Электронная библиотека » Владлен Дорофеев » » онлайн чтение - страница 6


  • Текст добавлен: 5 апреля 2023, 16:41


Автор книги: Владлен Дорофеев


Жанр: Приключения: прочее, Приключения


Возрастные ограничения: +18

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Подарок дорогому другу Францу, свёл того в могилу

Ассамблея при Петре I. Неизв. худ.


В начале книги мы окунулись в вакханалию новоселья в петровском Дворце на Яузе. А после него, 19 февраля 1699 года, в его стенах прошла прощальная аудиенция бранденбургского посла с пиром, на котором присутствовали женщины в одном зале с мужчинами. И пили и плясали беспробудно. До этого дня на официальных мероприятиях на Руси подобного не дозволялось!

Любимый фаворит Франц Лефорт то и дело задавал роскошные обеды, балы в «своём» новом Дворце на Яузе. Пиршества продолжались по три – четыре дня. Иоганн-Георг Монс поставлял для них тысячи бутылок с вином! Рассказывали, что пьяный царь на одном таком пиру собственноручно избил своего шурина Лопухина за якобы нанесённую тем словесную обиду «другу Францу».

24 февраля (5 марта) 1699 года «…господин генерал Лефорт, после того, как представил русским вельможам смешную комедию и насмешку над римским духовенством, вскоре слёг, заболел сильной горячкой и на осьмой день представления этой комедии… умер», – сообщал из Москвы в своём донесении в Ватикан иезуит Франциск Эмилиана. Князь Куракин в «Гистории о царе Петре Алексеевиче», вторит ему: «Лефорт и денно и нощно был в забавах, супе, балы, банкеты, картежная игра, дебош с дамами, и питье непрестанное; оттого и умер во время своих лет под пятьдесят.». Да, скрягой Лефорт не был, жил в своё удовольствие и на «чёрный день» не откладывал.


Ф. Я. Лефорт. Худ. М. ван Мюсхер. 1698 г.


Считается, что Лефорт скончался в возрасте сорока шести лет в ночь на 2 (12) марта 1699 года от тифозной горячки. Писали, что причиной смерти были «жестокая болезнь в голове и в боку от растворившихся старых ран» и присоединившаяся к ним «гнилая горячка».


В книге «Печальные ритуалы императорской России» Марина Логунова пишет: «Сразу после смерти Лефорта боярин Ф. А. Головин послал гонца к царю с печальным известием. Родные начали готовить похороны, но ждали распоряжений государя. Пётр прибыл в Москву 8 марта. В связи с тем, что в семье Франца Яковлевича не оказалось денег на его погребение (у его племянника Петра Лефорта даже не нашлось средств на пошив траурного платья), царь взял все расходы на себя.

Торжественный обряд похорон проходил 11 марта 1699 г. Таких почестей, как Лефорт, не удостаивался никто из бояр, тем более иноземцев, но, как говорили современники, высшими почестями для усопшего были царские слезы.

Перед выносом царь приказал открыть гроб и в присутствии двора, рыдая, долго лобызал холодное тело. Во время погребальной процессии к реформаторской церкви царь шёл в глубоком трауре, с первой ротой Преображенского полка, перед ним несли государственное знамя. Далее следовали Семёновский и Лефортов полки. Перед каждым полком шли музыканты, исполнявшие печальные мелодии. Офицеры были в чёрных шарфах и лентах. Знамена с долгими чёрными кистями и барабаны были обиты чёрным сукном.

За полками ехал чёрный рыцарь с обнаженным мечом острием вниз, за ним вели двух коней в богатом убранстве и одного коня под чёрной попоной.

Затем генерал-майор нёс на чёрной шитой серебром подушке знаки Ф. Лефорта (по другой версии, их несли пять человек) – знамя с золотым в красном поле гербом и с оранжевой длинной перевязью, золотые шпоры, перчатки с золотой бахромой, шпагу, полковой жезл, шлем.

