Текст книги "Тропой мужества"

Сержант почти успел доползти до опушки, как позади внезапно разгорелся жаркий бой многоголосьем винтовочных и пулеметных выстрелов. Ухали гранаты. Слышались крики и мат.

Горохов ужом скользнул в еловые заросли, перебежал немного вглубь. И встал. Не шли дальше ноги. Тянуло назад. Помочь, включиться в бой. Врага бить тянуло. Но шагнуть к полю тоже не мог – приказ. И тетрадь в планшетке. Она не должна попасть в руки врага.

Сержант взобрался на корявую сосну и видел, как немцы захватили южный капонир. Они просто забросали его гранатами. Сначала из амбразур выбило мешки с землей, потом взрывы прогремели уже внутри. Остаток бойцов попытался прорваться, но их встретили плотным пулеметным огнем. Одновременно с попыткой прорыва немцев атаковал десяток красноармейцев. И Горохов с удивлением заметил лейтенанта. Потом несколько взрывов – у капонира и чуть в стороне. Второй взрыв почему-то ухнул особенно ярко, с черным дымом и огнем. Подробно не разобрать – елки прикрыли.

Потом начался обстрел. Жуткая картина. Горохов не выдержал, спустился и направился в лес. Шел, сильно сжав челюсти. Кулаки от напряжения подрагивали. От грохота позади он вздрогнул, а потом побежал обратно. Чуть не выбежал на открытое поле.

Вот она, та сосна. Подняться быстро не удалось – соскользнул. Когда все-таки удалось выглянуть на поле, сержант увидел над северным капониром черный гриб гари. А на крыше южного копошились серые фигурки. Вдруг они сыпанули с крыши, а через пару секунд огненный вихрь вырвался из всех амбразур…

Потом сержант потерянно брел по лесу. Наткнулся на ручей. Прохладная вода успокоила и привела мысли в порядок. Что ж, есть приказ, и его надо выполнить. А с врагом…

– А с врагом еще поквитаемся! – зло сказал сержант.

Он поправил карабин и зашагал по сосновому бору. Вышел на грунтовку, что шла от поля. По дороге идти легче, ровно и никаких сучков, поваленных стволов, нор. Но возникший гул приближающейся техники заставил вернуться в лес. Не успел отойти и полсотни метров, как по грунтовке промчались мотоциклы. Горохов только и успел за толстую сосну упасть. Чуть не заметили – слишком редко тут сосны растут, и подлеска нет. Чуть дальше в лесу начиналась низина, заросли орешника. Горохов двинулся туда. Потом переждал за сосной, пока проедут броневики с танком во главе, дошел до уклона. Остановился. Укрылся за сосной…

Броневики сменялись машинами с пехотой. Проехали тягачи с большими пушками, калибр не меньше двухсот миллиметров. Наверно, нагнали колонну позже, еще до уничтожения бункеров. Потом вновь шли грузовики. Танков пока не видно, но судя по гулу, они тащатся в хвосте колонны. Оно понятно, что танки много пыли поднимают. Вот и они. Мехводам из-за пыли ничего не видно, поэтому из люков торчат командиры и следят за правильным направлением движения.

Сержант насчитал восемнадцать танков. «Троечки», Т-4 нет, похоже, их на поле наши повыбивали.

Хорошо им ребята всыпали…

Вспомнились их лица. И лейтенант вспомнился. На душе стало совсем невыносимо…

– Сочтемся! – зло сказал сержант и вскинул карабин.

Тук-х-х! Голова торчащего из башни немца брызнула кровью.

Затвор вверх, на себя, дослать…

Тук-х-х! – и замешкавшийся немец на последнем танке ухнул внутрь уже трупом.

Перезарядился, но с замыкающего колонну бронетранспортера ударил пулемет. Не прицельно, веером. Пулеметчик только направление угадал. Пули громко впивались в сосновые стволы. Одна стукнулась в край ствола сосны, за которой укрылся сержант, ободрала кору, и в лицо брызнуло смолой.

