Текст книги "Жизнь моя, ты не приснилась мне. Исповедь советского человека"

С учениками у меня всё ладилось хорошо, интересно, с большой отдачей проходили уроки в пятых классах. К ним я готовился тщательно. «История древнего мира» требовала детальной проработки каждой темы, надо было добиваться, чтобы пятиклассники могли понять, что происходило на заре человечества, откуда мы черпаем наши знания о событиях тысячелетней давности. Дома стал готовить простейшие наглядные пособия, чтобы дети прочитали первые понятия о том времени, наглядно увидели причинно-следственные связи исторических событий, происшедших тысячелетия назад. Рассказывал красочно, эмоционально, объяснял, пояснял, тут же обращался с вопросом: «Всё ли понятно?» – видел кивающие головы, шёл дальше. В заключение давал возможность спросить меня или что-то сказать об услышанном, и, наконец, начиналось «закрепление» материала, – важнейший элемент в организации урока, – ученики должны уйти с него с чувством полной ясности объясненной учителем темы. Начинался блиц-опрос – в ответ в классе, как правило, «лес рук». Мальчишки и девчонки, подпрыгивая, наперегонки, хотели, чтобы я спросил только их. Я, конечно, спрашивал, хвалил, тут же ставил отличные и хорошие оценки, урок шел весело, даже как-то радостно. Этими приемами я убивал «двух зайцев»: ребята полюбили предмет, хорошо учились, а я получал возможность ставить как можно больше оценок. В конце каждой четверти нужно было выставлять итоговые отметки по результатам работы за прошедшие месяцы, для этого мало было двух оценок, лучше три и больше. А в пятых классах насчитывалось по 45 (!!!) учеников; Балхаш – город молодых, энергичных людей, работали хорошо и много рожали детей; увы, а уроков по «Истории Древнего мира» было мало, вот и возникала, на первый взгляд, совсем незначительная проблема – накопление оценок для аттестации за четверть. Я, кажется, справлялся с ее решением. Где Вы, уважаемый «теоретик» своих методов, методист-историк Бенюх? Незаработанных оценок я никогда не ставил, во всяком случае, в то советское время – только за знание материала, за труд, за умение объяснить: вот критерий тех моих оценок. Ребята это хорошо усвоили и старались изо всех сил. Старался и я, но уставал: все шесть уроков по расписанию шли друг за другом, и надо было сохранять заданный ритм на каждом из них, вплоть до последнего.

В школе было два завуча, «старший» Молотова Мария Иосифовна, «младший» – Сёмина Анфиса Ивановна. Между ними были распределены классы и соответственно учителя, к которым они ходили на уроки и контролировали качество проводимых занятий. Всё-таки в жизни мне отчасти везло: я попал под контроль Анфисы Ивановны, она регулярно посещала все мои занятия, по истории, литературе, русскому языку. Филолог по образованию и специальности, тщательно разбирала каждый урок, все этапы его проведения – от начала, «оргмомента», и до звонка, – «урок окончен». Я не помню каких-то серьезных замечаний с её стороны, может быть, её смущала моя манера ведения урока – напористая, плотная, когда каждый ученик был под контролем, я не давал ни минуты на отвлечение мыслей от хода урока, – максимум отдачи на отведённые сорок пять минут. Но хорошо запомнил, как Анфиса Ивановна по-доброму давала советы, как учила меня школьному делу: «Владимир Александрович, у вас получается, но мне кажется, что Вы эксплуатируете свои способности. Если Вы посчитаете, что ухватили бога за бороду, тогда перестанете расти. Вам надо ещё многому учиться…». И дальше шли конкретные пожелания, что я должен знать и осваивать в непростом учительском ремесле.

