Текст книги "Красная роза. Мысль имеет уникальное свойство быть реальностью"

9

После суда, я долго размышлял над тем, что является смыслом жизни для человека. Не мог поверить в то, что количество дофамина в головном мозге может оказаться на границе счастья и агрессии. Либо человек имеет все, либо не имеет ничего. Во время удовлетворения в головном мозге человека вырабатывается нейромедиатор дофамин. Мощное вещество, которое, как называют ученые, отвечают за чувство удовлетворения. Однако при большом его количестве в организме, человек рискует сойти сума. Существует два последствия: чрезмерная активность с припадками бреда, галлюцинация, чувства возбуждения, а также полная апатия, с суицидальными наклонностями и обособлением от общества. По диагнозу доктора Нарышкина, у меня было первое последствие из-за повышения уровня дофамина в мозге. Чувство удовлетворения вызывал образ Полины. Фантазия могла утомить пыл активного вещества, и я мог почувствовать себя счастливым, но это запущенный процесс, так как я создал иллюзию, и, безумно следовал ей изо дня в день.

Глубокой ночью в клинике, я перечитывал блокнот. Благодаря записям на бумаге меня упрятали в психиатрическую лечебницу. Я подробно описывал случаи, происходящие с момент первых симптомов шизофрении. А точнее, с момента смерти Светланы. Грубо, скрупулезно описывал первое убийство. Смерть биолога, который являлся в обличии зрительных галлюцинаций. Я ждал его в темном переулке, где мы встречались с Полиной. В один поздний вечер, биолог возвращался домой с университета. Я прождал в переулке около двух часов, ибо он должен был покинуть работу еще в шесть вечера. Задержался… Ожидание меня разозлило до предела. Высокий уровень дофамина, пересек границу, и встал на сторону свирепой агрессивности. Его ноги еле передвигались по тротуару, сутулясь, он тащил тяжелую рабочую папку, поправляя большие очки. На улице царила тишина и пустота. Разумом овладела ненависть и месть. Я быстро выбежал из темного проулка, ударил биолога по левой щеке, отчего он рухнул на землю. Петр ничего не успел вымолвить. Я схватил его за шиворот и потащил в проулок, оглядываясь по сторонам. Как только мы оказались в полной темноте, где наше обоняние окутывал стойкий запах накопившегося мусора в огромных баках, он начал испуганно кричать.

– Помогите!

Я нанес серию жестких ударов в лицо, разбив большущие очки. Отколовшиеся стекла резали биологу брови, щеки, огромный безобразный нос. От жуткой боли он замолчал. Я смотрел в дикие глаза. Во взгляде отражался невероятный испуг и паника. Он болезненно дышал, жмурившись от ударов и нарыва открытых ран. Через несколько секунд, которые длились словно вечность, я продолжил бить. Я бил, бил, бил, пока он не перестал двигаться. Лицо, залитое кровью, теряло прежний морщинистый вид. Мои руки были в порезах от оставшихся осколков очков. Такая непоколебимая ярость, ненависть к человеку, желание изуродовать и уничтожить биолога, вскоре меня напугало. Сначала, я обернулся и схватил железный прут, стоявший у мусорного бака. Со всего размаха последний раз ударил по окровавленному лицу Петра. Неожиданно для меня, мой гнев быстро покинул меня и я, окаменев, смотрел на неживое тело человека. Я бросил прут секунду спустя, и стал долго смотреть на недвижимое тело. На улице тихо, легкий ветер просквозил в темном проулке. Чувство жалости безумно скручивал сознание, и я заплакал, как маленький ребенок, опустившись на колени и уткнувшись головой в землю. Я рыдал. Долго и безнадежно. Я пролежал возле тела биолога около часа. Лежа боком на спине, смотрел на ночное небо, подпевая колыбельную песню.

– Спи, младенец мой прекрасный,

Баюшки-баю… – тихо пел себе под нос, чуть двигая губами.

Нереальное восприятие появилось во мне, будто душа отрывается от тела и улетает далеко на небо, оставляя зрительный шлейф. Я не мог пошевелить конечностями; временной паралич овладел каждой клеткой, оставив тело в ожидании возвращения души. Я подумал: «Вдруг, она улетела навсегда?» Мне стало страшно, и в эту же секунду я ощутил внутри нечто неземное. Попробовал поднять руку, следом пошевелил пальцами. «Я вернулся в прежнее состояние…»

У биолога был друг, точно такой же бездомный. Вторым убийством стала смерть друга Петра. Я безжалостно задушил мужчину прочной веревкой, и там же бросил гнить в подвале заброшенного здания. Я не имел никаких доказательств того, что два бездомных убили мою жену. Внутренний голос указывал на них. Сознание беззаветно следовало слову интуиции, возникающее из пустоты. Бессознательное творило план быстрых действий, а я беспрекословно выполнял его.

Убийство охранника произошло под глубокой амнезией, и в тот момент я пребывал в состоянии бреда. Тело и разум находились в бессознательном режиме. Меня напугало то, что после убийства, я продолжал быть в беспамятстве, и смог детально описать омерзительный поступок. Доктор и прокурор задавали один и тот же вопрос: «Опишите, как вы убивали охранника», – ничего вспомнить мне не удалось. Все было в блокноте, это стало главной уликой. После многократного прочтения, память все же выдала некоторую картину происходящего, а во время озвучивания в суде, я и вовсе вспомнил всё до малейшей детали, даже тот факт, что ружье оказалось незаряженным.

Спрыгнув со второго этажа, с палаты, я быстро направился к выходу из двора, чавкая промокшими тапочками. В уставшем состоянии добрался до выхода, ворота оказались закрыты. Я обратил внимание на охранника, он спал. Незамедлительно я стал забираться на ворота, и в этот момент из сторожки выбежал старик, престарелого возраста, направивший на меня дуло ружья. В его глазах светилась неуверенность и робость, видимо, таких случаев не происходило с ним ране. Он не знал что делать. Я это понял по характерному выражению лица и непонятным действиям: направить дуло на убегающего пациента?

– Живо слезай! – робко говорил старик.

Я смотрел на старика очень долго и пристально, отчего ему становилось страшно. Руки дрожали, ружье прыгало, на морщинистый лоб вступил холодный пот. Спустя несколько секунд меня окутала агрессия, как морской шторм, забравший на дно большое судно. Слепой страх и смятение смешались с агрессией, больше добавляя безумства в мозг. Я чувствовал себя незащищенным, и мой инстинкт самосохранения вышел до предела, как у дикого животного перед опасностью. Я быстро спрыгнул с забора, выхватил ружье из рук, не получив сопротивления, и направил на старика. Он не успел понять случившееся, и со страху попятился назад. Я нажал на курок, выстрел не последовал. Тогда охранник ощутил настоящую угрозу, и забежал в сторожку, попытавшись быстро закрыть дверь дрожащей рукой. Прикладом ружья я выбил дверь, от удара старик рухнул на пол. Дулом ударил в лоб, и я, на мгновенье, прекратил ненавистный пыл. Из глубокой раны пошла кровь, охранник еще дышал.

– Прошу вас, оставьте меня! – жалостливо говорил он.

Я так и не вспомнил, чем я руководствовался и каким образом принял решение, вероятно, это исходило из-за агрессивной панической атаки на мозг, последствие приема возбуждающих нейролептиков, что в моем случае категорически опасно, как для меня, так и для окружающих. После, доктор Нарышкин сообщит о том, что у меня уровень дофамина в головном мозге очень высок, а от приема возбуждающих нейролептиков это ведет к ужасной агрессии, чем объяснил психотерапевт мои деяния прокурору. Возбуждающие нейролептики я пил без назначения врача, втайне от Киры. После смерти Светланы, я впал в глубокую депрессию, и вскоре мой организм самостоятельно начал выводить меня из пропасти бессмыслия. По объяснению Нарышкина, мои нейромедиаторы в мозге очень мощные и быстро восстанавливаются. Я не знал особенностей организма, прибег к самовольству, где нужен был совет специалиста. Эгоизм. Вновь вспоминаются слова Полины об эгоизме. Я предпочел, что знаю больше, чем невежественные врачи. Это оказалось ошибкой! Гордо и эгоистично я загнал себя в комнату с закрытой дверью, откуда не смогу выйти никогда. Я убил разум! Эгоизм не помог мне в жизни, он стал коварным врагом, о чем упоминало мое воображение в обличие Полины. Видимо, некоторые нейроны головного мозга пытались меня спасти, почему явился образ прекрасной девушки, к которой я тяготел и имел слабость перед ней.

Когда я увидел, что старик дышит, я схватил кухонный нож со стола и присел на колено. Я посмотрел в дико испуганные глаза. Он что-то хотел сказать, но старик чувствовал ужасную боль. Он так и не смог проронить ни слова. Я вонзил нож в грудь, около сердца, и левой ладонью ударил по рукоятке. Нож прошел вглубь грудной клетки. Спустя несколько секунд старик захрипел и перестал дышать. Я сбежал с больницы, оставив старика в луже собственной крови.

На суде я вспомнил злосчастный вечер, и понимаю, насколько неконтролируемыми бывают действия человека и его эмоций, если дать волю инстинктах и слабоумию. Разум – главное, что отличает сверхчеловека от безнравственного человека.

10

Я непонятным образом, вспомнил прошлые рассуждения, и быстро подключился. Причиной всему стала смерть Светланы, моей дорогой жены. Я осознал это через некоторое время, после пребывания в психиатрической больнице. Мое сознание отказалось принимать это тогда. И оно, то есть я, придумало вымышленную историю, которое мне всячески мешало полноценно жить. Мои нейроны подверглись сознательной агрессивной атаке и нарушению правильного рабочего ритма организма. Я стал чаще болеть, у меня развились некоторое болезни, стал эгоистичным, агрессивным, что ранее не наблюдалось, отчасти, это стало большой проблемой. Я бы никогда не смог убить людей, к сожалению, это случилось. Смерть Светы стала для меня отправной точкой к сознательным проблемам. Образ Полины, галлюцинация, созданная теми же нейронами бессознательного ума. Я долго рассуждал, пытался понять смысл пришедших мыслей и в итоге, пришел к мнению. Бессознательный ум, природные рефлексы, это наше спасение и исцеление от всех болезней. Сознание, подвергшее внешнему влиянию, иллюзиями других людей, является отправной точкой к проблемам, которые мы себе охотно внушаем, а бессознательному приходится с этим бороться, в моем случае галлюцинация в обличие Полины. Так что же такое шизофрения? Может и не болезнь вовсе…

Я провел в клинике около трех лет. У Киры родился мальчик, Кирилл. Однажды я видел его, в час посещения, Кира пришла вместе с малышом. Больше времени мы посвятили ее жизни. Она без устали рассказывала, как растет малыш, о муже Антоне, который нашел достойную работу, и ничуть не жалеет, что приехал в тот момент. Жизнь сестры наладилась. Я видел в ее блестящих глазах счастье, лишь небольшой пучок тусклого света присутствовал в глубине зрачка. Этот пучок являлся страданиями за меня и мою жизнь. Я реже стал видеться с Полиной, которая постепенно меня покидала. Нарышкин доволен собственной работой, он нашли действенные препараты, помогающие победить вымышленный образ. Я стал спокойным, уравновешенным, осознавал свое поведение, восстанавливался к состоянию дотрагических времен. Однако я тщетно пытался скрыть настигшую меня тоску по Полине. Нарышкин наблюдал подобное состояние с большой особенностью. Он уверял Киру, что с тоской легче бороться, чем с шизофренией. Я возвращался к нормальному состоянию, но это ли являлось счастьем? Быть одиноким человеком, потерявшим возлюбленную, пусть она пребывала в виде галлюцинации. Ведь смысл жизни человека всегда быть в стремлении к поставленным целям, а в этом сложном пути рядом должен находиться родной человек. Некто, кроме родных по крови.