Текст книги "Встречи, которых не было"

Страсти по любви

Петр пришел в бешенство, когда ему снова донесли, что посланный управлять строительными делами в Твери Рогозин ворует бесстыдно. Да еще, напившись, хвалится, что государь ему доверяет и никогда не поверит россказням о разворовывании Рогозиным казны. Сам грозный Ромодановский докладывал царю:

– Вора такого ненасытного сыскать невозможно по всей Руси. Но упаси Боже украсть кому-нибудь другому. За горсть гвоздей Рогозин приказал засечь до смерти мастерового из одной деревни.

– А не врут ли твои собаки, наговаривая на Рогозина за то, что строг и жесток и не дает челяди разгуляться? – не унимался царь.

И отвечал ему Ромодановский, как будто клялся:

– Мои люди быстрее умрут, чем соврут.

Закончил жизнь Рогозин за свое казнокрадство на станке в подвале для признания, откуда редко кто выходил живым.

Ромодановский отличался беспощадностью.

– Тебе убить человека, что муху задавить, – выговаривал ему Петр. – А ты вот найди на Руси человека, чтобы не крал. Кого в Тверь пошлем? Намедни позвал я к себе незаконнорожденного от Шереметева, проворного и грамотного Гришку. Еще зовут его Сковородой – за большую голову. И велю, чтоб поехал в Тверь вместо Рогозина. Но предупреждаю, чтоб не воровал. И знаешь, что этот наглец осмелился сказать мне? – Петр поднял указательный палец: – «А ты, царь, плати хорошо, так и воровать не будут!» Вот дурень! Я тогда ему и говорю, чтоб сам себе назначил плату. Я соглашусь. Но чтоб не воровать! – продолжал Петр. – На что Сковорода, почти не раздумывая, выпалил: «Да тысячу рублев за год!» – сказанул и сам испугался наглости своей. Но я согласился заплатить столько. Только пригрозил, если украдет, оторвать ему кое-что… Так после этого Сковорода отказался ехать. Запричитал: «Государь, помилуй, не губи, не толкай в соблазн…» Я теперь вот и думаю: сколько же они воруют, когда я строю?!

– Отучить мужика воровать невозможно, но сечь надо, – возразил Ромодановский.

– Эх ты, князь, если бы только мужика! – заключил царь. И добавил: – Я вот что тебе скажу: поймать вора, конечно, не просто. Злодей ведь хитер как зверь, часто прикидывается. Ну смотришь, только крыльев не хватает – сущий ангел, а отвернись, он так и норовит сцапать что-нибудь, пусть самую ерунду, пусть ржавый гвоздь. Но в капкан все-таки попадет, потому что жаден и ненасытен. А ты вот мне не поймай вора – на этот счет ты прямо маршал, а найди человека, которому можно доверить свой кошелек. Ну что мы ловим да сечем, ловим да на дыбы… У тебя-то, наверное, есть такие люди?

Петр двинулся на Ромодановского, ударил его по плечу:

– Ну что, давай, не тяни, кто там у тебя?

Князь хорошо знал царя. Уж если тот завел такой разговор, то доведет дело до конца. Здесь никакие объяснения не помогут. Царь все сам хорошо понимает. Ромодановский видел, что Петр просто хочет проверить его. Сам, мол, ловит воров, а вот попробуй искупайся – и не намокни.

– Да есть, государь, такие люди. Вот только жаль, отдам их на погибель. Но попробовать можно, отчего же нет…

– Ну, вот и хорошо, – засмеявшись, сказал царь. – Теперь я и выпью с тобой.

Они выпили по рюмке, закусили холодным поросенком, и Петр отправился к приглянувшейся ему блондинке, о которой он постоянно думал с тех пор, как увидел ее у Меншикова.

Сам Меншиков весело рассказывал, что забрал ее у Шереметева после занятия Лифляндии:

– Генерал взял, прямо скажем – не по зубам…

– Ох, Алексашка, трепаться ты любишь, – зло говорил ему Петр. – А вот мне генерал докладывал, что, может, у тебя зубы и покрепче, но красотка эта для тебя слишком хороша. Вечно стараешься не по чину. Все думаешь перепрыгнуть генерала. Смотри, не надорвись. Забираю я Екатерину!

