Текст книги "Дважды не живут"

АППЛЕТ 101. МАЙОР ОПОЗНАЕТ ЗОМБИ

Прошло уже три недели, как информация о пластиковых картах попала в руки этого хренова Дисковода. А он все не мычал и не телился. Председатель нервничал. Шло время, гибли люди, перчатки лежали без дела. Пылился и лэптоп, украденный в офисе Петролеум-банка. Не было массированной кражи денег со счетов Трейд-банка, и, значит, как бы не было и факта утечки информации. А без этого алиби начинать операцию было рискованно.

Конечно, за это время один лох обратился с жалобой, что с его карточки куда-то пропали вонючие полторы штуки. Дело обычное и вполне заурядное. Кто-то после попойки оставляет карточку на работе, прямо на своем рабочем столе. При этом рядышком лежит и электронная записная книжка, где без особого труда можно отыскать и номер паспорта, и адрес, и телефон, и ПИН-код. И, естественно, кто-нибудь из коллег этого кретина нагревает его на всю сумму.

Кому-то лень оторвать задницу от стула. И он все, включая хлеб, покупает в интернет-шопах, не зная, что в его компьютере сидит вирус, рассылающий сведения о пользователе во все концы планеты.

Но есть и еще большие оригиналы. Так сказать, чемпионы по раздолбайству. Один такой долго и напористо убеждал Председателя в том, что банк обязан вернуть ему неизвестно каким образом исчезнувшие восемнадцать тысяч долларов. Однако выяснилось, что этот чудила, расплачиваясь в магазине своей голдовой «Визой», вдруг заметил, как одна из продавщиц, истекающая жизненными соками, изобразила на фэйсе непреодолимое желание потрахаться с клиентом. Чудила тут же пошел на поводке в специально отведенное для трахания мозгов клиентов место. А в это время его карту катали и катали. Катали до тех пор, пока не только не высосали всю наличку, но и не навесили предельно допустимый кредит.

Председатель, будучи человеком жадным, беспринципным и вороватым, искренне не понимал, почему Дисковод бездействует, когда ему пришла такая ломовая фишка. Почему?

Ведь, как удалось выяснить, был он отнюдь не богат. Ездил на «Жигуле». Одевался непрезентабельно. Хоть, конечно, и не без определенного изящества, характерного для людей затрапезных профессий. Пока не сбежал, жил в плебейском панельном доме. Скорее всего, и сейчас прячется в какой-нибудь разваливающейся пятиэтажке за сто баксов в месяц.

Ведь вроде бы и аппаратура у него должна быть, чтобы наклеивать на картонки магнитные ленточки. Во всяком случае, тогда, когда челябинские завалили троих таганских быков, он эту аппаратуру куда-то повез.

А сейчас, зараза, где-то спрятался и сидит без дела!

Может быть, его до полусмерти перепугало то побоище у подъезда?

А может быть, он буддист, непротивленец, мормон, скопец, юный пионер Советского Союза, переводящий через дорогу старушек, активный строитель коммунизма, перечисляющий половину нищенской зарплаты в фонд помощи развивающимся странам африканского континента?!!

А может, агент Весельчака?!! И теперь этот хрен пластический сидит в своей Марьиной роще и от души веселится, наблюдая, как Председатель бьется, словно рыба на сковородке?

Но нет, агент не пошел бы светиться в Петролеум, как это сделал Дисковод.

Скопец и юный пионер Советского Союза не смог бы трахать чувиху в таких огромных ботинках.

Не мог он быть и мормоном, потому что ему понадобились бы как минимум три таких чувихи.

Активный строитель коммунизма…

Председатель грязно выругался, поняв, что из-за отсутствия информации о Дисководе и его окружении мозги начинают пробуксовывать в жидкой предательской слизи неопределенности.

Председатель с минуты на минуты ждал, когда же прискачет на задних лапках этот задрюченый майор Завьялов из управления «Р». Которому он столько отстегивал непонятно за что. Да за такие бабки мог бы даже не прискакать, а приползти на своем толстом брюхе, приползти прытким ужом, преданно глядя на хозяина своими лишенными век и разума глазами.

