Текст книги "Веха"

Придя в школу, я сдал свои документы, после чего меня зачислили в восьмой класс. Занятия начинались в восемь утра, так как школа работала в две смены. Детей было много, и все в одну смену не вмещались. Меня устраивала первая смена, потому что я привык просыпаться рано, и был рад этому обстоятельству.

Мария преподавала в начальных классах, а Сашка кроме директорства, вёл ещё и историю, иногда, когда кто-нибудь заболевал, то он подменял учителя, и мог спокойно преподавать математику, географию, литературу. Однажды проводил уроки даже по физкультуре, хотя сам спортсменом и не был. Просто он был человеком ответственным и скрупулёзным во всём. Мы с детства над ним частенько подшучивали по этому поводу, на что он только улыбался, и никогда не обижался. Дрова так и не научился колоть!

После того, как всё было сделано, мы с Машей отправились домой, а Санька остался в школе. К нему приехали из РОНО с какой-то проверкой, вот он нас и прогнал домой, чтобы ему не надоедали.

– Павлуш! – сказала Мария, едва мы отошли от школы. – Давай я тебя в кинотеатр свожу! Хоть раз кино нормально посмотришь! Всё равно делать пока нечего, а тётя Галя за Лидой присмотрит!

– Да я не против, только денег у меня нет на кино! – ответил я смущённо и виновато улыбнулся. – Отец оставил немного, сказал только, что осенью потом привезёт с мамой!

– Господи! Да у меня есть на кино! – засмеялась Маша, и потащила меня куда-то в сторону от нашего дома.

Кинотеатр находился прямо в центре Почепа, на краю огромной площади. Напротив него стояла большая, высокая церковь с золотыми куполами. Вокруг неё был построен высокий забор из металлических прутьев, а вход во двор был через огромные ворота, которые были раскрыты настежь. Возле ограды переминались несколько упряжек с лошадьми, да толкались, как, собственно, и везде, люди. Возле кинотеатра тоже толкались люди, и даже боялся, кого ненароком зацепить, чтобы не обидеть.

Мария, видя мою застенчивость, засмеялась, и полезла между людьми, расталкивая их локтями, чтобы пробиться поближе к кассе, а я остался чуть в стороне от этой толпы. Никто не обращал внимания на Марию, продолжая беседовать между собой. Да у нас бы уже в деревне точно по морде надавали бы за такое вероломство. Просто мне предстояло привыкнуть к жизни в городе, где каждый жил своей жизнью, не обращая внимания на остальных.

Мария появилась минут через десять и, схватив меня за руку, потащила к входным дверям в кинозал. В руках у неё было два билета, которые она протянула контролёру. Женщина с каменным лицом, стоящая в дверях, посмотрела на билеты, слегка их надорвала, и молча пропустила нас в зал.

Я впервые в жизни оказался в настоящем зале, в котором стояли деревянные, длинные лавки. Больше половины мест уже были заняты, и Мария, всё также, держа меня за руку, потащила меня на свободные места почти в середине зала.

Через пятнадцать минут зал полностью был заполнен, и началось кино. Сначала был потушен свет, а затем, где-то сзади нас застрекотало, и перед нами осветился большой, белый экран. Для меня всё было в диковинку. Кино называлось «Дезертир». Оно рассказывало о немецком парне, который с делегацией прибыл в СССР и, узнав о жизни в нашей стране, решил остаться в Советской России, чтобы обучиться делу коммунизма, после чего вернуться в Германию, и начать борьбу с империализмом у себя в стране.

Я смотрел кино с открытым ртом, и не замечал, как на меня посматривала Мария. Она смеялась надо мной, над моим выражением, но ничего не говорила. Скажет она только через неделю, когда мы все вместе снова оказались в этом кинотеатре на просмотре другого фильма. Вот тогда она и рассказала Александру, как я смотрел кино тогда с ней.

После фильма, мы отправились домой, и уже в пять часов вечера были на месте. Александра ещё не было, и Мария ушла к себе, а я направился к тёте Матрёне, которая стояла возле калитки, поджидая меня.

