Текст книги "Гангут (Собрание сочинений)"

Что касается Петра, то, узнав о новой блистательной победе Голицына, он был в полном восторге и тут же пожаловал его высшим генеральским чином – чином генерал-аншефа.

Для нас же победа князя Голицына при Лапполо является прологом всех дальнейших событий нелегкого, но победного для нас 1714 года.

Глава седьмая
Начало кампании 1714 года

Компания 1714 года на Балтике началась с запозданием. Зимние холода держались в тот год весьма долго, и Нева очистилась ото льда лишь в двадцатых числах апреля. А так как в зимнее время гребные суда хранили на берегу, то спускать их на воду начали лишь с уходом льда. Впрочем, генерал– адмирал Апраксин старался наверстать упущенное время и уже спустя неделю хищные скампавеи уже покачивались на невской волне. Одновременно загружали провиант, ставили такелаж, грузи артиллерию, порох и другие припасы. Много мороки было с укомплектованием. Так как постоянных команд в галерном флоте не было предусмотрено, их в начале каждой компании формировали заново. При этом настоящих моряков было – по пальцам пересчитать, потому приходилось комплектоваться солдатами петербургских и гвардейских полков. За весла усаживали, все тех же солдат. С одной стороны это было выгоднее, если бы гребли каторжане, только и думающие чтобы отлынивать от работы, а во время боя, не только чтобы выжить, но и при случае поднять мятеж. Солдаты были и мотивированы. Да ив бою могли бросить весла и взять в руки ружья. Однако коллективная гребля, как известно, дело весьма не простое. Гребля – это искусство, которое оттачивается годами. Здесь кроме физической силы нужна и техника владения веслом, а для того, чтобы ей овладеть надо и время и тренировки. Разумеется, при экстренной подготовке галер к компании 1714 года не было ни того, ни другого. Впрочем, к устоявшемуся положению вещей все относились как к чему-то само собой разумеющемуся. Распределять солдат старались так, чтобы и с полка одного были и с роты одной. Когда друг друга давно знаешь и в походе, и в бою куда легче, когда рядом плечо дружеское. Да и в начальство стремились назначать своих же ротных начальников, ибо куда способнее вести в бой на смерть своих, чем чужих.

Однако армейские подпоручики и поручики были хороши в боевых делах, но в морских столь же неопытны, как и их подчиненные. По этой причине капитанами галер Петр назначал людей наиболее сведущих во флотских делах, хотя и без чинов офицерских. Комитами галер были назначены боцмана, а подкомитами соответственно боцманматы. Кроме того на каждую галеру определялся флотских унтер-офицер, каптенармус и с дюжину матросов, для управления парусами. Боцмана и подбоцмана по большей части были из сербов, греков и даже итальянцев, имевших за плечами большой опыт службы на итальянских, испанских, мальтийских, венецианских и далматинских галерах.

Уже 30 апреля команды заселились на суда. Капитаны наскоро обучали солдат своим обязанностям. Спасало то, что часть солдат уже сиживала на веслах в прошлые компании, да и капитанами галерными назначали людей опытных. На мачтах подняли вымпелы – знак того, что галеры считаются вступившими в компанию, и в любой момент готовы выйти в море. Но перед самым выходом Петру доложили о скоропостижной смерти галерного шаутбенахта Боциса. Потеря была значительной, так как Боцис был опытнейшим галерным капитаном, и равноценную замену ему найти было весьма проблематично. Но, как говорится, человек предполагает, а Господь располагает…

Обучение гребцов производилось непосредственно на галерах, для этого галеры вначале крепились кормовым фалинем за причальную стенку. Начинали с самого простого – отрабатывали посадку гребцов, вставку уключин, разбор весел, занос весел и правильное положение гребцов при гребле, затем переходили к более сложному – правильному гребку веслом и действиям по команде «Шабаш!» Только после усвоения гребцами этих начальных навыков шли дальше – учили уже отработке гребли на ходу, одновременно знакомя гребцов с выполнением всех основных команд. Разумеется, что в первые дни галеры шарахались по рейду так, что их капитанам приходилось все время быть начеку, чтобы не столкнуться друг с другом. То тут, то там истошно кричали:

– Легче гресть! Береги весла!