Меняясь каждые четверть часа, двадцать восемь полковников в сопровождении пяти протестантских священников несли гроб, обитый чёрным бархатом с позументом, золотой бахромой и серебряными бляхами с гербом Ф. Лефорта. По другой версии, тело Лефорта везли на одре. За гробом шли сын синдика Женевы Пётр Лефорт, послы Австрии, Бранденбурга, Дании, Швеции, пажи, бояре, офицеры в траурных одеждах. Два генерала под руки вели вдову Елизавету Францевну в окружении толпы плачущих женщин.

В реформаторской церкви Немецкой слободы пастор Стумпфиус сказал прочувствованное надгробное слово на текст из книги Экклезиаста. Охарактеризовав Франца Лефорта как «верного раба и служителя» Петра, он закончил свою речь словами: «…Солнце жизни его померкло в самый полдень славы, лучи же царской милости провождают его и до могилы… Доступностию наверху почестей, готовностию к ходатайству, безмерною кротостию и постоянным дружелюбием он привлекал к себе сердца всех людей.».

Речь так понравилась Петру, что он приказал напечатать её и позже передал на хранение в Академию наук. Некоторые характеристики, данные пастором, присутствующие восприняли как осуждение покойного за порочные наклонности. Но, скорее всего, священнослужитель воспользовался ситуацией, чтобы призвать паству к необходимости подготовить добродетельной жизнью блаженную кончину.

По окончании службы процессия тронулась на Немецкое кладбище. После выноса тела из церкви раздались троекратные залпы сорока орудий, установленных на площади рядом с собором.

При переносе тела на кладбище установленный порядок шествия был нарушен: бояре посчитали ниже своего достоинства идти за иностранными послами и опередили их. Пётр заметил это и позже в гневе сказал племяннику Лефорта: «Это собаки, а не мои бояре».


Пётр I в рыцарских доспехах. Худ. Ж.-М. Натье, 1717 г.


Когда гроб при пушечной пальбе и беглом оружейном огне опускали в могилу, Пётр, рыдая, упал на труп своего друга.

Поминки проходили в Лефортовском дворце. Когда царь на короткое время вышел, многие бояре поспешили покинуть церемонию. Вернувшийся Пётр встретил их на лестнице и был сильно разгневан.

Всем участникам похорон были выданы золотые перстни с вырезанным днем кончины и «изображением смерти».

Ходили слухи, что ночью могилу Ф. Лефорта хотели вскрыть грабители, чему помешали жители Немецкой слободы. Вопрос о месте захоронения Ф. Лефорта до сих пор остается открытым.

В этих похоронах были намечены те детали реформирования траурного ритуала, которые отрабатывались на протяжении всего царствования Петра I и нашли свое отражение при его собственном погребении. Так, на похоронах Лефорта впервые были задействованы полки, названные гвардейскими: Семёновский, Преображенский и «личный» Лефортов полк. В дальнейшем гвардейские полки и подразделения, имевшие особую связь с усопшим представителем императорской фамилии, обязательно входили в состав почётного караула, сопровождавшего траурную процессию.

Впервые в похоронах Ф. Я. Лефорта зарегистрированы рыцарские мотивы в виде двух рыцарей, их присутствие в дальнейшем станет обязательным. (Примечательно, что подобным образом в средневековье хоронили рыцарей тамплиеров – прим. автора). Один рыцарь – в золотых доспехах с ярким плюмажем и поднятым мечом, едущий на лошади, другой – в чёрных доспехах и чёрным пучком страусовых перьев на шлеме, следующий пешком с опущенным мечом. Латник в золочёных доспехах символизировал жизнь, светлое начало. Чёрный рыцарь олицетворял окончание земного пути, смерть. Две противоположности, два древних философских символа: начало и конец, жизнь и смерть, положительное и отрицательное, этот список можно продолжить, воплощались в своеобразных «масках», ставших обязательными участниками траурных мероприятий в императорском доме. Впоследствии эти рыцари будут восприниматься в контексте преемственности власти: чёрный латник – скорбный рыцарь ушедшего монарха, яркий латник в золочёных доспехах с праздничным плюмажем без траура – рыцарь нового правителя. Последний раз рыцари пройдут за гробом Александра Третьего 7 ноября 1894 года в день последних торжественных похорон императора России – апофеоза русского самодержавия, получившего свое выражение в государственном церемониале.