И я старался его осваивать, не жалея ни сил, ни времени. Восьмой класс встретил меня настороженной тишиной, в глазах светилось любопытство: что за гусь явился к ним в красной клетчатой рубашке, штапельных штанах, с развивающимся чубом… Это вот он будет вместо Марии Николаевны Халовой? Представился, кто я и откуда, с помощью журнала попросил назвать свои фамилии, так начал свой первый урок по истории СССР. Через неделю решил провести родительское собрание: надо познакомиться, представиться, услышать пожелания, просьбы отцов и матерей учеников, находящихся в «переходном» возрасте. Разговор получился, расстались в хорошем расположении духа, – это важно для меня. На уроках старался общаться с учениками как со взрослыми, материала давал много больше, чем в учебнике, акцентировал их внимание на причинно-следственных связях исторического процесса, кратко давал характеристику персонажам давних событий. При опросе был собран, аккуратно, наводил на мысль и даже подсказывал ученику, если тот запинался или сбивался в рассказе.

Классное руководство – дело непростое, я решил быть интересным ученикам и здесь. Составил план работы, в нем определил то, что могло привлечь их внимание: походы в окрестности Балхаша, игра на свежем воздухе в футбол и волейбол, чтение стихов… Алла одобрила намётки, я решил на базе класса создать кружок выразительного чтения. Обсудили идею в классе, она понравились ребятам, и работа началась. Не буду описывать, как вместе отбирали стихи любимых поэтов, как старались лучше понимать смысл произведения, проникать в замысел и настроение авторов, выделять ударные слова и предложения, учились, как держаться на сцене, чувствовать аудиторию, держать дыхание, паузу, модулировать голосом. Вечерами репетировали, слушали друг друга, смеялись, подначивали, всем было интересно. Наступил день, когда я обратился к Анфисе Ивановне с просьбой дать моему классу возможность показать себя в деле. И вот самый ответственный момент, думаю, не столько для моих восьмиклассников, сколько для меня. В актовом зале, заполненном наполовину, ученики, учителя, весь мой класс. Дебют прошел удачно, читали ребята хорошо, много аплодисментов. Лучше всех справилась с ответственной ролью Милованова Люда, читавшая стихотворение Михаила Светлова «Гренада». Она сама предложила выступить с ним на сцене перед своими товарищами. Произведение талантливого советского поэта потребовало большой, кропотливой работы. Пошли от личности самого Светлова, комсомольца Гражданской войны, красноармейца, воевавшего с бандитами, защищавшего Советскую власть. Много говорили об образе героя «Гренады», кто он, этот «мечтатель-хохол», решивший «землю в Гренаде крестьянам отдать»? Романтик, смелый, отчаянный борец за народное дело, такие люди свершили Великую октябрьскую социалистическую революцию, победили интервентов в годы Гражданской войны, такие же отстояли независимость нашей Родины в Великой Отечественной войне и освободили народы Европы от ига фашизма. Вот что, говорил я своей ученице, должны услышать от тебя другие ученики, не в прямом смысле, а в твоем голосе, в интонациях, в напряженных паузах. Это он, мечтатель-боец, говорит твоим голосом, а ты словно перевоплотилась в него, то страстно, то печально бросаешь в зал: «Гренада, Гренада, Гренада, Гренада моя!».

Пришел домой измотанный, мне было бы легче самому эти полтора часа без перерыва читать стихи любимого Маяковского, но теперь я – учитель, и не принадлежу сам себе. Как артист умирает в каждой роли, так и учитель умирает в учениках, конечно, если он мастер, а не подмастерье. На следующий день я был приглашен к Ивану Ивановичу Голоенко, ему уже рассказали о стихотворном вечере, он подробно расспросил, почему я, историк, занимаюсь таким необычным делом. Пришлось поведать о том, что было моей личной и в каком-то смысле интимной страстью. В ответ пришло неожиданное предложение: «А не могли бы Вы свой кружок сделать общешкольным? Давайте мы уберем часы по литературе, языку, действительно, у вас много подготовок, кстати, их просят у меня, а вам будем доплачивать за счет свободной ставки завуча по воспитательной работе». Я понимал, риск есть, это уже нечто более серьёзное, чем занятия с одним классом. Иван Иванович был настойчив: «Соглашайтесь!»… Согласился, может быть, справлюсь. Так неожиданно, но я стал врастать в школьную жизнь по полной программе, и всё благодаря родному Петропавловскому пединституту, моим дорогим наставникам, которых, увы, давно нет на свете.

