, и пошлостью не веяло.

Выезжали рано. Едва рассвело, я отправился запрягать кобылу, и готовить бричку к поездке. Когда я пришёл во двор к тётке Матрёне, отец уже прохаживался по-хозяйски во дворе, покуривая свою самокрутку. У нас почти все курили, и что самое интересное, не курили только я и Александр, который вообще на дух не переваривал запах дыма. В доме гремели горшки и прочая посуда, знать Матрёна готовила нам поесть на дорожку.

– Ну, чего тебе не спится, сынку? – спросил недовольным голосом отец, хотя по нему было видно, что рад моему появлению. – Гарная у тебя дивчина! И что ты планируешь дальше?

– Да я же тебе уже говорил, что как исполнится ей восемнадцать, так и поженимся! – сказал я, улыбаясь и, взяв кобылу за узды, повёл к бричке.

– Да что ты мне голову-то дуришь! – вспылил отец, поднимая одну из оглобель. – Твоя мать вышла за меня замуж, когда ей ещё шестнадцати не было, а ты восемнадцать!

– Ну, ты, батя, даёшь! – засмеялся я. – Так это же было при царе горохе, а сейчас Советская власть! На верхах постановили, что восемнадцать, значит восемнадцать! Против власти не дёрнешься!

Отец зло сплюнул, и направился в дом. Вообще было такое ощущение, что он у себя дома, ходит, распоряжается, даёт указания Матрёне, а та с радостью бегает, и делает всё, что он ей говорил.

Я улыбнулся своим мыслям, но ходу им дальше не дал. Может у них, что и было между собой, но это лишь догадки, и затевать разговор на эту тему я даже и не думал, понимая, что из этого могло получиться.

Управившись с кобылой, я, ничего не подозревая, вошёл в дом, чтобы сказать отцу о том, что всё готово, увидел, как отскочила от отца Матрёна, стыдливо вытирая губы, и тут же принялась ставить на стол трапезу.

Отец глянул на меня, слегка смущаясь и, почесав затылок, пробурчал. – Ну, что там у тебя? Всё готово?

– Ну, да! – ответил я, и собрался уходить, но меня схватила за руку Матрёна, и потащила к столу.

– Не пущу! Сядь с отцом отобедай, а потом иди! – воскликнула она, вытирая руки о фартук.

– Тёть Матрёна! – удивлённо воскликнул я, отстраняясь от неё. – Аня у тёти Гали, а я здесь буду трапезничать!

– Ну, так веди её сюда! Что ты меня обижаешь! Что я хуже готовлю, чем Галка? – запричитала Матрёна, поглядывая на отца, который просто не реагировал на нашу беседу.

Я выскользнул из дома, и направился к Галине Ивановне, не понимая, что происходит между отцом и Матрёной. Поневоле в голове стали созревать всякие нехорошие мысли, и я тут же вспомнил свою мать, которая безоговорочно любила нашего отца.

– Господи! Да каково ей будет, если она узнает, что её Харитоша кому-то ещё уделяет внимание! – подумал вдруг я, и даже вспотел от этого. – Да ладно! Что я себе накручиваю? Одна бабёнка, вот и липнет к мужику! Кто же ей ещё внимание уделит? Ну, подумаешь, переночует у неё, а наутро снова домой!

Возле дома Галины Ивановны стояла обиженная Аня, посматривая на меня.

– Ещё этого мне не хватало! – подумал я и, подойдя к ней, улыбнувшись, обнял, и прижал к себе.

– Ты чего меня одну бросил, а сам куда-то ушёл? – спросила она, заглядывая ко мне в глаза.

– Ну, во-первых, я оставил тебя не одну, а во-вторых я ходил запрягать кобылу, да бате помог её покормить! – сказал я, и добавил. – Тётка Матрёна приготовила целый стол всякой всячины, и сказала, чтобы я вёл тебя к ней!

– Ага! А тётка Галя сказала, чтобы я шла за тобой, потому что уже все за столом и ждут только тебя! – произнесла Аня и улыбнулась мне.

– Ну, и пойдём к тётке Гале, а отец пусть с тёткой Матрёной трапезничают! – весело сказал я и, взяв Аню за руку, потащил её в дом.