Петр использовал каждую свободную минуту, чтобы повидаться с ней. Вначале, когда он увидел ее в доме Меншикова, им овладело привычное для него чувство: хороша… надо попробовать. Запах ее тела он ощущал долго после ухода от нее. «Чем она мажется, откуда такой манящий запах?» – раздумывал Петр.

Катерина однажды рассмеялась:

– Петенька, да не мажусь ничем! А то ты не знаешь, чем я пахну, ненасытный мой…

Ромодановский после ухода царя выпил еще настоянной на травах водки. Она придавала ему сил, бодрости и, как он говорил, мягчила душу. Правда, в это не верил никто. Но сейчас он нуждался в «смягчении», так как вынужден был оторвать от себя самого способного помощника, верного ему человека, Юрия Ростопчина. В нем Ромодановский, один из главных и самых жестоких сподвижников Петра, не сомневался.

Юрий отличался трудолюбием и, если получал какое-либо задание, то ни одна деталь не ускользала от его пытливого ума и всевидящего ока. В меру властолюбивому Ростопчину нравилось, что другие, часто важные персоны, зависят от него.

Ростопчина представили царю.

– Ну и злодей же ты, Ромодановский! Где же ты прятал его раньше? – гневался Петр. – Я его в Тверь не пошлю. Он мне нужен здесь. Давай, Юрий, служи царю. А ты, князь, забудь про него.

– Как можно, государь? Это ведь как я бы сам отрезал себе палец, да и сразу – забудь?

– Да, забудь, а то отрежешь и другой. – И царь, прихватив с собой юношу, отправился к Екатерине. – Вот, Катя, какой красавец! Умница и не ворует.

– Да разве есть такие?! – улыбаясь, глядя на смущенного Ростопчина, пошутила Екатерина.

– У государя должны быть такие люди, иначе погибель ему, – спокойно и как бы поучительно сказал Юрий, отвечая улыбкой на улыбку женщины.

– Не затем я приехал к тебе с моим новым другом, чтобы пустые разговоры вести. Ты лучше накорми нас. Дай выпить, не хочется толковать на пустой живот.

Екатерина сразу же отправилась приготовить к столу. Петр пошел за ней. Юрий услышал громкий, задорный смех Екатерины. Он все еще стоял, уверенный, что государь вот-вот вернется. Двери столовой, где находились царь и его любовница, были открыты. Снова смех. И голос Петра:

– Вот и моя закуска!

Их тяжелое и громкое дыхание заставило Юрия присесть. Он хотел уйти, но остановил себя, боясь царского гнева.

– Ну, молодка, держись, проткну тебя насквозь… – слышался царский голос. Все закончилось так же неожиданно, как и начиналось. Петр появился шумно: – Вот, Юрка, привыкай, У царя времени мало на всякие условности. Сейчас мы с тобой покалякаем…

Молодой Ростопчин еще не пришел в себя, но нашелся:

– Воля царская – воля Божья!

– Спорить с тобой никто не будет. Просто побоятся. Скажу тебе сразу – ты мне нравишься! Вот почему-то я уверен в тебе. Но не дай Бог подведешь! Сам знаешь!

– Могу промахнуться, но обмануть – никогда, государь, – с достоинством ответил Ростопчин.

– Говоришь ты складно и все правильно, но мне от тебя нужны будут дела, вот так, Юрка!

Прихорошившись, Екатерина словно вплыла в гостиную и начала хлопотать.

Петр пил и ел быстро. Ростопчин едва поспевал за ним. Таким же ненасытным царь бывал и в любви. Петр часто говорил:

– Если понравилась мне баба – да разве это царское дело ждать и ухаживать? Так я все государство просплю!

Наконец Юрий Ростопчин узнал, что ожидает от него царь России:

– Спокойной жизни у тебя не будет. В разные дела буду я тебя бросать. Иногда ты и сам станешь главным исполнителем воли моей, иногда главным судьей над другими, иногда… В общем, ты моя вторая голова. Смотри, береги ее, она тебе сгодится. Для начала поручаю тебе проверить суздальскую монахиню. Ее братья не могут успокоиться и норовят вернуть ей звание царицы…

…Уже больше десяти лет законная первая жена русского царя Петра Алексеевича – Евдокия Лопухина – жила монахиней в Суздальском монастыре, куда неожиданно для всех ее отправил государь. Петр никогда о ней не вспоминал. Женщин у него хватало. Понравилась фаворитка друга – «В чем дело? – Давай сюда!» Так любовница знаменитого Лефорта Анна Монс оказалась под царем. Лефорт и не думал гневаться, наоборот, радовался, что угодил царю. Потом Монс, дочь виноторговца, побывала в тюрьме за измену царю. Меншиков оказался прав, хотя и был бит Петром за шутку:

– Эта Монс ко всякому пойдет.

