Текст книги "Встречи, которых не было"

Скрытая страсть

Катерина была красивой и жизнерадостной деревенской девушкой. Деревня Анчиано, где она родилась и жила, находилась неподалеку от небольшого торгового городка Винчи. Жизнь Катерины ничем не отличалась от жизни девушки в любой другой итальянской деревне: она много работала на виноградниках, веселилась по праздникам, отбивалась от ухажеров с явными намерениями, мечтала о нарядах и, конечно, о своем принце.

Некоторые ждут принца всю свою жизнь. Катерине он явился в расцвете ее красоты, когда в Анчиано праздновали неделю молодого вина. Явился он в образе городского нотариуса, которого она даже побаивалась, так как был он совсем не бедным, старше ее и слыл гулякой. Звали его Сер Пьеро, родом из Винчи.

Нельзя сказать, что появление принца было каким-то необычным. Нет, напротив, все происходило весьма заурядно: Катерина давно приглянулась Пьеро, и во время одного из вечерних гуляний опытный соблазнитель увлек ее… Пьеро стал считаться женихом девушки.

Скандал разразился, когда все увидели, что Катерина забеременела, а нотариус жениться не собирается. Нет, он не отрицал, что является отцом будущего ребенка: просто он не хотел свадьбы. Родители выгнали Катерину из дома. Нотариус Сер Пьеро да Винчи принял ее: Пьеро любил Катерину. Родители, конечно, не знали, что прогнали женщину, которая даст жизнь великому Леонардо да Винчи…

Мальчик родился и вырос незаконнорожденным, что по тем временам в Италии не особенно осуждалось. Никто не мог лучше, чем он, совершенно необразованный мальчишка, рисовать и лепить. Леонардо расцветал вопреки всему. Окружающие не могли понять, каким образом этот ребенок, на образование которого отец не хотел потратить ни гроша, опережал не только сверстников, имеющих учителей, но и детей на много лет старше. Да, никто не мог понять, кроме одного человека, положение которого позволяло вмешаться в судьбу мальчика и помочь правильно использовать необыкновенный дар, которым природа так щедро наградила его.

Деревня Анчиано находилась рядом с Флоренцией, знаменитым центром Ренессанса. Не менее знаменитые Медичи правили этим сказочным городом.

Роберто Медичи, красавец, любимец всего рода, известный как большой ценитель науки, живописи и скульптуры, талантливый во многих областях, приближал к себе всех, в ком видел Божью искру.

…Роберто возвращался с охоты через рынок деревни Анчиано. Его внимание привлекла довольно крупная скульптура коня, стоявшего на дыбах. Он поинтересовался не ценой, а именем мастера и услышал в ответ:

– Есть у нас юноша, он буквально творит чудеса. Вы бы видели, как он рисует!

…В свой замок Роберто возвращался уже с Леонардо. Получив все, о чем можно только мечтать, Леонардо продолжал работать без устали. Его известность росла.

Для Катерины слава сына была неожиданной. Она даже побаивалась за него. И совсем расстроилась, когда «добрые» люди сообщили ей об увлечении Роберто мальчиками. Мать пыталась уговорить сына вернуться домой, но тщетно.

Шел 1503 год. После длительного отсутствия Леонардо да Винчи вновь оказался во Флоренции. Город продолжал расцветать. Молодой Микеланджело создавал здесь своего Давида. У Леонардо появилось большое желание сблизиться с Микеланджело, как некогда произошло это между ним и Роберто. Но ничего не получилось: все знали, что Роберто Медичи привил Леонардо свои страсти, и это вызывало открытые издевательства Микеланджело.

Флорентийский купец Франческо Джокондо почитался в обществе как муж красивой женщины Лизы, любительницы всего изящного. Ее тянуло в дома, где собирались известные художники, скульпторы, поэты и музыканты. Поговаривали, что чувство прекрасного она унаследовала от Роберто Медичи, чьей незаконнорожденной дочерью считалась. Донну Лизу пытался писать молодой Рафаэль, но Франческо, муж Лизы, воспротивился, боясь, что темпераментная красавица не устоит и соблазнит юношу. Донна Лиза вместе со своим супругом стала частой гостьей в доме Леонардо да Винчи, где собирался весь цвет Флоренции, кроме Микеланджело, который всегда избегал общества великого человека.