Выезжали шумно, со смехом и слезами, как обычно бывает в таких случаях. Время ещё было раннее, около семи утра, но солнце уже висело высоко, и начинало припекать.

– Нам ещё грозы не хватало! – наконец, произнёс отец, оставив позади себя родных и близких людей. – Вишь, как припекает, и уже с утра! А вообще-то вы вовремя приехали, скоро сенокос, вот и поможете нам! Не всё же время знакомиться-то будете!

Последние слова он произнёс с улыбкой, посмотрев на нас с Аней, которая прижалась ко мне и настороженно посматривала по сторонам. Я ощущал её мелкую дрожь, но ничего не говорил ей, а только нежно прижимал к себе.

Через полчаса мы уже выехали из Почепа и направились в сторону нашей деревни. Кобыла бежала спорно, понимая, что направляется домой. Отец отпустил вожжи, уселся поудобнее, и затянул свою долгоиграющую песню про дороги и туманы. Под это завывание меня потянуло в сон, Аня уже тоже уснула, положив голову мне на плечо. Солнце пекло со страшной силой и я, прикрыв и её, и свою голову дерюгой, тоже задремал незаметно для себя.

Проснулись мы от грохота! Солнца не было, а над нами висели почти чёрные тучи, но дождя ещё не было.

– Батя! Мы где? – спросил я, приподнимаясь в бричке, и озираясь по сторонам.

Да только Супрягино проехали, молодёжь! – весело отозвался он и добавил. – Видимо придётся нам повлажнеть, хунт её маце! Ну, не беда! Не размякнем! Кобылка-то подустала, хотел остановиться, чтобы передохнула, да вас побоялся потревожить! Может, постоим чуток?

– Ну, конечно! – воскликнул я и, когда отец остановил кобылу, спрыгнул на землю, и помог Ане сойти тоже.

Отец отпустил подпругу и стал поить лошадь из ручья, а мы с Аней скрылись в небольших кустах, которые росли вдоль этого самого ручейка. Справив нужду, мы решили охладиться и, быстро раздевшись, залезли в холодную воду.

Вода действительно была холодной, к тому же разгорячённые тела особенно отреагировали на это. Аня засмеялась и пронзительно вскрикнула, когда я её окунул в воду, но затем с удовольствием легла на песчаное дно неглубокого ручья, плескаясь руками и ногами.

Минут через десять нас позвал отец, и мы, быстро одевшись, отчего наша одежда даже промокла местами, вернулись к повозке. Минут через двадцать начался дождь, поднялся ветер и загремело.

Впереди мы уже видели Беловск, но до него ещё было с километр, да и после него километр, так что вариант купания под небесными водами был налицо. Уже в Беловске на нас не осталось ни одной сухой нитки. Кобыла бежала прытко, и подгонять её не было смысла. У нас у всех от приближения к дому, а значит и к теплу, а также от стихии, поднялось настроение. Вторя громовым раскатам, мы несли, гонимые ветром и дождём, радостно крича, стараясь перекричать грозу.

К дому мы не подъехали, а подлетели. Дождь лил, как из ведра, и нас, естественно, никто не встречал. Спрыгнув с брички, я забежал во двор, открыл ворота, и отец, тут же, заскочил во двор. Шарик радостно прыгал на меня, стараясь дотянуться до моего лица. Он уже стал старым, шерсть висела клочьями, да и хвост пообтрепался, но бегал ещё прытко.

Не успел отец въехать во двор, как из дома вылетел Иван, а за ним мать с Ксюхой. Шурка тоже пыталась выбежать под дождь, но мать строго на неё крикнула и она застряла в дверном проёме, подпрыгивая от радости на месте. Все тут же вымокли, но не обращали на это никакого внимания.

Самое интересное то, что дождь прекратился практически сразу, как мы все обнялись, прижимаясь радостно, друг к другу.

– Хунт вашей маце! – услышали мы буркотню отца, который, не обращая внимания на домочадцев, стал распрягать лошадь. – Ну, вот чего вас черти вынесли? Видите, и дождь прекратился, а теперь все мокрые, как и мы!

Но мы все только смеялись, и продолжали обниматься. Аня сначала смущалась, но попав в руки к матери, поняла, что дома и тоже стала со всеми знакомиться и обниматься.

