Текст книги "Веха"

– Слушай меня! – крикнул я, не уверенный в то, что меня кто-то слышит. – Все из казармы на улицу! Хватайте обмундирование и в окна!

Оказавшись на свободном пространстве, я стал приходить в себя, хотя ещё смутно представлял, что же произошло на самом деле. Вокруг продолжали рваться снаряды, почти все помещения казарм горели, горела и столовая, возле которой бегал старшина в одних кальсонах и орал на всех, кто был рядом с ним возле столовой.

Я услышал гул и, подняв голову вверх, увидел целую, бесконечную вереницу самолётов, летящих в сторону Одессы. Только сейчас я стал различать звуки боя, который шёл со стороны границы.

– Неужели война? – пронеслось у меня в мозгу, и от этой мысли мне стало даже как-то легче. Я понял, что медлить нельзя и, посмотрев по сторонам, скомандовал, увидев рядом с собой весь свой расчёт, а чуть в стороне и Костю, который пытался собрать своих людей возле себя. Офицеров ещё не было и нам надо было принимать какое-то решение, исходя из создавшегося положения. Дежурным по роте был сегодня наш Орлов, но я сам видел, как у него снарядом оторвало ногу вместе с бедром, привалив ещё и балкой, которая упала после взрыва.

– Слушай мою команду! – заорал я, даже не сообразив, почему я это сделал. – Все, кто может ходить, должны вернуться в казарму и вынести всё оружие, а также боеприпасы, после чего выдвигаемся на свои позиции, к орудиям!

Костя посмотрел на меня и, вместе со своими бойцами кинулся в горящее здание следом за мной. Схватив лом, который валялся возле пожарного щита, я прибежал к оружейной комнате, и сорвал замок, после чего мы все стали разбирать винтовки и патроны, рассовывая их по карманам и вещмешкам. Через несколько минут мы снова оказались на улице. Все смотрели на меня, ожидая команды.

– Мелкими перебежками, пригибаясь, и придерживаясь друг друга, бежим к своим позициям, а там будет видно! – скомандовал я, скорее просто сказал, но меня послушали, и мы бросились к своим орудиям, которые находились не так далеко от территории полка. Снаряды летели и на наши орудия, но не туда, где они стояли, а туда, где они должны были стоять.

– Вот! А мы ругали Иваныча, что он заставлял нас таскать эти проклятые пушки! – услышал я голос Кости, который бежал рядом со мной.

Я ничего не ответил, просто лихорадочно соображал, что же делать дальше, а над нами продолжали лететь снаряды, завывая, как стервятники, разрываясь метрах в трёхстах от наших орудий.

Когда оставалось метров двадцать до них, я снова крикнул, задыхаясь от волнения и быстрого бега. – К бою! – и люди бросились к своим орудиям.

Только уже возле своего орудия, я поднялся на небольшую возвышенность и осмотрелся. Из нашей батареи как минимум человек двадцать остались там, но бойцы с тревогой и волнением продолжали смотреть на меня, и ждать команды.

И тут я увидел нашего комбата, который пулей летел к нам. Увидев, что мы уже на своих позициях, обрадовался и, подбежав к нам, задыхаясь, произнёс. – Молодцы! А где командиры взводов?

– Товарищ капитан! – произнёс я, козырнув ему. – Орлов погиб, остальных командиров пока нет, поэтому я скомандовал всем оставшимся забрать оружие из оружейной комнаты, и выдвигаться сюда, на позиции! Если я что-то сделал не так, то прошу винить во всём меня!

– Паша! Родной! Да какое винить, тебя же награждать надо! – воскликнул он, и тут же добавил. – Принимай взвод и командуй, а я уточню обстановку! Жаль, нет Иваныча, он бы всё разложил! Передай всем остальным, чтобы заряжали орудия, да поднесли ящики со снарядами, а я пока сбегаю на КП!