Сам Меншиков был не хуже Лефорта и очень старался поставлять царю всех тех, у кого, как он говорил, «полно за пазухой», включая и своих сестер, Марию и Анну.

Ростопчин слышал, как царь жестоко, без всякого на то повода, расправился с Лопухиной.

В Суздальском монастыре однажды появился молодой странствующий монах Григорий, который привлек внимание местных обитателей своими необычными разговорами о справедливости и о неизбежности присутствия на земле посланников не только Божьих, но – и самого дьявола. В отличие от других, монахиня Елена подозрительно отнеслась к новому пришельцу и всячески избегала встреч с ним. Однажды, во время работы в саду, Елена прошла мимо Григория и его постоянного собеседника монаха Савелия, который низко ей поклонился и сразу же объяснил:

– Страдалица… Обижена! Сама не знает, за что.

– Кто же она такая? – переспросил Григорий.

– Ах, ты и не знаешь! О ней мало здесь говорят. Это ведь законная супруга самого царя Петра Алексеевича. Все Лопухины нынче у царя в немилости. Один брат ее умер в тюрьме, другой часто бывал бит государем. Не стала она опорой царя, не смогла. Ее же семья и способствовала ее погибели. Но духом она крепка, и царь, видно, нет-нет да и подумывает избавиться от нее вовсе.

Ростопчину было известно, чего опасался Петр. Все Лопухины являлись противниками его нововведений. Все они стремились использовать Евдокию для укрепления своего положения, не понимая, что переломить нрав Петра им не под силу. Ростопчин помнил слова Ромодановского:

– Вот дураки мужики: что отец, что братья. Загубят царицу. Себя уже давно сделали врагами Петра.

– Говоришь, духом крепка? – прервал собственные размышления Ростопчин, переодетый монахом. – Чего же она ждет? Царь, говорят, Екатерину уже за жену считает. Надо молиться сестре Елене. Не дай-то Бог, накличет на себя большую беду.

Вернувшись весной в Москву, царский посланник Ростопчин доложил государю, что опасаться нечего: Евдокия примирилась с судьбой, политика ее не интересует, и думает она только о Боге да о спасении души. Петру не понравился такой доклад:

– Что-то ты, видно, не разобрался. Бабы тебе не под силу. Она и оттуда влияет на своего сына. Сыну Алексею уже девятнадцать, а помощи от него никакой, только вред. Похож на мать.

Ростопчин молчал, он не мог понять, почему такой могущественный человек побаивается влияния опальной, лишенной каких-либо прав женщины. «Видно, понимает, как больно обидел Евдокию, и не может даже представить себе, что она смирилась со своим положением и вовсе не думает о мести», – гадал Юрий, когда Петр прервал его:

– Что молчишь? Или что скрываешь?

– Нет, государь, сказал я, что думаю. Может быть, мне и не все подвластно. Такой силой я не обладаю. Но повторяю, что Евдокия вреда не принесет – просто не сможет да и, самое главное, – не захочет.

Петр нетерпеливо прервал Ростопчина:

– А что, думаешь, девки ложатся под меня только потому, что властен?

– Только вам, государь, могу ответить, – произнес Ростопчин. – Оно ведь так и есть! Никакая… не потерпит, чтоб ее заваливали при всех, а вам отказа нет.

– Ну, Юрка, смотри, не расходись, не всякая правда царю нравится! Ладно, забудем об Евдокии. Есть у меня для тебя другое задание. Не нравятся мне иноземные купцы. За свое три шкуры с нас дерут, а за наше и копейки не дают. Мало денег получаем за добро российское. Или кто ворует без совести. Разберись, милый. А сегодня приходи к ужину. Катерина хочет видеть тебя. Говорит – пора женить Юрия.