Горохов откатился от дерева. Прополз немного, потом поднялся и побежал, пригнувшись, через ложбину. Позади послышались лающие команды. Прозвучало несколько очередей. Но куда-то в сторону. Посреди ложбины сержант перемахнул неширокий ручей. Двинул было вдоль, но потом рванул вверх. Немцы явно собрались наказать наглого одиночку. Судя по командам, быстро двигались следом. А ложбина не густа зарослями. На другой стороне начинался смешанный лес, с густым подлеском. В нем легче затеряться. Час сержант выдерживал максимальный темп. Сколько он прошел, не считал. Наконец сил не осталось. Найдя маленький ручеек, он прошел по нему и у ключика рухнул на землю. Черпнул воды ладонью, но напиться сбитое дыханье не дало.

– Мало посчитался, – пробормотал Горохов, тяжело дыша, – пока только драпать выходит…

Хотелось сплюнуть, да не вышло. Пришлось посидеть немного, чтобы отдышаться. Потом сержант напился. В животе заурчало. Следовало подкрепиться, а то ел давно, и сил не осталось. Есть хлеба немного. Зачерствел, но ничего не поделаешь. Имеется сало. Но потом хорошо бы чаю горячего, но ни котелка, ни кружки не имеется. Зато имеется консерва. И выбрасывать жестянку не следует.

Сержант задумчиво жевал хлеб с тушенкой. Куда идти? Ясно, что к нашим. Но по дорогам немцы катят, придется обходить. Лесом идти долго. И заплутать можно враз. Жаль, компаса нет… но есть карта! И тетрадь! Горохов достал тетрадь из планшетки. Зубами ослабил узел бечевы, размотал ее. Гранату отложил и открыл тетрадь. Найдя нужные записи, он вытащил из планшетки карту. Примерно определил свое местоположение. Затем найдя соответствующую запись, карандашом отметил движение немецкой дивизии на сегодня, завтра, послезавтра. Дальше отмечать не стал. Задумался. Как ему идти – ясно. Благодаря записям можно миновать большие соединения немцев. Пусть при этом путь станет длиннее. Но все-таки тут отдает чем-то невероятным. Как можно знать планы и направления ударов врага наперед? Дезинформация? Как бы не так. Передать «разведданные» и погибнуть во имя? А данные непростые, в них подробнейше чуть ли не про каждую дивизию, полк, батальон. Что, где, когда и как. Главное – как?! Как такое могло попасть к простому лейтенанту?

Михаил задумчиво листал страницы. Взгляд остановился на последней записи: «Во имя мира и счастья на советской земле, во имя светлого будущего нашей Родины! 090545. Феникс».

Феникс – это ясно, что позывной. А что означают цифры? На телефонный номер не похоже, видел однажды, даже звонить приходилось – слишком много цифр и букв нет. Шифр?[27]27
  В то время телефонные номера записывались так – А-23-45 (буква – четыре цифры). Позже появились АТС и с двухбуквенными индексами, но поскольку каждая буква проговаривалась отдельно, это создавало только сложности при запоминании. Буквы рядом с цифрами в СССР использовались до 1968 года.


[Закрыть] Или еще что?

Долго ломать голову сержант не стал. Вечер скоро. Сумерки через полтора часа начнутся. Идти придется через лес, а в лесу темнеет быстро. Значит, надо в путь. Думать можно и на ходу.

Быстро собрался. Тетрадь вновь обернута вокруг гранаты и укреплена бечевой. Ценную ношу аккуратно в планшетку. Подтянуть ремень, чтобы она при ходьбе не мешала. Карабин на плечо стволом вниз. Готов.

Горохов посмотрел на тени от солнца, чтобы определиться с направлением. Затем уверенно пошел на северо-восток.

Глава 15

Пекло. Десятки тысяч градусов, как будто рядом вспыхнуло несколько солнц и начинают запекать душу. Сталь начинает плавиться при полутора тысячах. Сколько нужно градусов и времени, чтобы расплавилось сознание? Или оно не выгорит никогда? Тогда это ад. И само сознание как огромная печь. Мартен, домна, как хочешь назови, легче не станет. Всполохи пляшут жуткий танец, облизывая душу, которая сама выплясывает пламенную кадриль. Иногда мерещится оскаленный череп с адским пламенем в глазницах. Взгляд злой, проникающий. Нечто жуткое… нечеловеческое… оно пристально смотрит на Василия.