Некоторые события, которые случаются с нами, называются неожиданностями, их не ждёшь, к ним не готовишься, они приходят сами. В конце первого месяца моей работы в школе вдруг позвонили из редакции городской газеты «Балхашский рабочий», просили приехать в удобное для меня время. С любопытством, присущим мне, поехал: чтобы это значило, ведь я впервые в газете? Всё просто, и вместе с тем интересно – меня попросили откликнуться на визит Н.С. Хрущёва в Соединенные Штаты Америки. Я тут же написал первую в своей жизни заметку, и 30 сентября 1959 года она была опубликована в газете на первой полосе под заголовком «Большое спасибо, дорогой Никита Сергеевич!». «После окончания института в нынешнем году я пришел в школу, преподаю историю. Рассказываю ученикам о жизни людей различных исторических эпох. Во времена рабовладения, феодализма велись постоянные войны. Люди убивали друг друга. Но тогда были и другие средства войны, нежели сейчас. Ведь что значит развязать сегодня третью мировую войну? Ни одна страна мира не смогла бы спастись от невиданной еще в истории катастрофы. … Большое спасибо, дорогой Никита Сергеевич, за Вашу неутомимую работу на благо мира во всём мире. Большое спасибо». К сожалению, редакция сократила текст заметки и даже допустила ошибку в моей фамилии – «Сатрыкин». Но то были мелочи, заметка напечатана под большим портретом самого Хрущёва Н.С. В школе её заметили, некоторые учителя даже поздравили. Я тогда даже во сне не мог предположить, что через шесть лет стану редактором «Балхашского рабочего»: поистине, пути господни неисповедимы, мы часто не знаем, куда несёт нас рок событий.

Однако школа школой, а есть ещё семья – дочь и жена, которая нуждаются в отдыхе, уходе, просто в собственном жилье. Нам хорошо живётся на квартире сестры, но стены не раздвинешь – девять человек в двух комнатах, двенадцать во всей коммуналке. Я понимаю, насколько мы стеснили всех, да и нам с Аллой нелегко: надо каждый день готовиться к урокам, она проверяет пачки тетрадей, приходится уходить на кухню. Всё больше беспокойства вызывает Наташа, ей всего два года, она сугубо домашний ребенок, а мы устроили её в ясли-сад, помогла Римма. Видим, что нахождение среди чужих людей – пытка для дочери, она рвется домой, в яслях не ест и не пьет, плачет, начала простывать. Однажды Римма пришла со слезами: «Проходила мимо, увидела Наташу, она стояла отдельно от группы, у забора, заметила меня, рванулась, крепко вцепилась в решетку забора, в глазах отчаяние: забери меня отсюда»… «Что делать, – я убежала». Вечером на кухне Наташа, голодная весь день, ела со всеми, кто друг за другом приходил с работы, здесь со знакомыми ей людьми она выходила из стрессового состояния.

Мы с Аллой хорошо знали психологические особенности своего ребёнка: она никогда не возьмет что-либо из рук незнакомого «дяди» и «тети», ходит рядом, прижавшись ко мне или к матери, держится крепко за руку, не любит, когда громко разговаривают и смеются. У нас сложный ребенок, и ему нужны хорошие домашние условия. Надо срочно решать жилищный вопрос – это моя мужская обязанность.

Пошёл на приём к Ли Валентину Ивановичу – заведующему, рассказал, где и как живём, очень просил ускорить решение нашего вопроса. Не ускорилось, пошёл вновь, и опять ничего. В третий раз решил действовать настойчивее, заявил, если нам не дадут жильё, то я подаю заявление и через двенадцать дней не выхожу на работу. Не знаю, подействовал ли мой наглый «ультиматум» или нет, но однажды позвонили и предложили посмотреть комнату в общей квартире по улице Фрунзе. Посмотрели с Аллой, комната большая, метров двадцать, хороший холл, в двух других живёт семья с детьми. Мы были рады невероятно, даже счастливы. Но радость длилась недолго: комната находилась в ведомственном доме, рабочий прокатного завода просил расширить площадь квартиры, он имел на это больше прав, чем я, и ордер на комнату получил он. Дирекция школы стала помогать мне: секретарь парторганизации Роза Ивановна, кстати, жена городского прокурора Дергунова, взяв меня за «руку», повела на встречу с председателем горсовета Гуляевым Николаем Александровичем. Навсегда запомнил тот приём высокого начальника, у таких я ещё не бывал. Гуляев вышел из-за стола, за руку поздоровался с Розой Ивановной и даже со мной, предложил сесть за длинный стол, сам напротив. Поговорили о разном, о житье-бытье, а потом о моём деле. Председатель посетовал, что у горисполкома мало жилья, главным держателем квартир являются горнометаллургический комбинат и трест «Прибалхашстрой». «Но мы что-нибудь придумаем, постараемся помочь», – в заключение сказал нам глава городской власти.