– Что-то ты, Павлуша, припозднился-то к обеду! – произнесла она, едва я подошёл к калитке, пропуская меня во двор. – Дело молодое! Наверное, где-то гуляли с Машкой-то?

– Ну, какое дело, тётя Матрёна? – воскликнул я, даже покраснев от неожиданности. – Саня на работе задержался, а меня Машка в кино затащила! Вот и все дела! Я такое впервые-то увидел! К нам в деревню привозят кино, но показывают на простыню, да и как зря, больше непонятно, чем понятно!

– Да, ладно! Не серчай, сынок! – примирительно произнесла Матрёна, и подтолкнула меня в спину. – Иди, умывайся, да за стол, а я пока тебе кушать приготовлю, а то я-то уже час, как поела, всё тебя ждала, а ты всё не идёшь!

После обеда я решил полежать, да почитать книгу. Книга называлась «Крестоносцы» и я никак не мог её начать читать дома из-за постоянной занятости с утра до ночи. Её мне привёз Саня на день рождения, и с тех пор она покоилась одна.

Тётка куда-то ушла и в доме воцарилась исключительная тишина, которой никогда не было в нашем доме. На улице было светло, тихо и относительно тепло для этого периода времени, всё-таки конец августа, и в это время, как правило, начинались дожди, но не в этом году.

Сорвав ещё одно яблоко, я поудобнее устроился на кровати, рядом с открытым окном, и углубился в чтение. Сашка прибежал ко мне, когда уже стало сереть на улице, а в комнате становилось сумрачно, и я включил свет, чтобы продолжать читать книгу, которая захватила меня. Вслед за ним, в комнату вошла и хозяйка, приглашая нас поужинать.

Пришлось идти за стол, чтобы не обидеть Матрёну, которая уже успела накрыть на стол.

Смотреть на Сашку было смешно, но я сдержался, понимая, что он прибежал за мной, чтобы пригласить меня к ним на ужин, а тут сам попал за стол.

Мы слегка перекусили, поблагодарили хозяйку и побежали к Александру. Выбежав из дома, мы увидели, как в нашу сторону направлялась Галина Ивановна с видом рассерженной тигрицы.

– Во, дура старая! – проворчала она, когда мы поравнялись с нею. – Вот зачем я тебя, Павлуша, к ней определила? Жил бы с нами, не стеснил бы, а теперь будем соперничать с ней! Пожалела на свою голову!

– Галина Ивановна! – воскликнул Сашка, улыбаясь ей. – Вы самая лучшая, но надо же и тёте Матрёне дать возможность почувствовать себя бабушкой! Не обижайтесь!

Посидев у Галины Ивановны, которая заставила нас также поужинать и, поговорив с Александром по поводу завтрашнего дня, я отправился домой. На улице уже было темно, но светила молодая луна и было видно куда идти. Ночной город это не деревня, где всё засыпает, даже собаки лениво гавкают, здесь шум продолжался, откуда он шёл я не знал, но он присутствовал, хотя также тявкали в подворотнях собаки. По улице продолжали ходить люди, и ездить повозки. Иногда даже проезжали машины, которые мы видели у себя в деревне лишь только тогда, когда начинали свозить урожай в город.

Матрёна, увидев меня, облегчённо вздохнула и, пожелав мне спокойной ночи, отправилась в свою комнату, а я налил себе чая и, сделав что-то наподобие бутерброда с хлебом и тонким слоем сала, ушёл в свою комнату, где включил свет, закрыл окно, из которого уже тянуло прохладой, и уселся в кровати.

Читал я до тех пор, пока за окном не стало сереть, а соседские петухи, у Матрёны живности не было никакой, кроме чёрной кошки, которая следовала за своей хозяйкой по пятам, стали вещать о начале нового дня. Сегодня наступал последний день перед занятиями, поэтому у меня было время собраться.

Закрыв книгу, я улёгся поудобнее в постели и вспомнил мать, которая в это время уже вовсю суетилась, пока мы все ещё спали. Я всегда тоже рано просыпался, и бежал в поле посмотреть за восходом солнца, но затем прибегал на свой чердак и снова засыпал, если хотелось, или читал свои сказки.