И он стремительно направился на КП полка, где только что началась какая-то возня. Мы ещё все находились в каком-то непонятном состоянии, хотя и так уже было понятно, что началась война. В глубине души, каждый из нас ещё питал надежду, что это какая-то провокация, и что скоро всё успокоится, но канонада со стороны Румынии только усиливалась. Я хорошо помнил координаты, которые мы наносили с лейтенантом в своё время и, дав команду наводчикам, приказал всей батарее заряжать орудия, установив их для стрельбы по тем координатам, которые знал.

Бой на самой границе шёл непрерывно. Пулемётная и прочая стрельба велась бесперебойно, постоянно слышались взрывы и рычание тяжёлой техники. А в небе продолжали лететь самолёты, практически сплошным потоком.

Комбат долго не возвращался, и я решил сделать один залп прямо по противоположному берегу противника.

Подняв руку вверх, я скомандовал. – Пли! – и замер от того, что совершил. Я не понимаю, кто меня толкнул на этот поступок, но наша батарея, в полном составе, произвела свой первый залп по невидимому противнику.

Вокруг на мгновение всё затихло, даже люди возле КП, казалось, замерли на месте, глядя в нашу сторону.

Через несколько секунд мы услышали разрывы наших снарядов в стане противника, отчего там произошла явная заминка. Противник не ожидал, что с нашей стороны кто-то ещё в состоянии вести артиллерийский огонь. Все они были уверены, что наши орудия, как и весь наш полк, уничтожен, поэтому там и произошла заминка, которая дала возможность перевести дух пограничникам. Они, практически в одиночку, сдерживали натиск румынских подразделений, которые лезли на наш берег беспрерывно.

– Паша! – крикнул Костя, после того, как первые снаряды улетели к неприятелю. – Ты уверен, что делаешь правильно?

– Откуда, Костя? – крикнул я, а самого бил страшный озноб от страха за содеянное, но меня снова, как будто кто-то толкал на действия, и я, подняв руку, снова скомандовал. – Заряжай!

Этой моей команде, по цепочке, подчинился весь полк, а после команды – Пли! – выстрелил уже весь полк.

– И понеслось! Я только поднимал руку и, подождав секунд десять, резко её опускал, после чего вновь раздавался залп наших орудий.

После третьего залпа, прибежал комбат весь в мыле, а следом за ним особист.

– Ты что сдурел? – заорал он на меня, вращая от бешенства глазами, а особист выхватил пистолет и направил его в мою сторону.

У меня земля уходила из-под ног, но тут передо мной вырос Бек, а затем и Паша с Филипом. Через несколько секунд прибежал и Костя со своим расчётом, направив оружие на особиста и комбата. Не знаю, чем бы всё закончилось, но тут прибежал замполит и сказал, что звонили погранцы и благодарили нас за то, что остановили наступление румынской армии.

Потом он потрепал меня по голове, улыбнулся, и сказал, заикаясь слегка от волнения. – Молодец, Песня! Считай, что орден Красной Звезды у тебя в руках, вернее на груди, а вы давайте занимайтесь своей работай!

Последние слова относились уже к комбату и особисту, который тут же удалился на КП полка.

– Ну, Паша! Ну, ты и чертяка! Везёт же тебе, что не промахнулся! – произнёс комбат, после того, как удалился замполит, а следом за ним и особист.

– Замполит сейчас командует полком, а начштаба убит прямо в квартире вместе с семьёй! – добавил он, сделав небольшую паузу. – Теперь будем воевать, раз так всё обернулось!

Потом он поднялся на возвышение и хотел уже что-то скомандовать, но я его перебил.

– Товарищ капитан! Вы меня извините, но я бы посоветовал вам дать команду, чтобы перетянуть орудия на другие позиции, как это делал Иваныч, а то враг мог и засечь наши новые позиции, а это значит, что через несколько минут здесь начнут рваться снаряды! – сказал я, глядя капитану в глаза.

– Слушай, сержант! Может, ты сразу на КП пойдёшь вместо Иваныча? А? – произнёс он с кривой усмешкой. – Кто там, что успел заметить?

Потом он отвернулся от меня, и скомандовал. – К бою!