При проводах Ф. Я. Лефорта особое внимание было обращено на присутствие лошадей, что нашло своё отражение и в будущем. Лошадь как верный боевой товарищ, как символ воинской доблести, имеющий особое значение в жизни правителя-воителя, стала потом обязательным участником траурной процессии.


Будущая церемония похорон Петра I «репетировалась» на прощании с Лефортом


В данном случае офицеры, сопровождавшие тело, несли на бархатных подушках знаки воинского достоинства усопшего: золотые шпоры, пистолеты, шпагу, трость и шлем. Впоследствии при императорских похоронах, на церемониале более высокого ранга, были задействованы как государственные инсигнии – знамена, мечи, скипетр, держава, короны, так и знаки личного отличия покойного – кавалерии, т. е. ордена, носимые на специальных бархатных подушках (первое упоминание об их использовании в похоронных церемониях в России относится к ритуалу погребения Ф. Я. Лефорта).

Прохождение в процессии представителей дипломатического корпуса, так же как и свободный доступ лиц женского пола, едва ли не впервые зарегистрирован именно в этой траурной процессии. Абсолютно новым элементом всего траурного действия оказался оружейный салют в отличие от традиционного для России колокольного «печального» звона. Впоследствии, и колокольный звон, и салют из пушек, стали звуковым сопровождением похорон представителей правящей фамилии и особо торжественных церемоний императорской России.

Ещё одним нововведением, используемым в похоронах Ф. Я. Лефорта, стало прощальное напутственное слово, традиционное в протестантском траурном церемониале, но непривычное для России. Петру Первому в его желании привить западные культурные ценности своим подданным и внедрить образовательную функцию в русскую православную службу идея не могла не показаться привлекательной. В дальнейшем напутственные слова, а не только ритуальное пение и определенный вид церковной службы, стали обязательным элементом траурного ритуала. Кроме восхваления усопшего монарха напутственное слово выполняло идеологические задачи прославления и укрепления самодержавной власти.

День (10 марта – прим. автора) накануне погребения Ф. Лефорта ознаменовался учреждением первого и самого главного ордена Российской империи – святого апостола Андрея Первозванного. Хотя относительно даты учреждения ордена абсолютной уверенности не имеется, но 10 марта окрашено мистико-символическим звучанием, так как 10 марта, но уже 1725 года, станет днём похорон самого Петра I.».

«Комедийный театрум»

Театр царя Алексея Михайловича. Гравюра А. Янова


В дни новоселья во Дворце Петра на Яузе гостям была представлена для многих удивительная новинка – «комедийный театрум».

Считалось, что со смертью царя Алексея Михайловича, который ввёл на Руси эту «потешную затею», театральное дело в Москве заглохло. Через четверть века мало кто остался в живых из свидетелей первого театрального представления 17 октября 1672 года – драмы «Артаксерксово действо», что состоялось в «комедийной хоромине» на берегу Яузы в селе Преображенском. Тогда спектакль шёл на немецком языке и продолжался в течении десяти часов! Труппу, состоявшую из 64 иноземцев, месяц готовил пастор лютеранской кирхи из Немецкой слободы Иоганн Готфрид Грегори. Этот первый профессиональный коллектив за казённый счёт просуществовал в Москве четыре года, и за это время показал всего лишь девять придворных спектаклей.


Пётр решил возродить угасшую театральную традицию, но пошёл дальше отца – создал первый публичный театр, вышедший за рамки царской забавы. Правда, и здесь, как мне удалось выяснить, не обошлось без любимца Франца.

Театральные справочники называют официальную дату восстановления театрального дела в России – 1702 год. Однако, я нашёл любопытное донесение иезуита Франциска Эмилиана из Москвы, датируемое 1699 годом, и повторно приведу его содержание: «Господин генерал Лефорт после того, как представил русским вельможам смешную комедию и насмешку над римским духовенством, вскоре слег, заболел сильной горячкой и на осьмой день представления этой комедии… умер.».