Но без столкновений все равно не обходилось, и тогда ломались как спички весла, трещали борта, а над гаванью разносился добротный русский мат. Особо натаскивали рулевых:

– Объясняю в последний раз, что правя по компасу, следует удерживать носовую курсовую черту на заданном отсчете картушки. Это ясно?

– Ясно! – шмыгали носами будущие рулевые.

– Хорошо! Идем дальше!

Если курсовая черта будет отклоняться вправо от заданного курса, значит, нос шлюпки уваливается вправо, и наоборот.

– Что такое право?

Не тратя время на долгие объяснения, капитаны по испытанному методу вешали справа от руля клок сена, а слева клок соломы.

– Сено – это влево, а слома – это вправо. Теперь понятно?

– Теперь понятно! – кивали головами обучаемые.

– Значит так, если курсовая черта будет отклоняться от заданного курса к сену, – значит и нос шлюпки уваливается к сену, и наоборот, если к соломе, то к соломе. А потому для приведения галеры на заданный курс необходимо переложить руль в сторону, противоположную отклонению курсовой черты. Если клонится к сену, то перекладываем к соломе, а если клонится к соломе, то перекладываем к сену. Это понятно?

– Понятно! Понятно! – галдели будущие зейманы.

Отдельно обучали армейских офицеров, из которых предстояло в течение каких-то недель сделать моряков. Тут уже говорили о материях более высоких.

– Запомните, господа, что каждое резкое изменение курса ведет к потере скорости, а каждый зигзаг – к удлинению пути следования.

Старые галерные мореходы чертили свинцовыми карандашами бумажные листы:

– Управление по створу считается наиболее точным и удобным является управление по створу. В качестве створа можно использовать два отдаленных друг от друга береговых объекта, расположенных на одной линии с курсом шлюпки. Правят так, чтобы удерживать свою галеру на линии избранного створа. Если створные знаки или избранные в качестве створа предметы начнут расходиться, то нужно изменить кур в ту сторону, в которую отошел ближний знак от дальнего. Уразумели?

– Честно говоря, пока не очень! – чесали затылки преображенские и семеновские поручики и прапорщики.

– Объясняю еще раз…

* * *

С приказом о выходе в море задержки тоже не было. 9 мая 1714 года галерный флот оставил Петербург. Вот на флагманской галере взвился подготовительный флаг, одновременно звонко грохнула сигнальная пушка. Галерные капитаны разом прокричали в жестяные рупоры:

– Уключины вставить! Весла разобрать! Весла!

Равняясь по загребным, гребцы подняли свои весла и уложили в уключины. При этом лопасти весел развернуты не абы как, а гранью вверх с небольшим наклоном к воде.

Взоры всех снова сосредоточены на флагманской галере. Там взвивается новый флаг – на сей раз походный. Ну, кажется, поехали!

Капитаны кричат в рупоры:

– На воду раз!

Равняясь по загребным, гребцы наклоняют мускулистые тела, вытягивают руки вперед, и синхронно заносят лопасти весел в сторону носа шлюпки.

– Два-а! – протяжно кричат капитаны.

Гребцы одновременно опускают лопасти в воду и, отклоняясь назад, с силой проводят лопасть в воде. Окончив гребок, весла разом, уходят обратно для следующего гребка. Со стороны казалось, что галеры, будто какие-то водоплавающие птицы машут огромными крыльями, но никак не могут взлететь.

– Раз! Два-а! Раз! Два-а! – это уже кричат комиты в унтер-офицерском чине. По старой галерной традиции капитаны дают лишь первую команду к гребле – это их прерогатива и только их право.