На миг показалось, что это нечто презрительно хмыкнуло и метнулось прочь. Пламя сразу угасло. Жжение почти мгновенно стихло до терпимого – как будто просто на солнце сильно загорел, оставив невыносимое жжение именно там, где когда-то был тот памятный ожог…

Вася скатился с кушетки. Сел, тяжело дыша. Холодный пот струился по телу, в глазах еще играли отблески адского пламени, а тот жуткий взгляд как из преисподней стоял перед глазами. Передернуло, жуть какая. Кто это был? Смерть? Или привиделось? Да, привиделось. Чего только от боли ни померещится…

Как же хочется пить! Жутко хочется пить. Где ребята? Почему не помогают? Пить… тут где-то минералку оставлял. Черт, в глазах всполохи, ничего не видно. Вася пошарил рукой. Наткнулся на бутылку. Выхлебал ее жадно. Всю. Пот покатился как водопад. Ничего, перетерпим, но почему так неуютно в собственном теле? Маргелов дотронулся до кожи на руке – сухая и горячая. Действительно как после сильного загара. Правда уже не так больно, разве что в плече пока еще жжет. Он тронул кожу – боль вспыхнула с новой силой вновь.

– Что же это… – прошептал Вася, – как проклятьем… заклейменный…

Вдруг перед глазами встали лица погибших ребят. Вспомнилось лицо лейтенанта. Почему-то вспомнилось, ведь он не смотрел в зеркало – некогда было. А тут… вспомнилось.

Помни нас! – отозвалось в голове многоголосьем.

– Я запомнил, – прохрипел Вася. – Я все запомнил.

Наконец боль поутихла. В глазах перестали играть молнии, и Маргелов осмотрелся. В лаборатории было сумрачно. Окна темные – ночь. Светятся два монитора. Отсвет от них достаточен, чтобы увидеть время на часах, что на стене висят – четыре семнадцать. Маргелов с трудом приподнялся. Перед мониторами, положив голову на руки, спит Свешников. Жуков же нашелся на разложенном кресле. Тоже спит. Почему Паша дежурит сейчас, ведь это время на себя всегда брали Сергей и Вася? Может, Свешников что-то в интернете интересное нарыл и хотел посидеть? Посидел и спекся шпак – собачью вахту провалил. Впрочем, нечего на Пашу обижаться, он в другом силен. Наверно, ребята сильно устали и крепко уснули, раз сигнала о выходе не услышали.

Маргелов поднялся и, пошатываясь, побрел в туалет. Медленно и осторожно стащил с тела футболку. Долго рассматривал себя в зеркале. Покраснения от «мнимых» ожогов медленно бледнели, пока выделялись только пятна на плече.

– Везет мне… – пробормотал Вася, прикасаясь пальцами к коже. – Горю постоянно… как проклятый…

– А-а-а!

Маргелов от неожиданности вздрогнул – кричали в лаборатории. Он мгновенно десантировался из туалета. Свешников уже не кричал – хрипел. Паша вскочил, чуть не опрокинув стол с монитором, рухнул обратно и очумело заозирался. От кресла метнулась фигура.

– Вася? – моргнул Сергей удивленно. – Ты тут уже? Что случилось? Кто кричал? Паша?

– Приснилось мне… – выдохнул Свешников. – Блин, жуть какая – граната внутри меня рванула…

Жуков с Маргеловым переглянулись.

– Это тебе Григорин все снится?

– Он… – вздохнул Паша. – Ладно, проехали. Рассказывай, Вася.

Маргелов рассказал. Слушали внимательно. Концовка шокировала обоих.

– Да, жуткая смерть… – тихо сказал Свешников. – Неудивительно, что потом кошмары снятся…

– Тут еще кое-что… – добавил Маргелов и поведал об ощущениях обратного перехода, вплоть до видения огненного черепа. – Как бы не свихнуться нам…

– Не свихнемся, если частить не будем. План действий не меняем. Еще два выхода и отключаем. Отдыхаем, мониторим инфу, выявляем изменения и так далее. Как с расшифровкой, кстати? – сказал Сергей, склоняясь к столу. Лист, исчерканный Свешниковым, лежал на клавиатуре. – Ну и почерк у тебя…

– Расшифрована частично. Мы можем оперировать только координатами времени и места. С кодом личности – засада, не от чего плясать.

– А по ген-коду?

– Знаний недостаточно, – ответил Паша. – А если изучать, то с нуля. Долго…

– По-любому нам придется наугад прыгать, – почесал затылок Жуков. – Вдруг повезет.

