Текст книги "О себе и о других"

Валентин Лаврентьевич Янин
О себе и о других

© Е. А. Рыбина, 2021

Предисловие

В. Л. никогда не вел дневниковых записей, не писал мемуары, но часто в дружеских компаниях, в кругу друзей и коллег рассказывал разные истории из своей жизни и забавные ситуации, случавшиеся с другими. Многое из этих сюжетов он наблюдал сам, что-то знал по рассказам друзей, знакомых, коллег. Круг его общения был велик! В. Л. был великолепным рассказчиком, в его исполнении заурядные истории, рядовые события становились смешными и забавными. Он умел видеть смешное в обычных сценках из жизни.

Чувство юмора В. Л. унаследовал от отца, Лаврентия Васильевича Янина, который, по рассказам родных, любил пошутить, рассказывал смешные истории и анекдоты. В семье его звали Яшкой, а младшие – дядей Яшей.

В какой-то счастливый момент В. Л. пришла мысль записать свои устные рассказы. Еще в 90-е годы он освоил компьютер и, спустя время, стал записывать свои истории в папку под названием «Memor». Записывал все подряд, не группируя рассказы по сюжетам или персонажам.

Разные издатели просили В. Л. опубликовать эти рассказы в виде книги, но В. Л. всегда отнекивался. Только в 2002 г. к 100-летию А. В. Арциховского он согласился опубликовать рассказы о своем учителе в журналах «Вестник РАН» и «Российская археология». В том же году был впервые опубликован рассказ о первой экспедиции в Новгород в сборнике «Проблемы археологии Евразии. К 80-летию Н. Я. Мерперта». Но мысль о подготовке рассказов к публикации в последние годы занимала В. Л. Мы перечитывали с ним отдельные истории, обсуждали структуру и содержание будущей книги.

Многие услышанные от В. Л. истории пересказываются его коллегами, друзьями, учениками, но, далекие от оригинала, они сохраняют лишь суть той или иной истории, утрачивая при этом янинские стиль, интонацию и присущий ему юмор. Публикуемые теперь устные рассказы В. Л. познакомят читателя с их оригинальными текстами.

* * *

Все записанные рассказы В. Л. я сгруппировала по содержанию, что нашло отражение и в названии книги «О себе и о других». Книга состоит из пяти частей, озаглавленных: «О себе», «О других», «Разное», «В мире языка», «Ненаучные сочинения», и списка лиц, упоминаемых в рассказах.

В часть «О себе» включены биографические рассказы о детстве, школьных и студенческих годах, аспирантуре, а также разные истории, происходившие с В. Л. в дальнейшем. Кроме того, сюда же помещены еще два раздела, один из которых назван «Новгородские истории», участником или свидетелем которых был В. Л. Последний раздел биографической части содержит рассказы В. Л. о встречах с разными людьми, о его поездках и впечатлениях.

В части «О других» собраны истории об археологах, ученых других специальностей и людях литературы и искусства. Каждый из трех разделов выстроен примерно в алфавитном порядке, но только раздел «Об археологах» начинается с историй о новгородских археологах, после чего следуют сюжеты об археологах других специализаций: первобытниках, античниках, скифологах и т. д.

В раздел «Разное» помещены занимательные истории, которые не вписываются в предыдущие части. Здесь немало историй, в которых В. Л. сам был непосредственным участником, другая часть историй была рассказана ему друзьями и коллегами, которые, зная о любви В. Л. к шуткам и забавным случаям, охотно делились с ним занимательными сюжетами.

Отдельная небольшая главка «В мире языка» посвящена разного рода языковым казусам, на которые В. Л. любил обращать внимание.

В ходе подготовки книги к изданию вспомнилось, что кроме устных рассказов В. Л. принадлежат сочинения, не включенные им в папку «Memor». В их числе «Пашутиана», стихотворные переложения текстов берестяных грамот и «Рифмы по случаю», которые было решено поместить в раздел «Ненаучные сочинения».