Пока ритм гребли не высок, гребцы должны приноровиться и обвыкнуться, к тому же надо беречь и их силы.

На выходе все обошлось без происшествий. Капитаны маневрировали так, что никто никого не пропорол своим шпироном, а новоявленные гребцы работали если не слишком умело, то все же добросовестно. Авангард вывел в устье Финского залива сам корабельный шаутбенахт Петр Михайлов. Царский судовой штандарт подняли на галере «Святая Наталья». Арьергардом должен был командовать галерный шаутбенахт И.Ф. Боцис, но он скончался на борту галеры в ночь перед выходом. Над флагманской скампавеей кордебаталии трепетал флаг генерал-адмирала Апраксина.

С Федором Матвеевичем Апраксиным у Петра были отношения не только служебные. Дело в том, что генерал-адмирал российского флота был не просто близким и преданным сподвижником русского царя, но приходился ему сводным родственником – сестра Апраксина была супругой покойного царя Федора Алексеевича, брата Петра по отцу. Удивительны гримасы истории! Если в начале своего жизненного пути Федор Апраксин был всего лишь братом царицы, то сейчас, по прошествии трех веков, кто упомнит царицу Марфу? Имя же первого генерал-адмирала российского флота и сегодня помнят все, кому дорог российский флот.

По свидетельству современников, не отличался выдающимися способностями, но был добрым и правдивым человеком, веселым, гостеприимным и радушным хозяином-хлебосолом. В служебной деятельности отличался усердным и точным исполнителем предначертаний царя, хотя и не всегда их приветствовал. По собственному выражению Апраксина, он исполнял службу "по силе ума своего радостным сердцем и чистой совестью". Из обширной переписки Апраксина можно видеть, что он обладал добрым сердцем, мягким и миролюбивым характером.

Еще во время знаменитого плавания в Керчь в 1699 году Петр определил Апраксина в морские офицеры. А затем, видя его интерес и склонность к морскому делу, поставил его во главе адмиралтейского приказа. Несколько лет спустя Апраксин был пожалован в адмиралы и определен президентом адмиралтейства, чуть позже и в генерал-адмиралы. По облику и натуре Апраксин был настоящим русским барином, дородным телом, весьма обстоятельным в делах и неторопливым в действиях, благоразумным и благонравным.

Каждое решение Апраксин всегда тщательно взвешивал и обдумывал, чем порой выводил из себя импульсивного и нетерпеливого Петра. Однако на деле оказывалось, что генерал-адмирал почти всегда оказывался прав.

– Прыткость надобна лишь при ловле блох да тараканов! – всегда говорил подчиненным генерал-адмирал, назидательно поднимая указательный перст.

Достаточно любопытными были и служебные отношения между Петром и Апраксиным. С одной стороны Апраксин был верноподданным своего государя и был предан ему телом и душой. Однако в рамках флота Петр, имея всего лишь чин шаутбенахта (контр-адмирала) официально подчинялся генерал-адмиралу, поэтому починялся своему кузену. Оба при этом старались соблюдать субординацию. При этом мудрый Апраксин всегда знал свое место и, принимая особо важные решения, всегда советовался с Петром, что же касается стратегических вопросов, то там он беспрекословно исполнял волю царя. Петр ценил деликатность Апраксина и искренне его уважал. Любопытно, что Апраксин был один из немногих кому на своих шумных пирах царь не наливал обязательный убойный «кубок большого орла». Да и о тех или иных решениях царь обычно говорил во множественном числе «мы стали думать», «мы решили», имея в виду себя и Апраксина.

Впрочем, не всегда дипломатичность Апраксина достигала цели, и эмоциональный Петр порой все же срывался. Тогда невозмутимый Апраксин говорил ему прямо:

– Государь, когда я как адмирал спорю с Вами по своему флагманскому званию, я никогда и ни за что не поступлюсь заботой о пользе дела. Но когда Вы предстаете царем, я всегда исполню свой долг!