Вот так дела! Из послания следует, что спектакль был представлен вскоре после новоселья в Лефортовском дворце! 24 февраля (5 марта) 1699 года! Впрочем, впереди ещё много открытий.


В 1698 году в Россию выехал «к царю на службу» комедиант Иван (Ян – прим. автора) Сплавский. Он организовал в 1698—1699 годах в Москве труппу кукольного театра.

Имела ли она какое-нибудь отношение к упомянутому представлению в Лефортовском дворце, сегодня судить трудно. Однако и в 1701 году Сплавский оставался единственным, что называется, «театральным специалистом». Именно ему тогда поручили отправиться за границу для вербовки в Москву театральной труппы. Посольский приказ выдал Сплавскому двести рублей. И он, уже в чине капитана, отправился в Европу: «И тому Сплавскому, чтоб таких вывез, приказано, чтоб умели исполнить.».

В Данцинге (Гданьске – прим. автора) он заключил контракт с неким Яганом Кунштом (или Кунстом – прим. автора).

Как сообщает историк театра П. Пекарский, в контракте Сплавский обязывался по прибытии с труппою Куншта в Москву «царскому величеству всемы вымыслами, потехами угодить, и к тому всегда доброму, готовому и должному бытии», а за всё это иметь ежегодно 5000 ефимков. Вознаграждение достойно уровню нынешних голливудских звезд! При этом казна должна была оказывать ему материальную помощь для строительства театра, пошива костюмов и изготовления декораций.


6 августа 1702 года боярин Иван Фёдорович Головин оглашает царский указ «О строительстве комедиального дома в Кремле городе». В это время «в Немецкой слободе в дому генерала Франца Яковлевича Лефорта в большой палате, для потешения, покаместь та храмина (на Красной площади возводили «Комедийную деревянную храмину» – прим. автора) построится, сделаны «комедийный театрум и хоры». И при этом Головин продолжал торопить: «Есть ли пришествие великого государя будет к Москве, не понести б вам его гневу на себе!».


Труппа Ягана Кристияна Куншта прибыла в Москву в середине 1702 года. И тут же начались представления в Лефортовском дворце на Яузе.

Главным недостатком труппы Куншта было то, что актёры не знали русского языка и этим ограничивали круг своих зрителей. Пётр был недоволен и предложенным ему репертуаром. По словам Берхгольца, он требовал от актёров пьес, которые имели бы не более трёх действий, не заключали бы в себе никаких любовных интриг и были бы не слишком грустны, не слишком серьёзны, не слишком веселы. Он желал, чтобы пьесы шли на русском языке и потому хотел иметь комедиантов преимущественно из Польши.

В театре было восемь человек. В документах упоминаются фамилии двух актеров: «Антон Ротакс был парикмахером и приготовлял для труппы парики и накладки, другой Яган Эрдман облечён был в должность портного для шитья костюмов» – всё это они выполняли помимо «комедийного действия».

За творчество артиста-портного Куншт выслушивал «попрекательные и укорные слова» от царя, которого не устраивали простые лицедейские костюмы – полотняные и обшитые не настоящим золотом, а мишурою. «Не размышляют аще ль прямое золото было, то при свечах не яснилось и на театре не тако явилось, а прямым на сто тысяч рублей нечего делать», – жаловался в письмах Куншт на Петра – сей «правитель царского величества комедианской».


Лубочное изображение театрального представления


Царь, видимо, добился высокого качества костюмов и декораций, о чём есть свидетельство от 1707 года: «отдано из комедиальной храмины латы добрыя всея воинския одежды и с наручи и с руками и что на главу налагают комедианту-иноземцу Артемию Фиршту (между прочим „золотых дел мастеру“ – прим. автора) для того, что велено ему по приказу стольника Ивана Фёдоровича Головина привесть те латы на двор к нему для действия чина при погребении отца его, боярина Фёдора Алексеевича, и те латы привесть ему назад в комедию.».