Что такое «Пашутиана» и почему она не вошла в «Memor»? В 1975 г. В. Л. в составе делегации Национального комитета историков СССР был командирован в Финляндию, где в Тампере и Хельсинки состоялись заседания советско-финской комиссии по истории. Среди членов советской делегации был историк В. Т. Пашуто, с которым В. Л. был дружен и много общался во время этой поездки. Спустя некоторое время В. Л. со свойственным ему юмором изложил «похождения» В. Т. Пашуто в Финляндии и другие истории под названием «Невыдуманные рассказы псевдоанонима Фильки о Пашуте», напечатав их на пишущей машинке. В таком виде они и сохранились в архиве В. Л. Разумеется, с этими рассказами был знаком их герой, его друзья, коллеги, знакомые, а также круг общения В. Л. Через много лет эти рассказы друзья и коллеги Пашуто опубликовали в сборнике его избранных трудов.

В рассказах В. Л. упоминается около трехсот имен, большинство из которых современному читателю незнакомо. В конце книги дается список таких лиц с краткими сведениями о них. Однако в него не включена часть имен, снабженных в соответствующем рассказе авторским комментарием. Кроме того, в список не включены упоминаемые в рассказах наиболее известные поэты, писатели, актеры.

Подстрочные примечания сделаны во время подготовки книги к публикации.

Все истории, записанные В. Л., переданы в авторской редакции. Во многих из них действие излагается в настоящем времени, соответствующем тому, когда эти истории происходили. И хотя с тех пор прошло много лет, я не стала заменять в рассказах В. Л. настоящее время на прошедшее.

* * *

Активное участие на всех этапах подготовки книги к изданию принимал Леонид Александрович Бассалыго, которому я глубоко признательна за постоянную помощь и горячую поддержку. С ним мы обсуждали структуру книги, компоновку разделов, порядок расположения в них янинских рассказов и т. д. Особа я благодарность Марфе Никитичне Толстой за изготовление макета и творческий подход к его оформлению. Я также благодарна Алексею Алексеевичу Гиппиусу, Виктору Кашмировичу Сингху и Ирине Семеновне Пекуновой за участие и помощь в работе над книгой.

В книге публикуются фотографии из семейного архива В. Л. и архивов Б. А. Колчина и Новгородской археологической экспедиции, а также фотографии из открытых источников. Часть фотографий прислали И. А. Аржанцева, Л. И. Вуич, Н. В. Лопатин, Е. А. Мельникова, В. А. Ромодановская, О. С. Чурсина, которым я очень благодарна.

Елена Рыбина

август 2020 г.

О себе

Тургенев где-то заметил,

что о многом люди пишут с интересом,

а о себе – с аппетитом.

Детство

Ранние детские воспоминания связывают меня с пребыванием в младшей группе детского сада, который находился в помещении школы № 6 Орехово-Зуева. В этой школе учительницей младших классов работала моя мама, насколько я понимаю, в две смены. Утром она приводила меня за ручку в детский сад, а по окончании своих занятий так же за ручку уводила домой. Отчетливо помню большой зал, уставленный кроватями, на которых мы проводили «мертвый час», а вдоль стены стоял длинный ряд ночных горшков, каждый из которых был персонально закреплен за воспитанниками детсада. Мой горшок оказался рядом с горшком Жени Раевой, с которой я и подружился, оценив ее красоту и живой характер.

В один прекрасный день мама пришла забрать меня домой, но в детском саду меня не нашла. Расспросив воспитательниц, она выяснила, что в последний раз меня видели с Женей Раевой. Мама узнала ее адрес: Женя жила не в Зуеве, где находилась школа № 6, а в Орехове, на другом конце города, за Клязьмой, куда дорога вела через Малый мост. Добравшись до квартиры Раевых, мама обнаружила меня увлеченным игрой. Я бешено сопротивлялся, когда она забирала меня домой, потому что у Жени игрушек больше и они лучше, чем у меня. Уводила меня мама под мой громкий рев.

* * *

Вероятно, обретенная тогда – хотя и ненадолго – свобода стала причиной некоторых последовавших приключений. Я научился читать очень рано – года в четыре. Отец любил вспоминать, как пришедший к нему приятель был потрясен, застав меня лежащим на полу и читающим роман Мопассана «Монт-Ориоль» в издании огоньковской серии 1930 года зарубежной художественной литературы. Моими читательскими способностями активно воспользовались детсадовские воспитательницы. По их просьбе я неоднократно бегал достаточно далеко, к кинотеатру «Заря», узнать, какой сегодня идет фильм. Однажды мама случайно увидела меня на улице, когда я бежал в детский сад с полученной из чтения афиши информацией.

* * *

Самый тяжелый для меня эпизод, связанный с самовольным передвижением по городу, относится к тому времени, когда мне было уже семь лет. Я вместе со своими друзьями-сверстниками бегал на Клязьму купаться, о чем родителям не было известно. На мое несчастье родители купили три билета на только что вышедший на экраны первый советский цветной фильм «Груня Корнакова» («Соловей-Соловушко»). Третий билет предназначался мне, и, не найдя меня, вернувшись из кинотеатра, родители произвели следствие, увенчавшееся моим полным разоблачением и заслуженным наказанием.

В Орехово-Зуеве в нашем доме на улице Володарского (бывший дом купца Захряпина) жила семья Пересыпкиных. Глава семьи постоянно находился в отъезде, присылая время от времени жене и детям гостинцы. Эти гостинцы жена превращала в небольшие деньги, посылая на рынок старшую дочь Нюрку их продавать. Нюрка однажды уговорила меня пойти вместе с ней на рынок и зазывать желающих покупать у нее присланные отцом пряники. За работу мне было обещано два пряника. Я, будучи уже начитанным, кричал на рынке: «А вот кому?! Пряник мятный ароматный удивительно приятный!..» В результате все пряники были распроданы, а я остался без обещанного вознаграждения, что было воспринято мной как жестокий обман. Мама, отправившись на поиски, встретила меня зареванным и оскорбленным коварным предательством Нюрки. А на следующий день знакомая учительница рассказала ей, как она была удивлена, увидев меня торгующим пряниками.

С самого раннего возраста летом я ежегодно гостил в селе Илкодино у маминых родителей. В их доме членом семьи, взяв даже фамилию «Маслова», стала старая нянька Мавра Дмитриевна Волкова («Митревна»), нянчившая еще мою маму, ее сестер и братьев, а впоследствии и моих старших двоюродных сестер и братьев. В моем молочном детстве она тайно окрестила меня в деревенской церкви.

Однажды, когда вся семья сидела за столом, я, еще не зная слов «мама» и «папа», показал пальчиком на икону в красном углу и сказал: «Бог! Бог! Бог!» Бабушка ахнула: «Устами младенца глаголет истина!» А Митревна пояснила: «Это я его научила».

Будучи сыном советских врача и учительницы, я, естественно, был далек от познания «Закона Божия». Однако кое-что из него узнал еще в самом раннем детстве, гостя у бабушки. Засыпая и просыпаясь, я слышал, как молятся наши старики, и на всю жизнь запомнил «Отче наш», «Верую» и «Богородице Дево, радуйся». Главные молитвы в раннем детстве я запоминал со слуха, наблюдая коленопреклоненную перед иконами бабушку. При этом возникали неизбежные казусы. В Богородичной молитве слова «яко Спаса родила еси душ наших» я долго воспроизводил как «Яша Пашу родила» и т. д.

* * *

Результат «религиозного воспитания» сказался в детском саду. Насмотревшись на крестные ходы в зуевской церкви, я стащил у соседской старушки маленькую иконку (со стыдом об этом вспоминаю). Принес ее в садик. Там мы с приятелями укрепили иконку на щетке, обвили полотенцами и прошли «крестным ходом» по всем комнатам, после чего о моем грехопадении стало широко известно.

Самое первое – 2 декабря 1934 года. Мне пять лет. Около дома в Орехове-Зуеве газетный киоск. К нему небольшая очередь. Каждый купивший газету тут же разворачивает ее. Она необычна: вся первая полоса заключена в жирную черную рамку. Это сообщение об убийстве Кирова.

Второе воспоминание. Отец увлекается радиоделом, собрал ламповый приемник, установил на крыше антенну, соорудил дубовую доску с динамиком.

Пока родители на работе, я слушаю радио. А когда они возвращаются, рассказываю им последние новости:

– Папа! Мама! Енукидзе сняли!

– За что же его сняли?

– А он аппарат засорил!

– Какой аппарат?

– Какой еще? Наверное, фотографический!

* * *

В деревне, гостя у бабушки, когда мне было лет шесть или семь, я принялся распевать подхваченную у кого-то частушку: «Жить стало лучше, жить стало веселей. Было три копейки – стало пять рублей». Бабушка цыкнула: «Что ты поешь? Посадят, как деда».