И Петр сразу отступал…

Сейчас, облокотившись на фальшборт, Петр смотрел, как мерно вздымаются весла, как, искрясь на солнце расплавленным серебром, стекает с лопастей вода. Мысли его были сейчас далеко. Думалось и о европейской политике и о том, удастся ли в этом году если не принудить шведов к миру, то хотя бы приблизить оный. Петру всегда хорошо думалось на корабельной палубе. Море и тишина радовали сердце и упорядочивали его мысли.

С постепенным ослаблением Швеции на Балтике одновременно усиливалось влияние России на соседние прибрежные Польшу и Пруссию. К примеру, город Данциг, сочувствовавший изначально Швеции и бывший на стороне признаваемого ею польского короля Станислава, теперь по необходимости подчинился союзному Петру королю Августу. При этом Данциг не только прекратил все сношения со Швецией, но обязался вооружить против нее несколько каперов и допустил русского агента к осмотру всех приходящих в Вислу купеческих судов. Такой же надзор был установлен и в Травемюнде. А прусский город Кенигсберг уже вооружил четыре капера, которым прусский король, с ведома Петра, выдал каперские патенты. Сказывалось и увеличение нашего флота. Теперь русские суда беспрепятственно крейсировали по Балтийскому морю и забирали шведские коммерческие суда. Хорошо складывалось и в Финляндии, где войсками Голицына неприятельские войска вытеснены окончательно в Швецию.

…Море и тишина… Только плеск весел да скрип уключин… На галерах русского флота всегда соблюдается образцовый порядок. Гребцам на ходу запрещается ходить по банкам, облокачиваться о планширь, выставлять руки и локти за борт, сидеть развалясь на кормовом сиденье или решетчатом люке, разговаривать и шуметь.

– Ваша галера – ваш отчий дом, а потому и вести себя здесь надлежит так же, как вы ведете себя в отчем дому: не кричать криком, не бегать взадвперед, да не сквернословить! – наставляли своих подчиненных капитаны.

Впрочем, сегодня праздник – день начала морской компании 1714 года, а потому, отвлекшись от своих мыслей, царь обернулся к стоявшим поодаль офицерам:

– День сегодня особый, а потому надлежит для поднятия духа при выходе на галерах беспрестанно палить холостыми зарядами из фальконетов, да бить в барабаны и трубить в трубы. А гребцам и команде от меня по лишней чарке к обеду!

Прогрохотали пороховыми зарядами пушки, ударили барабаны, затрубили трубы, разгоняя в стороны дремавших дотоле на волнах чаек.

Все 99 скампавей и полугалер были разделены на три эскадры, образующие авангард, кордебаталию (центра) и арьергард. Везде ровно по 33 галеры. В свою очередь, каждая из частей гребного флота разделялась на три дивизии по одиннадцать галер в каждой. В дивизиях же галеры объединены в роты и батальоны. Сделано это было для удобства. Так было привычно и армейским офицерам и солдатам. К тому же ротные командиры стали теперь во главе галерных рот, а батальонные во главе галерных батальонов. Зачем что-то придумывать, когда все уже придумано до нас!

* * *

Уже на следующий день галеры подошли к Котлину. В Кронштадте за это время так же время не теряли. Там готовился к компании и корабельный флот. Там распоряжался капитан-командор В. Шельтинга. 8 мая зимовавшие в Кронштадте корабли и суда вытянулись на рейд. Сила была собрана достаточно впечатляющая: девять линейных кораблей, полдесятка фрегатов и столько же шняв.

Едва оба флота сошлись, как Петр Михайлов произвел смотр корабельному флоту. После этого галеры вошли в котлинскую гавань. В Кронштадте занялись переформированием галерных команд. Неспособных к качке и слабосильных убрали, заменили на более здоровых и крепких.