Однако Куншт оказался человеком неуживчивым. Вскоре он поругался с труппой, да так, что взаимные недовольства пришлось разбирать в Посольском приказе. Неизвестно, оставил ли Куншт труппу или нет, только в октябре 1702 года ему было поручено отобрать и обучить актеров из числа русских. Для этих целей из некоторых приказов были отданы несколько подьячих, которых он должен был «всяким комедиям учить с добрым радением и со всяким откровением». Вот имена первых русских актеров: Фёдор Буслаев, Семён Смирнов, Никита Кондратов, Иев Невежин, Пётр Гневышев, Иван Потапов, Пётр Боков, Пётр Долгов, Иван Васильевич Маньшой, Яков Комарский, Михайла Егоров, Гаврила Евгеев, Василий Кошелев, Василий Теленков. Последний был из посадских истопников и прославился больше своим буйством во время гулянок с ещё одним актером – Романом Аммосовым, за что носил прозвище «Шмага пьяный» и в семьсот пятом году был бит батогами по указу боярина Головина. Других же актеров строго предупредили.

В декабре 1702 года в «большой столовой палате» Лефортовского дворца впервые состоялось выступление русских артистов. Удивленные зрители услышали со сцены не иностранную, а русскую речь. Премьера российского спектакля имела большой успех.

Русским актерам, искусство которых царь высоко ценил, из-за того, что «…ходя в Немецкую слободу и по вся дни, с платьем и обувью обносились и испроелись», Пётр приказал выдать с октября 1702 года по январь 1703 года немалые по тем временам деньги – сто рублей!

В конце 1703 года Куншт умер, а управление театром и школой взяла на себя его вдова Анна и актер Бендлер. Справиться с труппой они не смогли, и в марте 1704 года их заменил Отто Фиршт (Артемий Фирст, Отто Фюрст – прим. автора).

Фиршт увлекался декорационной «роскошью»: только в 1704 году им было заказано «70 картин живописным письмом в 3 перемены», а в следующем году – две «спускные» машины. Всё это происходило «на дворе генерала Франца Яковлевича Лефорта… при строительстве „комедиальной храмины“… для отопления „дву палат, в которых живописцы пишут“, изведено было 8 возов дров по 4 алтына – деньги воз.».

Куншт и Фюрст (труппа под управлением которого была известна в 1704 году ещё и тем, что в ней играли две актрисы – прим. автора) перевели на русский язык тринадцать пьес. Их с переменным успехом играли наши актеры в первом десятилетии восемнадцатого века. Сохранилось «Описание комедиям, что какие есть в государственном посольском Приказе, мая по 30 число 1709 года»:

1. О Фракталпее Ипирском и о Мирандоне сыне его.

2. О честном изменнике, в ней первая персона Арцух Фридрих фон Поплей.

3. Дон Педро, почитаемый шляхтич, и Аммарилис, дочь его.

4. Прельщённой любящий.

5. Тюремный заключенник или принц Пикель Гяринг.

6. О крепости Грубстона, в ней же первая персона Александр Македонский.

7. Сципий африканский, погубление королевы Софонизбы.

8. О графине Триерской Геновеве.

9. Два завоеванные города, в ней же первая персона Юлий Кесарь.

10. Постоянный Папиньянус.

11. Порода Геркулесова, в ней первая персона Юпитер.

12. О Боязете и Тамерлане.

13. Доктор принужденный.

Российская сценическая судьба этих пьес началась на подмостках Дворца на Яузе.

Кощунственные потехи царя

Свадьба шутов. Гравюра начала XVIII в.


Скоропостижная смерть Франца резко подкосила царя. Пётр искренне оплакал смерть любимого друга. Узнав о кончине своего фаворита, рыдал, «как будто его извещали о смерти отца». Несколько дней он находился в полной прострации, лишь повторяя, что ему больше не на кого опереться. А у гроба любимчика воскликнул: «На кого могу я теперь положиться? Он один был верен мне!».