– Так, моя очередь, – сказал Сергей, устраиваясь под аппаратом. – Обсуждайте без меня. Запускай…

* * *

– Все… стой… – выдохнул Сергей, и четыре человека, тяжело дыша, рухнули на траву.

– Оторвались вроде…

– Вроде… Ковальчук, ты за тылами присмотри пока.

– Есть присмотреть. – И боец, чуть пошатываясь, двинулся обратно.

Устали. Три километра бега по лесу, ручью и по заросшему травой полю вымотают любого. Да еще с пленным. И пленный этот часть пути был без сознания, тащили на себе, часто сменяясь. Не загнулись чудом. На одном характере. Усталость просто смертельная – пять дней без нормального питания и сна. Дай бог перехватить чего, чтобы нутро не сводило, да часок прикорнуть, если доведется. Пять дней слились в какую-то дикую мешанину. Бой, авианалет, вновь бой, бомбежка, артобстрел, окружение, прорыв…

За эти пять дней от разведбатальона осталось человек десять, а отдуваться приходится как за весь штат. И полковник людей не дает…

Вроде отлегло, дыхание стало ровнее. Капитан с удивлением услышал щебет птиц. Вот же новость – пять дней уже, как не слышал. Будто и войны нет. Войны? Да, это не провокация, давно уже ясно. Это война. Уже отчетливо слышалось ее дыхание – канонада.

Грохотало где-то на севере и северо-западе. Дивизия вступила в бой? Это если на северо-запад выдвинулась. Нет, не должна, вот так, без разведданных? Вряд ли…

Сергей взглянул на пленного. Допросить бы его, да знание немецкого подкачало. Когда его брали, успели только пистолет из кобуры забрать. Потом не до этого было, ноги бы унести…

Что творится вокруг – неизвестно. Куда не ткнешься – противник. Опять в окружении? Связи как таковой нет. На командирских машинах радиостанции слабые. Дивизионку берегли как зеницу ока, но она все же попала под налет авиации. Всего два маленьких осколка. Всего два, но они натворили дел – один угодил в гробину рации, второй попал в ремкомплект. Комдив рвал и метал, грозил различными карами радистам. Потом, успокоившись, приказал – необходим «язык». И две группы ушли выполнять приказ. Одну возглавил командир разведбатальона, вторую его зам.

Долго искать противника не пришлось. Немцы густо перли по дорогам. В основном передвигались на машинах, которые волокли за собой прицепы и орудия. Но и пеших подразделений было достаточно. Капитан предположил, что они должны делать привал, поэтому группа двинулась вдоль дороги. Место вражеского бивака обнаружили на въезде в небольшое село. Лес тут раздавался в стороны. Видимо, командир решил не пытать счастья найти отдых в самом селении и встал на опушке.

Благодаря смешанному лесу разведгруппа подобралась к биваку почти вплотную. Забравшись под густые еловые лапы, принялись наблюдать за отдыхающим врагом. Часть немцев бродили среди машин, часть просто лежали. Почти рядом в пяти метрах от леса спал немец. Лицо прикрыто кепкой, китель расстегнут. Пригляделись к знакам – фельдфебель. Переглянулись – «язык»? Ага, еще какой. А как взять? Лежит-то рядом, и рядом других немцев много. Но этот спит, похоже. Крепко ли? Получится его без шума выдернуть?

Тут из-за машин появляется офицер – оберст-лейтенант. Унтер-офицер шустро вскочил, что-то говоря. Оберст-лейтенант отмахнулся, что-то тихо сказал и решительно направился к елкам. Разведчики переглянулись. Немец шел прямо к ним, а фельдфебель присел на траву и смотрел вслед офицеру. Оберст-лейтенант остановился возле елок, посмотрел себе под ноги, пнул еловую шишку, прошел еще немного в глубину еловых зарослей, вновь посмотрел под ноги. Поскреб каблуком слой перегноя. Потоптался и начал расстегивать портупею.

Разведчики вновь переглянулись. Наконец стало понятны намерения немца. Гадить, сволочь, пришел. Словно доберман себе место подходящее выискивал. И стеснительный перед камрадами, что на руку разведчикам – с поляны не видно.