Вечером за столом у царя вспоминали события одиннадцатилетней давности, когда в устье Большой Невы напротив Гутеньевского островка капитан– бомбардир Михайлов со своим другом семеновским поручиком Алексашкой Меншиковым дерзко в абордажной схватке отбили у шведов 10-пушечную шняву и палубный бот. Дело было действительно отчаянное. Так как атаковали на лодках без пушек, имея под рукой лишь ружья, гренадерские гранатки, да шпаги с кортиками.

К тому давнему бою у Петра всегда было отношение особое, почти мистическое. Сам он тогда одним из первых взобрался на палубу шнявы «Астрильд» и едва уцелел в абордажной резне. Удачный же исход той дерзкой атаки Петр впоследствии всегда считал неким знамением, указанным ему свыше, как правильности его морских устремлений. С тех пор немало воды утекло. Были и штурмы крепостей приморских – Нотебурга-Орешка, Дерпта и Нарвы, были и генеральные виктории сухопутные – лесная и Полтава, но тот сумасшедший ночной бой на скользкой от крови палубе Петр запомнил на всю свою оставшуюся жизнь.

За ту победу Петр с Меньшиковым были отмечены орденами только что учрежденного ордена Святого Андрея Первозванного. Под впечатлением от воспоминаний и в раздумьях о ближайшем будущем, Петр вечером начертал в письме петербургскому генерал-губернатору Меншикову: «Поздравляю Вам сим днем, в который мы оба получили орден Святого Андрея. Дай, Боже, чтоб Господь Бог вящее даровал ныне такого дела». Что и говорить, нелегки были раздумья у русского царя в мае 1714 года.

На следующий день Апраксин ездил делать смотр на корабельный флот. Что касается Петра, то он вступил в командование галерным флотом, отдав авангард под начало генералу Вейде. Выбор начальника передового отряда был стоящим. Адам Вейде состоял при Петре еще с потешных. Майором Преображенского полка он дрался под Азовом в первом неудачном и втором удачном походах. В несчастной для русского оружия битве при Нарве в 1700 году, будучи командиром дивизии, Вейде прикрывал отступление армии и был взят в плен, где пробыл долгих одиннадцать лет, пока не был обменен на шведского генерала. Затем храбро дрался в не менее печальном Прутском походе. О себе Вейде мрачно шутил, что более всего ему удается отличаться в самых неудачных компаниях…

С пришедших с моря судов сообщили, что к западу, Финский залив еще далеко не полностью очистился ото льда. Это значило, что снова надо ждать, так как идти в лед было для деревянных судов смертельно опасно. Петр нервничал, так как время уходило. Возможно, именно тогда-то он и сказал свою знаменитую фразу; «Деньги дороги, люди ценнее денег, но время – дороже всего». Понять Петра было можно. На морскую компанию 1714 года он возлагал особые надежды. Впервые Россия выставляла на Балтике столь мощный корабельный и гребной флоты. Это было очень и очень нелегко. Все стоило огромных денег, усилий и нервов, грандиозными были и планы на саму компанию, которая, по мысли Петра, должна была стать решающей в вытеснении шведов из Финского залива. И вот теперь приходилось сидеть и ждать у моря погоды!

Только 20 мая море, наконец-то, освободилось от ледовых полей настолько, что можно было не опасаться за сохранность судов, парусный и гребной флоты оставили Котлин за своей кормой. Корабельному флоту предстояло вначале прикрывать галеры, а затем следовать к Ревелю для встречи со шведским флотом. Вступать в сражение с неприятелем Петр решил только в случае, если русский флот по численности судов будет не менее чем на треть превосходить противника. Такое решение, возможно, и было оправданным, поскольку русский флот еще не имел опыта ведения сражений в открытом море. Петр рассчитывал на помощь датского флота. Но события развивались не так, как этого хотел Петр. Датчане с помощью не спешили, а шведы особой активности на морском направлении не проявляли.