На мраморном надгробии друга Пётр приказал сделать надпись: «На опасной высоте придворного счастья стоял непоколебимо».


А вот, где могила Франца Лефорта сегодня – неизвестно. И тут снова начинаются загадки. Предполагают, что в XIX веке его прах перезахоронили на Введенском (в простонародье – Немецком – прим. автора) кладбище, либо на Лазаревском погосте. А народная молва утверждает, что его перенесли в Петропавловский собор в Петербурге, поближе к могиле Петра Великого.


Но недолго убивался в горе государь, и, 26 января 1702 года, в стенах Дворца на Яузе, подаренного Лефорту, царь шумно и весело отпраздновал свадьбу своего… шута Феофилакта Шанского!

Символично, не правда ли? Шут умер, да здравствует шут!


Свадьба Феофилакта Шанского (мужская половина). Худ. А. Шхонебек. Гравюра нач. XVIII в.


Правда, этот шут, Филат (Феофилакт – прим. автора) Шанский, был «многоутешный и остроумнолютый».


Голландский художник и путешественник Корнелис де Бруин (Брайн – прим. автора) в своих заметках «Путешествие через Московию…» (изданную в Москве в 1873 г. – прим. автора) оставил описание свадьбы-представления, в котором приняло участие около 500 человек: «Праздновали три дня; первые два – в старых русских костюмах, по старинным обычаям, мужчины и женщины в разных покоях. На третий день – „в немецких платьях… за столом мужчины и женщины сидели вместе, как это водится у нас“.».

На свадьбу «званы были все знатные обоего пола персоны и велено им приезжать в самом старинном российском платье. Кушанье изготовлено было по-русски, да и напитки были только горячее вино, да мёд, чем оные и подчиваны. Трактамент сей и убор, в коем находились, гостям очень не мил был, чему Государь весьма радовался, и смеючись им сказал: Предки наши едали и пивали сие: и старинные обычаи, как многие говорят, лучшие. Свадьба сия много вспомоществовала к истреблению дураческого мнения тех, кои прошлые времена предпочитали настоящим», – этот текст надписан на листе, приклеенном к оригиналу гравюры Адриана Шхонебека с изображением мужской половины свадьбы.


Свадьба Феофилакта Шанского (женская половина). Худ. А. Шхонебек. Гравюра нач. XVIII в.


Смысл этого сложного сатирического представления позже, в середине XVIII столетия, когда ещё оставались живы свидетели свадьбы, толковали как сознательную пародию на традиционные обычаи.


Свадьбу запечатлел на своих гравюрах голландский гравёр Адриан Шхонебек (или Адриан Схонебек – нидерл. Adriaan Schoonebeek или Schoonebeck; 1661—1705 гг. – прим. автора), первый из мастеров гравюры, приглашённых Петром Первым для работы в России. Он выполнил три рисунка, и, в августе 1702 года, были выкованы три медные доски «к рисованию и печатанию свадьбы Шанского». Но известны лишь две гравюры с изображением мужской и женской половин празднования. На них отображены события первых двух дней свадьбы, когда праздновали ещё в русских костюмах. При этом практически не различимо то важное обстоятельство, что «мужская половина» отмечала в большой парадной столовой палате, а женская – в двух небольших соседних покоях.


Шаманские камлания, глумление над обрядами православной церкви, «служение Бахусу и честное обхождение с крепкими напитками» благодаря Лефорту и молодому царю Петру вдруг стало считаться при русском дворе единственно возможным образом жизни для человека, рассчитывающего занять достойное в нём место. А ведь ещё накануне, в XVI веке, в «Домострое» требовалось: «Пей, да не упивайся» и «вина мало веселия ради, а не для пьянства».