Илларионов подошел к бару. Достал бутылку «Хеннесси». Свинтил нарядную пробочку. И два раза глотнул из горлышка, утерев рот тыльной стороной ладони. Илларионов был на грани гипертонического криза, его усталые, его измотанные, его засыпающие от изнеможения сосуды можно было привести в чувство лишь с помощью хорошего алкоголя. Илларионов жил от глотка до глотка, помня об этом даже ночью, во время тревожных снов…

На столе негромко щелкнул динамик переговорного устройства, и вкрадчивый женский голос проворковал:

– Михаил Филиппович, майор Завьялов. Примете? «Уже принял», – подумал Председатель о коньяке. Но тут же вернулся к реальности и гаркнул, словно скупал на бирже акции «Де Бирс»:

– Да, беру!

Завьялов вошел нарядный, словно жених, и подобострастный, словно отец невесты на сносях, которой никак не сделают предложение. Под мышкой зажимал традиционную ментовскую папочку и пах турецким одеколоном.

– Вызывали, Михаил Филиппович? – светясь улыбкой, вполне достойно спросил Завьялов, удержавшись от непристойного рапорта: «Майор Завьялов по вашему приказанию прибыл!»

– Садись, – устало сказал Председатель. – Есть работа. Мои парни с ног сбились, ищут по всей Москве одного подонка, которому попала дискета с нашей секретной информацией. И все без толку, как сквозь землю провалился. Так, может, ты когда имел дело с этим прохиндеем? Очень уж опытный. Наверняка за ним еще что-то висит. Вот, значит. А сейчас будем смотреть про него «кино». Вопросы есть?

– Так точно, – бодро откликнулся Завьялов. – А как эта информация попала к нему? Может, имеет смысл пошуровать у вас внутри?

– Да шуруют уже вовсю, – произнес Председатель как можно четче, зная, что его подслушивает Котляр. – Но пока ничего не нашли. Замочили одного в спешке. Но главного Иуду вычислить пока не получается. Так что давай, майор, просмотри пленочку. Может, кого и узнаешь.

Илларионов вставил в видак кассету, запустил и сел рядом с Завьяловым.

На экране возникло здание центрального офиса Петролеум-банка. Камера прошлась по фасаду снизу вверх, а потом справа налево. Внизу неподвижно стояла дата записи, медленно перещелкивались минуты, скакали секунды и непрерывным потоком сыпались десятые.

Затем оператор показал остановившиеся «Жигули» седьмой модели. Секунд на десять зафиксировал номер. Открылась дверь. Вышел человек, была видна лишь его спина, обтянутая черной курткой, и уверенный затылок. Слишком уверенный.

И тут включилась вторая камера. Человек уже не удалялся, а шел навстречу легкой, пружинящей походкой, повинуясь слышимой лишь им одним мелодии.

– Стоп! – воскликнул возбужденно Завьялов. – Михаил Филиппыч, можно увеличить?

Человек остановился с поднятой ногой и артистично оттянутым носком ботинка. Начал плавно расти. И остановился, когда лицо заняло весь экран.

– Ну? – тоном дрессировщика не спросил, а скорее скомандовал Председатель.

– Да, точно, – нервно почесывая второй подбородок, заговорил майор. – Точно. Хоть, чувствуется, слегка закамуфлировался. Точно – Танцор!

– Не понял, – удивленно поднял брови Председатель. И перевел взгляд с экрана на Завьялова.

– Прошлым летом я пытался изловить организаторов сетевой игры «Мегаполис». Во-первых, они собирали огромные бабки и ни хрена налогов не платили. Во-вторых, и это главное, игрокам давали задания убивать каких-либо совершенно случайных людей, и они за милую душу убивали. Так вот. Танцор – один из этих игроков. Пожалуй, самый крутой. С ним на пару работала Стрелка. Были еще Дюймовочка, Профессор, Скин, Граф, Лох, Оранжевая Пурга… А потом игровой сайт куда-то пропал, и все разбежались в разные стороны… Вот он где, оказывается, голубчик, – заерзал на стуле майор.

– И что про него известно?