Вспомнив мать, мне даже почудился запах свежеиспечённого хлеба из ржаной муки. Скрутившись калачиком, я вздохнул и, прогнав воспоминания, уснул.

Этот день прошёл в спокойной, но трепетной суете. Я, конечно же, волновался, думая о том, как меня примут мальчишки и девчонки, которые уже не один год учатся вместе. Ни то, чтобы боялся, но тревога присутствовала, но я не показывал вида, и старался даже улыбаться. Весь день провёл в доме, сходив только пару раз по воду, залив бачок водой, чтобы хозяйка не беспокоилась. Только вечером, уже после ужина, ко мне заглянул Александр, немного с ним побеседовали, и он убежал домой.

Ночь прокрутился, но поднялся рано и бодро. Быстро привёл себя в порядок, позавтракал, после чего Матрёна меня перекрестила и я, схватив свою сумку с книгами и тетрадями, направился к Александру.

Он с Марией уже тоже был на улице и, поравнявшись со мной, поздоровались, направились в сторону школы. Сашка о чём-то увлечённо разговаривал с Марией, а я думал о своём, кивая им головой, если они обращались ко мне.

Возле школы уже толкались ученики. Кое-где стояли и родители с маленькими учениками, которых привели в первый класс. Через некоторое время все построились на приличном, школьном дворе, образовав что-то вроде квадрата. Класс мой был восьмым «Б» и я, пристроившись сбоку группы своих сверстников из восьмого «Б», стал с интересом наблюдать за происходящим, видя, как меня с интересом рассматривают будущие мои друзья.

Началась линейка, на которой выступил Александр. Он поздравил всех с началом учебного года, говорил ещё о чём-то, после чего был первый звонок для первоклашек. Проведя все процедуры, нас распустили, и велели идти по своим классам.

– Ты кто такой, чучело? – толкнув меня сзади кулаком в спину, смеясь, произнёс какой-то парень, который был повыше меня, да и покрупнее. Я же был худеньким, как, собственно и Александр.

Я обернулся к нему, понимая, что на нас смотрят все из нашего класса и, улыбнувшись этому парню, ответил. – Какая у тебя интересная фамилия! Впервые слышу!

Все вокруг засмеялись, да так, что на нас стали обращать внимание все остальные.

– Да я тебя, скелет в тряпье, изуродую! – побагровев, прошипел он и добавил. – После занятий поговорим!

– Как скажешь! – ответил я ему, и улыбнулся в ответ.

Войдя в класс, я огляделся, куда бы сесть, но тут меня пригласила одна девочка к себе за парту, которая была второй в ряду возле окна.

– Зина! – представилась она, и протянула мне руку.

– Паша! – ответил я ей и, улыбнувшись, тихо пожал её маленькую, тёплую ручку.

В это время в класс вошла пожилая женщина, и все встали из-за парт. Поприветствовав нас всех, она разрешила сесть, оставив стоять только меня, подойдя ко мне.

Положив свою руку на моё плечо, она сказала, улыбнувшись классу. – Павлик! Наш новый ученик! Фамилия у него Песня и он родной брат нашего Александра Харитоновича, так что прошу любить и жаловать!

Усадив меня на место, она отправилась к своему столу. Я чувствовал на себе массу глаз, и слышал чуть различимый шёпот, который пронёсся по классу.

Потом я услышал, как сзади парень сказал тому, кто ко мне приставал. – Ну, что? Охота не отпала с ним побеседовать?

– Да пошёл ты! – произнёс тот в ответ, и я в тот же миг почувствовал толчок в спину.

– Извини, братан! – сказал тот, улыбнувшись мне, когда я повернулся к нему. – Бывает!

04.05.2015 год.

Веха!

Путёвка в жизнь!

Часть третья!

С началом учебного года, я полностью переключился на учёбу, но двадцатого сентября, на попутной подводе, отбыл в сторону Малышевки. Подвода шла в Беловск и я очень обрадовался этому обстоятельству, тем более, что возница хорошо знал моего отца, да и нас всех. Звали его дядя Миша, а прозвище было цыган, из-за его чёрного, кудрявого волоса. Хотя он и сам говорил, что в нём течёт цыганская кровь.