Екатерина встретила Ростопчина с объятиями. У Петра не было особенных секретов от нее, но Ростопчин – особый случай. Екатерина понимала это и не лезла со своим любопытством. Этим самым она подкупала Петра, который ценил в ней умение полностью подчинять себя царской воле.

– А как же по-другому, Петенька, ты ведь царь, да еще какой!

– Какой же, интересно?

И вместо ответа она прижималась к нему. Петр уже не мог без нее. Даже всезнающий Ромодановский интересовался у Юрия:

– А ты частенько с ними бываешь. Ну и что, надолго ли это?

– Я думаю – навсегда. Уж слишком она изобретательна! Государь в ней души не чает. Не ровен час – женится на ней. Будет у нас императрица…

Через два года после этого разговора Екатерина повенчалась с русским царем. Ее первая после венчания встреча с Ростопчиным насторожила его:

– Ну что, милый Юра, будешь служить и мне? Слышала я, больно проворный ты. Даже английских купцов выстроил в шеренгу.

– Если государь прикажет, – без сомнений ответил Юрий.

– А если государыня? – расплылась в улыбке Екатерина. – Что тогда?

– Тогда будем думать с государем, – почти подыгрывая императрице, откликнулся Ростопчин.

Он привык ничего не оставлять без внимания. Все приближенные государя постоянно следили друг за другом; каждый хотел знать больше, чем ему говорили, и, конечно, все с завистью смотрели на Ростопчина, единственного человека, которому были доступны самые сокровенные планы царя. Никто никогда не отваживался не то что попросить Ростопчина о чем-либо, а даже просто поинтересоваться его делами. Все знали, что это личный советник царя, наделенный неограниченными правами во всем, который никогда не злоупотребляет своим положением, считая своим святым долгом доносить царю только правду. Екатерина была первой, попробовавшей под видом шутки попытаться войти в святая святых… Ответ Ростопчина ее не удивил и не обидел. Больше никогда она не попытается проникнуть через закрытые для всех двери. Но постучаться в них заставят ее очень неприятные обстоятельства. Это произойдет много лет спустя…

…Екатерина держала в руках письмо, полученное из Германии от сына Петра – Алексея: «Слышал я, что Государь-батюшка изволил Вашу милость объявить себе супругою, и с сим Вашу милость поздравляю, и прошу Вас, дабы и в милости Вашей ко мне прежней содержан был, в чем имею надежду. Алексей». Екатерина, зная прекрасно отношения отца и сына, никогда не пыталась примирить их, а наоборот, всячески старалась отдалить их друг от друга. У нее был очень простой расчет: не будет Алексея – ее дети станут прямыми наследниками русского престола. Непокорный Алексей, хотя и поздравлял Екатерину, в душе проклинал ее и отца, которые при живой царице, его матери, не только лишили трона Евдокию, но стремятся уничтожить единственного и законного наследника – самого Алексея.

Про себя Петр уже давно решил, что корни всех поступков сына ведут в келью его матери. Екатерина при каждом удобном случае усиливала в нем эту уверенность и однажды, воспользовавшись моментом, подсказала царю:

– А что Евдокия? Ни забот, ни хлопот – неужели так и молится мирно? За всеми следят, а ей воля вольная! Смотри, батюшка, укус может стать пострашнее змеиного.

При этом Екатерина прижалась к Петру, как могла только она, мгновенно возбудив в нем неистребимое желание. После этого царь заснул, как младенец, прижавшись к душистому телу женщины, которая умела быть всегда желанной. Екатерина знала, что назавтра Петр начнет действовать.

На другой день царь объявил Ростопчину:

– Терпению моему пришел конец. Евдокия не унимается. Алексей записался в изменники не без ее помощи. Поезжай в Суздаль, да не монахом, а Ростопчиным.

По дороге в Суздаль Ростопчин рассуждал про себя: «Прошло уже много времени с тех пор, как я, прикинувшись монахом, убедился, что нет ничего вредоносного в этой несчастной женщине. Недолго, видно, придется мне пробыть в монастыре, чтобы увидеть, что опасности стало еще меньше. Зачем все это Петру?»

…Настоятельница монастыря позвала Евдокию для беседы с Ростопчиным в небольшую темноватую комнату и удалилась. Евдокия только слегка напоминала прежнюю монахиню.

