Текст книги "Тропой мужества"

Отец смотрит на умершего сына, поднимает лицо к небу и хрипит проклятия убийцам…

– Товарищ бригадный комиссар! – и в ногу толкают. – Товарищ бригадный комиссар!

– А?! – вздрагивает комиссар.

Сонно моргает и видит встревоженного Ковалева.

– Что? Связь появилась?

– Нет, товарищ бригадный комиссар, вы стонали. Громко и сильно. А связи нет.

– А, ясно, – голова тяжелая, сонная, а по телу струится холодный пот.

– Ты поспи, Ковалев. Думаю, связи не будет. Скоро ремлетучка прибудет.

Уверенность в этом железная. Откуда? Из глубины сознания. Это нечто, что все пытается прорваться, пошло по другому пути. Воздействовало через сны и образы. Но пусть так и будет дальше.

Башенный люк не закрыт. Комиссар приподнимается и выглядывает. Уже рассвело, чуть посвежело, хотя воздух и сейчас наполнен запахом дыма и гари. Вдалеке черточки самолетов, но над ними небо чистое, хотя с запада тучки клубятся. Часовой прохаживается меж танков.

– Все тихо, товарищ бригадный комиссар, – докладывает Жилин, заряжающий из экипажа Рябышева.

Кивнув часовому, комиссар смотрит на горящий лес, и увиденное во сне начинает прокручиваться в памяти. Руки невольно сжимаются – теперь образ погибшего под бомбами ребенка затмила обгорелая фигура с мертвым сыном на руках…

«Хатынь», – шепчет он про себя. И ведь это правда. Без сомнений. Если бы не попался вчера этот эсэсовец Гердер, не поверил бы. Попалась бы эта тварь сейчас…

«Спать!» – мысль правильная. Да, надо поспать, и пусть снится нужное…

Комиссар сел на сиденье и закрыл глаза, ожидая новых потрясений. Но «нечто» будто вняло пожеланию и явило видение пылающего леса, домов и полей с горящим хлебом. И бой. Вчерашний бой.

«Внимание! Вперед!» – звучит в ТПУ, и десятки машин окутались выхлопными газами. По зеленому лугу чертятся широкие рубчатые борозды к плотным рядам разрывов, вырастающих впереди. Снаряды ложатся все ближе. Это заработали орудия ПТО. Снаряды рвутся между машинами. Есть попадания, но нет урона. Снаряды мелких калибров не пробивают броню «тридцатьчетверок» и КВ. И из леса один за другим начинают выкатываться танки врага. Около пятидесяти «троек» и «четверок» разворачиваются в боевые порядки и атакуют наш левый фланг, начиная беглый огонь с дальней дистанции. Вот расстояние сокращается до метров восьмисот. Противник, атакуя левый фланг, подставил борта под стволы правофланговых, скрытых высокой рожью. Немцы их не видели. Команда «Огонь!» тонет в грохоте выстрелов. Новый снаряд – выстрел. Выстрел. Выстрел…

Немецкие машины остановились. Мы бьем опять и опять. И вот уже горит одна машина, другая…

Гитлеровцы разворачиваются к правому флангу и подставляются левофланговым. И снаряды впиваются в меченные ненавистными крестами борта…

Картинка боя чуть отдаляется и бледнеет. На этом фоне проступают контуры карт, с расположением советских дивизий и танковых корпусов. Но выделяется лишь один район. Он меняет масштаб на более подробный. На этой карте двигаются стрелочки с направлением ударов. Красные и синие сталкиваются остриями. Рядом возникают буквы и цифры с номерами полков, дивизий, корпусов, с данными о технике и личном составе. Обозначения перемещаются… меняется обстановка, время и дата… И комиссар понимает трагический масштаб танкового сражения, в финале которого отряд из 1778 бойцов, все что осталось от десяти тысяч, вышли в расположение 5-й армии. И на карте проступают буквы: «Это будет».

Вдруг карта принимает первоначальный вид и возникает надпись: «Как должно случиться».