Все снова зашевелились, заряжая свои орудия. И вдруг наступила тишина. Тишина была какая-то зловещая, и угнетающая. Наконец-то стали работать связисты, которые стали таскать свои катушки, снабжая подразделения связью.

Самое интересное было в том, что перестали стрелять даже на границе. Вероятно противник, споткнувшись в самом начале своего наступления, решил перегруппироваться, после чего навалиться с прежней силой.

Глянув на свои часы, стекло на которых было треснуто, но не разбито, и они шли. Шли назло всем неприятностям, если войну можно назвать ею. Стрелки показывали шесть часов утра, если точно, то семь минут седьмого. Ощущение было такое, что мы уже, как минимум, воюем месяц, а может быть и больше.

Я посмотрел на комбата, который находился метрах в тридцати от нас, разговаривая по телефону, вероятно с командиром, прохаживаясь возле орудия Кости.

В это время появились наши полуторки, которые подвезли нам снаряды, да и просто патроны для нашего личного оружия.

На этих позициях не было оборудованных блиндажей, и прочих удобств фронтовой жизни. Мы стояли на открытом месте, перед нами росли небольшие кусты каких-то растений, которые я не встречал в нашей местности.

Наконец, поговорив по телефону, комбат скомандовал нам всем перетаскивать орудия на старые, обустроенные позиции. Они хоть и были повреждены, но были пригодны для ведения боя.

Пока машины не ушли, мы подцепили орудия к машинам, и уже через полчаса заново устанавливали их в подготовленных местах.

В семь часов утра старшина с двумя бойцами из хозяйственного взвода, стал разносить нам всем сухие пайки, да интересоваться, что кому нужно из обмундирования и прочих мелочах солдатского быта. Пробегал и зам по тылу, майор Шлык, озабоченно посматривая по сторонам. У него была перевязана голова, но кровь просочилась и через бинты.

У меня болело левое плечо, и было ранена правая нога, но не осколком, или пулей, а банально куском стекла, когда меня придавило к стене. Тогда осколки стекла летали по всей казарме.

Это затишье дало нам возможность перевести дух и начинать думать уже другими критериями жизни.

Каждый из нас ещё надеялся на какое-то чудо, хотя все уже отлично понимали, что война пришла в наш дом. В половине восьмого утра вновь заработала артиллерия противника по нашим позициям. Били по тем местам, откуда мы только что ушли, но снаряды ложились и у нас под носом, отчего мы устроились в окопах, и стали пережидать бомбёжку, моля бога о том, чтобы он помог нам выжить. Никто из нас в бога не верил, но когда снаряды перелетали через наши головы, или, наоборот, не долетали до нас, то почему-то все сразу вспомнили, что он есть.

Со стороны границы вновь стал нарастать шум приближающегося боя, и это обстоятельство сильно нас настораживало. Если мы ввяжемся в бой непосредственно с противником, тогда уже будет не до пушек.

Обстрел наших позиций продолжался минут сорок не меньше, хотя для нас он показался целой вечностью. И лишь около половины девятого утра, когда солнце уже изрядно напекало головы, поступила команда к орудиям, и мы высыпали из окопов, с опаской озираясь по сторонам. В нашем полку было около шестидесяти орудий, а после этой канонады целыми стоять остались всего семнадцать штук, да и людей явно поубавилось. То там, то здесь доносились стоны раненых, везде шныряли санитары с сестричками, которые на ходу перевязывали раненых. Наше орудие было целым, хоть и наполовину засыпано землёй. Мы тут же принялись сапёрными лопатками его откапывать, всё также с опаской посматривать на небо, да в сторону границы.

Когда мы уже приготовились к стрельбе, поступила команда наводить орудия по нашему берегу, где располагались наши пограничники. Я-то эти координаты знал хорошо, но чтобы не будоражить своих друзей не стал им говорить об этом. Я понял лишь одно, что у погранцов дела совсем плохи.