Пасхальный стол у Петра Великого. Худ. Е. Самокиш-Судковская


Н. Костомаров в своей «Русской истории в жизнеописаниях её главнейших деятелей» Петра почти оправдывал, но в конце всё равно не сдержался: «В эти молодые годы своей жизни он положил начало юмористическому учреждению, которое поддерживал всю свою жизнь. Это был так называемый «всешутнейший, всепьянейший и сумасброднейший собор», состоявший из ближних к царю лиц, то была пародия на церковную иерархию. Бывший учитель Петра, Никита Моисеевич Зотов, был назван «всешутейшим патриархом или князь-папою». Князь Фёдор Ромодановский был назван кесарем, другие придворные получили в насмешку титулы владык разных городов, а сам Пётр носил титул протодиакона. Цель этого собора состояла в усердном служении Бахусу и в частом обхождении с крепкими напитками; предаваться пьянству и обжорству на заседаниях этого собора сделалось обычным; способ выражения отличался самым грубым цинизмом.

Одной из самых резких черт, так сказать, размолвки Петра со старинным православием были его забавы со всешутейшим и всепьянейшим собором… Составив под этим названием из своих любимцев целый кружок пьяниц, Пётр не слишком щадил чувствования своих приближенных; волею или неволею в забавах его должны были участвовать и такие особы, которым совсем не под стать было шутовство…».


Большой московский маскарад 1722 г. Гравюра XVIII в.


С умеренным Костомаровым спорит Ключевский, явно осуждая царя: «Эти официальные празднества были тяжелы, утомительны. Но ещё хуже были увеселения, тоже штатные и непристойные до цинизма. Трудно сказать, что было причиной этого, потребность ли в грязном рассеянии после чёрной работы или непривычка обдумывать свои поступки. Пётр старался облечь свой разгул с сотрудниками в канцелярские формы, сделать его постоянным учреждением. Так возникла Коллегия пьянства, или «сумасброднейший, всешутейший и всепьянейший собор». Он состоял под председательством наибольшего шута, носившего титул князя-папы, или «Всешумнейшего и Всешутейшего патриарха московского, кокуйского и всея Яузы». При нём был конклав 12 кардиналов, отъявленных пьяниц и обжор, с огромным штатом таких же епископов, архимандритов и других духовных чинов, носивших прозвища, которые никогда, ни при каком цензурном уставе не появятся в печати (попросту говоря – матерные имена – прим. автора). Пётр носил в этом соборе сан протодьякона и сам сочинил для него устав, в котором обнаружил не менее законодательной обдуманности, чем в любом своем регламенте. В этом уставе определены были до мельчайших подробностей чины избрания и постановления папы и рукоположения на разные степени пьяной иерархии.


Свадьба карлика Екима Волкова. Гравюра XVIII в.


Первейшей заповедью ордена было напиваться каждодневно и не ложиться спать трезвыми. У собора, целью которого было славить Бахуса питием непомерным, был свой порядок пьянодействия, «служения Бахусу и честнаго обхождения с крепкими напитками», свои облачения, молитвословия и песнопения, были даже всешутейшие матери-архиерейши и игуменьи. Как в древней церкви спрашивали крещаемого: «Веруеши ли?», так в этом соборе новопринимаемому члену давали вопрос: «пиеши ли?». Трезвых грешников отлучали от всех кабаков в государстве; инакомудрствующих еретиков-пьяноборцев предавали анафеме. Одним словом, это была неприличнейшая пародия церковной иерархии и церковного богослужения, казавшаяся набожным людям пагубой души, как бы вероотступлением, противление коему – путь к венцу мученическому.


Большой маскарад в 1722 году на улицах Москвы с участием Петра I и князя-кесаря И. Ф. Ромодановского. Худ. В. Суриков. 1900 г.


Бывало, на Святках компания человек в 200, в Москве или Петербурге, на нескольких десятках саней, на всю ночь до утра, пустится по городу «славить». Во главе процессии – шутовской патриарх в своем облачении, с жезлом и в жестяной митре. За ним сломя голову скачут сани, битком набитые его сослужителями, с песнями и свистом. Хозяева домов, удостоенных посещением этих славельщиков, обязаны были угощать их и платить за славление; «Пили при этом страшно», – замечает современный наблюдатель. Или, бывало, на первой неделе Великого поста его всешутейшество со своим собором устроит покаянную процессию: в назидание верующим выедут на ослах и волах или в санях, запряженных свиньями, медведями и козлами, в вывороченных полушубках.».

