Текст книги "Тропой мужества"

От грохота Максим инстинктивно подпрыгнул, отрывая, наконец, взгляд от убитого. Его тут же подхватил сержант.

– Надо укрыться в капонире, товарищ лейтенант, – сказал он. И глянув вверх, вдруг заорал: – В бункер, все в бункер! Бронезаслонки закрыть!

Перед тем как вбежать в капонир, Максим посмотрел на небо и увидел, что десяток больших самолетов снизились, встали в круг и начали валиться на их позицию. Куралов нырнул в свой закуток, следом забежали бойцы отделения. Они попадали на бетонный пол, облегченно выдыхая.

– Вроде все, – сказал сержант и закрыл бронированную дверь.

«Ну слава богу», – сказал кто-то рядом. Максим недоуменно оглянулся. В закутке он был один. В проходе никого, а бойцы вглубь ушли, вон сидят, а рядом никого. Кто же это сказал? Вот опять, хмыкает почему-то. Может, он снаружи остался? Тогда почему ему весело? Куралов приподнялся и выглянул в амбразуру защиты входной двери капонира – никого.

И тут послышался рев. Нет, не рев – вой! Вой, продирающий до костей и хлестко бьющий по нервам. Вдруг земля вздрогнула и…

Максим всегда считал, что он готов ко всему. На учениях при выстрелах артиллерии он лишь слегка вздрагивал. И всегда со злорадством думал, что вся эта мощь направлена только на врагов, считая, что сам он никогда не склонится перед страхом смерти. Как подобает комсомольцу и красному командиру.

Но с первым разрывом бомбы бетонный пол вдруг сильно пнул тело, да так, что показалось – капонир целиком взмыл вверх. Все спокойствие окончательно рухнуло куда-то, а бравада улетучилась вмиг. По спине пробежал предательский холодок, тело стало ватным. Паника захлестнула сознание. Что-то вновь начало кричать внутри, уговаривать. К вою пикирующих самолетов и реву бомбовых разрывов примешался пронзительный мерзкий визг. Максим вжался в угол бетонного закутка и зажал голову руками. С каждым разрывом тело вздрагивало и тряслось, а в уши бил тот пронзительный визг. Максим вжимался в стену, стараясь слиться с ней.

В небольших паузах он разжимал глаза и смотрел на бойцов в проходе. В их взглядах не только испуг, но и крайнее удивление. Почему они так на меня смотрят? Почему? Не сразу он понял, что противно орет он сам. Но стыд от этого тут же гасился с новым ударом по бункеру.

Спрятаться… А-а-а…

«Трус! – рявкнул кто-то. – Не ори, какой пример показываешь!»

– Ай! – вздрогнул Максим. – Не надо… а-а-а…

Тишина наступила неожиданно. Максим не сразу понял, что налет прекратился. Он разжал руки и открыл глаза. Пыль и просочившаяся сквозь бронированные заслонки копоть густо висела в бункере. Густо пахло гарью, которую засасывало вентиляцией в капонир снаружи. Если, конечно, ответственный за систему боец не спрятался при налете[21]21
  Система вентиляции капониров предусматривала наддув с помощью электродвигателя с вентилятором или механизма ручного привода.


[Закрыть]. Самое поганое, что фильтры тупо забыли включить в список необходимого. Теперь задыхайся тут…

Личный состав зашевелился. Ошалелые красноармейцы одновременно осматривались и ощупывали себя. На лицах смесь испуга и удивления. Кто-то кашлял, надышавшись пыли и дыма, кто-то постанывал. Люди приходили в себя.

– Ну что, молодо-зелено, – послышался веселый голос Горохова, – как вам первый налет? Никто в штаны не наложил с испугу?!

Послышались смешки. Бойцы принялись обсуждать свои ощущения от налета. Кто-то забубнил, причем явно матом.

– А ну кто там сквернословит?! – грозно окрикнул сержант. – Митрофанов, ты, что ль?

– Я тащ, сержант, – повинился боец.

– Чего так ругаешься?

Но вместо Митрофанова ответил другой голос:

– Да обтрухался он!

В капонире раздался смех. Сначала тихо, потом громче.

– А ну цыц! – рявкнул Горохов, появляясь в коридоре и отряхивая запыленную гимнастерку. – Отставить смех!

Он строго осмотрел притихших бойцов, посмотрел на Куралова, как ему показалось, недобро. Только тот отвернулся, Максим сунул руку в промежность и облегченно выдохнул – сухо. Не хватало еще так низко пасть перед подчиненными.

– В первом бою завсегда так, – продолжал сержант, – можно обтрухаться и обделаться. Однако трусости своей всем казать нельзя. Ссысь, срись, но дело делай. И никто не смеет попрекнуть за то! Поняли, бойцы?

Сержант грозно посмотрел на красноармейцев и громко переспросил:

– Поняли, спрашиваю?!

– Да, – многоголосьем ответили красноармейцы.

– Вот и славно!

Тем временем Куралов поднялся. Ему не хотелось вставать, но кто-то внутри насильно принудил подчиниться. Максим оперся о стену и с удивлением уставился на руки и ноги – те почему-то жили своей жизнью. Стоило только расслабить, как они начинали трястись, словно в припадке.

«Встань ровно, расслабься, глубоко вдохни!»

Максим вздрогнул, нервно оглянулся, никого за спиной не увидел.

«Не крутись! – появились непонятные мысли в голове. – Замри, сказал! Подожди, пока адреналин схлынет».

На вопрос – что такое адреналин и почему он так и бурлит, сразу получил пояснение. Однако ничего не понял. И от непонимания на Максима вновь накатил страх. Но его кто-то погасил, одновременно отодвинув сознание вглубь. Странное чувство – тело будто отнялось. Куралов ощутил себя гостем в собственном теле.

Лейтенант прошел по проходу в центральное помещение капонира. Шаги выходили какие-то дерганые, неровные. «Как зомби, – появилась чужая мысль. – Не вмешивайся!» Игнорируя внимательные взгляды красноармейцев, Максим повернул рычаг механизма запорной заглушки в положение «открыто», после чего выдвинул перископ в рабочее положение, приник к окуляру и обозрел окрестности. Увиденное не понравилось, хотя врагов лейтенант не заметил.

– Внимание! – скомандовал Куралов, борясь с собственной мимикой. Удивление так и перло изнутри. Приходилось движением маскировать корчи лица. – Открыть заслонки. Осмотреться на местах, проверить вооружение. Сержанту Горохову выставить наблюдателей. Пухов – связь с соседними бункерами. Принять доклад о потерях. Проветрить казематы.

Команды выходили рваными, произнесенными, как бы с натугой. Накатила злость. И вдруг на Максима обрушилась лавина страшной информации. Она закрутила огромным водоворотом частичку сознания и утащила куда-то в глубину. Там Куралов и затих ошарашенно.

– Митрофанов, Соколов, занять эн-пе, – среагировал на команду командира сержант. – Смотреть по сторонам и в небо не забывайте посматривать.

Бойцы вышли, а Горохов спросил:

– Считаете, немцы сейчас в атаку пойдут, товарищ лейтенант?

– А ты думаешь, немцы просто так нас бомбили? – спокойно спросил Куралов, не отрывая глаз от окуляров. – Немцам известно расположение узла. Скоро должны появиться.

– Есть связь! – доложил младший сержант Пухов. – Ответили второй и четвертый капониры. Докладывают – в людях потерь нет. Первый пока не отвечает. Возможно, обрыв провода.

– Устранить обрыв!

– Есть устранить! – ответил Пухов и, забрав одного бойца с катушкой проводов, вышел из капонира.

– Пойдем-ка, сержант, наружу, – сказал Куралов. – Посмотрим, как нам там фрицы нагадили. А то из перископа ничего не понять.

Разрушения от налета, если не считать нерушимость бетонных капониров, можно было бы оценить как катастрофические. Немецкие штурмовики разворотили вокруг бункеров все, над чем долго и усердно потели красноармейцы. Воронки на воронках. Близкими разрывами не только нарушило ходы сообщения, но одновременно снесло напрочь всю маскировку с капониров. Мало того, осколками состригло всю поросль вокруг.

– Да-а-а… – протянул Горохов, переводя взгляд с их капонира на соседние. – Теперь нас далеко будет видно.

Куралов промолчал. А что тут сказать еще?

– А вы молодец, товарищ лейтенант, – неожиданно сменил тему сержант. – Побороли свой страх!

– Хорошо хоть не обделался, – хмыкнул Максим. – А ты, сержант где воевал? На финской?

– На Халхин-Голе еще. Так и служу. Хотел вот на гражданку выйти, да война началась.

– Немцы!

Крик наблюдателей совпал с появлением связиста.

– К бою! – скомандовал Максим. – Связь с капонирами – приказ – огонь только по команде!

Связист кинулся внутрь капонира, а лейтенант вскочил на бетон, доставая бинокль. Следом поднялся сержант. Куралов навел оптику на грунтовку, которая выходила из перелеска и пересекала поле, проходя аккурат между арткапонирами.

Четыре мотоцикла с колясками выкатились из перелеска и остановились на опушке. Один из водителей приподнялся на мотоцикле. Подкрутив резкость на бинокле, лейтенант понял, что мотоциклист тоже обозревает торчащие бетонные сооружения в оптику. Из перелеска появилась пара бронетранспортеров, остановились там же.

– Чет-то мало их… – пробормотал сержант. – И танков нет.

– Это дозор. Мобильная группа, – пояснил Куралов. – Танки и основные силы следом идут. Передай пулеметчикам – основная цель мотоциклы, артрасчетам – броники. Напомни – огонь только по команде.

Горохов спрыгнул и скрылся в капонире.

Немец осматривал в бинокль капониры еще несколько минут, затем слез, подошел к одному из бронетранспортеров, переговорил, вернулся к мотоциклу. После чего три мотоцикла двинулись вперед, а четвертый откатился к перелеску.

Один из бронетранспортеров тоже поехал, но взял южнее – наискось по полю. Сначала мотопатруль ехал компактно и медленно. Затем два мотоцикла вырвались вперед, проехали практически половину поля и, не доехав двухсот метров, резко снизили скорость, а пулеметчики открыли огонь. Пули на удивление легли кучно – провизжав рикошетами по бетону и подрезав березовый молодняк. С выехавшего на поле бронетранспортера тоже ударил пулемет по крайним полукапонирам.

– Смертнички хреновы! – выругался Максим, скатываясь под укрытие бетона. – Метко кладут, сволочи.

Мотоциклисты действовали на острие наступающих войск и в случае внезапного боя, действительно, являлись потенциальными смертниками.

Еще несколько очередей. Но капониры молчали. И мотодозор, съехав с дороги, медленно двинулся вперед. Проехав еще сотню метров, пулеметчики вновь дали по очереди.

Вдруг ухнула пушка соседнего капонира. Буквально на мгновение позже выстрелила пушка командного капонира. Это послужило сигналом – пулеметы всех капониров застучали одновременно. Максим как раз рискнул выглянуть на поле и успел увидеть, как один разрыв встал у левого бронетранспортера, практически накрыв его, а второй снаряд воткнулся точно в оставшийся на опушке. Тот вспыхнул разрывом.

Мотопатруль прожил считанные секунды. Лишь оставшаяся пара успела развернуться и проехать последние метры своей жизни. Тот, что остался на опушке, рванул в лес. Но его все же достали. У бронетранспортеров нашлись живые. Отстреливаться они не стали. В бинокль было видно, как темно-серые фигурки под пулеметным огнем отползают в перелесок. Орудия сделали несколько выстрелов осколочно-фугасными, накрывая отползающего врага. Один из снарядов разорвался у подбитого бронетранспортера.

– Отставить огонь! – крикнул лейтенант и посмотрел в бинокль.

Что ж, если не считать открытие огня без команды, то первый бой прошел прекрасно. По итогам скоротечного боя – уничтожено четыре мотоцикла BMW R-6, два бронетранспортера типа – Hanomag Sd.Kfz.251/1 и около двадцати солдат противника.

«До взвода противника!» – «Ага, я смотрю – отошел от шока?» – «Не совсем. Как-то не верится…» – «А мне врать незачем», – возразил гость.

Максим внутренне содрогнулся.

«Это все как-то…»

«Фантастично? – хмыкнул гость. – Есть немного. Но это надо принять как должное».

«Что я могу сделать?»

«Вот это правильный вопрос! – похвалил гость. – Сделать ты можешь немало».

«С полуротой против дивизии?»

«А кому сейчас легко? Ты должен выполнить приказ так, чтобы нанести максимальный урон врагу!»

«Это и так ясно – вздохнул Максим. – А с тем, что ты знаешь, как?»

«Со сведениями труднее, – согласился гость, – я надиктую, ты запишешь, это не трудно, только вопрос – будет ли время для этого. Вот кто эти сведения до командования доставит – это самый важный вопрос. И поверят ли им?»

Неожиданно появился Горохов.

– Ха! Видели, товарищ лейтенант, как немчуру причесали?!

Изнутри начала подниматься волна возмущения. «Успокойся, разберемся сейчас», а у сержанта спросил:

– Связь с капонирами установлена?

– Так точно! – ответил Горохов, и улыбка с его лица исчезла. – Докладов пока не было.

В капонире остро пахло сгоревшим порохом. Горохов заметил мину на лице лейтенанта, резво скользнул к проему в подвал и спустился вниз. Послышалась злая отповедь, а следом звук ручного привода вентсистемы.

Связист уже был готов вызывать капониры.

– Кстати, что там с южным? – спросил лейтенант.

– Взрывом дверь завалило, товарищ лейтенант, – быстро заговорил боец. – Мы провод соединили, дверь откопали. Люди целы, ошалели только – одна бомба прям на крыше рванула, но сам капонир вроде цел, только единственную бронезаслонку сорвало.

– Ясно. Связь давай.

Первым был южный. Доложили то же самое, что уже довел связист. Однако бронезаслонку уже установили на место и укрепили мешками с землей. Затем лейтенант принял доклад из артиллерийского полукапонира, и его ошарашили – погиб заряжающий. Именно его гибель послужила причиной открытия огня орудием. Последним доложился северный пулеметный полукапонир – потерь нет, попаданий при налете не имелось, все вооружение и механизмы исправны.

Лейтенант вздохнул – вот и потери.

«Это война», – сказал гость.

«Я понимаю. Спасибо. Ты это… не вмешивайся больше. Я и сам справлюсь». – «Я и не собирался все делать за тебя. Ты первый страх уже поборол, так что действуй. Извини, если что».

«Извиняю. Стыдно мне за трусость свою. Как тряпка…»

«Это в прошлом уже, – перебил гость. – Забудь. Горохов прав – ссысь, срись, но дело делай! Люди будут судить по тому, как ты себя дальше покажешь».

Максим вновь вздохнул и направился в артказемат. Стало интересно – что там за наводчик такой меткий?

– Сержант Жунусов! – представился улыбающийся наводчик с восточными чертами лица.

– А имя?

– Абыз, товарищ лейтенант, – бодро ответил Жунусов. – По-казахски означает – защитник.

– Очень правильное имя! – кивнул Максим. – Хорошо стреляешь, Абыз.

– Он вообще может снаряд за километр в ствол пушки положить, – сказал Горохов.

– Объявляю благодарность.

– Служу трудовому народу! – гаркнул Жунусов.

– А кто наводчиком в соседнем капонире?

– Там сержант Лапочкин, – ответил Горохов. – Опытный наводчик. Товарищ лейтенант, а может, на поле за трофеями наведаться?

Подобная мысль у Куралова тоже возникла, но гость ее тут же отогнал.

– Не стоит, – ответил Максим. – Мотоциклы как на ладони. А немцы наверняка наблюдателей оставили, только бойцов напрасно потеряем. Вот дозоры по флангам выставить стоит. По паре самых подготовленных.

– Займусь сейчас же, – козырнул сержант.

Куралов вернулся в закуток обороны входа. Пока затишье, можно сведения в тетрадь записать. Он сел на ящик, вытащил из планшетки толстую тетрадь и карандаш. Открыл тетрадь на первой странице. В заглавии было уже написано – «Дневник», а ниже его фамилия имя и отчество. Стирать не стал. Карандаш на мгновение застыл над строкой…

Как только Максим думал о том, что будет со страной в войну, то невольно содрогался. И не только. От невероятности ситуации тоже в дрожь бросало. Каким невероятно умным можно быть, чтобы придумать такой уникальный аппарат! И ведь ребята правильно поступили – решили помочь.

Карандаш мерно скользит по бумаге. Почерк почти ровный, но буквы иногда прыгают на строке. Это раздражает. И чужое сознание в голове…

«Смирись. Потерпи меня, это ненадолго».

«На сколько?» – насторожился Максим.

«Максимум на сутки», – ответил гость.

Почувствовалась некоторая недоговоренность.

«Я погибну, когда ты уйдешь?»

«Нет, – ответил голос. – Меня выдернут в любом случае по истечении суток, или сразу после твоей смерти».

Некоторое время Максим сидел молча. Думал. О собственной смерти. Странно, что она не пугает, как раньше. Еще недавнее время назад вид убитого бойца мог парализовать его волю, а теперь…

«Сколько раз ты уже?» – спросил он у гостя.

«Ты четвертый».

«И как?»

«Жутко. Страшно. Каждый раз смерть будто облизывает меня…»

Минуту Максим сидел и молчал. От гостя тоже мыслей не возникало.

«К смерти не привыкнешь, мировую с ней не выпьешь, но мы выпьем с ней на брудершафт».

«Что это?» – удивился гость.

«Так отец мой говорил. Он еще на империалистической с немцами воевал». – «М-да, что еще сказать – мудро. Но давай пиши, времени мало».

И Максим продолжает записывать информацию из собственной головы. Надо успеть записать все, что должно случиться. Или произойдет в будущем. Не успел. Боец прямо через амбразуру доложил:

– Товарищ командир, танки!

Куралов выскочил из капонира и выглянул на поле. Из перелеска выкатывались танки.

– Один… три… пять… – считал Куралов, наблюдая через бинокль – десять… шестнадцать. Все?

Спрыгнул вниз и нырнул в бункер.

– Связь с капонирами, – сказал Максим связисту.

Подошел Горохов.

– Против нас до двадцати танков, – сказал Куралов сержанту, пока боец вызывал капониры. – Это рота вроде. Но за ними еще наверняка до хрена идет.

– А какая разница – сколько их? – улыбнулся тот.

– Ты прав, – хмыкнул в ответ Максим. – Какая разница? Всех будем бить!

В капонире уже приготовились к бою. Расчеты у орудия, ящики со снарядами открыты. Их за считанные минуты подняли с нижнего этажа. Пулеметчики напряженно вглядываются через прицелы.

– Огонь только по команде! – напомнил Максим. – Что там со связью?

– Капониры на связи, товарищ лейтенант!

Куралов по очереди переговорил со всеми полукапонирами. Особенно подробно со вторым артиллерийским полукапониром, когда и кому открыть огонь по танкам. Это зависело от того, как немцы начнут атаку, точней у какого капонира будет удобней ракурс. Огонь из пушек следовало вести с полкилометра, иначе сорокапятимиллиметровый снаряд лобовую броню Т-4 не возьмет. Бить в смотровые щели, по гусеницам, в борта. Хорошо если удастся попасть в двигатель. Тогда танковая пушка не сможет вести огонь, поскольку выстрел производится электроспуском. А лучше попытаться зажечь танк. Кроме того, подпускать танки ближе чем на двести метров нельзя, иначе техника войдет в мертвую зону, образовавшуюся из-за отсутствия третьей пушки, которая должна быть установлена в северном артиллерийском полукапонире. Но выделили только две казематные артиллерийские установки. Причем из-за отсутствия монтажных креплений в каземате смонтировать ДОТ-4[22]22
  ДОТ-4 (индекс ГАУ 52-Т-243ТП) – советская казематная артиллерийская установка. 45-мм танковая пушка 20-К, спаренная с пулеметом ДС-39 на казематном лафете, снабженная оптическим прицелом КТ-1. Ствол пушки размещался в шаровом закрытии амбразуры и перемещался в двух плоскостях, цапфы станка перемещались в горизонтальной плоскости на роликах по шаровой опоре на нижнем воротнике броневого короба. Вертикальное перемещение осуществлялось поворотом люльки. Справа от пушки было сиденье наводчика, рядом с ним маховики, оптический прицел и нижний спуск, педали для орудия и пулемета.
  Помимо вооружения огневые точки имели следующее оборудование: перископы, средства связи, фильтровентиляционное оборудование, бензоэлектрические агрегаты, калориферы, фонари, а также различные инструменты.


[Закрыть] в северном не получилось бы. Пришлось артамбразуру северного переоборудовать под пулеметную.

В центральном каземате Максим повернул рычаг механизма запорной заглушки в положение «открыто», выдвинул перископ в рабочее положение и приник к окуляру. Немцы уже почти развернулись для атаки. Ага, вроде пара «четверок» в первой линии.

«По штату у танковой роты вермахта должно быть четыре четверки», – напомнил гость.

«Не факт, что против нас всего лишь танковая рота», – возразил Максим.

«Спорить с этим трудно», – хмыкнул голос.

И вспомнились сведения по конкретно противостоящим им немецким подразделениям.

«Пехотная и танковая дивизия, – помрачнел Куралов. – И все против нас…» – «А какая разница – сколько их? – повторил гость слова Горохова. – И вообще, основной удар немцы нанесли севернее, а на нас вышла только часть – до полка, не больше».

«Ну… утешил…»

«Как утешение, – сказал гость, – ими командует целый генерал!»

«И что?»

«А то, что он дивизией против лейтенанта с сотней бойцов. Немцы считают русских неполноценной расой. И что СССР они победят за несколько недель. С первыми боями они уже недоумевают – почему наши бойцы не сдаются? Ведь по их разумению сопротивление бессмысленно. Русские варвары, – со злостью произнес гость. – Они еще не раз испытают нашу ярость. Кстати, есть у немцев такое свойство – когда им по зубам от души прилетает, то количество вероятного противника они оценивают в десятки раз больше истинного. У тебя даже с сотней есть возможность насовать им по полные помидоры. Пусть думают, что тут полк окопался, все равно твою сотню бойцов немцы в донесении увеличат раз в двадцать наверняка. Ибо стыдно станет генералу получать люлей от лейтенанта».

«Слушай, – невольно улыбнулся Максим. – Ты мое имя знаешь. Все мне показал, но как зовут – не открыл».

«Василий Маргелов, – наконец представился гость. – Войсковое звание – старший сержант. Служил в ВДВ – это воздушно-десантные войска. По этому времени уровень подготовки соответствует ОСНАЗу».

«Хм… – почему-то смутился Максим, – будем знакомы».

«Будем, дружище! Смотри, немцы почти готовы начать…»

Максим вгляделся в оптику – танки уже в порядки выстроились, следом развернулись бронетранспортеры, с которых рассыпались пехотинцы и пока залегли позади техники.

Лейтенант провел перископ туда-сюда, панорамно осматривая построение немцев, и прикинул, что если первыми откроют огонь северные полукапониры, то немцы скорей всего довернут танки на них, открывая для южного артиллерийского полукапонира свои борта. А может, не довернут. Но попробовать можно.

– Да сколько же их?! – воскликнул пулеметчик.

– Осилим? – спросил кто-то из бойцов.

– Осилим! – решительно сказал лейтенант. – По-другому быть не может, товарищи бойцы.

Больше ничего уточнять Максим не стал. Как же тяжелы эти знания о будущем!

Тем временем немецкие порядки двинулись вперед. Началось. Максим кликнул командира артрасчета и уступил ему перископ – пусть корректирует огонь орудий.

– Ориентир – подбитые мотоциклы, ближе не подпускать, – уточнил лейтенант. – Пулеметчикам – открытие огня на личное усмотрение.

После чего сменил фуражку на каску и вышел из капонира, потому как не собирался командовать из защищенного бункера. Было бы больше специальной оптики, а так лучше снаружи следить за боем. Высокая вероятность поймать шальную пулю или осколок? Что ж, есть такая беда. Зато все поле как на ладони.

Группа прикрытия расположилась вокруг полукапонира, частично восстановив огневые ячейки, и теперь чуть высунувшись, следила за приближением врага. Танки ехали медленно, вслед за ними двигались броники, а немецкая пехота укрывалась за техникой.

Танки открыли огонь по капонирам с километра. Стреляли с остановки, потом рывок вперед, вновь стоп и выстрел…

Взрывы встали вокруг бетонных коробок, однако прямых попаданий пока не было. Одновременно заработали пулеметы танков и бронетранспортеров. Пусть. Капониры молчали.

Девятьсот, семьсот метров…

Разрывы встают ближе и ближе. Несколько снарядов разрываются на стенах, но это не страшно. Взгляд в небо – вражеской авиации пока нет. И не надо…

Пятьсот метров…

Ухнула пушка командного полукапонира – и крайний Т-4 вспыхнул от попадания. Одновременно очередь «максима» вспорола землю и уткнулась в броник в центре. Пулеметы капониров дали короткие очереди, стараясь достать немецкую пехоту. Выстрелила пушка соседнего арткапонира – крайний танк развернулся налево и застыл с перебитой гусеницей. Башня тут же начала разворачиваться на капонир, но через десяток секунд в борт воткнулся снаряд, и Т-3 задымил.

– Молодец, Жунусов! – порадовался лейтенант. – Два снаряда – два танка!

Из бокового башенного люка вывалился немецкий танкист. Он быстро спрыгнул вниз, но на землю упал уже труп. Было видно, как пули рвут тело немца. Непонятно, кто его – били пулеметы капониров, не отставали от них бойцы групп прикрытия.

Куралов вдруг понял, что сам стреляет по врагу. Из пистолета. И зачем его из кобуры достал?

– Эх, мать его… сейчас бы еще пушечек, – громко ругнулся кто-то из бойцов, быстро перезаряжая мосинку.

Но, увы – придется рассчитывать только на имеющиеся.

Немецкая пехота тем не менее двигались вперед. Перебежками. Техника их уже прикрывала плохо, крайние капониры могли достать. Но вот пойми – кто когда поднимется, сколько метров пробежит и когда упадет. А как упадет? Раненый или убитый? Главное – чтобы не встал.

Загрохотал «дегтярь» группы прикрытия. Лязг его затвора перекрыл стрельбу двух «максимов» капонира, не говоря про соседние. При этом пулеметчик что-то орал. То ли пел, то ли матерился.

Один из танков остановился и выстрелил. Снаряд прошелестел выше капонира, но почти впритирку, да так, что Куралов почувствовал теплую волну, толкнувшую его сверху. Разрыв вспух далеко позади. Танк взревел и рывком продернулся вперед. Еще выстрел. Разрыв встал почти рядом. Одновременно пулеметная очередь взрыла бруствер траншеи, и Максим решил не дразнить судьбу, вернувшись в капонир.

Четыреста метров…

Пушки арткапониров открыли частую стрельбу. Подбили еще четыре танка. Один задымил, три просто встали с перебитыми траками. Но экипажи их спешно покинули. Пулеметчики тут же сконцентрировали огонь по ним.

Неожиданно вскрикнул Гаврилов – второй номер первого пулеметного каземата. Максим заглянул в каземат. Гаврилов, весь заляпанный кровью, тормошил пулеметчика Зимина. У того в затылке была дыра. Очевидно, пуля прошла через прицельный проем и попала в лицо сержанта. Бойцы помогли снять убитого с сиденья и положить его на пол в углу.

– Вот и отвоевался Ванька, – вздохнул Гаврилов, снимая пилотку с головы.

– За пулемет, боец, – распорядился Максим. – Потом помянем, если время будет.

– Отходят! – закричал сержант, отрываясь от перископа. – Немцы отходят!

– Дай-ка, – выкрикнул Максим, подскакивая к системе наблюдения.

Лейтенант провел перископ туда-сюда. Танки пятились. Перед капонирами осталось семь подбитых танков – один Т-4 и шесть Т-3. Четыре из них сильно чадили, остальные стояли, понуро опустив ствол. Их бы попытаться поджечь, чтобы ремонтным подразделениям немцев веселее было с ними возиться. Кроме того, в дополнение к двум подбитым в первом бою «ганомагам» добавилось еще три. По живой силе – сколько вражин в утиль списали сосчитать трудно – тушки мертвых немцев разбросаны по полю. По самому минимуму около двух взводов. Плюс экипажи танков. Не уверен, что кто-то из них добрался до своих живым. По танкистам бойцы стреляли с особым энтузиазмом, выполняя инструкции лейтенанта.

«По твоему совету, кстати».

«Это азбука войны, – ответил Маргелов. – Эта война маневренная. Война техники. Поэтому летчики, танкисты, водители должны уничтожаться в первую очередь, особенно летчики и танкисты. Их подготовка долгая. Очень долгая».

«Я понимаю».

Бойцы и артиллеристы тем временем весело обсуждали бой. Скоротечный? Да ну! Часы у лейтенанта имелись. Глянув на показания – изумился. Час? А показалось, что больше. Намного больше.

Некоторые бойцы от впечатления закуривали прямо в каземате, причем руки нервно подрагивали, выдавая отпускающее их напряжение боя.

Горохов тут же выгнал всех наружу.

– Офонарели, бойцы?! Эй, на приводе, – крикнул он в подвал, – а ну шибче крути ручку!

– Товарищ лейтенант! – крикнул боец, вбежавший в капонир. – Там…

Доклад бойца сбил приподнятое настроение. У группы прикрытия имелись потери – один убитый, один тяжелораненый и три с легким ранением. Убитого занесли в каземат. Положили у стены рядом с пулеметчиком. Укрыли плащом.

Лейтенант забрал у них красноармейские книжки[23]23
  Автор знает, что красноармейская книжка как основной документ, удостоверяющий личность военнослужащего – рядового и младшего комсостава, была введена 7 октября 1941 года приказом НКО СССР.


[Закрыть]. Перелистал. Сержант Зимин Иван Кондратьевич, семнадцатого года рождения, рабочий, беспартийный. Рядовой Васин Дмитрий Николаевич, шестнадцатого года рождения, рабочий, беспартийный.

Поступили доклады с капониров. Там тоже имелись убитые и раненые.

Легкораненых перевязали. С тяжелым было труднее. Санитар только руками развел.

– Я ничего не могу поделать, – сказал он, отведя лейтенанта в сторону. – Осколок в груди. Мы его перевязали, но толку, внутреннее кровотечение мне не остановить.

– А если осколок достать?

– Нечем доставать, – помрачнел санитар. – Парня в госпиталь надо срочно, но не довезем…

Последние слова он произнес почти шепотом. Куралов кивнул и направился к раненому. Боец был в сознании. Дышал тяжело, с хрипом. Максим сел рядом, взял красноармейца осторожно за плечо.

– Все хорошо будет. Все хорошо… – больше выдавить из себя лейтенант не смог.

Боец вдруг обмяк и вытянулся. Глаза остекленели. Умер. Куралов почувствовал, как его накрывает волна горя. Но его вдруг как током ударило, и напряженная волна двинулась вверх, к голове. А когда она докатилась… сознание погасло, а потом взорвалось мириадами ярких звезд. И нестерпимой болью.

Невозможной.

Невыносимой.

И вдруг все стало как прежде. Боль ушла мгновенно, лишь осталась выступившая испарина. Максим вытер лицо рукавом. Потер глаза и, мелко моргая, осмотрелся. В каземате, кроме тел погибших, никого не было. Санитар с ним не пошел, вернулся в центральный.

– Чт-т-то это было? – тихо заикаясь, спросил лейтенант.

«Это – прививка от слабости, – сказал гость. – Я показал тебе смерть. И как я ощущаю ее каждый раз».

«Но зачем?»

«Чтоб твои бойцы видели не тряпку, а командира, сделанного из стали! – ответил Маргелов. – Негоже им видеть твои слезы сейчас».

«В твоем будущем все такие жестокие и циничные?»

«Считай как хочешь. Но это и твое будущее. Мы все делаем свое будущее. Здесь и сейчас».

«Ну да, а немцы мне мешать не будут?»

«Вот и сделай, чтобы они не смогли помешать. НИКОМУ!»

«Да, ты прав, извини… просто я никогда так близко смерти не видел».

Куралов прикрыл умершему глаза и поднялся. С трудом. Постоял, собираясь с мыслями. Потер лицо, оправился и вышел.

Личный состав капонира старался в сторону каземата, где находились тела погибших, не смотреть. Но когда лейтенант появился в коридоре, красноармейцы на мгновение замерли и поняли. Первым пилотку снял Горохов…

– Перекусить не мешало бы, а, товарищ лейтенант? – обратился один из бойцов.

– Перед боем-то кишку набивать? – спросил Горохов.

– А сытым и погибать веселее! – ответили ему.

Сержант посмотрел на лейтенанта.

– Пусть, – отмахнулся Максим и направился в закуток.

Сам он ел давно, но сейчас после пережитого вряд ли кусок в горло полезет. Личный состав рассаживался вдоль стен. Красноармейцы растрясли свои ранцы и вещмешки. Кто хлеб достал, у кого сухари имелись, единицы вскрыли консервы. Пока затишье, можно и поесть.

– Это чего у тебя на ложке выцарапано? – послышалось лейтенанту.

– Звание, фамилия, имя, отчество, – был ответ, – год рождения ишшо…

– А зачем?

– Потеряется, кто найдет, мож возвратят. Да и вообще…

«А ведь боец прав в своем „вообще”! – подумал Максим, точнее его гость. – Ложка ложкой, а медальоны[24]24
  Новые медальоны были введены в обращение приказом НКО от 15.03.1941 года за № 138. Внутрь коробочки вкладывался стандартный бланк для заполнения данными на его владельца – ФИО, год и место рождения, место призыва и адрес ближайшего родственника. Обычно указывались жена, мать или отец.


[Закрыть] у всех ли имеются?»

«Ну, имеются, а что?»

«А то! В случае гибели личность погибшего установить легче. Чтобы не было неизвестного сол… бойца. Подписанные ложки, кружки, котелки, неиспорченные влажностью документы, любые различные справки, партийный и комсомольский билеты, даже квитанции. Все это поможет потом в установлении личности погибшего».

«Но медальоны же есть! – подумал Максим. – Причем хорошие. Их сменили совсем недавно. Сначала у нас были уставные жестяные коробочки. Небольшие, размером со спичечный коробок, однако он оказался не герметичен, и бланк, на котором вписывались данные бойца, и сама коробка, при попадании воды быстро приходили в негодность. В начале сорок первого нам выдали другие футляры для медальонов в виде пластмассового восьмигранного цилиндрического пенала, внутрь которого вкладывался бумажный бланк. Причем бланк должен быть в двух экземплярах».