Около девяти часов утра поступила команда открыть огонь, и мы начали методично обстреливать свой родной берег. В течение получаса мы вели интенсивный обстрел, а затем всё вновь утихло. Утихло и на границе, а значит, наши снаряды сделали своё дело.

Через несколько минут мы увидели, как со стороны границы стали появляться подводы с ранеными и убитыми. Раненых грузили на машины и увозили в тыл, а мёртвых складывали в ряд, после чего похоронная команда, созданная из тыловиков, принялась их всех закапывать.

К десяти часам утра к нам прибыло с десяток танков, и целый полк пехоты, которые тут же отправились в сторону границы, и мы сразу же повеселели.

Всё дело в том, что полностью отсутствовала всякого рода информация. Где-то там, по выше, движения конечно были, но мы были в неведении, просто по инерции выполняли свою работу и всё.

Что нас всех больше всего обрадовало так это то обстоятельство, что с полком пехоты прибыл и наш Иваныч, которого выпустили из застенков, как только началась война. Вернув ему всё, его отправили срочно в свою часть.

Это обстоятельство до такой степени вселило в нас веру в скорую победу над врагом, что мы даже стали обниматься и радостно хлопать друг друга по плечам.

Чуть погодя мы узнали, что наш обстрел позиций пограничников привёл в ужас румын, которые бежали на тот берег, побросав оружие и снаряжение.

Все понимали, что эта наша маленькая победа ненадолго, поэтому с тревогой ожидали команду от вновь прибывшего, нашего Иваныча, полностью доверяя его умению разбираться в любой обстановке.

Его приказ был неожиданностью для всех. Едва оказавшись на КП полка, и связавшись с теми, кто ещё пытался удерживать нашу границу, он приказал срочно перетаскивать орудия к самой границе. Мы остановились всего в пятидесяти метрах от Дуная, и изготовились для стрельбы прямой наводкой. Наши орудия были спрятаны в густой посадке, а мы прекрасно видели и водную гладь, и противоположный берег, на котором снова началось движение.

Через некоторое время снова начался артобстрел наших позиций, но нас там уже давно не было. Мы затаились, ожидая команды!

03.07.2015 год.

Веха!

Начало войны!

Часть вторая!

Артобстрел со стороны противника шёл уже минут пятнадцать, а мы сидели в своих, наспех выкопанных углублениях, типа обычных ям, и уничтожали сухой паёк. Как-то довольно быстро привыкли к боевым действиям, напоминающим учения, если забыть о том, как мы вылетали из окон казармы, да видели разорванные тела своих товарищей. Это мы видели, а врага, в открытую, ещё не видели. Только сейчас, находясь рядом с береговой линией, куда и должны были высадиться враги, мы должны встретиться с ним лицом к лицу.

– Песня! – вдруг донеслось до меня. – Бегом к командиру полка!

Я вылетел из своего укрытия, оставив свой паёк в углублении, и пригнувшись, побежал в направлении того места, где обосновался новый КП полка.

– Товарищ подполковник! – начал я доклад, оказавшись возле него, но он прервал меня и, подойдя ко мне, обнял, а затем, пожав руку, сказал. – Сержант Песня! За проявленный героизм и сноровку в сложнейшей ситуации, представляю тебя вышестоящему начальству на орден Красной Звезды! Гордись, сынок! Такую награду получают только военачальники, да и то далеко не каждый!

– Служу трудовому народу! – произнёс я, вытянувшись перед ним, отдавая честь.

– Ступай! – произнёс Иваныч, и добавил. – Когда танки, или какая другая техника выйдет на берег для переправы, то бейте прямой наводкой! Неважно, что промажете по технике, главное, чтобы у них началась паника, а пехоту здесь встретят наши пехотинцы, да оставшиеся в живых пограничники! Понял?

– Так точно! – выпалил я и, повернувшись, побежал к своему орудию.

Моё сердце колотилось со страшной силой. Волнение захлёстывало меня.

– Надо же! – думал я, приближаясь к своему убежищу. – Ещё и воевать-то путём не начали, а меня уже к ордену Красной Звезды представили!