Леонардо нравилось беседовать с донной, и однажды она поведала ему, что действительно ее мать была возлюбленной Роберто Медичи.

Фантазии Леонардо не было границ. Он почувствовал какую-то необъяснимую связь событий и людей. Он боролся с непонятным для себя чувством и внезапно осознал, что не успокоится, пока не создаст что-то необычайное.

Лиза чрезвычайно обрадовалась и удивилась, услышав от художника, что он воспылал желанием написать ее портрет. Леонардо не понимал, что с ним происходит: нет, это не была влюбленность! Какое-то иное чувство, воскрешающее юность, неизведанные ранее ощущения охватили его.

Леонардо писал портрет совсем не так, как работал прежде. Ему казалось, что он воссоздает свою собственную судьбу со всем ее драматизмом: жизнь, полную малых и больших забот, смешанных чувств, напрасных страданий – жизнь, которой он так восхищался и которая так мало открыла ему своих тайн.

Франческо Джокондо пытался несколько раз увидеть портрет своей жены. Но художник каждый раз отказывал ему, ссылаясь на то, что еще многое надо доделать.

«Мона Лиза», «Джоконда» для Леонардо да Винчи с самого начала стала не только портретом: это все его воспоминания, его жизнь, и он не мог расстаться со своим творением.

Французский король Франциск I, узнавший о портрете, уговорил Леонардо продать ему «Мону Лизу», предложив баснословную сумму.

Художник согласился, но при условии, что король получит «Джоконду» только после смерти Леонардо да Винчи. Король принял условия художника.

Смерть поэта

Николай, младший сын императора Павла I, стал русским царем совершенно неожиданно. В Петербург из Таганрога пришло известие о смерти его старшего брата императора Александра I, до этого находившегося в полном здравии.

Император Николай I по природе своей не был жестоким человеком, но не допускал ничьих сомнений в его праве на неограниченную власть – власть, данную ему самим Богом.

Хорошо известный при дворе любимец Александра I, непревзойденный специалист в области тайных дел, Надеждин умер через год после смерти своего покровителя. Но он успел ввести Николая I в курс хитросплетений внутренней и внешней политики, скрытых от глаз обывателей. Надеждин много говорил с новым императором о необходимости создания тайной политической полиции, поскольку после войны с Наполеоном вольнодумство в России расцвело пышным цветом. Николай запомнил слова Надеждина:

– Пусть вольно думают, сколько хотят. А коли действовать начнут, как думают, да трон раскачивать, то знать вы должны всех до одного, чтобы искоренить без остатку.

Открытое выступление декабристов для нового императора было попыткой раскачать основы Российской империи. Именно так истолковывали эти события ученики Надеждина, имевшие секретные донесения о готовящемся восстании. Лев Звягин, один из лучших и наиболее талантливых последователей Надеждина, первым призвал императора без всяких колебаний жестоко подавить бунтарей. Именно он представил Николаю I подробный план расправы – с рекомендациями стоять твердо и никого не миловать.

Время императора Николая I – это время Пушкина, Лермонтова, Герцена, Гоголя… Не каждому правителю дано влиять на судьбы таких людей.

Лев Звягин докладывал императору, что в обществе часто говорят, будто слишком многое позволяется поэту Пушкину, а сам царь балует его, как ребенка.

– Пушкину все можно, – спокойно отвечал Николай. – Он не раскачивает трона. Он раскачивает дерево, на котором сам сидит, и уж если упадет, то ушибет только себя.

Николай I хорошо знал вспыльчивый характер поэта, но ему казалось, что в последнее время Пушкин больше прислушивается к советам, и его жена – красавица Натали – благодарна за это царю.

Разговор со Звягиным был коротким. Заканчивая беседу, Николай I попросил его в следующий раз подробнее рассказать о принимающей скандальный характер истории увлечения Дантеса женой Пушкина. Откланиваясь, Звягин заверил, что обязательно это сделает, и, уже уходя, добавил:

– Пушкин очень обижается, когда его выгоняют из домов, где он в открытую волочится за хозяйкой или за ее дочерью, а то и за обеими сразу. Тогда он разражается злыми эпиграммами, переступая всякие границы приличия. А уж если кто попробует приударить за его женой, тот непременно дурак и…

– Ничего не вижу здесь ненормального, – заключил царь.