Немец повернулся лицом к поляне и раскорячился в позе орла. Потянуло гадостно. Сержант Гаврилин уже обошел немца со спины и теперь красноречиво смотрел на капитана. Сергей знаком придержал сержанта. Тот понятливо кивнул – стоило дождаться завершения процесса, а то им его еще тащить несколько верст и терпеть невыносимое амбре? Пусть сначала облегчится. А ну немцы преследовать кинутся, мало ли тихо взять не выйдет. По запаху найдут… вон как несет…

Взяли немца тихо, тот только успел штаны подтянуть. Гаврилин зажал оберст-лейтенанту рот, а Ковальчук по голове отоварил. Оттащили бессознательного пленного в сторонку, споро связали и потащили в чащу. Капитан прикрывал.

Немцы спохватились быстро. Тот фельдфебель тревогу и поднял. Как заметил – непонятно. Наверно, окликнул начальство, а оно не ответило. Пошел посмотреть и обнаружил одинокую «кучку», и характерные следы – группа их оставила достаточно, не балет танцевали…

Как обозначилась погоня – немцы не только заголосили «alarm», но и стали стрелять, правда больше вверх, похоже, Гаврилин отдал свой карабин капитану, подхватил немца и закинул его на плечи. Группа в максимальном темпе добежала до мелкой речушки. На берегу Гаврилин оступился и вместе с немцем рухнул в воду. Оберст-лейтенант пришел в себя, задергался, пришлось Ковальчуку повторить свой нокаутирующий удар. Сергей вернул карабин сержанту и взвалил пленного на себя.

– По реке… – выдохнул он.

Следовало сбить погоню со следа. Бежали-то по некошеному, и три человека солидную тропу в траве проложили. Группа прошла вверх по течению речушки, благо что мелкая, и свернула в сторону по впадающему ручью, который вскоре закончился бьющим ключиком. В роднике набрали воды, заодно переложив ценный груз на плечи Ковальчука. Тут лес был сосновый, с негустым подлеском. Дальше подлесок заканчивался, зато начинался ковер мха. Значит, там не побегаешь.

– Туда! – скомандовал капитан, показав на виднеющийся просвет меж сосен.

Разведгруппа выскочила на обширную поляну. Трава тут была чуть ли не выше плеч. Через лес путь, конечно, короче, но по карте, а на деле иначе. Под толстым ковром мха невидимые переплетения корней, а также норы и ямы. Можно было запросто сломать ноги, а еще пленного тащить. Так что лучше вдоль поля. Длиннее. По времени так на так выходит, зато ноги целей…

Оберст-лейтенант уже очнулся и, поняв, где он, смотрел волком. Идейный? Ну-ну.

– Ну-ка, сержант, пособи…

– Гутен морген, гутен таг, – сказал Гаврилин, недобро улыбаясь. – Бьем по морде, бьем и так.

Пленного крепко держали и избавляли от вещей. Первым делом портупею долой. Следом документы из кармана. Компас. Часы с надписью на циферблате «Zenith». Часам было обрадовались, нужная, даже необходимая нынче вещь. Только стояли они. И капли под стеклом. Ладно, может после сушки пойдут. Сигареты, жаль измялись и вымокли, но высушим и выкурим. Книжка, тетради, частью чистые, письма. Фото с девушкой и надписью. Офицерский планшет оказался с крупномасштабной картой. Отлично! Все обозначения, названия на карте были на немецком, но это не так важно. Судя по стрелкам и обозначениям можно было догадаться…

По мере изучения Сергей больше хмурился. Судя по карте, дивизия в глубоком тылу у немцев. А еще стрелки на карте огибали Минск.

– Дело, товарищ капитан? – спросил сержант.

– Дело… – буркнул Сергей. Не стоило ему говорить о том, что по карте стало ясно.

Вот немец, похоже, догадался о чувствах, терзающих русского. Ощерился.

– Вам стало поньатно, что ваше сопротивльенье бессмысленно?

На пленного уставились оба.

– По-нашему балакает… – удивленно произнес Гаврилин.

– Мой фатер жил в вашем Петербург, – кивнул немец. – И йа бывал мало-мало в Москва. Говорить плохо, хорошо понимать. И йа предлагаю вам сдаться доблестный германский армий. Обещай, что…

– Заткнись, фашист! – прошипел Сергей. Наглость пленного сильно разозлила.

– Я не есть фашист! – возмутился немец. – Я есть национал-социалист.

– А не по хрен ли?

Оберст-лейтенант нахмурился, пытаясь понять смысл сказанного. Тем временем Сергей раскрыл документы пленного.