– Царь интересуется, как вы здесь живете, не нуждаетесь ли в чем?

– С каких это пор он стал интересоваться моим житием? И вам не пристало так нескладно проверять меня. Пусть он боится не меня, а наказания Господа Бога. И сына моего погубит ни за что.

Монахиня Елена отвечала на все вопросы кротко и просто. В одной из бесед она, правда, призналась, что раньше еще думала о мщении, а теперь и забыла об этом. Уверена, что Господь все сделает за нее.

Уже почти перед самым отъездом в разговоре с настоятельницей монастыря Ростопчин вдруг услышал, что Евдокия одно время общалась с неким майором Глебовым, оказавшимся в Суздале по делу о рекрутском наборе. Узнав про тяжелое положение бывшей царицы, Глебов пожалел ее и стал часто навещать. Фантазия Ростопчина заиграла – майор, частые встречи, помощь. Поездку домой он отложил. Евдокия отказывалась говорить о Глебове, каждый раз приговаривая:

– Эх, батенька мой!

Решение было простым. Дважды Ростопчин сумел покопаться в бумагах и вещах Евдокии. Открытие ошеломило его. Найденные письма не оставляли никаких сомнений: это – любовь, которой несчастная женщина отдалась полностью, со всей страстью, на которую была еще способна.

Найденные бумаги Ростопчин передал царю. Петр читал письма майора Глебова, задыхаясь от гнева:

– А что ты говорил, Юрка?

– Да это же только амуры, государь, – отвечал Ростопчин.

– Ну, я вижу, ты и дурак! Нашел мне амуров у майора. Значит, твоя работа здесь закончена. Ромодановский доделает… Все узнает! Вот тебе и монахиня!

Не было людей, которые не сознавались Ромодановскому во всем… И Глебов, и Евдокия признались в связи. Полуживого Глебова посадили на кол. Евдокию не казнили. Ее сослали в далекий монастырь на берегу Ладожского озера.

Ростопчин осознавал, что поспособствовал зверской расправе над людьми, основная вина которых состояла в привязанности друг к другу. Жалость и сочувствие к Лопухиной не давали ему покоя.

«Бог шельму метит», – вспомнил Юрий поговорку, когда окончательно убедился в неверности Екатерины.

Анна Монс, прежняя фаворитка царя, давно пошла по рукам и исчезла с горизонта, где купаются в роскоши и славе. Это место занял ее младший брат, Вильям Монс, красавец, перед которым не могла устоять царица. Для Ростопчина не составляло никакого труда определить эту связь, однако он и не помышлял сам доносить об этом царю. «Не каждую правду любит царь», – помнил он слова Петра.

Ростопчин не мог простить Екатерине ее роль в публичном унижении и без того повергнутой Евдокии. Связь Монса и Екатерины быстро стала достоянием окружения Петра – ученик Ромодановского прекрасно знал, как это делается. Петр сам допрашивал доносчика, служившего у Монса. Жизнь Екатерины висела на волоске. О Монсе она уже не беспокоилась.

Петр позвал к себе Ростопчина:

– Все, оказываются, знают. Один я – дурень. А ты? Что же ты, милок, не докладываешь, или рад? Я ведь знаю, что ты думаешь о Катерине, вот тебе и дал Бог возможность.

– Я, государь, за ней не слежу. У меня твоих поручений хватает. Ты вот приказывал мне проверить, откуда у Монса берутся такие деньги. Все очень просто – сама императрица дает неизвестно за какие заслуги, да и сам он берет крупные взятки за дела, которые проворачивает при ее помощи. А что касается другого, так говорят много, но надо же видеть. Или… попытать Монса?!

Монс и без пыток признался. Екатерина не выдержала и позвала Ростопчина.

– Ну что, милый Юра, делать? Ведь сам знаешь, что ничего не было.

– Да ничего и не будет, – рассудительно отвечал Ростопчин. – Царь говорит, что и без кола обойдется, просто прикажет отрубить две головы – сначала у его члена, а потом и у него. Тебя ж он любит, Катерина!..

…Так все и случилось. А скоро не стало и Петра. Он умер в начале 1725 года, простив женщину, которую любил до последних дней своих.