– Раньше был актером. Потом работал танцовщиком в бандитском кабаке. В «Мегаполисе» был самым ловким. Хоть и замочил всего лишь одного человека. Абсолютно неуловим. Как говорится, подкрадывается, как тень, и жалит, как кобра. Вот, собственно, и все, что про него известно… Да, его Стрелка очень опытная хакерша.

– Это совсем хреново, – сказал Председатель исключительно для подслушивавшего Котляра. – Значит, она сумеет распорядиться дискетой…

Действие «Хеннесси», компенсирующее давление, начинало заканчиваться. Председатель встал. Подошел к бару. И сделал еще один спасительный для организма глоток. Завьялову даже не предложил, хоть было заведомо известно, что тот откажется. Поскольку человек прекрасно понимал, что в его положении это было бы верхом неприличия. Стакан «Абсолюта» из рук заместителя Котляра – это еще куда ни шло. Но никак не рюмка коньяку с Председателем.

– Ладно, – сказал, отдышавшись, Илларионов, – давай смотреть дальше.

Экран вновь ожил. Танцор скрылся за массивными дверьми. Камера стала присматриваться к «Жигулю», на котором тот приехал. Но неназойливо, с некоторого отдаисния. Внутри кто-то был. Это было заметно и по трудноразличимой фигуре на переднем сиденье, и по табачному дыму, который валил из-под приоткрытого бокового стекла.

Затем дверца открылась. И на асфальт тяжело опустился ботинок такой величины, что было абсолютно непонятно, каким же образом его носитель смог втиснуться в крохотный салон автомобиля. Рядом с ним встал второй. И вдруг появилась молодая женщина, скорее даже девушка, отнюдь не исполинских размеров. Пожалуй, даже хрупкая.

– Стрелка! – радостно воскликнул майор. – Стрелка, хакерша, подружка Танцора.

– Так, очень хорошо, – оживился Председатель. Потом спохватился и специально для Котляра продолжил заметно поскучневшим голосом, – Хотя, конечно, это-то и херово. Если у них дискета, то они ее и распакуют, и в дело пустят. Совсем херово.

Продолжили смотреть молча. Собственно, смотреть-то уже было нечего. Камера, не имея возможности проникнуть внутрь банка, бесцельно блуждала по окнам, бродила по двору и по прилегающей улице, зачем-то поползала по краю крыши. Время шло. Стрелка нервно курила одну сигарету за другой…

И вдруг Завьялов как-то испуганно, противоестественно для своей комплекции и своего чина, воскликнул:

– Стоп! Назад!

Председатель начал мотать ленту обратно.

И снова:

– Стоп! Здесь! Где джип!

Председатель остановил. Чуть промотал вперед. И увеличил изображение.

Завьялов с изумлением, максимально возможным для отупевшего сорокалетнего милицейского чиновника, всматривался в лицо молодого парня, стоявшего рядом с джипом. Словно это был гуманоид или пришелец из загробного мира.

– Да, – заговорил он, слегка заикаясь от волнения, – точно, это он. – И опять замолчал.

– Да кто – он-то? – начал терять терпение Председатель. – Можешь объяснить внятно?

– А, блин! – махнул рукой майор. И снова замолчал, неотрывно глядя на экран. А потом опомнился и подобострастно засуетился. – Виноват, Михаил Филиппыч…

– Ладно, давай по делу! – успокоил его Илларионов. – Сейчас самое важное – дело. А не расшаркивания. Говори.

– Это мой лейтенант Лешка Осипов. Классный был парень. Моя правая рука. Все умел, шельма! Хакеров ловил пачками. Хоть и сам иногда был не прочь в ихние игры поиграть. Но прошлой осенью решил сыграть свою игру. Без меня, то есть. Начал втихаря охотиться на «Мегаполис». Тут ему конец и настал!

– Выгнал, что ли, из органов?

– Если бы! Урыли они его. В конце декабря, аккурат на западное Рождество, нашли его на квартире. Чем-то наширяли до отвала. И он впал в кому. В больнице провалялся почти месяц. Только одно сердце слегка трепыхалось, больше ничего не работало. А потом отключили от аппарата. И все, Лехи не стало. Похоронили, из автоматов залп дали. На поминках нажрались, как свиньи. Потому что общим любимцем был. И вот, блин!.. Глазам своим не верю!