И вот начинается движение стрелок и обозначений. Оборона выстраивается, используя заболоченные берега рек и ручьев. Стрелковые дивизии сосредотачиваются в местах, удобных для обороны и быстрого выдвижения. Артиллерийские бригады и стрелковые дивизии сводятся в подвижные узлы обороны на направлениях движения танков противника. Мехкорпуса подтягиваются и сосредотачиваются, нацеливаясь в тыл группы армий «Центр»…

Громкие удары по корпусу вырывают комиссара из сна. Он мотает головой, с трудом поднимается и выбирается из башни. Немного отсидел правый бок и руку. На душе сожаление. Последний сон был интересен. Даже познавателен, запомнился ли? Первый-то сон на всю жизнь в память вдолбило. Теперь с эсэсовцами никаких церемоний не будет! А вот крайний…

Около танков стоит летучка, ремонтники выгружают катки и инструмент. Чуть поодаль пара «тридцатьчетверок» и машина с установкой ПВО. Танкисты настороже, расчет бдит. Добрался-таки связист до штаба корпуса и помощь привел.

Подходит Рябышев, на ходу расстегивая комбез. Следом семенит адъютант комкора, тащит два ведра с водой. На адъютанте форма как с иголочки, сапоги начищены, ремни «муха не сидела». Как умудряется поддерживать ее в идеале, непостижимо.

– Отдохнул, Кириллыч? – интересуется комкор, скидывая гимнастерку.

– Отдохнешь тут… – буркнул комиссар. Чертыхнулся – бинт на голове ослаб и частично съехал, держась только на присохшем нижнем слое. Снять бы эту чалму, да повязку нечем заменить, медпакетов не осталось.

– Давай освежимся, Николай Кириллович, да в путь, дел невпроворот, – Рябышев наклонился и кивнул адъютанту: – Лей!

Пока комкор умывался, кряхтя от наслаждения, комиссар скинул пропахшие дымом и потом комбез и гимнастерку.

Умывание прогнало сонную одурь. В голове прояснилось. Сейчас еще бы перехватить горяченького. Но связист привел рембригаду с охраной, а полевую кухню позабыл как-то…

Ремонтники вместе экипажами уже поставили новые катки и заменили траки. Натянули гусеницы довольно быстро. На взгляд комиссара, в мирное время так в норматив не укладывались.

Он хмыкнул и задумался. Отчетливо вспомнился сон с картами. Подробно. Настолько, что засвербело…

– Дмитрий Иванович, – сказал он Рябышеву, – мысль одна в голове все вертится.

– Дельная хоть? – осведомился комкор, застегивая гимнастерку. Адъютант стоял рядом и держал наготове комбез. Чистый, и где только раздобыл?

– А ты послушай и реши.

– Ну, давай, излагай, только кратко. Сейчас ребята все тут соберут, и мы выдвигаемся.

– Карта нужна, без нее никак.

Рябышев обернулся к адъютанту. Тот уже держал планшетку с картой поверх. Золотой человек!

Карту развернули на броне, прижав углы планшеткой и шлемами.

– Смотри, Иваныч, обстановка тебе известна. Кто, где и куда, тоже. Вспомни показания пленных и разведданные. Выходит, что мы на шаг, даже на два позади противника. Инициатива полностью за ними, но есть мысли, как все изменить. Вот – выстраиваем оборону по рекам Турья, Стоход, Стырь, Горынь, Случь. Берега болотистые, чем не естественная преграда? Весь смысл во множестве рубежей. Далее, артиллерийские бригады и стрелковые дивизии сосредотачиваются на направлениях движения танков противника. Мехкорпуса должны быть готовы для выхода в тыл группы армий «Центр». Главный удар наносится в тыл армиям фон Бока, нарушая все линии снабжения и тыловые коммуникации. Парировать немцам нечем, ударные группировки группы армий «Центр» далеко. Клюге и Гудериан остаются без подпитки горючим и боеприпасов, не говоря об эвакуации раненых. Более того, группа армий «Центр» оказывается в окружении, с одной стороны наши мехкорпуса, с другой войска Западного и Резервного фронтов.

Перед противником возникает вопрос наведения порядка в своем тылу и восстановления линий снабжения. Танковым группам Гота и Гудериана придется разворачиваться и пройти триста километров для зачистки своих тылов. А это трата горючего, не думаю, что у них значительные запасы. Представь – горючее закончилось и…

– Немцам придется бросить или взорвать часть танков еще до встречи с нами, – заканчивает мысль Рябышев.