– Ну, что, Паша? – крикнул мне из соседнего укрытия Костя, а те мои сослуживцы, которые находились рядом со мной, также с интересом смотрели на меня.

Лица у всех были напряжёнными и сосредоточенными, не такими, как были раньше, в мирное время. Несколько часов войны забросило нас всех далеко в неизвестность, изменив, таким образом, саму сущность нашего бытия.

– Сказал, что готовит представление о моём награждении орденом Красной Звезды! – крикнул я ему в ответ, и слегка улыбнулся, в то же время, посматривая и на друзей, и на противоположный берег, где началось какое-то движение, хотя артобстрел ещё продолжался.

Противник продолжал утюжить то место, где когда-то стояли наши батареи.

– Всё-таки наш командир гений! – невольно подумал я и увидел, как вдалеке появились самолёты, издавая протяжный и нудный гул.

Летели явно тяжёлые бомбардировщики, и куда они летели, знал только бог, но очень скоро всё разрешилось, потому что бомбы полетели нам на головы, начиная от водной глади, постепенно удаляясь вглубь нашей территории.

– Нам ещё этого не хватало на наши головы! – снова подумал я, и вжался в землю.

Страшный звук, издаваемый падающими бомбами, и не менее страшные разрывы этих бомб, приводили в ужас. Было такое ощущение, что готов сорваться с места и бежать куда угодно, только подальше от этого ада. Обхватив голову руками, забыв о еде, да и обо всём на свете, я лишь молился богу непонятными молитвами, ничего не соображая. В небе всё почернело, запахло какой-то гадостью, перемешенной с сожжённой землёй, запахом сгоревшего мяса, и ещё непонятно чего. Это мы уже потом начнём разбираться во всех этих прелестях войны, а сейчас было просто страшно до ужаса, и даже внутренней паники. От этого ужаса я плакал, как маленький ребёнок, размазывая по лицу грязь от земли, копоти и слёз.

Дикий, животный страх. Этот страх может сделать любого человека или предателем, или, наоборот, героем. Такое бывает, и от этого момента всего один шаг, шаг предательства, после которого образуется огромная пропасть, или шаг к героизму, граничащему с безумием.

Именно такое безумие произошло и со мной. В моём сознании, вдруг, что-то щёлкнуло, и я, пересилив страх, поднял голову и посмотрел по сторонам, а затем перевёл взгляд на противоположный берег реки.

Вся водная гладь ожила, и была усеяна катерами, какими-то лодками, плотами, баркасами. Чуть в стороне начали возводить понтонную переправу, вероятно для тяжёлой техники. Шутки закончились. Началось крупномасштабное наступление противника, уверенного в том, что наш берег чист, после массированного артналёта и авиации.

Но они ошиблись! Мы ещё жили и дышали! Глянув на своё орудие, я поднялся из своего укрытия и, открыв рот по шире, стал выдавливать пробки из ушей желваками.

– Эй! – крикнул я, никого не увидев, и тут же заметил, как стали появляться испуганные лица моих друзей.

– Чего бушуешь? – донёсся до меня голос Кости, который также стал вылезать из своей щели.

– Костя! – крикнул я своему товарищу. – Осмотри орудие и наводи на то место, где пытаются наладить понтоны, а я попробую ударить по противоположному берегу, в то место, где скопилось много техники! Давай, дружище! Мне об этом сказал командир, а когда поступят другие команды, тогда и будем заниматься другими делами!

Ко мне вернулось спокойствие, но ноги и руки продолжали слегка труситься, но я пересилил себя и направился к своему орудию. В это время прибежал комбат, и приказал нам именно то, что я только что и говорил Косте, на что он только улыбнулся, занимаясь со своим расчётом орудием.

Мой Бек, Паша и Филип уже наводили орудие. Бек вертелся возле зарядного устройства, Филип выполнял наводку орудия, а Паша непринуждённо подносил снаряды. Он и сейчас ходил с таким видом, будто собирался капать картошку.