– Погоди, не гони пургу! – Председатель, будучи человеком рациональным, начал перебирать в уме наиболее правдоподобные объяснения. – У него не было брата, близнеца?

– Не было. А если б и был. Вот, смотри, – майор от волнения перешел на «ты», – видишь этот маленький шрамик, скобочкой? Это его полтора года назад зацепил один ублюдок перстнем. Перстень был самодельный, бандитский. Второй такой вряд ли сыщешь. Так что, точно говорю, Леха!

– Ладно, пусть Леха, – не сдавался Илларионов, которого эта история тоже изрядно взволновала. – Предположим. Нашли тех, которые его наркотой накачали?

– Нет. Хоть и все управление на ушах стояло.

– Так вот. – Беспрерывный «Хеннесси» не только предохранял Председателя от инсульта, но и уже изрядно булькал у него в мозгах. Поэтому он повел довольно странную речь. – Сейчас в Москве много всякого дерьма появилось. В ночных клубах через одного негры. Это я, конечно, не к тому, что негры – это дерьмо. Я не расист какой-нибудь. А к тому, что на Гаити до хрена колдунов вуду. Слыхал про таких?

– Никак нет.

– Так вот они поят человека специальным зельем. Он впадает в кому. Его хоронят. Дня через два колдун откапывает такого, который превратился уже в зомби. Мозги почти ничего не соображают, и он становится рабом колдуна. Так вот, значит, на этом хреновом «Мегаполисе» завелся такой колдун. И он превратил твоего Леху в зомби. Согласен?

– Никак нет, Михаил Филиппыч, – без особой уверенности в голосе откликнулся Завьялов.

– Ну как же! – Председатель напрягся, ища недостающее логическое звено. Отхлебнул «Хеннесси» и нашел. – Не случайно же он оказался с этими твоими Танцором и Стрелкой. Его им дали в помощь, как слугу. Логично?

– Логично, – трагично согласился майор.

– А теперь, блин, – Илларионов соединил пальцы в замок и энергично хрустнул суставами, – мы устраиваем на них большую охоту. Мы своими средствами. Ты – в Сети. Понял? Взаимодействовать будешь с Котляром. Все, можешь быть свободным.

И Завьялов обреченно пошел к Котляру, который специально для дорогого ментовского гостя держал в шкапчике бутылку польского «Абсолюта». Исключительно для унижения человека в милицейских погонах.

***

Лозунг «Мочить всех козлов!» после некоторых раздумий был принят и Следопытом. Потому что деваться было некуда. Сейчас по городу в поисках Танцора и Стрелки рыскали боевики Трейда. Однако не было никаких гарантий того, что очень скоро тем же самым не займется и служба безопасности Петролеума. Живой Танцор изрядно мешал и тем и другим. Мертвый устроил бы обе противоборствующие стороны.

Вполне реален был и шанс того, что Председатель, не дождавшись массированной атаки на счета своих клиентов, даст приказ челябинским стрелкам замочить как Танцора, так и все то живое и мыслящее, что его окружает. То есть Стрелку, Следопыта, Деда.

И даже живущего вместе с Дедом Че Гевару, кота неопределенной породы, который жестко контролировал все Северное Бутово, наводя ужас не только на сородичей мужского пола, но и на детей, стариков и беременных женщин.

Было ясно, что если Весельчак опознал в Танцоре бывшего игрока «Мегаполиса», то скоро об этом будут знать все. В том числе и Председатель. И главное – совет трейдовских авторитетов. И это всеобщее знание будет доказательством того, что Танцор – это совсем не случайная фигура. Что такие жулики, игроки и пройдохи не могут не участвовать в похищении коммерческих тайн. Значит, его как опасного свидетеля надо замочить. А уж потом переводить активы в Сент-Винсент и Гренадины.

Следопыт два дня скрупулезно исследовал структуру трейдовской банды. После чего выбрал первого, подлежащего замочке. Некоего Чику, заместителя Котляра по ликвидации. Несомненно, именно его подразделение и охотилось за командой Танцора. Несомненно, от него необходимо было избавиться в первую очередь.