По дороге к себе в департамент Лев Звягин перебирал в памяти сказанное императором и не мог понять, почему, зная так много о вызывающем и часто даже непорядочном поведении поэта, о злых эпиграммах на близких царю людей, Николай I терпимо относился к самому поэту. Уже у себя в кабинете Звягин пришел к простому выводу о том, что, вероятно, Пушкин поступает зачастую так, как это сделал бы сам император. Последний, видимо, в силу своего положения, не может позволить себе такой роскоши. Сам Звягин ценил в Пушкине большое дарование, но, как и его близкие друзья, был твердого мнения, что нельзя позволять даже такому светочу поэзии не считаться с окружающими и друзьями, иногда даже оскорблять их. Звягин вспомнил историю, услышанную им от одного известного дипломата, к жене которого молодой поэт приставал со словами:

– Вам ведь нравятся мои стихи, а любовник я еще лучший.

Жена дипломата отшутилась:

– Я не люблю кучерявых.

А потом рассказала обо всем мужу. Дипломат, подойдя к Пушкину, заметил:

– Вам надо привыкать, что многие женщины вам будут отказывать, зная вашу цыганскую привычку бахвалиться победами. Я удивляюсь, каким образом эти женщины позволяют вам до сих пор жить. Если хотите стреляться, я к вашим услугам.

Дипломат был непревзойденным стрелком. Об этом знали все. Пушкин от услуг отказался. Вскоре Николай I сам позвал к себе Звягина и сообщил ему о визите жены Пушкина, которая умоляла побеседовать с поэтом: он послушает только царя. Она просила убедить мужа прекратить войну с Дантесом, иначе не миновать беды. Наталья объяснила, что даже намерение Дантеса жениться на ее сестре Пушкин расценивает как хитрый шаг нахального офицера быть ближе к ней. Николай I выразил неудовольствие развитием событий и приказал Звягину, не мешкая, использовать все имеющиеся в его распоряжении возможности, чтобы снять проблему. Николай I устал от всех этих интриг…

О дуэли Пушкина с Дантесом Звягин узнал от своих людей накануне. Поздно вечером он был у императора. Некоторое время оба сидели молча. Первым заговорил Звягин:

– Мы знаем почти все подробности о дуэли. Ее можно предотвратить.

Николай I встал и приблизился к окну. Шел снег. «Разве можно остановить снег?» – почему-то подумал царь. Он любил Пушкина, и в то же время слишком много трудных историй возникало из-за этого человека. Почти каждый день только и слышал он, что нельзя менять преданных ему людей на хорошие стихи, пора поставить арапчонка на место. Его мысли прервал голос Звягина:

– Если мы хотим что-то предпринять, то нельзя терять время.

Николай I посмотрел прямо в глаза собеседнику и промолвил:

– Если…

Вопрос был решен: пусть стреляются. Николай надеялся, что Пушкин вернется живым. Звягин предполагал другое. Он не спал всю ночь. Об исходе дуэли стало известно, когда Пушкина везли в Петербург. Сани с Пушкиным только подъезжали к его дому, а тайный советник был уже во дворце. По его лицу Николай I понял: убит!

– Смертельно ранен, – тихо сказал Звягин.

– Значит, все-таки убит, – прошептал царь и быстро вышел из кабинета.

В этот день император не принимал никого. Никто не знает, о чем он думал. Вошедшая к нему в кабинет супруга с надрывом произнесла:

– Нет теперь у нас Пушкина!

Николай I взглянул на нее и возразил:

– Не так! У нас нет уже поэта, а Пушкин будет у нас всегда.

Сомнения

Тайный советник императора Николая I – Звягин – был чрезвычайно удивлен, когда после похорон Пушкина услышал от самого самодержца:

– В истории будет считаться, что Николай I правил, когда писал Пушкин, а не наоборот.

Звягин знал, как Николай переживал смерть великого поэта.

– В России больше не будет таких, – сказал император, давая распоряжения помочь Наталье Пушкиной рассчитаться с долгами мужа и назначить ей пенсию, чтобы жила без нужды.

Прошло уже больше двух месяцев, как был убит поэт. Император наказал всех, кого сам считал виновниками дуэли, а в беседе со своим, теперь уже личным агентом Звягиным добавил:

– Мы же ответим перед Господом!

Николая I интересовало отношение общества к смерти Пушкина. Лев Звягин достал небольшой листок бумаги и положил его на стол. Николай прочитал и, отодвинув от себя записи, спросил:

– А кто такой Лермонтов?

Звягин напомнил, что уже докладывал о молодом офицере из дворянской семьи – поэте, дуэлянте и скандалисте, бабушка которого, уважаемая в свете, постоянно занята тем, что вынуждена вытаскивать внука из неприличных историй.

– Но из этой истории она вряд ли поможет ему выпутаться без потерь. Что это он себе позволяет? Нашелся судья-обличитель! А что другие? Тоже думают, что я убил Пушкина? – строго произнес император.

– Нет, ваше величество, не думают. В обществе все спрашивают, кого же теперь из писак возьмете вы под свое крыло, – отвечал Звягин.

– Кого? Да уж не Лермонтова. А впрочем, интерес мне понятен. – И царь взял со стола пачку каких-то бумаг. – Вот, по совету Пушкина, занялся чтением его знакомого. Ну, я вам скажу, пишет! Не хуже пушкинского стиха! Позднее потолкуем.

Николай передал Звягину аккуратную стопку. Лев Александрович быстро прочитал на первом листе: «Автор Н. В. Гоголь».

Имя Гоголя становилось все более известным. Сам Пушкин считал его незаурядным мастером слова, который глубоко чувствовал драматическую сторону бытия. Как объяснял поэт царю, Гоголь имеет особый дар видеть недостатки. Его неповторимость в том, что он не только смеется над ними, а как бы говорит всем: «Ну видите… Разве так возможно?»

Про себя Николай I уже решил, как быть с писателем. Но ему хотелось иметь на этот счет мнение Льва Александровича, которого он считал ценителем литературы. Звягин и сам пописывал, но читал свои сочинения только в кругу семьи.

После смерти Пушкина император испытывал потребность в частых встречах со своим тайным агентом. Николаю больше всего импонировало умение Звягина сразу определять в человеке сильные и слабые качества и, в зависимости от этого, воздействовать на его поведение. Используя именно эти возможности Льва Александровича, император заставлял многих способных людей России работать на себя или, как он любил говорить, на Отечество, что для него было одно и то же.

«Ревизор» понравился Звягину сразу же, еще после первого знакомства с пьесой. Он знал, что Жуковский, занятый последнее время в основном воспитанием Александра, сына императора, читал все написанное Гоголем и разделял мнение Пушкина об исключительности нового дарования. Готовясь к докладу императору, Звягин выяснил, что Жуковский читал пьесу и предупредил Николая I о том, что ее повторная публикация может вызвать большую волну возмущения. Собственный доклад императору Лев Александрович начал так: «Я знаю мнение уважаемого всеми поэта Жуковского, и, вместе с тем, у меня нет никаких сомнений, что пьесу надо переиздать. Ведь в ней столько, хоть и горькой, но правды. Эта остроумная пьеса никого не касается лично, и в то же самое время она задевает всех. Пусть – эти все – лишний раз призадумаются».

Император улыбнулся, встал и, шагая по кабинету, начал говорить как бы в пространство:

– Я все-таки согласен с Жуковским. Не надо снова печатать. А вот я прошу вас, сделайте так, чтобы «Ревизора» поставили в разных местах. Пусть смотрят! Уверен – многие чиновники уже себя узнали.

Вся Россия только и говорила, что о «Ревизоре» и о Гоголе. В петербургском обществе пошли слухи: «Император от поэзии перешел к драме». Обществом был получен ответ на вопрос, кого же теперь, после смерти Пушкина, защищает Николай I. Стало ясно: Гоголя!

Фатальный ужин

В этих южных краях снег не был редкостью. Вот и в этом году не только горы, но долины и предгорья оказались покрытыми снегом. Россия вела войну с горными народами Северного Кавказа. Когда наступила зима, активность сторон поубавилась, и многие офицеры получили приказ возвращаться в часть, которая располагалась в небольшом степном городке за сотни верст от Терека.

Молодой офицер попал под кавказские пули, можно сказать, из-за своего несносного характера. Военное начальство в Петербурге, где он служил, устало от его постоянных ссор и дуэлей и решило избавиться от него. Даже его влиятельная бабушка не смогла изменить решение военного начальства отправить любимого внука на Кавказ.

Он с неохотой собирался в свою часть, где снова будет вынужден подчиняться тупой дисциплине и ежедневно заниматься нелюбимым им делом. Молодой офицер надел шубу потеплее и поудобнее уселся в сани. Ямщик Егорка, что-то ворча, небрежно уложил его вещи. Егорка пытался отказаться от поездки с уже и здесь известным «бузотером» – именно так окрестили его местные казаки, – но ничего не получилось.

Сани легко скользили по накатанной дороге, и через день они уже подъезжали к первой на их пути русской крепости Георгиевской, построенной еще Екатериной Великой на возвышенном берегу горной речки Подкумок. Остановились у базарной площади в Георгиевске, чтобы перекусить и поменять лошадей. Одна дорога отсюда шла в степной Ставрополь, где расположилась часть молодого офицера, а другая – в городок поближе. Там в настоящее время находились его друзья, о чем он узнал от казаков, прискакавших накануне. Это место у подножья невысокой горы Машук было известно своими минеральными водами. Окруженное пятью горами, оно получило название – Пятигорск.

Соблазн повернуть туда оказался велик. Молодой человек достал из кармана серебряный рубль и подбросил его вверх: решка – в часть, орел – к друзьям. Судьба показала в Пятигорск. Молодой офицер приказал поворачивать на Машук…

Встреча с друзьями оказалась радостной и бурной. По этому случаю организовали шумную вечеринку. Близкий друг молодого офицера представил ему свою невесту – красавицу южанку с высокой грудью. Протягивая руки девушке, приехавший гость не мог отвести от нее завороженного взгляда, стараясь заглянуть в глубокий вырез ее платья с такой откровенностью, что вынудил приятеля в шутку заметить:

– Похоже, давно ты не видел ничего, кроме пуль.

И в ответ услышал:

– Здесь и невооруженным глазом видно, что ее груди так же крепки, как и пули.

Все пришли в замешательство. Вот-вот должна состояться свадьба этих двух молодых людей, и вдруг такая двусмысленность в адрес будущей жены близкого друга. Общими усилиями удалось как-то сгладить ситуацию, но вечеринка все-таки пошла совсем не так, как ожидали.

Гость не унимался. Подвыпив, а все знали, что ему много и не требовалось, он стал язвить по поводу ревности жениха и ложной застенчивости девушки с такой красивой грудью. Это было уже слишком. Его друг предупредил, что еще одно гадкое слово, и они будут стреляться.

За словами последовали действия…

На следующий день утром по Пятигорску прошла молва, что на заре в дуэли под Машуком офицер Мартынов убил своего друга молодого офицера Лермонтова, которого все считали звездой русской поэзии…

Местные казаки недоумевали, потому что этим же утром на том же месте, под Машуком, стрелялись их друзья, и никаких офицеров они там не видели…

Купец и сапожник

Купец Геворк, средних лет мужчина смешанных кавказских корней, жил в большом доме недалеко от центра Тбилиси, на возвышенном берегу Куры. Прислуга у него менялась часто: или он выгонял, или кто-то сам не выдерживал его крутого характера.

Молодая грузинка Нана удержалась дольше обычного. Жена Геворка, довольно привлекательная женщина, присматривала и за мужем, и за молодой прислугой, не показывая открыто своей ревности, зная, что даже намек на это может вызвать такой гнев хозяина дома, что мало не покажется.

Нану привезли из деревни, и Геворк сразу загорелся желанием овладеть ею. Будучи опытным гулякой, купец не торопил события – он знал, что может напугать девушку; к тому же ему хорошо была известна способность его супруги только ей знакомым способом раскрывать тайны его связей. Больше всего он боялся быть пойманным на месте преступления. Внешне спокойная его жена Тамара могла в такой ситуации, потеряв над собой контроль, решиться на все. Он помнит, как несколько лет назад ее подруга, желая сделать ей «доброе», привезла Тамару в небольшой деревенский домик под Тбилиси, где Геворк занимался «делами» с актрисой городского театра. Сама подруга не ожидала такой бурной реакции, иначе она бы вряд ли решилась на этот поступок. Кончилось все тем, что ей пришлось защищать и актрису, и удалого купца, да и саму себя. Тамара использовала все, что было под рукой и показала недюжинную силу для женщины ее телосложения. Артистка была вынуждена пропустить несколько спектаклей; купец долго избегал встреч со своими друзьями. А для коварной подруги двери дома купца стали навсегда закрытыми.