Обещанного ждать пришлось недолго – в начале декабря 1959 года, через полгода после нашего приезда в Балхаш, я получил ордер на первую в своей жизни собственную квартиру: ощущение, которое пришлось испытать при этом, трудно передать словами. Оно будет жить со мной многие годы. Через 19 лет в своей докторской диссертации по проблемам урбанизации и её социокультурных последствий я напишу: «Жилище, являясь продуктом производства и предметом потребления, имеет для человека такое же значение, как пища и одежда. Жилище постоянно и сильно воздействует на все стороны социальной и духовной жизни личности. Оно может помогать выработке чувства оптимизма, душевного подъёма, уверенности в жизни, или, наоборот, стать причиной неуравновешенности, неуверенности, раздражительности, срыва социальных связей человека»…

Докторская диссертация – только теоретическое научное исследование, в ней я описывал не свою личную жизнь, это не мемуарная публицистика, но личный момент той радости и счастья, конечно, присутствовал при написании данных строк. Когда мне сообщили из гороно, была суббота, рабочий день до трёх часов, ЖЭК – на Набережном посёлке, надо успеть получить ордер и ключи, до понедельника могу «не дожить». Что есть силы побежал, возле Дворца металлургов на проталине поскользнулся, грохнулся и всем телом проехал по грязной, мокрой земле, вскочил и снова побежал. В посёлке спросил, где ЖЭК, нашёл вывеску, толкнул дверь барака, попал по адресу. За столом сидел толстяк, важный, в годах «баскарма», по-казахски – «начальник». Показал ему паспорт, объяснил, зачем явился. Тот не торопился, словно не ждал окончания рабочего дня, медленно, как заторможенный, начал выдвигать ящики письменного стола. Наконец, нашёл нужную папку, достал бумаги, взял печать, – вечный символ власти у подобных людей, – стал заполнять ордер, позволил расписаться в толстом журнале; расписался, получил вожделенную бумагу – нет, не бумагу, а юридическое право на нормальную человеческую жизнь для дочери, жены и меня самого. А вместе с ним ключи от квартиры. Не успел отойти от стола «баскармы», как услышал: «Давай меняться, я даю тебе взамен трёхкомнатную квартиру здесь, на Набережном». Наверное, столоначальник, одуревший от духоты и мух, которые роем вились над его головой, посчитал, что этот молодой и, конечно, глупый учитель не знает Балхаша, его можно легко провести на мякине. Ничего не сказав, я просто вышел вон из удушливого помещения, скорее, скорее домой, я несу радость Алле, Наташе, Римме, всем родным. Впоследствии в горкоме партии я рассказал об этом эпизоде несостоявшегося обмена, вместе посмеялись, и мне сообщили, что того «баскарму» уже уволили – он, оказывается, был вообще большой оригинал, все входящие документы просто складывал в ящики стола, где они месяцами лежали без движения, «начальник» не понимал, что делать с ними.

…Обратно шёл, торжествуя: вот он, ордер! – его дали мне сегодня, я иду смотреть собственную квартиру! В голосе звучал «Рассказ литейщика Ивана Козырева о вселении в новую квартиру» – замечательное стихотворение Владимира Владимировича Маяковского, которое я много раз читал со сцены

 
Я пролетарий. (А я учитель!)
Объясняться лишне.
Жил,
как мать произвела, родив.
И вот мне (и мне тоже!)
квартиру
даёт жилищный,
мой,
рабочий,
кооператив. (А мне школа!)
 

Всё прекрасно у рабочего Ивана Козырева, квартира что надо! Я пока свою не видел, наверное, не хуже, но уже могу сказать его словами:

 
«Очень правильная
эта,
наша,
Советская власть»…
 

Квартиру смотрели всей роднёй, открыл я, вперёд шагнула Алла, Римма, все остальные, – она сразу понравилась нам. Большая двухкомнатная квартира: смежные комнаты – одна двадцать квадратных метров, другая – четырнадцать. Поразила кухня – метров двенадцать, в ней широченное окно, плита, в стене под окном шкаф с полкой, явно для хранения продуктов, в нём отверстие на улицу, открывая его, получаешь некое подобие холодильника. Отдельные ванна и туалет, холодная и горячая вода, словом, полный набор городской благоустроенной квартиры. Она находилась на четвёртом, последнем, этаже красивого четырёхподъездного дома, по улице Аркадия Гайдара, в самом центре Балхаша, совсем рядом с домом, где жила семья Риммы и Васи Быковых, и где мы, Алла, Наташа и я, получили приют. Всё было символично и радостно, за исключением двух моментов: квартира выкрашена синей масляной краской, отчего она казалась мрачной, но самое главное мы почувствовали сразу – холодная. Василий Лазаревич, добрейшей души человек, успокоил: увеличим батареи, прочистим трубы, и всё наладится…

Прежде чем начать приятное и вместе с тем хлопотное дело – обустройство полученного жилья, срочно «выписали» из Петропавловска бабушку Катю – няньку, спасительницу Наташи. Она приехала незамедлительно, и дочь была вызволена из «заточения». Купили кровати, столы, большой трёхстворчатый шифоньер, тахту подарила Римма, а «венские» стулья – моя мама. Словом, с миру по нитке – и голому рубашка… На нашу зарплату не разгонишься, нужны посуда – вилки, ложки, тарелки, чашки, стаканы, шторы на окна; как могли, помогали Римма с Васей, отчим, Василий Иванович, и мама. Пройдёт не один год, пока нам удастся более или менее собрать обычные бытовые предметы для нормальной семейной жизни. Но мы были молоды, смелы, энергичны, получение квартиры только прибавило нам сил. Примечательно, что в ней до нас жил Захарченко – директор школы рабочей молодёжи, где работала Алла, так что можно считать, она получила её от него как бы по «наследству».

Уезжая в новое жильё, ему горисполком предоставил трёхкомнатную в только что построенном блочном доме, Захарченко не забрал пианино и пальму в большой деревянной кадке, как будто решил продлить наше с ним знакомство. Я ещё вспомню об этом не один раз… Пианино он вывезет весной, а пальма останется у нас навсегда, вплоть до самого отъезда в Караганду через десять лет. А пока началась борьба за выживание, – температура не поднималась выше шестнадцати градусов, холодно даже нам, взрослым, а каково ребенку! Одевали на Наташу и на себя всю одежду, какая была в доме, но это мало спасало: так можно лежать, сидеть, но нельзя работать, проверять тетради, готовиться к урокам, а как жить и развиваться дочери… Вася делал всё, что было в его силах: продувал батареи, трубы, ходил в ЖЭК, вызывал слесарей, – не помогало. Тогда он принёс длинный резиновый шланг, один конец соединил с батареей отопления, а другой протянул через всю комнату в ванну и пустил воду. Прокачка воды чуть-чуть помогла, температура в квартире поднялась до восемнадцати градусов… Так можно продувать час, два, наконец, полдня, но не круглые сутки. Бабушка Катя пыталась отапливать печь, помогало плохо. Сходил к соседу напротив, там жил майор из горвоенкомата, – у него тоже самое. В общем, надо ждать лета, тогда согреемся. В этой квартире мы прожили до лета 1963 года, – замерзали зимой, грелись летом. Не смогли мы сделать ремонт, для этого нужно было содрать всю штукатурку и положить новую, а затем побелить. Такая работа стоила недёшево, наша зарплата не позволила нанять штукатуров, я же мог только белить стены и красить пол, этому был приучен с детства, мы с Аллой побелкой и покраской занимались в Караганде, а в Москве сами клеили обои в своей квартире.