– Именно! Стратегическая инициатива переходит к нам. Противник постоянно натыкается на подготовленные узлы обороны. И попусту тратит силы в позиционных боях, выдыхается, исчерпывает резервы, раз за разом проламывая подготовленную на своем пути оборону. И вот когда станет ясно, что немцы выложились полностью, надо обрушиться на них соединенной мощью всех мехкорпусов. И гнать без передышки, не давать где-то организовать оборону.

Комиссар замолк и взглянул на задумавшегося комкора.

– Ну как?

Рябышев потер подбородок. Затем хмыкнул, протянул руку и сдвинул часть бинта, закрыв правый глаз.

– Кутузов!

– Левый глаз должен быть, и Кутузов им видел, кстати. Ты лучше скажи, что думаешь?

– Хм… – комкор задумчиво посмотрел на своего комиссара. – Поехали, Николай Кириллович. Этот вопрос надо в штабе решать. По машинам!

Командирские танки возглавили колонну. Как всегда, как и должно быть. Командиры всегда впереди!

Колонна нацеливается на сосновый бор. Иного пути к штабу корпуса нет. Головным идет КВ Рябышева. Комкор торчит в башне и смотрит вперед, оценивая путь через пылающий лес. Понизу уже все выгорело. Теперь пожар резвится в сосновых кронах.

Огонь бывает красив. Можно долго смотреть на кадриль пламенных лепестков в костре, но тут от масштабности стихии берет жуть. Адская пляска. И путь именно через нее.

Комкор решительно взмахивает рукой и спускается в башню. Люк закрывается, и КВ въезжает в пылающий лес. «Тридцатьчетверки» устремляются следом за своим командиром. И в огонь, и в воду!

Люки закрыты плотно. Только механик не прикрыл, чтобы обзор иметь.

Пламя ревет в верхах. Крупные угольки не падая роятся меж стволов. Сыплется огненная труха. Ветки и сучья стучат в броню. В танке становится жарко. Как в домне, появляется мысль. Сдюжим ли?

– Три танкиста, три веселых друга… – это мех, ювелирно работая рычагами, выводит песенные куплеты.

Невольно начинаеи подпевать. Сдюжим!

– …экипаж машины боевой!..

Танки мчатся сквозь огненный тоннель к темному пятну впереди. Обычно наоборот стремятся к свету в тоннеле…

Колонна вырывается из пожара неожиданно. Пики обгоревших сосен остаются позади, танки выкатываются на небольшую поляну, у края которой стена камыша и полоска воды за ней. Головной КВ сворачивает к берегу и замирает у камышовых зарослей. Из башни появляется Рябышев. Комиссар тоже открывает люк и выскакивает на свежий воздух. Броня необычайно горяча. Если броневая сталь не закалилась, то люди точно стали крепче!

Колонна проскочила через пожар без потерь. Экипажи вываливаются из танков, тяжело дыша, и смотрят назад, не веря своим глазам, неужели живы?

– Думал, сварюсь, – делится впечатлением Рябышев. – У тебя все целы?

– Целы. Стальной горшочек тоже не подвел.

Комкор смеется незамысловатой шутке.

– Чугунком машину не назвал и то ладно, – говорит он и с наслаждением жмурится, вдыхая. – Да, танки у нас надежные…

Тут нет дыма – ветер на бор дует, и дышится необычайно легко. Даже голова от насыщенного воздуха закружилась. В небе чуть поодаль висит темная туча. Будет ли гроза? Хорошо бы…

Экипажи спускаются к реке и жадно глотают воду, только потом умываются.

– Так, десять минут на оправиться, и в путь! – командует Рябышев.

Глава 19

В штабе дивизии оживленно. Присутствует комдив Васильев. Чист, подтянут, бодр. Будто на него не действует напряжение последних дней. Самое главное, он отлично понимает тактику современного боя.

– Копченым пахнет, – шутит комдив, приветствуя. – Вы откуда такие вкусные?

Напоминание о вкусе включает мысли о еде. Желудки как по команде бурчат у комкора и комиссара. Васильев соображает быстро, кликнув ординарца:

– По порции горячего. И остальных пусть накормят.

В меню дивизионной кухни имелся гороховый суп и кулеш. Принесли и то, и то. Поставили закопченный чайник и пару кружек.