А я ей отвечал: «Что же тут плохого? У меня было 3 копейки, а теперь стало 5 рублей. Это ведь хорошо».

* * *

В те годы популярна была расшифровка аббревиатуры ОГПУ[1]1
  Объединенное государственное политическое управление.


[Закрыть]: «О, Господи! Помоги убежать!» И обратно: «Убежишь – поймают, голову оторвут!»

В 1938 году моя семья переехала из Орехово-Зуева в Москву, где отцу была предоставлена двухкомнатная квартира на Донской улице. Нашими соседями на последнем этаже пятиэтажного дома оказались две семьи: Марковых и бывшей санитарки Щорса Анны Цезаревны Сорокиной-Барановой. Вместе с ее семьей, располагавшей приглашениями на все праздники, проводимые на Красной площади, я эти праздники регулярно посещал.

В июне 1941 года родители отвезли меня в Илкодино к моей бабушке, где меня застала война. Когда приехали в Илкодино, маму навестила ее подруга Александра Алексеевна, дочь маминого первого учителя Алексея Егоровича Кроткова. Они надолго засиделись за разговором и воспоминаниями. Через некоторое время из-за перегородки раздался голос няньки Митревны: «Сидят. Карасин жгут. А где нонче карасин? В ж-е кошкиной карасин!»

* * *

В Илкодине я прожил до весны 1943 года, когда вернулся к маме в Москву. Навсегда запомнилась жизнь в селе во время войны. Два летних сезона – 1941 и 1942 гг. – я буквально не вылезал из леса, собирая грибы, которые относил на заготовительный для армии пункт, где их взвешивали и выдавали мне расписки. Когда их набиралось достаточное количество, эти расписки обменивались на соль, спички, махорку, иногда на бутылку водки, а бабушка тогда нанимала стариков, чтобы напилить и привезти из лесу дрова. У этих стариков, не выговаривавших слово «эвакуированные», мы проходили с наименованием «выковыриванные», а когда нас призвали работать на колхозном поле, те же старики стали говорить: «Хватит им: припеваючи пожили. За грибками, за ягодками походили».

* * *

Наши войска, отступая в 1941 году (им на смену тогда пришли сибиряки), прошли через наше село, оставив между Селищами и Илкодиным многочисленные трупы павших от голода лошадей. Около лошадиных трупов собирались стаи волков. Возвращаясь из селищенской школы, мы запасались кресалами, чтобы при встрече с волками высекать отпугивающий их огонь. Однажды я, отстав от своих товарищей, шел один, когда впереди увидел блестящие волчьи глаза. Подойдя к ним поближе, я высек из кресала огонь и с облегчением убедился в том, что это не волчьи глаза, а забытые и не погасшие в костре головешки.

Дед по материнской линии Степан Ефимович до революции был церковным старостой в селе Илкодино, но и большим озорником. До сих пор вспоминаю его рассказ про Илью Пророка:

Илья к старости стал глуховат. Прилетел к Богу и спрашивает: «Куда мне полететь с дождем?» Бог говорит: «Лети туда, где просят». А он полетел туда, где косят. Вернулся и спрашивает: «А теперь куда?» – «Лети туда, где ждут». А он полетел туда, где жнут. В третий раз спрашивает: «Ну а теперь куда?» – «Туда, где пыль». А он полетел туда, где был…

От деда же в семье было усвоено четверостишье: «Св. Георгий во бою едет на серу коню, держит в руцех копие, тычет змия в ж-ие».

Мама рассказывала, что, отправившись в детстве к первому причастию, спросила у отца: «Что я должна делать?» Тот ей говорит: «На все вопросы отвечай: “Грешна, батюшка”. А потом посадишь его на закорки и отнесешь на колокольню». Исповедь закончилась маминым вопросом: «А когда, батюшка, тебя на колокольню тащить?» Разгневанный батюшка вечером пришел к деду, с которым душевно помирился за выпивкой.

В 1937 году дед был арестован по доносу односельчанина (по непроверенным сведениям, якобы за расшифровку аббревиатуры ВКП(б)[2]2
  Всесоюзная коммунистическая партия (большевиков).


[Закрыть] «Второе крепостное право (барщина)» и в 1938 году скончался в одном из мордовских лагерей.