Подготовившись для стрельбы, стали ожидать команды комбата, который бегал от одного орудия к другому. Я посмотрел на реку, и в этот момент начался ураганный огонь наших пехотинцев по приближающемуся противнику. Медлить было нельзя, и я уже стал нервничать, посматривая и на Костю, и на всё также бегающего комбата. Он, увидев мой взгляд, показал мне руками, что стрелять только по сигналу ракеты, и снова побежал к дальнему расчёту.

Противник рвался на наш берег, не обращая внимания на потери. И тут я услышал выстрел за спиной, и в небо взвилась зелёная ракета. Мы не знали, какой она должна быть, да и без разницы нам было, так как нервы были напряжены до такой степени, что звенели, как струны.

Я махнул рукой, и наши две гаубицы тут же сделали залп. Бойцы мгновенно перезарядили орудия, и я снова махнул рукой. На сей раз загрохотали уже все оставшиеся в строю орудия.

Я видел разрывы наших снарядов, которые навели сразу же панику в рядах тех, которые готовили переправу. Некоторые машины загорелись, вверх поднялись огромные языки пламени и чёрной земли. Мы продолжали бить только в то место, заставляя противника бросать всё и бежать куда угодно от берега. По переправе били только мы с Костей, а все остальные орудия лупили прямой наводкой по катерам, и другим плавсредствам с врагами.

Потом я показал Косте влево, он кивнул мне, и стал наводить орудие на то место, где было большое скопление живой силы противника. Я дал команду Филипу тоже наводить орудие на то место и, через минуту, мы возобновили огонь своих орудий.

Я не ждал никаких приказов, да и не смотрел по сторонам, ожидая манны небесной, а просто делал свою работу, как на полигоне. Именно сейчас всё это и смотрелось так с нашей стороны.

В течение получаса мы били без устали, а тот берег молчал. Видимо там совсем были ошарашены нашими действиями.

Наконец к нам прибежал посыльный от комбата с приказом срочно покинуть эти позиции, и уходить вглубь территории, а мне так не хотелось покидать это удобное для стрельбы место. Но приказ есть приказ и мы, собрав все свои пожитки, покатили орудия к тому месту, где нас поджидали машины. Метров пятьдесят мы почти бегом тащили орудия, ничего не видя перед собой. В уме я понимал, что времени удрать у нас оставались считанные минуты, поэтому, посмотрев на ребят, просто улыбнулся.

– Вперёд, пацаны! – произнёс я, задыхаясь от перенапряжения. – Если жить хотим, да ещё малёк повоевать, то надо упираться! Представляете, что сейчас начнётся?

Через несколько минут мы, запыхавшись до предела, вытащили своё орудие на опушку, благо снаряды все отправили по назначению, а то бы ещё пришлось бы и ящики тащить с собою.

Мы на опушке посадки оказались первыми, и уже подцепили пушку к машине, как появился Костя, а следом за ним из посадки стали выныривать и другие расчёты.

С появлением Иваныча, у нас стало налаживаться и управление в подразделениях. Стали поступать чёткие команды, и мы, из хаотичного сброда военных, превратились снова в боевую единицу, коей были всегда.

Самое интересное то, что нас вывезли километров за десять от границы, где мы тут же приступили к сооружению оборонительных рубежей. Всё также стали вкапывать свои орудия в землю практически полностью, оставляя только сам ствол свободным для стрельбы.

На новом месте уже сапёры возводили блиндажи, а тыловики разворачивали кухню и все необходимые структуры, необходимые для жизнедеятельности полка. Сразу за нами, в небольшом леску, на опушке которого мы и расположились, была оборудована огромная палатка, в которой развернули что-то типа медсанбата. Возле неё уже суетились медработники, развешивая какие-то тряпки.

Время тянулось, как резина. С начала войны прошло ещё всего семь часов. Глянув на часы, я увидел, что стрелки показывали пятнадцать минут двенадцатого дня. На удивление вокруг было тихо, и, по мирному, спокойно. Вовсю пели птички, донимали всякие насекомые, да пекло солнце с неимоверной силой. Наши гимнастёрки, да и вся прочая одежда были грязными от земли, пота, и копоти. Сами мы выглядели не лучше трубочистов.