Однако Петр не бездействовал. Во время стоянки у Ревеля он усиленно занимался боевой подготовкой. Корабли часто выходили в море, где проводили учения по эволюциям и применению артиллерии. Петр строго взыскивал за нерадивость. Несоблюдение места в строю в походе или при экзерциции с виновного вычитывали сумму месячного жалованья.

Вскоре Котлинскую эскадру постигло несчастье: начались массовые заболевания личного состава. Экипажи кораблей пришлось перевести на берег и приступить к обкуриванию судов, что в те годы было единственным и далеко не эффективным средством борьбы с распространением инфекций. Неожиданно перед Ревелем появилась шведская эскадра из шести кораблей. Но шведы не подозревали об отсутствии на русских кораблях команд, поэтому не решились дать сражение. В этих условиях Петр совершенно оправданно перенес главное направление с морского (от Ревеля) на приморское, где действовал галерный флот во главе с Апраксиным.

Переход галер проходил в сложнейшей ледовой обстановке. Сказывались слабая подготовка гребцов и незнание навигационной обстановки. К тому же между морскими и армейскими начальниками из-за разного рода пустяков часто возникали ссоры. В этих условиях 29 мая 1714 года Петр Первый вынужден был подписать «Указ о разграничении власти морских и сухопутных начальников на кораблях»: «Понеже происходят некоторым противности между морских и сухопутных офицеров, того для сим указом объявляется.

1. Понеже каждой корабль отдан в команду одному офицеру морскому, и для того повинные его как во управлении морском, так и во время баталии слушать сухопутные, как офицеры, так и солдаты, кто б какого ранга ни был (разве явно себя кто покажет противным указом, о чем будет другой указ объявлен), понеже на нем то дело положено и на нем спросят.

2. Ежели что преступит солдат, то капитану велеть наказать его их офицеру; буде же какая ссора между матрозов и солдат будет, разыскать капитану, или кто кораблем командует, самому с офицером сухопутным, кто старшее. А порутчикам и протчим чинам морским нижним не разыскивать и солдат не бить, разве во время бою, которые в своем деле, где они поставлены, не будут исправлять, тогда оных порутчикам и подпорутчикам тростию или шпагою бить велено.

3. Провиант иметь вместе, и о всем сухопутным офицерам спрашивать командующего кораблем офицера. Сей указ на каждом корабле публиковать, дабы неведением нихто не отговаривался.

Петр. Дан на корабле «Святой Екатерины» майя 29 де(нь) 1714 году».

* * *

Курс русских галер был проложен к недалеким Березовым островам, что вблизи Выборга. Флоты двигались параллельно: ближе к берегу галеры, мористее линейные корабли и фрегаты. Последние должны были прикрывать гребной флот от возможной атаки шведского флота в открытом море, где галеры могли стать легкой добычей для многопушечных шведских линкоров. И снова неудача! У Березовых островов выяснилось, что дальше опять двигаться нельзя, так как весь шхерный фарватер вплоть до Гельсингфорса еще плотно забит льдом. Петр нервничал.

На генерал-адмиральской галере «Святая Наталья», названной Апраксиным, не без умысла в память матери Петра, был созван консилиум флагманов. Помимо Петра и Апраксина в нем приняли участие генералы Михаил Долгорукий и Вейде. Решали, как действовать далее. Так как гребной флот уже достиг опушки шхер, и надобность в парусных кораблях прикрытия отпала, решено было отправить линейные корабли с фрегатами под началом Петра в Ревель. Никто не знал, где сейчас шведский флот. Было лишь известно, что зимой шведы усиленно занимались его вооружением, что говорило о том, что в нынешнюю компанию он будет использоваться самым активным образом. Учитывая же, что у Карлскруны лед сошел гораздо раньше, чем в устье Невы, значило, что шведы имели большую фору перед нашим флотом во времени для отработки своих команд и действий на опережение. По этой причине пересечении Финского залива к Ревелю не представлялось безопасным.