Александр, конечно же, дал добро, и я, двадцатого сентября, рано утром, выехал на родину. С отцом мы собственно так и договаривались, чтобы я постарался приехать именно таким способом, чтобы ему не мотаться по дорогам, когда в доме масса дел.

Дядя Миша был человеком общительным, сначала всё расспрашивал меня о житие-бытие, а потом стал сыпать байки разные, над которыми сам же и смеялся. Я за время поездки до такой степени устал от него, что было желание спрыгнуть с телеги, и пойти дальше пешком. Но потом приноровился к его нескончаемому разговору, и даже уснул, покачиваясь в мягком сене, укрывшись какой-то дерюгой. Проснулся тогда, когда цыган остановил коня возле своего дома, и толкнул меня кнутом.

Открыв глаза, я никак не мог сообразить, где нахожусь, пока дядя Миша не произнёс. – Ну, что, соколик! Приехали! Давай поспешай домой, а то штойто мне тучи не нравятся, как бы под дождь не попал!

Я поблагодарил его и, схватив свою сумку, припустил в сторону своей деревни вдоль реки, по дорожке, которая пробегала внизу, рядом с Городцом. Дождь начался тогда, когда я уже поднимался по косогору, ведущему в деревню, но небольшой. Уже на подходе к дому, дождь припустил со страшной силой, и я, сходу, влетел в сени, едва не сбив отца, который шёл прикрыть сарай от ветра.

– Вот чертяка! – сначала испугался, а потом обрадовался отец, обнимая меня. – Так и батьку зашибёшь ненароком!

– Мать! – закричал он, повернувшись к входным дверям в дом. – Встречай сына!

Из дома высыпали сразу все, пихаясь в дверях. Мать вышла последней, и, оттащив домочадцев от меня, обняла и прижала к себе.

– Ну, как ты там поживаешь, сынок? – чуть не плача, прошептала мать, заталкивая меня в дом и, снимая с меня мокрую куртку.

Все кружили вокруг меня, как будто я года два не был дома.

– Да, что вы так переполошились? – воскликнул я и засмеялся. – Всего три недели дома не был, а такое ощущение, что года прошли!

– А как же ты думал? – отозвался отец, входя в дом, отряхиваясь от воды. – Ты же сейчас старшой семье, вот и скучают без тебя! На сколько-то задержишься?

– Да картошку уберём и снова в город, а то учёбу-то никто не отменял! – сказал я в ответ, и устроился у стола.

Есть хотелось очень сильно, но я не стал этого говорить матери, чтобы она не переполошилась, но она сама, видимо вспомнив, что я с дороги, всплеснула руками, и полезла в печь вытаскивать свои горшки и чугунки.

Поев с аппетитом, меня стало клонить ко сну, но я старался держаться и пошёл к своему другу, Шарику, который забился клубочком в сене, под навесом и дремал. Услышав, как я иду к нему, он сорвался с места и кинулся ко мне на грудь, пытаясь полизать моё лицо. Я обнял его, и завалился с ним в сено. Хвост с такой силой летал со стороны в сторону, что даже обдувало меня ветерком. Радости не было предела. В сарае горланили гуси, вероятно, меня почуяв и я, в сопровождении Шарика, перебежал из-под навеса в сарай. Многие из гусей замахали крыльями и подбежали ко мне. Я снова не удержался и прослезился, понимая, что вижу их в последний раз.

Дождь прекратился, но было промозгло и сыро. На улице не было ни одной живой души, да и время уже приближалось к вечеру, и я решил пойти в дом, чтобы отоспаться, а с утра приняться за картошку. Распахивали мы её лошадью, оставалось только подбирать и таскать в одно место, где её сортируют, и перетаскивают в разные места. То, что на еду мы засыпали в доме в подполье, а семена зарывали в специальную яму, укрывая её от холодов. Всё остальное стаскивали в большой погреб, в котором хранились все соления, заготовляемые на зиму.

Кровать была свободна, и мать постелила мне на ней, а Ваня, как всегда, устроился на печи. Ксюша, которой уже исполнилось десять, и Шурка, которой недавно исполнилось пять лет, спали на полатях. Спать легли, как только стемнело, чтобы всем подняться пораньше.