Танцор, Стрелка и Дед единогласно утвердили это весьма мудрое решение. И начали разрабатывать план.

Правда, в последний момент, когда оружие было снято с предохранителей, выяснилось, что он никуда не годится. И Танцор, как обычно, все сделал по-своему, тоесть положившись на свою ломовую интуицию.

АППЛЕТ 102. ЛИКВИДАЦИЯ ЛИКВИДАТОРА

Несмотря на то, что Следопыт, готовясь к операции, закупил изрядно и пластида, и детонаторов, и таймеров, взорвать Чику вместе с «Мерседесом», на котором его возили, было невозможно. Машина ни на минуту не оставалась без присмотра. Если внутри не было водителя, который был также и телохранителем Чики, то за ней зорко следили камеры наружного обзора банка. К тому же машина наверняка была нашпигована датчиками, которые фиксировали присутствие на корпусе инородных тел.

Влепить пулю в затылок, когда «Мере» летел по трассе или стоял на светофоре, также было нереально, поскольку за затемненными стеклами было невозможно что-либо различить. Не устраивать же Чикаго начала прошлого века со стрельбой из автоматов и минометов. Кстати, Следопыт по своим старым ментовским каналам раздобыл «Муху», которая была способна раздолбать машину вместе с Чикой в щепу и щебень.

Ликвидировать главного трейдовского ликвидатора было решено, когда тот исполнял свой ежедневный обряд, как его метко назвала Стрелка, «покупки царствия небесного». Без пятнадцати девять его черный «Мерседес» сворачивал с трассы и подкатывал к церкви Крестовоздвиженья. Чика чинно выходил из лимузина и в сопровождении телохранителя совершал обход нищих, выстроившихся сплошным коридором от паперти до самой церковной калитки, щедро одаривая их десяти-, а то и пятидесятирублевыми купюрами.

В утро ликвидации Чики Танцор встал в семь часов, выпил чашку кофе и съел приготовленную Стрелкой яичницу с беконом. Напялил специально приготовленные лохмотья, наполовину лнсую зимнюю шапку, При помощи специального карандаша избороздил лица морщинами. Наклеил седую клочковатую щетину. Проверил Стсчкина и поехал на дело. Поехал предельно скромно, на трамвае.

В восемь часов во дворе церкви Крестовоздвиженья было уже так же многолюдно, как на митинге КПРФ или «Трудовой России». Создалось ощущение, что здесь собрались все бомжи Замоскворечья, способные самостоятельно передвигаться после выпитой накануне ядовитой самопальной водки.

Несмотря на присущее нищим каликам свободолюбие, в этот час в их рядах царило некое подобие порядка, а то и дисциплины. Командовал ими, то есть расставлял по нумерам, некий несуетливый, знающий себе цену человек с пронзительными синими глазами, словно приляпанными на порочное лицо самим художником Глазуновым.

Как только Танцор попытался втиснуться в плотный строй ловцов подаянья, стразу же с трех сторон его начали потчевать тумаками и щипками. И лишь одна сердобольная бойкая старушенция объяснила, что надобно вначале к «бригадиру», чтобы: он назначил место, как она выразилась, «по чину и по уважению». «Уважение» при этом стоило от трех до десяти рублей, а «чин» не имел никакого эквивалента – ни материального, ни духовного.

Бригадир распределяя места с большим произволом, учитывая прежде всего свои субъективные причуды, а уж потом, в самую последнюю очередь, пересчитывал на ладони медную мзду» оценивал на глазок степень истощения стоящего перед ним человека, вспоминал, давно ли он кормится от щедрот девятичасового благодетеля, на какое место был поставлен вчера.

Танцор, получив номер почти на паперти, был удивлен такой удаче. Однако вскоре выяснилось, что данная очередь имеет совершенно обратную перспективу получения подаяния. Поскольку Чика начинал щедро одаривать православных, не выйдя из врат церкви, в которые он входил лишь дважды в году, а сразу же у калитки, к которой его подкатывал черный, как ряса священника, «Мерседес».