Зная все это, Геворк вынашивал свой план. Искушение было большим. Нана, как любая женщина, прекрасно понимала, чего бы очень хотел хозяин дома: ей достаточно было только посмотреть на него, когда рядом не стояла жена. Нане даже нравилось, что купец, так сильно желающий ее, не предпринимает никаких попыток.

Прошло несколько месяцев. Нана начала подумывать, что все кончится страстными взглядами: наверное, купец слишком боится Тамару или опасается, что в случае его явных притязаний Нана сама пожалуется хозяйке.

Опытный Геворк все выжидал. И вот наконец жена осталась в постели из-за простуды. А он оказался на кухне рядом с Наной и прошептал, поглаживая ее упругий зад:

– Сколько я могу терпеть?

К его большому удивлению, прислуга, ничуть не смутившись, ответила:

– Я и сама не знаю. – И быстро вышла из кухни.

На большее Геворк и не надеялся. Кровь заиграла в нем, ему даже и не верилось, что все будет так просто: он получал награду за свою осторожность.

Жене прописали и дальше лежать в постели, так что можно было продумать свои действия. В следующий раз, вновь оказавшись с Наной наедине, он резко обнял женщину и, прижав к себе, почувствовал ее груди. Зная, что хозяйка спит, Нана особенно не сопротивлялась, но и не дала держать себя в объятьях долго и, слегка оттолкнув его, прошептала:

– Беда мне будет, если узнает хозяйка, а я не хочу терять работу.

Геворк снова прижал ее к себе и, торопясь, как мальчик, взволнованно затараторил:

– Она никогда не узнает, если мы оба себя не выдадим, если ты будешь умницей, ты будешь обеспеченной всю жизнь.

Нана знала, что такое нужда. Ее семья в деревне влачила жалкое существование. Купец ей нравился своей выдержкой и неторопливостью. Она дала себя поцеловать.

Купец от радости попал как будто на седьмое небо. Он обладал, или, все-таки правильнее сказать, ему было доступно молодое тело красивой женщины. Его беспокоила только одна мысль: как бы сохранить все в тайне, продлив это счастье как можно дольше.

Развязка пришла сама собой. Однажды с дрожью в голосе Нана призналась купцу, что беременна и что не может больше оставаться в его доме: ее часто тошнит, и Тамара быстро догадается, в чем дело. Геворк знал, что надо торопиться.

Недалеко от небольшого городка Гори жил и работал сапожник Виссарион. Купец узнал о нем от своих друзей, которым тот шил хорошие сапоги. Геворку и самому приходилось пользоваться услугами сапожника. Виссарион нравился ему. Жил он холостяком и на вопросы, почему не женат, всегда отшучивался.

Через день после разговора с Нано Геворк отправился к Виссариону. Расчет купца был прост. Вот только надо уговорить сапожника. Геворк предложит ему большие деньги и красивую жену, честно объяснив, что женщина уже беременна.

Нана попыталась сопротивляться. Однако все же согласилась, выслушав от Геворка разные угрозы. Все остальное получилось само собой. Через два дня в дом купца постучался Виссарион, принесший ему заказ – новые сапоги. Дверь открыла служанка Нана. Геворк с женой находились дома. По просьбе купца Нана приготовила всем чай и, накрыв стол, удалилась. Уходя, сапожник при жене купца поинтересовался служанкой и спросил, кто ее родители и где они живут?

Через неделю Виссарион появился вновь, неожиданно для всех, кроме хозяина дома, и сообщил, что был в деревне у родителей Наны, чтобы попросить руки их дочери. Они дали согласие. Скромную свадьбу оплатил купец, а его жена, так ничего и не подозревая, настояла также и на том, чтобы Геворк организовал приданое. Все закончилось миром, только Геворк навсегда потерял Нану и хорошего сапожника. Виссарион, получив причитающиеся ему и Нане деньги, предупредил купца, что сохранит все втайне, если тот навсегда исчезнет из их жизни. Через девять месяцев или чуть раньше Нана родила мальчика, которого назвали Иосифом.