Когда с едой покончили и уже с наслаждением прихлебывали чай, Рябышев спросил Васильева:

– Почему с тобой связаться не могли? Не слышали?

– Инициатива начштаба, – усмехнулся Васильев. – Пеленгации противником опасается. Осталось вместо гаубиц изготовить требушеты, чтобы кидать снаряды в противника без грохота, и переделать танки на педальную тягу и наступать в полной тишине. Тогда фашисты точно не догадаются о наших намерениях.

Стоявший рядом подполковник Курепин стал пунцовым.

– Иван Васильевич, зачем ерничать? Я докладывал о провокациях немцев в радиообмене.

– А организовать этому противодействие что помешало?

Васильева можно понять, но организовать подобное сложно. Это через штаб фронта надо организовывать. О случаях «фальшивых приказов» уже слышали не раз. Но лично бригадный комиссар пока не сталкивался. И как с этим бороться?

«Динамически меняющиеся пароли и глушение частот вермахта». Комиссар недоуменно моргнул. Мысль неожиданная. Самим забивать эфир противнику? Почему об этом никто не думал?

– Я вас, Дмитрий Иванович, и не ожидал, честно говоря, – сказал Васильев, – думал, в 12-ю танковую направитесь.

– Так вышло, – ответил Рябышев и вкратце поведал вечерние приключения. – Но это не важно.

– Важно другое, – кивнул Васильев. – Думаю, ты сам понимаешь, что происходит. Не критикуя командование, считаю – наступление организовано отвратительно. И вина за это на всех, в том числе на мне. И фактов отвратительной организации не счесть. Приказы будто впопыхах писаны. Связь отвратительная! Разведка толком не проведена! Ни рекогносцировки, ни артподготовки. Штаб молчит, будто там нет никого. Наступление на авось какое-то.

Комиссар и комкор переглянулись. Комдива потянуло на откровение…

– Авиация противника буквально по нашим головам ходит, – продолжал говорить Васильев. – Вы на своей голове уже прочувствовали вон! А наши истребители при этом где? В приданном авиаполку отвечают – все в воздухе! Где? ПВО расположено по-идиотски. Приказ штаба фронта! Целый дивизион в Бродах стоит без толку, когда он нужен в других местах. Прошу связаться с соседями и через армию или фронт договориться о взаимодействии – как в болоте вязну.

Васильев снимает фуражку, платком вытирает выступивший пот.

– Но Курепин прав – немцы начали радиоигру с доведением фальшивых приказов. Как с ними бороться? А наступление…

Васильев достал из-под целлулоидной крышки планшета карту, разгладил сгибы и показал положение полков.

– Вместо тринадцати-пятнадцати километров дивизия могла продвинуться на тридцать и потерять вдвое меньше людей и техники…

Все смотрят на карту. Комиссару мерещится надпись: «Это будет», ибо все точно, как в том сне. И похоже, у комдива предчувствие. Вот и ответ откровению – у внешне выглядевшего браво Васильева оказались расшатаны нервы. Немудрено…

– Вам мои взгляды кажутся пораженческими? – спрашивает Васильев.

– Ты, Иван Васильевич, успокойся, – говорит Рябышев, – Ты обстановку правильно описал. Чего тут пораженческого? Обычный бардак. Послушай, вон, что товарищ Попель надумал. Давай, Николай Кириллович, излагай.

Комиссар выудил из своей планшетки остро отточенный карандаш и склонился над картой.

Особо затрагивать расстановку сил бригадный комиссар не стал. Васильев и сам об этом почти все рассказал. Упомянул об узлах обороны и ее многослойности, отмечая места на карте, о непрерывной поддержке авиацией, про контроль мостов и надежного тылового обеспечения. Ну и о сосредоточении всех мехкорпусов для главного удара в тыл армий «Центр».

– Это стратегическая часть, – сказал комиссар.

– Хм, очень похоже на план, предложенный начальником штаба фронта М. А. Пуркаевым, – задумчиво произнес Васильев. – Кто бы мог подумать! Генерал-лейтенанта тогда обвинили в «паникерских настроениях». Что бы они сказали об этом сейчас?