Управились мы за два дня, и я стал собираться в дорогу, тем более, что Дуся с Матвеем собирались на следующий день ехать в Почеп за покупками себе в семью. Отец тоже обрадовался этому событию, так как не надо было снова срываться, чтобы везти меня в город.

Погода наладилась, даже появилось солнце, и стало днём по-летнему тепло, хотя под утро подмораживало. Так было всегда в сентябре, а в октябре снова устанавливалась относительно тёплая погода. Были года, когда в начале сентября по ночам приходили небольшие морозы, правда утром отпускало, но людей это очень пугало, так как мог погибнуть весь урожай.

Отец попросил соседа зарезать небольшого поросёнка, килограмм на девяносто, его потом разделали и уложили в два небольших ящика, просолив всё солью. Кроме этого положили четыре мешка картошки и всего понемножку. Птицу пока не трогали, зато небольшое лукошко яиц мать насыпала. Всё это было нам на двоих с Александром, да и хозяйкам надо было уделить внимание, хотя они и так всё готовили для нас.

Выехали ещё затемно, поэтому гусиного хоровода на сей раз избежали. Матвей взял большую телегу в колхозе, на таких телегах перевозили зерно, или ещё какие грузы. Рассчитывалась такая телега на пару лошадей, которых Матвей также взял в колхозе именно для этого случая, чтобы перевезти кое-какие вещи из Почепа. Председатель ему обещал выделить всё это в конце сентября, когда отмечали свадьбу Матвея с Дусей.

Лошадки бежали споро. Шарик добежал до конца деревни, и дальше не побежал, присев на дороге. Но так как было ещё темно, мы не могли видеть, что было дальше с ним.

Само расставание с родными тоже было быстрым и не таким, как прошлый раз, когда висли на мне и не давали проходу. Прошло всё буднично, как и должно было быть.

Светать стало под Супрягино, и дальше уже кони несли нас под ярким, осенним солнцем, которое слепило нам прямо в глаза. Природа вся изменилась, редкие деревья и кустарники, вдоль дороги как-то почернели, листья почти все опали, а те, которые ещё держались на ветвях, стали какие-то грязно-жёлтого цвета. Всё говорило о том, что не за горами зима. Кроме еды, я взял с собой и зимние вещи, чтобы было во что переодеться, когда подступят холода.

Дома мы были около двенадцати часов, и сразу стали выгружать свои припасы. Тётка Матрёна суетилась возле нас, не зная, куда кого пристроить. Все запасы снесли в сени, пока не придут с работы Александр с Марией. Тётя Галя тоже прибежала нам помогать, и бегала также возле нас.

После этого Матрёна заставила всех сесть за стол, и отпустила гостей только после обеда. Вообще-то Дуся с Матвеем собирались переночевать у нас, а утром ехать обратно домой, на что наши хозяйки только обрадовались. Они договорились, что Галина Ивановна на ночь придёт к Матрёне, а Дуся с Матвеем переночуют в комнате Галины Ивановны.

Потом они уехали за тем, зачем ехали сюда, а я стал разбирать гостинцы и провизию. Два мешка картошки я перетащил Александру, также один ящик с салом и мясом, который приютила Галина Ивановна в кладовку. Кроме этого передал ей капусты, моркови, лука, чеснока и варенья.

Всё остальное Матрёна спрятала в своём чулане, и принялась готовить ужин для гостей, да и для всех нас. Они с Галиной Ивановной согласовали, что каждая из них будет готовить, чтобы затем вместе и поужинать.

Я ещё кроме припасов привёз и четверть самогона, как сказал отец, на всякий случай. Вот вечером и планировали бутыль и открыть.

– А почему же нет? – весело воскликнула Галина Ивановна, когда увидела бутыль. – Очень даже и попробуем вашей самогоночки!

После обеда, проводив сестру с зятем, меня потянуло в сон, я пытался с этим бороться, но, после того, как всё разложили куда надо, сон меня сломил. Я улыбнулся женщинам, и ушёл в свою комнату. Едва положив голову на мягкую подушку, как тут же уснул, под монотонный разговор двух соседок.

Разбудил меня снова Саша. Поднявшись в постели, я никак не мог сообразить какое время суток сейчас. За окном серело, и непонятно было утро это, или вечер, но услышав смех Дуси, которая о чём-то оживлённо разговаривала с Марусей, понял, что вечер.

Я улыбнулся брату, протянул ему руку, после чего передал привет от родных. Вместе с ним мы и вышли в переднюю комнату, где были только Дуся с Марией.

– А где все остальные? – оглядевшись, спросил я.

– Убежали от твоего храпа, дорогой братец! – засмеялась Дуся и добавила. – Все уже у Галины Ивановны, и ждут нас. Вот мы и пришли за тобой! Ну, ты и соня!

– Да ладно вам надсмехаться! – пробурчал я, слегка улыбаясь им. – С нашими тётями поневоле уснешь! Вы же видели, как они общаются? Монотонное бу-бу, и притом бесконечное, да и не выспался я! А вы-то всё, управились?

– Всё, братик, всё! – сказала Дуся и, взяв Марию под руку, направилась к входным дверям.

Мы все последовали за ними, и уже через несколько минут устроились за столом. Ужин продолжался около часа. Больше болтали, чем кушали, хотя изначально накинулись на еду после стопки самогона. Хозяйки наши постарались, и ужин получился на загляденье.

Потом наши тёти ушли к Матрёне, оставив нас одних в доме Галины Ивановны. После хмельного меня снова стало клонить ко сну, но я держался, пока Матвей не предложил идти спать, посматривая на меня.

– Паша! Не мучай себя, я же вижу, что ты через силу сидишь! Совсем раскис! Пойдём, я провожу тебя, чего тебе страдать! – сказал он и, никого не слушая, проводил меня к Матрёне в дом.

– Ты только не надумайся завтра уехать не попрощавшись! – сказал я ему, перед тем, как расстаться.

– Дык, я и не собираюсь рано выезжать! Выспимся, как все, перекусим и в путь! Это мы сюда спешили, чтобы успеть погрузить всё, что надо! – произнёс в ответ Матвей, и добавил. – Тем более, что у вас завтра выходной! Это у нас, в деревне, выходных нет, а здесь всё есть!

Он пошёл к остальным, а я проводил его взглядом, и пошёл в дом. Здесь уже спали, и я осторожно прошёл в свою комнату, разделся и лёг. Хотел почитать, но голова кружилась от хмельного, и я бросил эту затею.

– Хорошо, что завтра выходной! – успел подумать я, и отключился.

Самогон явно мне не подходил, я сразу пьянел, и мне становилось потом плохо от него. Сашка тоже не любил его, но компанию поддерживал, выпивая чуть-чуть из своего стакана. Я же всегда выпивал всё, и потом страдал. Вот Вася наш мог пить целый день, и очень редко ложился спать после выпитого спиртного. Пока ляжет, вытащит все нервы из окружающих, и всё норовит с кем-нибудь подраться. Я поэтому всегда избегал его шумную компанию, и не только я. Матвей молодец, всегда участвовал, но никто его пьяным не видел.

В этом отношении мне всегда нравился Александр. Никто, никогда не видел его даже выпившим. Он никогда не скандалил, а если видел, что мужики, или парни напивались, то старался незаметно их покинуть под любым предлогом.

Я уже говорил, что мужики из нашей деревни, да и парни тоже, всегда напивались в какой-нибудь праздник, после чего начинали выяснять отношения. Почти всегда это заканчивалось обычным мордобоем, но утром всегда шли на труд, как будто вчера ничего не произошло. Я так не мог! Я всегда потом переболевал, как, собственно и наш отец. Батя всегда мучился, кричал, что больше не будет пить эту заразу, после чего выпивал по ведру рассола. Но стоило наступить очередному празднику, и всё повторялось.

Мать на него ворчала на следующий день, но он стонал и говорил – Уймись! И так башка болит, сил нет! Лучше рассола достань огуречного!