Между тем работа в школе засасывала: Алла ходила по цехам горнометаллургического комбината, я расширил работу кружка выразительного чтения и к нему добавил – всё-таки была, наверное, какая-то смелость, – нечто вроде драмкружка. Собрал проверенных, способных ребят и предложил им поставить спектакль по пьесе Н.В. Гоголя «Женитьба», загорелись сразу, энтузиазм бил через край. Я сделал всё, чтобы не повторять наш институтский вариант, вспомнил то, что видел в Петропавловском театре имени Погодина, как играли русские характеры народные артисты Казахстана Рогальский, Кучина, что видел в кино, включил собственную фантазию, начал разбор текста пьесы, её смысловой направленности, сюжетных особенностей, характеров персонажей, их речи, линии поведения и т.д. Уже в ходе коллективной читки на голоса определил возможные роли для учеников. Работа длилась долго, ребята терпели напряженный график, я видел, как из письменной речи пьесы начинают получаться вполне естественные, то есть разговорные диалоги и монологи. Передо мной были не ученики восьмого класса, где я преподаю историю, а Агафья Тихоновна, Подколёсин, Яичница – все, кого так ярко изобразил Н.В. Гоголь. За это время пошили костюмы, изготовили декорации, сделали задник для сцены – помогал Иван Иванович Голоенко, Анфиса Ивановна Сёмина: все с нетерпением ждали, что же получится у этого историка… И вот наступил ответственный день, – моя самодеятельная труппа играет спектакль на школьной сцене, актовый зал полон. Занавес раздвигается, тяжёлый бархат открывается, а там – нет, не сцена, как ожидают зрители, а ещё один «занавес»: белое, прозрачное полотно с круглыми «окнами». Под тихо звучащую музыку проходят персонажи пьесы, останавливаются на миг, вставляют в «окна» свои физиономии и произносят несколько характерных для образа фраз, смешных, забавных – и уходят вглубь сцены. В зале громкие аплодисменты, смех, реплики – на это и рассчитывал самодеятельный «режиссёр», хорошее начало, можно вздохнуть… Спектакль прошёл хорошо, без накладок, ребята выложились полностью. Много было поздравлений, рукопожатий, словом, я не провалился. За этим вскоре последовало неожиданное предложение: сыграть спектакль во Дворце культуры строителей города, ребята согласились, я тоже. Пришлось адаптировать нашу работу к другой, значительно большей сцене: провели репетицию, уточнили мизансцены, увеличили второй задник с «окнами», всё должно получиться. Получилось и здесь…

…Но жизнь в который раз показала, что она состоит не из одних удач и успехов. Новый 1960 год я предложил классу встретить его на катке стадиона «Металлург», идею радостно поддержали все без исключения. В раздевалке стадиона сняли и отдали на хранение одежду, получили коньки с ботинками, – и вот он, залитый светом и гремящей энергичной музыкой, сверкающий лёд катка. Катающихся много, даже слишком, кругом радостный смех, бег наперегонки, энергия конькобежцев бьёт через край. Не успели мы сделать три круга, как навстречу, нарушая правила, вылетела «колбаса», или, как говорят сегодня, «сцепка» из нескольких здоровенных парней и врезалась в середину нашего класса: удар пришелся по мне, я взлетел вверх ногами, дальше ничего не помню. Сознание, тусклое, мерцающее, стало возвращаться в раздевалке: кругом стояли ученики, это они меня за руки и за ноги принесли и посадили на скамейку, вызвали «скорую помощь». Врачи ощупывали голову, поднимали веки глаз, мерили давление, пульс, прослушивали сердце, всё время о чём-то спрашивали. Предложили госпитализировать, я отказался. Посоветовавшись, на скорой решили отвезти домой, но я не мог вспомнить адрес дома и квартиры. «Показать могу, а адрес забыл»… Голова болела невозможно, хотелось только лечь и закрыть глаза. Отвели в машину и повезли к дому, подняли на четвёртый этаж, Алла испугалась, заплакала. «Если будет тошнить, вызывайте нас, придётся госпитализировать, удар был сильный, возможно сотрясение головного мозга», – объяснили работники скорой. Я лег на тахту, закрыл глаза. Уже совсем поздно пришёл Вася Быков: «Ну чего вы сидите, стол давно накрыт, мы ждем вас», – это был предновогодний вечер. «Володя, ты чего разлегся, или уже отметил?» Я был в забытьи, он с Аллой повернул меня и воскликнул: «Что с ним, у него распухло лицо, вся сторона багрово-синяя?». Алла снова заплакала, стали вызывать «скорую», другая приехавшая бригада увезла меня в больницу, в ней я и встретил новый 1960 год.