Комкор и бригадный комиссар синхронно пожали плечами. Ясно, что свои ошибки никто признавать не будет, опять нашли бы стрелочника.

– С тактической частью сложнее, – сказал Рябышев, – из-за коридорного расположения дорог и множества болот и рек. Поэтому у каждого мехкорпуса будет своя тактическая задача.

– Именно! – подтвердил комиссар и замер на мгновение. Рябышеву и Васильеву даже показалось, что бригадный заснул на секунду.

– Немцы, кстати, хорошо владеют информацией, – изрек комиссар. – Благодаря авиаразведке и радиоперехватам знают о нашем корпусе, но считают нас неопасными. Именно в этом они ошибаются.

– Удивить фашистов у нас есть чем, – хмыкнул Рябышев. – У нас танков больше в разы.

– Танков больше, – согласился Попель, – но много небоевых потерь. Мы марш в триста километров совершили, сколько машин из строя по поломкам вышло?

– Много, – поморщился генерал, – треть. Но только два неремонтопригодны.

– Ладно, танки починят, я с механиками говорил. Беда со связью. Хреновая связь! А немцы этим пользуются. Вон и фальшивые приказы наловчились передавать. От плохой связи начинается бардак, как следствие несогласованность действий и большие потери. Один из обязательных шагов – наладить связь. С методами против фальшивых приказов.

– А что, имеются мысли по борьбе?

– Имеются, Дмитрий Иванович, имеются, – хмыкнул комиссар, – у нас казахи, узбеки да татары служат. Достаточно по одному человеку на линиях связи посадить и по-татарски-казахски-узбекски в эфире связь держать.

– Черт! – выдохнул Рябышев. – Как просто! Хотя… думаешь, немцы знатоков тюркских языков не найдут?

– Может, и найдут. Да сколько их будет? Десять? Двадцать? А донесений-то тьма, зашьются. И тут в эфире на грузинском заговорили. Пусть опять найдут знатоков по Кавказу, которые уже чукотский услышат по радио.

Все рассмеялись.

– Вернемся к нашим делам. Касательно нашего корпуса – у нас задача нанести удар на Дубно. Это уже выход в тыл танковой группе Клейста. Вот тут, – и карандаш помечает место на карте, – на линии Радехов – Сокаль и вдоль железки немцы создали мощные оборонительные противотанковые рубежи. Это говорит о том, что немцы знают, что мы стягиваем сюда танковые корпуса. И ожидают удар именно на Радехов. Считаю, что планы ударов Юго-Западного фронта немцам известны с подробностями. Поэтому атаковать в этом направлении – потерять людей и технику. Предлагаю выдвинуться на Берестечко. Кроме того, оседлать переправу через Птичь, создав там узел обороны, и так на всех мостах и переправах. Только танков для этого мало, нужны пехота и артиллерия. Грузовиков и тягачей у нас мало. Можно подцепить к танкам орудия, а расчеты с «махрой» на броню посадить. Держать переправы во что бы то ни стало, ибо это нити снабжения, сами понимаете. Без боеприпасов и горючего задачу не выполнить. Кстати, стоит взять опыт немцев, при необходимости горючку они возят на броне в канистрах. Можно их и на передках закрепить, вместе с боеприпасами, скинуть не долго.

– Толково, – согласился комкор. – С топливом однозначно трудно будет.

– Оборона… – задумчиво сказал Васильев. – Немцы бросят все силы, чтобы сбить нас с переправ.

– Да, у них в резерве около семи дивизий имеется.

– Откуда дровишки? – спросил генерал.

– Из лесу вестимо, – ответил в тон бригадный комиссар. – Я из худшего исхожу.

На секунду Рябышеву показалось, что Кирилл Николаевич смутился, но потом согласно кивнул, было такое в допросах.

– Авиаподдержка обязательно нужна, – сказал Васильев. – Иначе раздолбают нас с воздуха.

– Непременно! Наш выход в тыл Клейста немцам как серпом по… э-э-э… причиндалам. Думаю, они всю свою авиацию кинут на нас.

– Итак! – хлопнул по карте генерал-лейтенант. – Будем работать, времени мало. На проработку плана час-полтора.

– Я тогда записку составлю, со всеми предложениями.

– Да, ты, Кириллыч, оформляй все письменно, а я со штабом фронта свяжусь пока.