Танцор смиренно стоял в хвосте очереди. Глаза его были благостны и одновременно печальны. Левая ладонь была протянута вперед. Правый кулак сжимал в кармане рукоятку Стечкина, чтобы в нужный момент…

И вдруг по рядам прошел благоговейный ропот: «Едет, едет». Тут же в отдалении свистнули тормоза, и хлопнула дверца. Нищие дружно загнусавили: «Батюшка родной, подай Христа ради! Да не оскудеет рука твоя щедрая! Дай тебе Бог доброго здоровьица, а уж мы за тебя от души помолимся, имя твое прославлять будем!»

Вскоре Танцор увидел, как Чика благообразно, словно облачко небесное, движется по направлению к воротам храма, повторяя постным голосом налево и направо: «Дети мои, молитесь за раба Божьего Димитрия, молитесь, дети мои, во искупление грехов его тяжких и во здравие его и ближних его – супруги Алевтины и деток Николая, Сергея и Настеньки. Молитесь, дети мои, прославляйте…» И клал в жадно протянутые ладошки какие-то бумажки.

«Господи, – ужаснулся Танцор, – это скольких же этот козел замочил, сколько крови выпил, что сейчас вот так вот!..»

И стал напряженно ждать, когда же этот скот поравняется с ним. И он ему, козлу, воздаст в полной мере! Хоть и не ведено сие Спасителем. Но иначе нельзя! Нельзя эту гниду оставлять на белом свете сеять смерть и страданья! Нельзя!..

И вдруг пронесся ропот разочарования. Танцор увидел, как пройдя всего лишь полпути до неминуемой смерти, Чика повернулся и пошел назад. Все, на сегодня с милосердием он закончил. Теперь его ждали совершенно противоположные дела.

Танцор беззвучно выругался. И дернулся было догнать и влепить пулю в затылок. Но сдержал себя. И потерянно побрел к выходу, не замечая, как убогие, отработав положенное, преображались: расправляли плечи, снимали с лиц выражение непосильного страдания, а кое-кто даже начинал косить плотоядным глазом на существа противоположного пола. Как говорится, всюду жизнь.

И Танцору сильно повезло, что он не потерял свою жизнь, единственную и драгоценнейшую. Потому что, если бы он завалил Чику, естественно, вместе с телохранителем, то тут же лег бы рядом с ним. С проломленной головой и вспоротым животом. Ибо Чика был кормильцем, а кормильцев убивать нельзя.

У калитки его уже поджидал Следопыт на перекрашенном джипе, который должен был эвакуировать Танцора в случае успеха операции. А так лишь подвез до дома. Всю дорогу благородные террористы хранили гробовое молчание. Следопыт думал о своем. Танцор – о своем. Точнее, он уже вынашивал новый план. Абсолютно надежный.

***

Дома молча, потому что уже как следует завел себя, начал вживаться в новую роль – прошел в комнату, достал грим и парики и начал лепить новый образ. Вопросы Стрелки оставлял без внимания.

Вышел на улицу сорокалетним простаком, недотепой и на семьдесят процентов неудачником. Прошел два квартала, по дороге поскользнувшись на шкурке от банана, выкинув в урну полную пачку сигарет, по ошибке решив, что пустая, и достав обратно без брезгливости, получив от подростка пенделя и забыв взять сдачу у мороженщицы.

Два часа с невозмутимостью индейца стоял у обочины и высматривал искомое. Наконец-то остановил «Запорожец» и купил его у ошалевшего от счастья хозяина за тащу баксов. Сел и медленно поехал по направлению к Трейд-банку. До конца рабочего дня времени было навалом.

Припарковался так, чтобы было видно служебный вход банка и подъезжающие к нему машины.

Сидел, слушал радио «Ультра» и беспрерывно курил, не ощущая голода. Сидел хладнокровно и сосредоточенно, словно самый совершенный в мире автомат убийства. Сидел и видел, как сажает пулю за пулей в лоб Чики. Это была закольцованная анимация.

Вначале крупным планом круглые глаза Чики с черными, как антрацит, зрачками, полностью сожравшими радужную оболочку. Глаза от запредельного ужаса уже ничего не выражающие.