Прибежала и Дуся, заметив нас, подъезжающими к дому. Она тоже принялась обниматься с нами. Прибежали и Вася с Александрой, в итоге образовалась небольшая компания, к которой стали присоединяться родственники-соседи.

– Да! Действительно здесь у вас не соскучишься! – тихо прошептала мне в ухо, радостно улыбаясь.

Чуть погодя подошли и Цобаны, родня Павла. Они естественно справились насчёт Павла, я передал им письмо от него, рассказал вкратце, так как мать уже гнала всех за стол.

Аннушка моя попала в надёжные руки моих сестёр, и исчезла из поля моего зрения.

– Ну, чего забеспокоился? – усмехнувшись, спросил у меня батя, хлопнув меня по спине, направляясь в дом.

Кобылу он передал Василию, и тот отвёл её вниз к пруду, привязав длинную верёвку к кольцу, которое закреплялось на уровне земли, приваренное к длинному, металлическому стержню, для того, чтобы лошадь не заплуталась в верёвке.

– Да, вот куда-то утащили мою подругу девки, а я один здесь, во дворе! – так же улыбнувшись, ответил я ему, и направился вслед за ним в дом.

Мать радостно суетилась возле стола, без конца ныряя в русскую печь за чугунками и горшками с пищей. В доме пахло наваристыми щами, да так, что у меня закружилась голова от этого, давно забытого, запаха. Он доносился и обширного, глиняного горшка, рядом с которым стоял тоже довольно приличного объёма чугун с пареной картошкой, наполовину с мясом, луком, и другими прелестями кулинарного искусства.

Батя тяжело сел на своё место во главе стола и, хлопнув мать по заднице, отчего она радостно засмеялась, поцеловав его в макушку.

– Ну, что, мать! Давай командуй! Я вообще что-то не пойму где все? Во дворе была толпа, не проткнуться, а сейчас мы втроём! – произнёс он, явно заигрывая с ней.

– Не переживай, родной, сейчас налетит вороньё, глянуть не успеешь, как всё подметут! – смеясь проворковала мать, не зная куда деть руки, с любовью посматривая то на отца, то на меня.

В общем, так и произошло. Мы с Аней даже не успели отдать всем подарки, да и отец, махнул рукой, и сказал только одно слово – Завтра!

Посиделки за столом прошли шумно и весело. К вечеру все мужики были уже изрядно поддатые, Аня снова исчезла из поля моего видения, зато мать кружила возле меня, подкладывая мне в миску всяких вкусностей.

За время моего отсутствия, Василий подобрел, нарастил небольшой животик, превратившись в важную персону.

Хорошо набравшись самогона, он прогнал Александру домой к детям, а сам стал учить меня уму-разуму, икая иногда, наклоняясь ко мне, в тоже время, отмахиваясь от матери, которая кричала на него и била рушником по плечам.

Отец вышел во двор и, усевшись на завалинке, курил, посматривая за беготнёй молодёжи.

– Ты, Пашка, ещё пацан, и должен слушать, что тебе старший брат говорит! – прогундосил Василь мне прямо в ухо. – Ты там бросай свой город, да приезжай со своей подругой сюда, я вас обоих пристрою! Ты знаешь, кто есть я в округе? Да я главный финансовый инспектор! Одно моё слово, и нет человека! Тут же ГПУ приедет и увезут! Вот так-то!

У меня не было никакого настроения тратить время на болтовню с ним, отлично зная, что так просто от него, когда он пьян, не вырвешься. Если кто начинал ему противиться, то он сразу же начинал орать на всех и угрожать, а мне этого не хотелось сегодня. Вообще-то он был хорошим парнем, добрым, отзывчивым, и всегда бежал на помощь к любому, кому нужна была помощь, но когда он перебирал, то тогда не видел ничего и никого. Что зря болтал и лез в драку.

Положив руку ему на плечо, я наклонился к его уху и прошептал. – Извини, братуха! Если я сейчас не попаду в нужник, то мне труба!

– Кому, тебе? Да ни за что! Я кому хошь морду разобью за тебя, Пашка! – произнёс он, ничего не поняв из того, что я ему нашептал в ухо.