Около половины двенадцатого подвезли на подводе бочку воды, и мы принялись умываться, да хоть как-то освежиться.

Только после двенадцати мы услышали со стороны границы канонаду, и увидели, как где-то там, в дали, стали подниматься огромные клубы чёрного дыма. Вероятно, утюжили всю местность, выжигая всё подряд. Видели и самолёты, которые разворачивались километрах в пяти от нас, и снова уходили в сторону границы.

Сделав дело, мы устроились в теньке и наблюдали за дальним боем.

– Да! – протянул Костя, закуривая чуть в стороне от меня, а ребята наши развалились прямо на земле и спали, как убитые. – Молодчина наш Иваныч! Представляешь, чтобы мы там сейчас получили? Кошмар! Пехоте-то что, она зарылась и молится тихонько, а нам ещё орудия необходимо блюсти!

Потом он, затянувшись, посмотрел на меня, и добавил. – Вот интересный ты типчик, Паша! Сам с ноготок, а такое своротил! Я бы не смог этого сделать! Знаешь, если честно, то вообще было желание бросить всё это, да бежать куда-нибудь в тыл, главное чтобы подальше от границы! А ты нет! Слушай меня! Выходи строиться! Ну, как настоящий командир!

Я посмотрел на него уставшими глазами и засмеялся.

– Костя! Ты паразит конченный! Если бы ты захотел бежать, то побежал бы, а то первым кинулся в казарму за оружием! – произнёс я, а самого клонило в сон со страшной силой, но продолжил. – Так что не прибедняйся! Ты не меньше моего сделал, а может ещё и больше! А насчёт награды, то, поверь, достанется и тебе, похоже! Видишь, как прёт? А это значит, что останавливаться он не собирается.

Меня действительно клонило ко сну, и я бы уснул, но тут появился Артём и, плюхнувшись возле меня, шлёпнул по плечу. Сон, как рукой сняло, но усталость не проходила. Она сковывала все мои движения, но всё-таки нашёл в себе силы и ответил на его рукопожатие.

– Молодец, земеля! – воскликнул он довольно бодро. – Так держать, и станешь генералом, если будешь так командовать!

– Артём! – произнёс я, кисло улыбнувшись ему. – Не болтай что зря! Я должен был в понедельник ехать домой, в отпуск, а тут, понимаешь ли, заминка небольшая произошла! Неприятность, видишь ли! Что ты издеваешься надо мной!

– Да не переживай, Паша! Война через пару дней завершится, погоним мы этих басурманов, с такой-то силищей, и поедешь к своей ненаглядной!

– Ты что это серьёзно говоришь? – спросил я у него, не понимая шутит он, или нет. – Мне что-то кажется, что война несколько затянется! Конечно, мы их погоним, но не так быстро! Ты заметил, как они прут? Значит там всё по-взрослому продумано! А сколько пролетело самолётов утром в сторону Одессы? Ты хоть видел?

– Конечно, видел! Ну и что? У нас тоже самолётов в достатке! – удивлённо ответил Артём, посмотрев на меня!

– Артём! – возмущённо произнёс я. – Что ты меня агитируешь? Я и сам всё отлично понимаю, да и в панику не собираюсь впадать! Да! У нас много самолётов, но ты хоть один видел наш самолёт? Время уже двенадцать часов дня, но летают почему-то только вражеские! Они что, на Дальнем Востоке все находятся? В общем, не дури мне голову! Хотел немного перекимарить, так принесло тебя лекцию мне читать!

– Да не заводись, Паша! Я к тебе пришёл, чтобы поговорить, замполит послал, да узнать о настроении среди солдат! – произнёс он и, улыбнувшись, обнял меня за плечи.