Потом окончание ствола с глушителем. И палец, плавно, без рывка нажимающий на курок.

И пуля, отворяющая лобную кость, которая прыскает белыми сахаристыми осколками. А уж потом начинает набухать красным, пока еще живым, пока еще так нужным Чике.

Голова откидывается назад и чуть вбок.

И опять крупным планом круглые глаза Чики с черными, как антрацит, зрачками, полностью сожравшими радужную оболочку…

Без пяти семь к выходу подъехал черный «Мерседес». Тот самый, с теми самыми номерами.

В четыре минуты восьмого вышел Чика и влез своим благообразным телом в правую переднюю дверь. Машина плавно тронулась.

Танцор был абсолютно спокоен, поскольку прекрасно понимал, что в это время на перегруженных московских улицах «Мерс» не сможет оторваться не только от «Запорожца», но и от велосипеда. И уверенно пошел сзади, на расстоянии в три машины.

За пятьдесят метров от светофора попали в пробку.

Через пять минут то же самое повторилось на следующем перекрестке.

Через двадцать пять минут «Мерседес» свернул в свободный переулок. Однако ехать оставалось километра полтора. Никуда не денется.

Перед въездом во двор машина Чики притормозила и начала плавно вписываться в дугу небольшого радиуса.

Еще один поворот, налево. С улицы их уже не видно.

И тут Танцор резко жмет на акселератор и вмазывается в задний бампер «Мерседеса».

Стоп машина!

Выскакивает телохранитель и начинает орать, размахивая руками: «Ты, гондон, у меня по гроб жизни горбатиться будешь! Я тебя, суку, узлом завяжу. Тридцать штук с тебя, козла!»

Тонцор, «побледневший от свалившегося на него горя», что-то жалко лопочет: «Ептить, да как же так, с женой пять лет на Анталию копили! Ептить, и тут такое! Может, простишь, друг, ептить? Ты вон какой богатый, ептить!»

Телохранитель от такой бестолковщины заводится еще больше: «Тридцать штук, тридцать! Понял, дерьма кусок?! А то всю твою семью положим! Понял?!»

«Да как же так, ептить? Беда-то какая?» – продолжает нудить Танцор.

Чика ждет внутри, словно устрица.

«Браток, ну набей мне морду, да отпусти, ептить! Дети-то мои в чем виноваты?!»

Наконец-то внутри Чики срабатывает условный рефлекс. Ему тоже хочется поглумиться над придурком, вспомнить молодость.

Дверца распахивается, и из нее вываливается всем своим непристойным телом Чика. С бандитски-злобно-наигранной гримасой на роже. Обходит «Мерс» спереди. Шипит: «Что, мудило, наехал?!»

Вначале Танцор засаживает две пули в живот телохранителю. Как самому проворному, которого нельзя оставлять напоследок. Тот падает набок и начинает почти беззвучно вращать правой ногой невидимую велосипедную педаль.

Потом:

– крупным планом круглые глаза Чики с черными, как антрацит, зрачками, полностью сожравшими радужную оболочку. Глаза от запредельного ужаса уже ничего не выражающие;

– окончание ствола с глушителем. И палец, плавно, без рывка нажимающий на курок;

– и пуля, отворяющая лобную кость, которая прыскает белыми сахаристыми осколками. А уж потом начинает набухать красным, пока еще живым, пока еще так нужным Чике;

– голова откидывается назад и чуть вбок.

И все. Чики больше нет. Есть лишь труп, оболочка, медленно оседающая на асфальт под которым находится земля. Земля, которая принимала и не таких ублюдков.

Танцор осматривается. Никого. Все смотрят сериал про ментов. Несчастные, думает Танцор, реальный мир гораздо интересней.

Садится в не так уж и пострадавший «Запорожец»…

Вдруг выскакивает и забирает из кармана трупа мобильник, в котором хранятся номера, могущие оказаться очень полезными.

Снова садится в не так уж и пострадавший «Запорожец», отъезжает. Через два квартала ныряет в метро.

Все такой же собранный, четкий. Все так же располагающий к себе.

Дома долго моется.

Проваливается в сон.