В 1947 году мы вместе с отцом и матерью последний раз навестили бабушку, живущую еще в Илкодине. Идти надо было от станции Болдино до Илкодина 20 километров. По дороге остановились в какой-то деревне выпить молочка. Хозяйка нам его вынесла. Мама расплатилась, а та стала расспрашивать, кто мы такие и куда идем. Мама назвалась и сказала, что она дочь Степана Ефимовича Маслова. Хозяйка отдала обратно деньги со словами: «Если я возьму с вас – потомков такого святого человека – деньги за молоко, меня вся наша деревня осудит».

В 1964 году дед по решению московского областного суда был реабилитирован «за отсутствием состава преступления».

В 1924 году мама учительствовала в Орехове-Зуеве. После смерти Ленина там был собран траурный митинг, на котором выступила работница одной из текстильных фабрик: «Женщины! Женщины! Не плачьте, что вожжа умерла! У нас еще много осталось других вожжей!»

* * *

В 1937 году на первом уроке с первоклашками мама, знакомясь с ними и знакомя их друг с другом, спросила: «Дети! Кто из вас знает и может прочесть нам какое-нибудь стихотворение?» Моментально откликнулся мальчик, который, набрав в грудь воздуха, отчеканил: «Кто сказал, что Ленин умер? Я вчера его видал. Мимо нашего подъезда без порток он пробежал». Дети зашумели: «Это хулиганское стихотворение!», чем спасли маму. На уроке присутствовал инспектор Орехово-Зуевского РОНО[3]3
  Районный отдел народного образования.


[Закрыть], очень высоко оценивший уровень детского общественного сознания и поэтому оставивший опасный инцидент без заслуженного доноса.

* * *

Орехово-зуевская газета «Колотушка» много внимания уделяла выявлению всякого рода прогульщиков и бракоделов. Когда появлялась соответствующая заметка, то про ее героя говорили: «Его протащили». В один прекрасный день в «Колотушке» появилась мамина фотография и хвалебная статья об ее педагогическом опыте. Ребятишки прибежали в класс с ликующим криком: «Елизавета Степановна! Вас в “Колотушке” протащили!!»

Я родился в Вятке, куда мой отец был направлен на работу после окончания университета. Мама с ужасом вспоминала, как в вятском роддоме на соседней с ней койке крыса отгрызла нос у новорожденного младенца (а ведь могла бы и у меня!). Когда мне было всего лишь несколько месяцев, родители переехали в Орехово-Зуево, воспринимаемое мною как истинная родина, поскольку именно там жили мамины предки. Невиданная мною Вятка прочно приросла ко мне, фигурируя в паспорте и во всех анкетах как место рождения. И когда мне было уже за тридцать, я с восторгом принял предложение А. В. Арциховского посетить вместе с ним этот город. Родители снабдили меня адресом дома, в котором в 1929 году снимали комнату, и поручили передать привет и гостинцы хозяевам, если они живы. Придя по указанному адресу, я остановился перед домиком деревенского типа на улице, в перспективе которой на другой стороне реки маячило знаменитое Дымково. Постучал в дверь, из которой вышел старик. Я еще ничего не успел сказать, когда старик, внимательно посмотрев на меня, радостно закричал: «Лаврентия Васильевича сынок!..» Прошло более тридцати лет с тех пор, как он общался с моим отцом. Меня он видел, только когда я был грудным младенцем. Эффект был потрясающим. Старик не только узнал во мне отцовские черты, но и вспомнил моего отца, с которым так давно общался на протяжении всего лишь нескольких месяцев.

* * *

Нечто подобное я пережил в 2006 году, спустя 38 лет после смерти отца. Из Петербурга неизвестный мне санитарный врач Владимир Михайлович Ретнев прислал мне книгу своих воспоминаний, в которой был упомянут и мой отец – «главный инспектор по гигиене труда Министерства здравоохранения СССР, скромный душевный человек» и помещена фотография группы врачей, находившихся в месячной командировке в США во главе с моим отцом. В книгу была вложена визитная карточка В. М. Ретнева, которой я воспользовался, чтобы позвонить ему в Петербург и поблагодарить. Я еще не успел назвать себя, начав только говорить о своей сердечной благодарности, когда Ретнев сказал: «Я понял, что вы сын Лаврентия Васильевича: у вас абсолютно его голос!» Я едва не разрыдался.