Переживал долго, настроение тягостное: «спортивный» конфуз перед классом облегчало лишь то, что это случилось со мной; не дай бог такой удар пришелся бы по кому-то из учеников. Примечательно, что они не оставили меня в беде, регулярно навещали в больнице, приносили яблоки, соки, воду. Однажды принесли колбасу, какой я ещё не ел в своей жизни, её положила мне на тумбочку Света Лазарева, ученица моего класса, дочь директора Балхашского мясокомбината. Вкус потрясающий: так я узнал, что такое языковая колбаса высшего сорта; сосед, с которым поделился подарком, чуть собственный язык не проглотил. Успокаивало и то, что не придется пропускать уроки – впереди зимние каникулы. Недели через две выписали домой, дали бюллетень, но я решил идти на работу. Не тут-то было: у меня кружилась голова, терял равновесие, а ведь придется не сидеть, а стоять по шесть академических часов. Алла «погнала» в поликлинику, принял невропатолог Пётр Иосифович Дьячков, стучал молоточком по коленям, заставлял стоять с закрытыми глазами и рукой дотягиваться до кончика носа, смотреть то влево, то вправо… Сел, выписал рецепт на таблетки, произнёс какие-то слова относительно режима труда и отдыха, закрыл бюллетень и… отправил учить детей. Я был слегка ошарашен: «Доктор, вы что, не видите, я еле стою в вашем кабинете, стараюсь не раскачиваться, а как буду стоять в классе, я ведь могу снова грохнуться, перепугаю учеников. Где ваша клятва Гиппократа?!». Дьячков остолбенел, такой реакции со стороны учителя школы он не ожидал, – и отправил меня снова в больницу. Опять лечение, каждый день уколы, вводили «магнезию», а мне казалось, что вставляли зажжённый фитиль в одно место. В палате, человек на десять, познакомился с интересными людьми, знающими жизнь в разных её проявлениях – хроническим алкоголиком, своеобразной достопримечательностью Балхаша, тот в подпитии часто бродил возле Дворца металлургов; с бывшим вором «в законе», а тогда рабочим сернокислотного цеха горнометаллургического комбината Петром Ивановичем Худяковым. Условия пребывания для всех были одинаковыми: чистая, убранная палата, хорошее белье на кроватях, пижамы для больных, хорошая еда, лекарства, внимание врачей, медсестер и нянек, регулярный обход, подробные беседы. Так я узнал балхашскую медицину, к которой буду иметь самое непосредственное отношение через три года и навсегда сохраню уважительное отношение к ней. Я познакомлюсь с прекрасными врачами, чей авторитет был безупречен: хирург Оганесян, терапевт Маурер – к ним лечиться ехали со всей области, главврач роддома Александрова, – условия для рожениц были на самом высоком уровне (Алла в нем рожала Марину, так что сведения из «первых рук»), доктор Свищёв, главврач поликлиники Берчатов – эти имена знал каждый балхашец.