После чего день пил только рассол, и никуда не выходил. Вот он на работу после пьянки не выходил, и об этом все знали. Председатель колхоза на него покрикивал, но терпел из-за того, что лучшего бригадира было тяжело отыскать.

Поднялся утром я рано, на улице ещё было темно, но я вышел во двор, и посмотрел на дом, где проживали Александр с семьёй. В их окнах уже горел свет, значит, гости уже поднялись, и собираются в дорогу.

Недолго думая, я направился к ним, и тихонько вошёл в дом. Возле печи возилась Дуся, а возле неё, на лавке сидела Маруся и зевала, явно не выспавшись.

– Ну, чего ты подхватилась, Маша? – услышал я ещё в сенях и, увидев меня, вошедшего в дом, добавила. – Во, ещё одного принесло! Чего вам не спится? Это я уже привыкла так вставать, сейчас приготовлю покушать и тоже прилягу! Время ещё пятый час, сумасшедшие!

Я посмотрел на часы, которые действительно показывали двадцать минут пятого, улыбнулся и, повернувшись к дверям, направился к себе домой.

Спать я уже не смог, зато почитал книгу. Поднялся уже тогда, когда тётки не встали, и не начали греметь посудой. Тогда я вышел из комнаты и сказал, что Дуся там уже всё приготовила. Они тут же направились к Галине Ивановне домой, а за ними и я.

Гостей выпроводили в обратный путь, когда уже было совсем светло. Погода радовала, радостно и проводили гостей, пожелав им доброй дороги.

Потом был день тишины. Меня, правда, пытались вытащить из дома, но у меня пропало настроение. Весь день провалялся в постели, читая книгу. После отъезда Дуси с Матвеем, я осознал, что теперь смогу увидеть родных только в конце ноября, и то не факт. Именно от этого мне стало как-то грустно. Я хоть и пытался отгонять мысли от Малышевки, своих родных, друзей, которые остались там, но у меня это плохо получалось.

Как бы то ни было, но мне всё равно надо было привыкать к новой обстановке, и к новым реалиям жизни. Родители выдали мне путёвку в жизнь, и теперь я сам должен был строить свою дальнейшую судьбу. Как он сложится, никто не ведал, хотя я и планировал стать педагогом.

Жизнь может тянуться нудно и тягостно, но может бежать стремительно и интересно. Главное попасть в нужную струю, которая будет тебя подталкивать и направлять. Необходимо только научиться управлять этой струёй, чтобы не поплыть по течению, а оно может притащить тебя куда угодно.

Думаешь, и планируешь одно, а частенько получается совсем другое, о чём даже и не думал, и что интересно, это что-то быстро завлекает, после чего ты уже не принадлежишь себе. Ты становишься слугой обстоятельств, и именно в этот момент надо приложить максимум сил, чтобы не затеряться в этом стремительном потоке.

Когда я заканчивал восьмой класс, в мае месяце, на следующий год, к нам в школу приехали представители ткацкого производства из города Клинцы, и стали агитировать нас поступать в училище, расположенное там же, на поммастера ткацкого производства. Они так интересно рассказывали об этом городе, об этой работе, что я дал согласие, хотя Александр был против этой затеи. Я не знаю, как это произошло, но я согласился ехать в Клинцы.

05.05.2015 год.

Веха!

Путёвка в жизнь!

Часть четвёртая!

О Клинцах я услышал впервые в то зимнее, морозное, февральское утро, когда нас покидали та женщина с девочкой в голодный год, которые направлялись в Клетню к брату, чтобы выжить. Это она тогда сказала, что проживала в деревне Кажушье под Клинцами, а до этого, и после этого, я о них никогда не слышал. И вот, когда мне предложили уехать туда учиться на ткацкое производство, меня прямо потянуло с какой-то непонятной силой.

Сашка злился на меня и кричал, что я дурак, мол, зачем бросать учёбу, тем более, что здесь хорошо устроился, да и до дома недалеко. Но меня туда тянуло!