После жарких споров было решено, что вступать в бой со шведами в открытом море следует лишь в том случае, если мы будем на треть сильнее противника по числу линейных кораблей. Таким образом, предполагалось дать бой шведам, если эскадра тех не будет превышать шести линейных кораблей. Но почему было принято столь осторожное решение? Разумеется, на то были свои основания. И дело здесь вовсе не в том, что Петр с Апраксиным робели перед противником. Однако надо было смотреть правде в глаза. А правда была такова, что молодой российский флот делал еще только свои первые шаги. И сами корабли и те, кто на них плавали, готовились непосредственно во время текущей войны, в то время как за спиной шведского регулярного флота были уже столетия. И качество кораблей, и выучка команд у нас, разумеется, ан тот момент еще уступали шведам и хотя с каждыми годом дистанция сокращалась, рисковать созданным т с таким трудом флотом Петр рисковать, вполне разумно, просто не желал, стремясь свести риск потери кораблей к минимуму. Слишком много было поставлено на кон!

Что касается галерного флота, то ему предписывалось следовать далее финскими шхерами до порта Або, где уже стояли главные силы нашей армии в Финляндии под началом недавнего победителя при Лапполо генерала Михаила Голицына. Оттуда галеры должны были взять курс в Ботнический залив к Аландским островам, а оттуда уже непосредственно к берегу самой Швеции.

Апраксин, раскатав карту залива Финского, заявил следующее:

– Относительно возможного противодействия шведов гребному флоту прикидывали, где шведам сподручнее будет перехватить наши галеры. Таких мест было два. Это, прежде всего плес на восточном берегу мыса Гангут у рыбацкой деревни Тверминне и у самого мыса Гангут уже в западной части того же полуострова.

Поглядели в карту, прикинули штангель-циркулем дистанции. Согласились, что сии места самые опасные.

Петр, качая головой, высказался так:

– Ежели благополучно проскочим мимо Гангута, то шведы вполне могу перехватить нас в проливе, что разделяет острова Аландские от стокгольмских шхер!

– Что же делать тогда станем? – оторвался от карты князь Долгоруков.

Все посмотрели на царя. Тот вздохнул:

– Полагаю, что надлежит устроить нам порт и крепость на островах Аландских и с сего порта уже делать диверсию на берега шведские.

– Набеги же лучше совершать на норд-вестовый берег Ботнического залива от городка Ваза, чтобы линейный флот шведский дотянуться до нас не смог, ну, а с галерами ихними мы уж как-нибудь сами справимся, – высказал свою мысль Апраксин.

Немногословный Вейде, по своему обыкновению, больше молчал, чем говорил. Помалкивал и присутствовавший на совете и генерал-майор Иван Головин. Для нас Головин памятен не только как сподвижник Петра, но и общий предок А. С. Пушкина и Л. Н. Толстого. Был Головин боярского роду из стольников, участвовал в Азовских походах, состоял денщиком при царе, сопровождал Петра в поездке в Амстердам, где работал на верфи. Затем учился в Венеции строить галеры и итальянскому языку. Вернувшись оттуда за свой громкий голос, получил от Петра шуточный титул «князя-баса» с жалование в 60 алтын в год за то, что не знал ни итальянского языка, ни кораблестроения. Несмотря на это Ф.Х. Вебер в своих «Записках» писал, что Головин все равно был «очень любим царем за то, что во многих случаях доказал ему свою верность и храбрость». В годы Северной войны Головин командовал Ростовским пехотным полком, участвовал в Полтавской битве, где за храбрость заслужил чин бригадира. Генерал-майорский чин он получил от Петра авансом буквально перед самым выходом гребного флота из Петербурга и теперь горел желанием оправдать перед государем оказанное доверие. Забегая вперед, скажем, чтов скорее доверие Петра он оправдает с лихвой.