– Попробуй с Жуковым связаться. Георгий Константинович голова, все сразу просчитает. Скажи – подробности отправим письменно. Уговори не уезжать пока.

Васильев быстро сложил карту и одним движением сунул ее обратно в планшет.

– А я поручу проработку задачи Курепину. Он осторожен, но если ему правильный вектор задать, то как Стаханов пашет! Представляете, подсчитал намедни, сколько суток потребуется, чтобы дойти до Берлина при условии ежедневного пятнадцатикилометрового марша. Только позабыл, что мы наступаем на северо-восток и задача наша сдерживать натиск противника. А немцы за день гораздо больше пятнадцати километров отмахивают.

Бригадному комиссару показалось, что это он уже слышал. Ощущение дежавю с приездом в штаб усилилось. Или это из-за того, что внутри сидит и знаний подкидывает? Не свихнуться бы тебе, товарищ бригадный комиссар!

– До Берлина мы обязательно дойдем! – сказал Рябышев. – И на стенах рейхстага распишемся, но сейчас наша задача подрезать перышки Клейсту.

Комиссар посмотрел на комкора. В голове возникла картина руин и множество надписей на стенах, но внимание привлекла только одна, написанная большими буквами: «Дошли!» Что это за стена, где находится, когда это случится и какова будет цена… стало неуютно. Васильев мимику и ерзанье Попеля истолковал по-своему:

– Да, помыться бы не помешало. Как шелудивый, честное слово. Да в последний авианалет фашистские падлы аккурат на единственную баню все бомбы высыпали.

– А радийная машина случаем не около стояла? – озвучил догадку комиссар.

– Именно, – засмеялся полковник, – начштаба как раз парился и успел выскочить, веником прикрываясь… а машина с радиостанцией уцелела, на удивление.

– В баньке попариться было бы хорошо, – кивнул генерал, – да времени нет. Ты, Кириллыч, как записку закончишь, так в санчасть сходи, пусть перевязку сделают. А то смотреть на тебя страшно, ей-богу! Не комиссар, а башибузук какой-то.

– Зато типаж подходящий. Сразу видно – не крикун, а боевой комиссар! Ты, Иван Васильевич, вот что сделай, поищи в своем хозяйстве татар или казахов. Уточнить мне кое-что надо.

– Хорошо, сейчас ординарца озадачу.

Комкор с комдивом убыли. Комиссар одолжил у начштаба писчих листов и уже приготовился писать, как вдруг в штабную землянку вошли два бойца. Худые, субтильные, оба в очках. Но выглядят браво.

– Товарищ бригадный комиссар, красноармейцы Морозов и Свешников прибыли в ваше распоряжение!

Что-то в душе шевельнулось, даже можно сказать быстро заворочалось, пытаясь выбраться.

Комиссар аж сморщился, пытаясь загнать это самое нечто обратно. Что именно его взбудоражило? Фамилия? Морозов или Свешников? На последней фамилии екнуло, ага…

– Свешников, фамилия почему-то знакомая. Откуда ты и как по батюшке?

– Матвей Иванович. Томский я.

– Хорошо, – кивнул комиссар, прислушиваясь к себе. Вроде спокойно внутри. – Так, бойцы, я так понимаю, вы писари? Думаю, не стоит говорить, что все тут вами услышанное считается особой государственной?..

– Так точно!

– Тогда берите листы и пишите…

За полчаса основная часть докладной была составлена. Комиссар уже начал диктовать предложения по применению радиостанций для постановки помех на частотах вермахта, как в штаб зашел красноармеец.

– Красноармеец Келдыш! – выпалил он.

– Келдыш? Так-так… – задумался комиссар, фамилия показалась знакомой, или это вновь наваждение? И поддавшись внутреннему порыву, спросил: – Келдыш, вы не математик случаем?

– Нет, товарищ бригадный комиссар, я филолог. Отучился полгода на первом курсе и призвался в сороковом.

– Филолог – это хорошо, а ты по какому вопросу?

– Меня сержант Коровин к вам направил.

Коровин – это ординарец Васильева…

– Постой, ты татарин? – спросил комиссар.

– Нет, товарищ бригадный комиссар, но татарским владею. В Казани вырос.