Конец первого учебного года для меня был вполне благополучным, продолжались интересные уроки по предмету, работали кружки выразительного чтения и «драмы», появилась задумка поставить пьесу Маяковского «Баня», хотелось показать лицо бюрократов, с которыми рано или поздно ученикам придется встретиться. Не отказался и от коллективных прогулок, запомнилось, как мы совершили поход в район Ботанического сада – может быть, самое примечательное место в условиях полупустыни. Сад, разбитый на берегу озера, был любим горожанами: красивые деревья, много цветов – райский уголок. Была весна, тепло, даже жарко, взяли волейбольную сетку, два мяча, воду и еду – и в путь. Шли весело, мои уже большие дети толкались, а когда надоело, придумали новую забаву: «Владимир Александрович, давайте мы будем задавать вам вопросы, а вы – отвечать»… Ничего себе забава, опасная для меня в любом случае: если откажусь, – считай, авторитета больше нет, а если не отвечу на какой-нибудь вопрос – то же самое. Не секунда, а лишь доля секунды промелькнула в голове: пожалуйста, задавайте, если это не «домашняя заготовка» – отвечу… Перебивая друг друга, стали задавать самые разные вопросы – ответил на все, причем обстоятельно, как на уроке. И вдруг ещё один: «Мария Николаевна всегда спрашивала, в каком году, а вы » «поче»у?»»… Пришлось объяснить ребятам, что знание дат, конечно, необходимо и очень важно, поскольку обозначает время того или иного исторического события, а также действий людей и народов определённых эпох. Но куда более важно знать и особенно понимать причинно-следственные связи в истории, в происходящих событиях – войнах, революциях, восстаниях и т.д. Память человеческая небезгранична, она может забывать, но если вы проникли в суть причин и последствий исторического процесса, то вспомните обязательно время и конкретную дату. Пришлось даже проиллюстрировать на примере из рассказа журнала «Юность», как отличница, хорошо знавшая историю, не преодолела конкурсные экзамены на истфак МГУ, а другой ученик, забывший дату, но показавший умение мыслить, понимать ход событий в их связи, получил пятёрку и был зачислен в самый главный вуз страны. Вижу, задумались мои ученики.

…Размеренный учебный процесс внезапно был нарушен известием: «К нам едет ревизор». Стало известно, что Карагандинский обком партии проводит изучение, как преподаётся история в учебных заведениях области, по итогам проверки должно состояться заседание бюро обкома и принято строгое решение. В Балхаш приехала комиссия, которую возглавил Заслуженный учитель Казахской ССР, директор Карагандинской средней школы № 3 Аграновский Лев Наумович, человек почти легендарный в области. Он идёт с проверкой в нашу школу, в учительской почти паника. Слышу, говорят: визит не сулит ничего хорошего, как ни старайся, найдет прорехи., А как вести урок в его присутствии? Ученики испугаются вида чужого человека, он огромного роста, с крупным негроидным лицом, большими губами и глазами навыкате. Не знаю, испугалась ли Мария Николаевна Халова, я – нет, но внутренне собрался, сконцентрировался до предела. И вот наша встреча в учительской, смотрю – страхи явно преувеличены, но Аграновский действительно внешне человек яркий, выразительный, от его фигуры веет силой, потоком мощи и уверенности, такой может подавлять и учеников, и учителей. «Молодой человек, – обратился он ко мне – я иду на урок к вам». Пришли, класс, все сорок пять учеников дружно встали, мы поздоровались, Лев Наумович сел за последнюю парту, чуть потеснив учеников, я – за учительский стол. Сорок пять минут урока провёл по «классической» схеме: оргмомент, опрос пройденного материала, объяснение новой темы, закрепление, выставление оценок самым активным, задание на дом, «урок окончен» – звонок… Ребята этого класса продемонстрировали проверяющему самый высокий уровень подготовки и знаний по истории для пятого класса. Тема, по которой провёл объяснение, – сложнейшая: возникновение государства в древности. Я использовал свой излюбленный приём: на доске в ходе рассказа чертил схему – родоплеменная верхушка, накопление богатства, разложение первобытной общины, появление частной собственности в руках племенной знати, появление органов власти – царь (фараон, хан, князь и др.), армия, полиция, суд, законы, охраняющие богатых и сильных. Такое государство было рабовладельческим, а труд рабов – основой богатства власть имущих. Наверное, тогда мои слова и выражения были другими, более доходчивыми для детей пятого класса, но смысл примерно такой. Самое главное для меня было в другом – ребятки всё поняли, до них дошло, как из первобытно-общинного уклада «вдруг» возникает и начинает укрепляться государство, например, самое большое, сильное государство древней истории – Римская рабовладельческая империя. При закреплении материала был без преувеличения «лес рук», только за это я выставил пятнадцать отличных оценок. Уложился точь-в-точь: произнёс «Урок окончен» – и тут же прозвенел звонок. Нет, в Петропавловске методисты, тот же Уткин Дмитрий Васильевич, тренировали нас хорошо, хронометраж не случайно был одним из критериев оценки урока.