…В одно мгновение исчез весь смысл жизни для Ростопчина. Не стало Петра. Служить больше некому. Петр ушел, оставив столько много незаконченных дел. Он не успел даже расправиться с людьми, предавшими его. Ростопчин был уверен, что, хотя царь и помирился с Екатериной, втайне он готовил страшную расправу над ней.

– Получишь от меня задание – сам его и исполнишь. В целой России нет у меня другого такого человека, которому я бы мог доверить свою личную печаль… Все кругом воры, им мало денег, они воруют твой покой, твою радость, – жаловался Петр своему доверенному человеку незадолго до неожиданной смерти…

…Бывшая служанка стала императрицей России. Еще в 1723 году, вопреки всем российским традициям, Петр настоял на коронации своей Катерины, а не прошло и года, как он был готов отрубить ей голову. В его окружении не было ни одного человека, который бы поставил на Екатерину медный грош после скандала с Вильямом Монсом. Все были уверены, включая и Екатерину, что Петр ищет только форму наказания. Когда по его приказу отрубленную голову Монса поместили в сосуд со спиртом и выставили на видном месте в покоях императрицы, она поняла, что скоро рядом будет стоять сосуд и с ее головой. Но Судьба готовила Екатерине другую развязку…

…Все оборачивалось против Ростопчина. Он готовился к трудным беседам с коварной Екатериной. Люди Ромодановского предлагали ему тихо уехать за границу, но он отказался.

– Бежать мне не от кого и некуда, – был его короткий ответ.

Екатерина печалилась недолго. Одна она знала, скольких сил, унижений и терпения стоило ей это императорское кресло. Теперь все вокруг смотрят ей в рот. Все готовы лечь под нее. Она знает, что это такое. Она заставит их всех ползать у ее ног, ласкать ее тело, наслаждаясь своей властью и бессилием генералов и графов.

Ростопчина императрица призвала к себе только через три месяца после смерти Петра:

– Вот тебе, Юрка, и «Екатеринин день»! Небось думаешь, лютовать сейчас буду, мстить за все? Нет, не такая я. Скажи мне все-таки, кто же убедил царя казнить Монса? Ромодановские орлы не занимались этим! А ты?

– Что вы, матушка! Государь убил бы скорее, чем попросил бы следить за своей женой. А недругов у вас не так уж мало! Так что было кому позаботиться… Да и сам Монс выпячивался больно…

Екатерина не дала договорить Ростопчину:

– А что Евдокия? Небось уже схоронила меня, когда казнили Монса. Не может успокоиться. Видно, слишком сладко ей живется на берегу Ладожского озера.

Ростопчин понял, куда клонит императрица. Бедная Евдокия, как кость в горле, что была у Петра, что у нее! Юрий, вспомнив несчастную Евдокию и будучи уверенным в ее невиновности, ответил:

– Вам надо больше опасаться обделенных вашим вниманием при дворе.

– За совет спасибо. Государь прав: ты всегда был слишком мягок к Евдокии. Не завидуешь ли ты майору Глебову? Или дамы тебя не волнуют? – развязно сказала царица. Ростопчин понял, как он ненавидит эту женщину.

– Что задумался, родной? Значит, права я! – засмеялась женщина.

– Нет, матушка, я просто вспомнил, как государь в первый раз привел меня к вам! Сколько воды утекло с тех пор…

Екатерину он больше не видел. От людей Ромодановского Ростопчин услышал, что Евдокию забрали с берегов Ладожского озера и поместили в подвал Шлиссельбургской крепости. Меншиков, узнав о таком перемещении, говорил Екатерине:

– Ты хуже Петра. Зачем тебе эта монашка? Царя-то уж нет. Ревновать не к кому.

– Царя нет, и ее не будет, – твердо и зло объявила императрица.

Но она ошиблась. Недолго, всего около двух лет, Екатерина в угаре и разврате наслаждалась русским троном. Петр II, сын Алексея, став новым русским царем в возрасте двенадцати лет, отдал распоряжение Меншикову вернуть ко двору свою бабушку Евдокию. После его коронации седая и немощная Евдокия спросила внука:

– Кто же тебя надоумил бабку приласкать?

– А вон стоит рядом с Меншиковым, – громко сказал мальчик.

Евдокия оглянулась и увидела Ростопчина, который кланялся ей, улыбаясь.