– Командир пехотного батальона оберст-лейтенант Йохан Ритген.

– Да, – подтвердил немец.

– Слышь, сержант, кого мы в плен взяли? Целого комбата. Чуешь ценность? Давай, зови бойца, нам теперь его в дивизию поскорей доставить.

Сержант скользнул к лесу, а капитан потер лицо. Спать хотелось зверски. В глазах иногда двоилось. Моргать уже больно, будто песка в лицо хватанул. И тело ломит – бег по пересеченке с пятью пудами на спине еще скажется.

Появился сержант, следом шел Ковальчук.

– Все тихо, товарищ капитан.

Сергей кивнул.

– Выдвигаемся. Я первый, следом Ковальчук с пленным, замыкающий сержант Гаврилов. Смотри за тылами, Василий.

– Есть смотреть!

Неожиданно загрохотало на юго-востоке. Капитан недоуменно посмотрел туда. Кто там воюет? Ведь недавно оттуда ушли, там были одни немцы. И было их там…

Бойцы тоже напряженно смотрели на восток. Пленный улыбался, но заметив взгляд капитана, улыбку стер. Сергей выругался и сплюнул в траву. Кто-то из наших прорывается? Неудачно они место прорыва выбрали… но помочь им пока не в силах. Надо пленного с разведданными доставить и доложить о канонаде.

Не успели пройти и пары метров, как позади послышался звук падения и вскрик:

– Oh!

– Что там? – обернулся капитан.

– Фриц упал, командир, – ответил боец. – Трава ему ноги сплела.

– Я нет Фриц, – зло ответил немец, с трудом поднимаясь и снова падая. – Я звать Йохан.

– Да хоть Адольф! – гоготнул боец и вместе с сержантом рывком поднял пленного на ноги.

– Вперед! – скомандовал капитан. – У нас мало времени. Под ноги смотрите и по сторонам!

Четверо цепочкой двигались по самому краю поля. Впереди капитан, следом пленный и красноармеец Ковальчук. Сержант Гаврилин замыкает. Скоро условленное место, где должны встретиться две группы. Даже если лейтенант Головатый никаких разведданных не добыл, то у них они есть. Целый оберст-лейтенант! Командир пехотного батальона должен достаточно знать для прояснения обстановки. Кроме того – имеется карта.

На гул сначала не обратили внимания. Летят и пусть себе летят. Сейчас только и летают одни немцы. «Мессеры» и «лаптежники» обнаглели настолько, что самолетами чуть не фуражки задевают. Последнее время бойцы, слыша гул – прячутся, матеря наши доблестные ВВС. Им и невдомек, что остатки истребительных и бомбардировочных полков, что уцелели в первые дни войны, сейчас работают на износ. И их мало. Не прикрыть им все дивизии Красной Армии.

Гул усилился, и впереди показались пикировщики. Девятка «юнкерсов» шла плотной группой. И за ними угадывалось еще группа самолетов. Шли без истребительного прикрытия. А чего им бояться? Славных сталинских соколов с начала войны бойцы батальона видели только раз. Правда, тогда был бой. Жаркий. Наши летчики спустили с небес пять самолетов противника – четыре штурмовика и истребитель, но и сами погибли, никто из боя не вышел.

Эти «лаптежники» летели навстречу, точнее немного под углом, и как раз должны были пройти над ними.

– Сворачиваем, – скомандовал капитан, обернувшись, и перехватил торжествующий взгляд пленного.

– Йа предлагаю вам сдаться.

– Заткнись, фриц! – зло сказал сержант.

– Йа нет Фриц, – возмутился немец, – я говорил – мой имя Йохан!

– А мне по хрен! – рыкнул Гаврилин, толкая пленного к лесу.

Немец на ногах не устоял и рухнул в траву. Тогда Гаврилин и Ковальчук подхватили немца под руки и потащили в чащу. Группа успела немного углубиться, как вверху послышался надсадный многоголосый рев и интенсивная пулеметная стрельба. Все сразу подняли лица вверх. Меж крон мелькнул маленький узнаваемый силуэт советского истребителя.

– А-а-а! – завопил восторженно Ковальчук. – Это же наши!

– Всыпьте им, ребята! – поддержал Гаврилин. – Давай, вали их!

Капитан промолчал, но был рад, что наконец дали укорот этим воющим и летающим тварям.