– Хорошо владеешь? Как по-татарски будет танк, самолет, пушка?

– Танк, самолет, пушка, – ответил Келдыш.

– Что, так и произносится?

– Так точно, товарищ бригадный комиссар. По-татарски произносится так же.

«Облом…» – появилась мысль. Комиссар раздраженно цыкнул.

– А казаха, если что, поймешь? – спросил с надеждой.

– Понять можно, но с трудом.

Задумался – что же тогда придумать-то?

«Танк – железка или коробочка…» – осенило вдруг мыслью. Хм, это нечто просто кладезь! Только коробочка слишком близко. Как там в сказке было? Тыква в карету превратилась?

– Как будет тыква по-татарски?

– Кабак.

– Так, бойцы, отставить смешки! – прикрикнул комиссар, воспрянув. – Присаживайся, филолог, поможешь в написании.

Комиссар дождался готовности нового помощника и сказал:

– Пишите – при передаче данных о технике и боеприпасах заменять патроны на семечки, пехота – махорка, танки – тыквы, топливо – водка, орудия – трубы, снаряды – огурцы…

Писари, записывая, вновь начали давиться смешками.

– А крупнокалиберные – с пупырышками… – сострил Свешников тихо.

Но комиссар услышал и одергивать не стал. Зато представил, как немцы будут морщить лбы, пытаясь понять перехваченные донесения, и самому стало весело.

Семечки разгрызли! Тыква без водки не лезет! Огурцов на закусь подкиньте! И в трубы погудеть нечем!..

Затык случился с самолетами – тут фантазия комиссара спасовала. Писари тоже притихли.

– Все выше, и выше, и выше стремим мы полет наших птиц! – пропел Келдыш.

А ведь точно – птицы!

– Молодец, филолог! – похвалил комиссар. – Пишите, бомбардировщики – гуси, штурмовики – грачи, истребители – сапсаны…

Грачи, мы гуси, земляных пощипали, доклюйте! Сапсаны, воронье разгоните!

Как на это посмотрят в штабе фронта и высшее командование, конечно, вопрос. Найдется, конечно, кому возмутиться безобразию в эфире. Но идея здравая, даже если немцы о смысле догадаются, то времени на это уйдет достаточно, чтобы данные устарели. А если эту абракадабру еще передавать на татарском, ингушском или вообще на чукотском…

– Далее пишите – дополнительная защита шифрования при передаче приказов возможна с применением языков народов Средней Азии, Кавказа, Севера. Рекомендую подготовить специалистов по связи из этих народностей. Первое время можно использовать татарский, казахский, ингушский.

В землянку вошел Рябышев с адъютантом. Писари вскочили.

– Сидите, – вскинул руку комкор. – Как тут дела, Кириллыч?

– Заканчиваем уже.

– Хорошо, – кивнул генерал. – Так, бойцы, покурите пока снаружи.

Писари встали и вышли. Рябышев задумчиво барабанил пальцами по столу.

– Что-то из штаба фронта? – насторожился комиссар.

– А? Нет, – вскинулся Рябышев. – С штабом как раз лучше некуда. Удалось с самим Жуковым поговорить. Георгий Константинович как раз на узле связи находился, удачно вышло – собирался уж в Москву вылетать. Я ему вкратце обстановку пересказал и предложения по действиям. Генерал армии решил задержаться, потребовал донесение письменно и срочно.

– Тогда в чем печаль, Дмитрий Иванович?

– Мне подробный доклад зампотех довел. К маршу готова треть танков. Запчасти только к вечеру будут, и на ремонт не менее трех часов на машину. А нам все танки нужны!

– Так… – задумался комиссар, – значит, сутки на ремонт.

– Десять часов, – поправил Рябышев. – Крайний срок – двенадцать.

– Сколько неисправных танков с рациями?

Генерал посмотрел на комиссара, и у него разгладилось лицо.

– Карту!

Адъютант расстегнул планшет, но начштаба Курепин опередил шустряка.