Потом он поднялся, посмотрел по сторонам, и добавил. – В час посылай кого-нибудь на кухню за обедом! Надо же горяченького хоть раз за день поесть! Там, на границе, точно про эти прелести уже даже не вспоминают, а у нас здесь хоть продуха небольшая есть!

Не успел он это сказать, как поступила команда к орудиям, и я, подняв своих бойцов, побежал к своей гаубице. Потом нам передали координаты цели и мы, зарядив орудие, приготовились к стрельбе.

Снова все напряглись, и замерли в тревожном ожидании, но всё произошло, на сей раз, быстро. И началось! В течение часа мы, бесперебойно долбили в одно заданное место. Орудие раскалилось чуть ли не добела, но мы продолжали заряжать, и посылать свой смертоносный подарок в сторону границы. На сей раз я точно не знал, куда мы стреляем, мы просто делали свою работу.

Потом поступила команда укрыть орудия и места, где проходили окопы, ветками и дёрном, чтобы враг не смог обнаружить наши позиции с самолёта. Управились только около двух дня, и только тогда я послал Бека за обедом.

Устроившись под деревьями, в теньке, мы приступили к обеду. Есть хотелось так, что даже не поняли, что нам приготовили. Когда доедали обед, увидели несколько самолётов, которые на бреющем полёте пронеслись над нами и скрылись за горизонтом. Через несколько минут они снова пролетели над нами, возвращаясь к себе. Время вновь застыло в тревожном ожидании.

04.07.2015 год.

Веха!

Начало войны!

Часть третья!

Вообще-то наша артиллерия могла спокойно простреливать неприятеля на расстоянии до тридцати километров, а мы располагались всего в десяти километрах от границы, поэтому самолёты противника пролетели над нами гораздо глубже, разыскивая наши позиции.

Через определённое время мы, конечно же, ожидали авиацию, а в это время к нам стали подвозить снаряды, но они почему-то оказались не того калибра, отчего наш командир, чуть не пристрелил интенданта, который и доставил нам эти снаряды.

Время шло, и в любой момент могла поступить команда, открывать огонь, а у нас, возле каждого орудия оставалось всего по нескольку снарядов. Дело в том, что командир запретил нам расходовать этот боезапас на случай прорыва вражеских танков, чтобы их и расстрелять по ним прямой наводкой.

Иваныч действительно был стратегом на высшем уровне. Так оно и произошло. После обеда нас разморило и мы, кто где, развалились под кустами, и уснули. Сколько мы проспали, не понятно, лишь после того, как я глянул на часы, стало понятно, что удалось поспать только минут двадцать.

Подбежав к орудиям, мы увидели, как из противоположной посадки, в нашу сторону вылетели с десяток танков, и несколько бронемашин. Как они здесь оказались одному богу известно. От перелеска до наших позиций, было, минут семь езды, а у наших орудий стволы были задраны вверх. Чтобы навести на прямую стрельбу орудия, необходимо было время, и мы с неимоверной яростью стали приводить орудия в боевое положение. Первый свой залп мы произвели, когда танки были от нас на расстоянии метров в пятидесяти. От прямых попаданий у танков просто срывало башни, а враг продолжал по инерции двигаться в нашу сторону. Сзади танков ехали на мотоциклах их автоматчики, и стреляли в нашу сторону, не переставая. Вторым залпом мы уничтожили всю бронетехнику противника, и только сейчас до нашего командира донесли, что большая группа противника прорвала оборону, и движется в нашу сторону.

Меня в этот момент вызвали к командиру, у которого были все командиры, включая и комбатов, и командиров взводов. Так как на место командира взвода ещё никого не прислали, да и времени на это не было, то его обязанности я и исполнял.

Услышав по телефону эту информацию, Иваныч зло выругался и, плюнув с досады, крикнул в трубку. – Товарищ комдив! Врага мы остановили, всю бронетехнику уничтожили, но мы голы, как Адам с Евой! У нас нет ни единого снаряда, а интенданты привезли нам не тот калибр! Вы уж постарайтесь решить эту проблему, а то мы будем вынуждены бросить свои орудия, и идти в бой вместе с пехотой!