Подробностей боя не видно, но по интенсивности стрельбы и мельканию меж крон звезднокрылых истребителей стало ясно – пикировщиков атаковало минимум звено И-16. А может, и больше.

Вверху что-то бумкнуло, следом послышался рев падающего самолета. Группа замерла, напряженно вглядываясь в небо. Вдруг среди крон промелькнул силуэт горящего пикировщика, за которым тянулся черный дым. Разведгруппа восторженно взревела. Гаврилин и Ковальчук от радости начали выплясывать и хлопать друг друга по плечам. Дружеский тумак достался и хмурому немцу. Бой уже шел практически над ними. Еще одного немца сбили, и на опушке уже восторженно выплясывали трое. Как тут сдержишься, если творится такое!

Внезапно к грохоту воздушного боя добавился еще один звук. Надсадный, знакомый, множественный. Что-то летело сверху…

– Твою ж мать! – выругался капитан, поняв. – Ложи-и-ись!

Наши летчики заставили сбросить груз бомб. И эти бомбы теперь сыпались в лес. Аккурат туда, где находилась разведгруппа.

Бойцы как раз стояли у сосны с углублением меж корнями. Они рухнули в выстланную мхом яму, и немца дернули к себе, а капитану в этом укрытии места не осталось. Он оглянулся, в трех метрах имелся выворотень, туда и сиганул.

Первые несколько бомб упали довольно далеко, но ревом разрывов оглушило. До тошноты. Не успел капитан прийти в себя, как ухнуло рядом, следом еще несколько раз. С каждым разрывом тело сначала будто пинали снизу, потом воздушным молотом вдавливало вниз.

А вокруг…

Это было страшно – тридцатиметровые сосны расшвыривало будто спички, они ломались разлетаясь. И падали с треском. И так с каждым разрывом. Под такой бомбежкой находиться еще не приходилось. Что-то большое пролетело впритирку, задев выворотень. Корневище подкинуло так, что капитану показалось, выворотень сейчас вернется на место и похоронит под собой человека. Обошлось. Ухнуло где-то в стороне четыре раза. И вдруг совсем рядом вспышка, сосна падает прямо на капитана, он пытается вжаться в сухие корни, но обломок вершины накрывает укрытие. Удар…

Темно. Ничего не болит. Не двинуться. Я умер? Так, спокойно! Слышен гул. Где-то в отдалении. Или близко, не разобрать. Еще бухает что-то… размеренно так… похоже на биение сердца. Почему-то в голове оно стучит. Значит, жив. Ага, чувствую, что-то в ребра снизу справа давит. Не больно. И на грудь давит, прямо в солнечное. И не пошевелиться. Вот рук и ног не чувствую вообще.

Внезапно прошиб холодный пот. Отчетливо вспомнился последний взрыв. Или не последний. Но вспышка была почти рядом. Сознание, видать, вышибло, а потом яму от выворотня вдобавок накрыло. Сосной ее или обломками. Сучковатыми. Позвоночник повредило, раз конечностей не чую?

– Гаврилин! Ковальчук! – попытался позвать бойцов капитан. Слабо вышло, с хрипом. Что-то в рот попало и в гортань провалилось. Сергей закашлялся, сплевывая иголки. С лица посыпался мусор. Ага, присыпало, значит. Удалось повернуть голову набок и не только проплеваться, но и часть мусора с лица стряхнуть. Даже проморгаться удалось. И тут накатила тошнота. В голове забухало громче. Последним разрывом, видимо, еще контузило. Капитан замер, пережидая приступ тошноты и боли. Неожиданно удалось эту напасть унять. Тошнота немного отступила, и «канонада» в голове стала тише, зато изнутри будто что-то вылезло. Это что-то зашептало, занудело, и что удивительно – вполне осмысленно возник вопрос: ты кто?

Озадаченный капитан покрутил головой. Осторожно, чтобы вновь не замутило. Вопрос в голове словно висел. И что-то чужое и настырное было там же. Внутри, в голове. Попытка подавить эти мысли не получилась. Только нудение стало чуть тише. Ладно, пусть. Контузия же, пройдет, только перетерпеть…

Виднелось небо. Чуть-чуть. Но где-то далеко, сквозь ветви. Слишком много их накидало поверх.

«Как медведь в берлоге…»

– Сержант! – вновь позвал капитан. – Гаврилин! Ковальчук! Отзовитесь!

Тишина. И не руками не пошевелить, и ногами тоже. Стало обидно. Сильно обидно. Похоронен тут…

И самое обидное не безвестие, а то, что важные разведданные не донес…

«Что за разведданные?»

Что за глупые мысли? Имеется пленный и карта. А на карте обозначения. Кто-то отчетливо хмыкнул. Капитан поморщился – хреново дело, голоса в голове это не к добру. Головная боль, звон в голове – это понятно, но голоса…

Вдруг удалось шевельнуть пальцами, а следом и поерзать. Пришла боль от впившегося в бок то ли сучка, то ли камня. Сергей воспрянул – не все так плохо. Вот посмотреть, что так на грудь давит – не удается, толстая ветка подбородок подперла. И тут руки и ноги начать ныть. Еще голова загудела и пришла боль. Сергей поморщился, но стало почему-то легче.

«С позвоночником все в порядке, а ноги-руки банально затекли – их ветками прижало».

Этим «сторонним» мыслям Сергей даже не удивился. Он поерзал и почувствовал, что конечности начали отходить, появилась чувствительность. Еще чуть поерзал, и даже сдвинуться удалось. Голос начал подбадривать: вылезай из этой берлоги. Сергей буркнул, чтобы он заткнулся, и высвободил правую руку, правда, пришлось попотеть. Попытка оттолкнуть ветку от головы провалилась, зато сумел еще сдвинуться, заодно высвободил левую руку. Дальше продвинуться не удалось, что-то держало за ремень. Скосил глаза, сдвинув хвою, – ага, все ясно. Сосновые ветви, на счастье, при падении не сломались, а спружинили. И хорошо не сломались, а то проткнули бы Сергея насквозь. Зато к земле прижимали сильно. И портупея за сучок зацепилась. Правой рукой отцепил ремень и начал протискиваться между ветвей. Еще та задачка. Сколько же сюда сосен навалило? Одна, две? Разлапистые ветви слоями лежат. Колючие. Точно берлога!

Упарился. Голова словно наковальня в кузне в разгар работы. Опять затошнило. Еще не отпускает «берлога», все норовит удержать. Цепляется. То, что добрался до верха – понял не сразу. Стало легче дышать. Потом откинул ветку, утер выступивший пот и оторопел. Сосновый бор превратился в поляну с большими воронками, вокруг которых все устлано раздробленными стволами и ветками. Где-нигде торчали остатки расщепленных и ободранных сосновых стволов. Остро пахло хвоей и сгоревшей взрывчаткой.

– Гаврилин! Ковальчук!

Лес был непривычно тих. Даже птичьего щебета не слышно. Будто контузило не только человека, а все – и сосновый бор, и всю живность в нем. Или просто оглох. Ладно, надо бойцов поискать, вдруг тоже контузило?

Голос в голове что-то сказал, но Сергей отмахнулся и сосредоточился. Так, выворотень был в трех метрах правее. Значит, искать надо слева, но там ничего не видно – ствол лежит, и веток навалено.

Всего три метра, но по завалу. С головокружением, с трудом удерживаемой тошнотой, да еще с голосом в голове, который заткнуть не в силах…

Обливаясь потом и тяжело дыша, капитан добрался до ствола. Перегнулся. Там, где укрывались бойцы, зияла воронка. Прямое попадание. От сосны даже ствола не осталось, лишь торчащие лохмотья корневищ.

Как же так? Такие ребята мировые были! Обидно. До боли обидно. Из стольких передряг невредимыми вышли, а погибли так…

И тут капитан увидел сапог, торчащий из-под веток и сосновых лап. У Ковальчука были ботинки, а в сапоги был обут Гаврилин. Может, жив? Спустился к воронке. И только внимательнее взглянув на подошву, понял, сапог немецкий – гвозди с семигранной шляпкой[28]28
  На самом деле немецкие маршевые сапоги подбивались металлическими семигранными (позже шестигранными) гвоздями Sohlennaegel. И подошвы выглядели иначе, чем сапог советского производства, как и высота, так и форма.


[Закрыть].

– Эй, как там тебя? – В голове все путалось, как же звать этого фрица? – Йохан, живой?

Капитан взялся за каблук и потянул. Нога неожиданно легко выскользнула, и Сергей с ужасом уставился на оторванную конечность. От пленного только нога в сапоге осталась, а от ребят вообще ничего.