– Действовать будем так, – сказал комкор, склонившись и приготовив карандаш. – Сводим всю технику в две группы – исправная и неисправная. На боеготовой выдвигаемся, как задумывали. У каждой переправы и намеченных мест под оборону оставляем по батарее ПТО с пехотой и радийному танку. Это три точки – здесь, здесь и здесь. Как вторая группа отремонтируется, то выдвигается следом, для усиления обороны переправ. Будет нашим резервом и пусть держит постоянную связь с основной группой…

– Кстати о связи, – перебил комиссар генерала, постучав по стопке листов, – надо довести рекомендации по шифрованию до личного состава.

Генерал взял из стопки лист с докладной и быстро пробежался по тексту. Внимательно вчитался в рекомендации по радиоборьбе.

– Водка с тыквой? Не пробовал, – хмыкнул Рябышев. – Хотя толково. Татар с калмыками в каждый танк не посадить, но вот штабам это поможет.

В землянку спустился Васильев.

– Дивизион ПВО на подходе, – сообщил он. – Вырвал-таки его себе.

– И в штабе не возражали?

– А я в штаб не сообщал, – признался комдив. – Знаю – самоуправство, но нам нужнее. Чем прикроемся от налетов? И на переправы хоть по расчету ПВО бы добавить.

Возникший шум снаружи привлек внимание.

– Узнай, что там, – сказал Рябышев адъютанту.

Тот выскочил из землянки, но сразу вернулся со старшим лейтенантом. Его запыленное лицо буквально лучилось. Наверняка хорошие новости сообщить спешит.

– Командир разведвзвода старший лейтенант Семченко, – бодро представился старлей. – Перехватили машину. Штабную. В перестрелке уничтожены два мотоциклиста, водитель машины и сопровождающий. Захвачен немецкий офицер с документами. Думаю, штабной. Но молчит как рыба.

– Ай молодца! – вскочил Рябышев. – Ведите его сюда скорее. У нас разговорится!

Привели пленного офицера и передали объемистый портфель. Немец был среднего роста, худой как высохшая вобла, но форма сидит идеально. Смотрит независимо и надменно, в глазах насмешка и превосходство. Наверняка дворянского рода или все предки военные.

– Oberst Walter Heinritz von Hohenau, der chef operationsabteilung… – прочитал комиссар в документах. – Дмитрич, да твои орлы начальника оперативного отдела корпуса в плен взяли!

– Будете отвечать на вопросы? – спросил комиссар по-немецки. – Или вам арийское превосходство над унтерменшами не позволяет говорить с нами?

– Keineswegs! – ответил немец, и вдруг сказал по-русски: – Мнье совсьем не сложно ответить на ваш вопросы.

– О как! – удивился Рябышев. – Сюрприз. Где еще сыщешь штабного немца со знанием русского языка?!

– О да, вам очиень повьезло, господин генерал-лейтенант, – ответил немец и изобразил изящный поклон Рябышеву. – Особенно вам, господин… извините – товарищч бригадный комиссар. – Еще поклон.

Но сделано-то как. Точно из дворян.

– Вы хорошо осведомлены, – говорит Рябышев. На лице кислая мина от подтверждения того, что немцам многое известно.

– Вы прав. Как начальник оперативного отдела знаю много. Вы Рябышев Дмитрий Иванович, командир восьмого корпуса. Вы бригадный комиссар Николай Кириллович Попель, достаточно?

– Достаточно, господин фон Гогенау, – кивнул Попель, в душе злорадствуя. – Вам как потомку Гогенцоллернов, не претит ответить на вопросы сыну простого крестьянина? Впрочем, вы уже согласились, не так ли?

Мина превосходства на лице полковника сменилась изумлением, длившимся лишь мгновение. Офицер вновь сосредоточен и собран. Старая школа.

– Я отвечу на все вопросы! – сказал немец. – Если мне сохранят жизнь. Что вы хотите узнать?

– Нам нужны все данные о сосредоточении ваших войск в районе Дубно, – произнес генерал-лейтенант.

– В моем портфеле имеются карты.

Адъютант Рябышева начал выкладывать бумаги из портфеля. Две сложенные карты, папки, тетради и даже книги.

– Вон эта карта, – указал фон Гогенау.

Карту развернули. Немец выудил футляр с очками, нацепил их, поморщился трещине на правом стекле и приготовился отвечать на вопросы. Но склонившиеся командиры спрашивать не спешили. Изучали тщательно, иногда переглядываясь. И эти переглядывания, вкупе с молчанием, немца обеспокоили.