Иван Михайлович Головин

…Итак, в конце концов, на совете решено было, что в случае, если гребной флот все же будет остановлен у Гагутского полуострова шведским флотом, заперев дорогу на Або и Аланды, то Апраксин незамедлительно известит об этом Петра, который намеревался к этому времени уже отплыть в Ревель. Ледовая обстановка в финских шхерах задержала корабельный флот у Березовых островов до последнего дня мая. Пока извилистые фиорды не станут доступными для галер, он не мог оставить в одиночестве свой гребной флот. В этом случае он мог стать легкой добычей шведов, так как спрятаться в забитых льдом шхерах от огня шведских линкоров было нельзя. Разумеется, царь не просто сидел у опушки шхер и в ожидании таяния льдов. Все дни вынужденного стояния на якоре Петр был деятелен как никогда. К флоту то и дело приходили и уходили шнявы и палубные боты, на которых доставляли не только грузы, но и почту и царь отсылал и получал корреспонденцию, в том числе и дипломатическую. Одновременно во все стороны были разосланы фрегаты и шнявы, которые искали в море шведский флот. И здесь Петр действовал по известному принципу: предупрежден, значит вооружен!

Уже 16 мая к флоту доставили первое тревожное письмо от капитан-поручика Наума Сенявина. Он писал, что к Ревелю подошла шведская эскадра в составе 4 линейных кораблей, 3 фрегатов и шнявы. Разумеется, что это были еще не главные силы неприятеля, а всего лишь разведывательный отряд, присланный с целью выяснить наш состав и дислокацию. Однако это значило, что шведы не собираются отсиживаться в Карлскруне, а стараются перехватить инициативу.

* * *

Русская разведка работала весьма неплохо, и еще задолго до начала компании было известно, что шведский флот будет вооружаться в числе 16 линейных кораблей. Это значило, что для того, чтобы вступить с ней в генеральное сражение, надо было иметь в боевой линии не менее двух десятков кораблей. Такого количества молодой Балтийский флот России выставить просто был не в силах. Да, формально боевой состав линейного флота в 1714 году насчитывал уже шестнадцать линейных кораблей. Однако в реальности, часть из них была неисправна, к тому же даже для остальных не хватало опытных офицеров и подготовленных матросов. Именно поэтому взор желавшего и мечтавшего о победной морской баталии Петра была устремлен в сторону Дании, единственного союзника, обладавшего пусть небольшим, но вполне боеспособным флотом.

О том, что в предстоящей компании шведы не будут отсиживаться в портах, говорили и последние назначения в Стокгольме. Так во главе шведского флота в 1714 году был поставлен опытный и грамотный адмирал Густав Ватранг. В службе этот скромный выходец из семьи обычного лекаря всего всегда добивался сам. Службу Ватранг начинал матросом. Толковый и расторопный он быстро сделал карьеру. Уже в 29 лет стал капитаном, что для шведского флота было достаточно редким явлением. В 1694–1695 годах Ватранг отличился, конвоируя торговые суда в голландские порты и обратно. При этом всегда весьма удачно отбивался от атаковавших конвои каперов. Храбрый и удачливый капитан пришелся по душе молодому Карлу Двенадцатому и тот вначале пожаловал Ватранга контр-адмиральским, а затем и вице– адмиральским чином. В 1710 году Ватранг командовал в Финском заливе эскадрой и, хотя ему так и не удалось обеспечить с моря безопасность взятого русскими Выборга и пленения двух с лишним десятков судов в Риге, король счел его действия правильными и два года спустя произвел в полные адмиралы. В декабре того же года Ватранг предпринял попытку провести в Германию транспортные суда, однако из-за противодействия датского флота она не удалась, и он был вынужден в январе 1713 года вернуться в Карлскруну. И вот теперь он был назначен командовать всем шведским флотом. Король ждал от своего выдвиженца только победы и тот клялся оправдать оказанное ему доверие.