Возможно это судьба, или что-то другое, которое я никак не мог объяснить. Это другое и завораживало, тянуло меня в неизвестность. Вероятно я, в тот момент, хотел доказать себе то, что смогу сам построить свою жизнь, без указки старшего брата, и постоянных нотаций родителей, которые опекали меня всё это время. Я желал свободного полёта, зная, что будет ужасно трудно на первых порах. Окончив школу, я получил свидетельство об окончании восьми классов, и на поезде уехал в эти загадочные Клинцы. Со мной поехал мой двоюродный брат, которого тоже звали Павел, а в деревне у него было «Цобан», так звали их всех, а прозвище это было у его отца, Василия. Вот, благодаря прозвища его отца, всех в их семье звали Цобанами, как, собственно нас, хритонятами. Да и общаться в нашей деревне было проще по прозвищам, иначе надо было бы долго объяснять о ком идёт речь. Как и мне, ему летом исполнялось семнадцать лет. Он тоже учился в Почепе, но в другой школе, и учился уже два года, окончив девятый класс, а я восьмой.

Впервые в своей жизни я ехал в поезде, который медленно втягивал нас в эту самую неизвестность. Ехать было интересно, я, не отрываясь, смотрел в окно, и любовался пробегающим перед глазами ландшафтом местности, по которой нас тащил паровоз. Он периодически натужно кричал, и выбрасывал огромные, чёрные клубы дыма, который иногда застилал окно, через которое я любовался пейзажем.

Почти всё время ехали сквозь лес, выскакивая иногда на открытое пространство, где встречались люди, работающие на полях. Всё как везде! Так и у нас в деревне люди трудятся с утра до ночи, чтобы сытно жить зимой.

Цобан завалился на верхней полке и спал, как убитый, а мне было всё интересно. Мне было интересно слушать, как монотонно стучат по стыкам рельс огромные колёса, интересно наблюдать за людьми, которые ходили взад-вперёд по вагону, общаясь друг с другом. Интересно слушать людей, которые делились с незнакомыми людьми своими проблемами и радостями. Но больше всего мне нравилось смотреть в окно.

Через пару часов, как тронулись, поезд остановился на станции Унеча. Про Унечу я слышал и не раз от Петра Емельяновича, который рассказывал, как именно с Унечи он и начал воевать со Щорсом в гражданскую войну. Прямо на перроне, у самого здания вокзала, стоял бюст Ленина, а с другой стороны дорожки, бюст Щорса.

В Унече мы стояли больше часа, пока перецепляли паровоз. По перрону бегали туда-сюда люди, или просто сидели на своих мешках люди, поджидая своего поезда.

В Клинцы мы приехали к вечеру. Выйдя на перрон, мы остановились у небольшого здания вокзала, и стали осматриваться по сторонам. На противоположной стороне путей располагалась какая-то деревня, а нам говорили, что Клинцы намного больше Почепа. Увидев эту деревню, я подумал, что нас явно обманули, заманив в какую-то глухомань. Сзади вокзала стоял высоченный, сосновый бор. Деревья были такой высоты, что картуз слетал с головы, если поднимаешь голову, чтобы посмотреть на верхушку деревьев.

– И что это такое? – спросил я у Павла, который также недоумённо посматривал по сторонам. – Это и есть Клинцы?

– Молодые люди! – вдруг окликнула нас женщина, работница железной дороги. – Вы куда, собственно приехали?

– Да вот на рабфак поступать в городе Клинцы, тут деревня какая-то! – ответил Цобан, разведя руки в стороны.

– Так это Займище! – улыбнулась женщина и, подойдя к нам, добавила. – Пойдёмте, соколики, я вам покажу куда топать! Тут недалеча, с километр всего! Пойдёте прямо по дороге и упрётесь в город, а вам надобно на фабрику имени Коминтерна, она-то вам и нужна. Первое, что вы увидите и есть эта фабрика, она будет слева от вас, сразу за мостом!

После этого, она вывела нас на дорогу и показала куда идти. Мы поблагодарили её, и пошли в этом направлении. Спешили, так как стало уже сереть, и мы боялись, что нас застанет ночь в дороге. И где нам потом кого искать? По дороге ездили машины, даже прошёл один автобус, которых в Почепе не было. Ездили повозки, и просто шли люди в разные стороны. Чувствовалось, что впереди находится город.