***

Председатель был взбешен! В то время, когда необходимо было либо вывести из игры челябинскую команду, либо объединить с ней усилия и сообща ловить и мочить Танцора и его команду, кто-то грохнул Чику. Чику, единственного, кто поддерживал контакт с челябинцами. И теперь, во-первых, они стали неуправляемы. Деньги-то заплачены намного вперед, и они честно продолжают их отрабатывать.

А во-вторых, этот старый кретин Котляр решил, что его правую руку погубила именно та самая неизвестная банда, которая участвовала в побоище рядом со старым домом Танцора. И вспыхнула война, остановить которую Председатель был не в силах. «У нас свои понятия, своя честь, и вы, Михаил Филиппыч, – говорил тупо Котляр, – в наши дела не суйтесь!»

Война приобрела чудовищные размеры и формы. Челябинцы, потерявшие в первый же день пятерых боевиков, ответили на террор еще более жестоким террором. Теперь они мочили людей Котляра уже отнюдь не за деньги. Их ярость питалась исключительно благородными чувствами: памятью о павших товарищах, оскорбленным самолюбием, жаждой восстановления справедливости.

Каждую неделю скорый поезд «Челябинск – Москва» подвозил в столицу, столь ненавистную в провинции, крепких, прекрасно обученных и экипированных парней. Парней, в которых наконец-то пробудилась гордость жителей русской глубинки. Глубинки, которая кормит и поит, одевает и обувает всю великую Россию. Это была невероятно красивая вспышка национального самосознания. Вспышка, позволяющая надеяться на то, что не все в стране можно продать и купить, растоптать и заменить западным эрзацем.

Про Танцора в пылу жарких боев, естественно, все совершенно забыли. И он узнавал о происходящем исключительно из криминальной хроники: «Очередная перестрелка в Замоскворечье», «Беспредел на Пятницкой», «Трейд-банк расплачивается трупами», «На позицию девушка провожала банкира», «Могильщики работают на износ», «Кто заказывает похоронную музыку?»

Но более всех был доволен происходящим, конечно же, Весельчак. Радостно потирая руки, он наблюдал из своей Марьиной Рощи, как Илларионов в огромных количествах теряет проверенных и надежных людей из службы безопасности и берет на их места кого ни попадя. Был даже момент, когда он подумал о том, чтобы внедрить в Трейд своего агента. Но потом передумал, поскольку конкурирующий банк был обречен.

Не мог он выстоять в новых условиях. И не потому, что гибли проверенные бойцы. Отнюдь нет. Просто Илларионов был человеком недалеким и недальновидным, а это скорректировать было невозможно, даже включив Трейд в список банков, на которые распространяется государственный протекционизм.

Да и жадность, патологическая его жадность делала Трейд подобным гигантской спичке, которая непонятным образом торчала посреди Замоскворечья, готовая в любой момент либо завалиться от дуновения ночного ветерка, либо вспыхнуть под лучами полуденного солнца.

И этот кретин, вместо того, чтобы на условиях партнерства с Петролеумом наваривать капитал на продаже оружия в Африку, вознамерился ограбить своих хозяев и подставить его, Артемия Борисовича Аникеева, – человека, несоизмеримого с этим дебилом по всем параметрам.

Расчет, как понимал Весельчак, был прост, – с точки зрения десятилетнего ребенка. Себе Председатель намеревался забрать все деньги Трейда, а трейдовским авторитетам отсудить деньги Петролеума. И волки, как говорится, сыты, и овцы целы.

Да только не выйдет так. Не выйдет ни при каких обстоятельствах. Что бы ни отчебучил этот Танцор, как бы Председатель безукоризненно ни провернул дельце, однако все это было суета сует и наматывание себе дополнительного срока. Но скорее всего, его ожидала пуля. Трейдовские авторитеты такого не прощают.

Весельчак, как только узнал, что Илларионов заказал на «Интеле» перчатки с его «пальчиками», так сразу же и обезопасил себя. У того же самого хирурга, который вылепил ему новое, располагающее к себе лицо, втайне от всего мира пересадил кожу со спины на ладони рук. Настолько втайне, что пришлось даже убрать и хирурга, и ассистента, и медсестру.