Далее Ключевский описывает случай, который произошёл вскоре после новоселья в новом петровском дворце на Яузе: «Раз на Масленице в 1699 г., после одного пышного придворного обеда, царь устроил служение Бахусу. Патриарх, князь-папа Никита Зотов, знакомый уже нам бывший учитель царя, пил и благословлял преклонявших перед ним колена гостей, осеняя их сложенными накрест двумя чубуками, подобно тому, как делают архиереи дикирием и трикирием; потом с посохом в руке „владыка“ пустился в пляс. Один только из присутствовавших на обеде, да и то иноземный посол, не вынес зрелища этой одури и ушёл от православных шутов.».


Интересно свидетельство «Поступки и забавы императора Петра Великаго (Запись современника)» Н. И. Кашина: «И как всешутейший князь-папа приедет, вначале поп битка дворцовой начинает и певчие государевы поют «Христос раждается» по обычаю; и потом поставят на столе великую чашу, с собою привезённую, налитую вином, и в ней опущен ковш, нарочно зделанной под гербом орла; и в поставленных креслах сядет князь-папа, и возле чаши положены два пузыря говяжьих от больших быков, и в них насыпано гороху, и у той чаши кругом на коленях стоят плешивые. И архидиякон возглашает: «Всешутейский князь-папа, благослови в чаше вино!». И потом папа с стола берёт по пузырю в руку и, обмоча их в чаше в вине, бьёт плешивых по головам, и весна ему закричит многолетие разными птичьими голосами. А потом архидиякон, из той чаши наливши ковш под гербом, подносит всем присутствующим и громогласно кричит: «Жалует всешутейший князь-папа вина!». А как выпьет, паки возглашает: «Такой-та архиерей, из чаши пив, челом бьет». И по обношени все из дому поедут в дом князь-папе, и от него по своим домам, и во всей оно церемони его величество присутствует.».


Пётр присвоил себе звание протодиакона «всешутейшего и всепьянейшего собора».

«Ту же простоту и непринуждённость вносил Пётр и в свои отношения к людям, – вторит в своей «Русской истории» В. О. Ключевский. – В обращении с другими у него мешались привычки старорусского властного хозяина с замашками бесцеремонного мастерового. Придя в гости, он садился, где ни попало, на первое свободное место; когда ему становилось жарко, он, не стесняясь, при всех скидал с себя кафтан. Когда его приглашали на свадьбу маршалом, т. е. распорядителем пира, он аккуратно и деловито исполнял свои обязанности; распорядившись угощением, он ставил в угол свой маршальский жезл и, обратившись к буфету, при всех брал жаркое с блюда прямо руками. Привычка обходиться за столом без ножа и вилки поразила и немецких принцесс за ужином в Коппенбурге.


Иллюстрация к книге Н. Агеевой «Герои русской истории»


Пётр вообще не отличался тонкостью в обращении, не имел деликатных манер. На заведённых им в Петербурге зимних ассамблеях, среди столичного бомонда, поочередно съезжавшегося у того или другого сановника, царь запросто садился играть в шахматы с простыми матросами. Вместе с ними он пил пиво и из длинной голландской трубки тянул их махорку, не обращая внимания на танцевавших в этой или соседней зале дам. После дневных трудов, в досужие вечерние часы, когда Пётр, по обыкновению, или уезжал в гости, или у себя принимал гостей, он бывал весел, обходителен, разговорчив. Он любил и вокруг себя видеть веселых собеседников, слышать непринужденную беседу за стаканом венгерского, в которой и сам принимал участие, ходя взад и вперед по комнате, не забывая своего стакана, и терпеть не мог ничего, что расстраивало такую беседу, никакого ехидства, выходок, колкостей, а тем паче ссор и брани. Провинившегося тотчас наказывали, заставляя «пить штраф», опорожнить бокала три вина или одного «орла» (большой ковш), чтобы «лишнего не врал и не задирал…».


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации