Текст книги "Проклятие Кукуя. Тайны и были Немецкой слободы и её обитателей"

Монсиху вон! Теперь Меншиков здесь хозяин!

Ассамблея. Худ. К. Лебедев

Ассамблеи и дипломатические приемы во Дворце на Яузе продолжались с каждым приездом царя в Москву. Как всегда, верховодила на них Анна Монс.

Пётр безумно влюбился в Монс. Видно, искусна была в любовных утехах. Ходили слухи, что на момент знакомства с императором, Анна, не без содействия матери, уже поменяла двух-трёх любовников.

Любовь царя к своей любовнице, была безгранична. Известно, что царь, вернувшись из Великого посольства, сразу же наведался к любовнице, а через три дня сослал в монастырь свою жену Евдокию Лопухину.

Писатель историк Д. Л. Мордовцев уже в девятнадцатом веке размышлял на эту тему так: «Анна Монс – иностранка, дочь винодела. За её любовь Пётр с особым рвением повернул старую Русь на Запад, с тех пор она ещё остается немного повёрнутой.».

И всё бы для коварной соблазнительницы было прекрасно, но, как утверждал современник русский вице-адмирал Н. П. Вильбуа: «Если бы Анна, всем сердцем откликнулась на безмерную любовь императора, он, несомненно, взял бы её в жёны. Но говорят, что он ей, был даже противен, и у неё не получалось это скрыть.».

И вот, в 1704 году последовал резкий разрыв повзрослевшего государя с фавориткой из-за её открытой измены. Пётр узнал об измене из фривольного письма, написанные Анной саксонскому послу.

Монс тут же подверглась строгому домашнему аресту. Лишь в апреле 1706 году Анне было дозволено посещать лютеранскую церковь, но и только.

Сегодня трудно определить с достоверностью, что стало причиной столь резкого разрыва отношений некогда страстных любовников? Вероятнее всего, Пётр почувствовал себя оскорбленным, узнав о тайных шашнях Анны и её желании выйти замуж за представителя старинного немецкого рода барона Георга-Иоганна Кейзерлинга, прусского посланника при русском дворе. Да ещё были многочисленные свидетельства о взяточничестве семьи Монс при непосредственном участии Анны.

Известно, что старания Кейзерлинга получить от царя разрешение жениться на Анне Монс долго оставались безуспешными. Свадьба состоялась лишь 18 июля 1711 года, но после неё Кейзерлинг загадочно и скоропостижно скончался по дороге в Берлин. Причина смерти так и осталась неизвестна, как, впрочем, и точная дата – 6 сентября или 18 декабря.

Предположительно портрет Анны Монс. XVIII в.

Анна Монс оказалась с двумя дочерьми на руках, больная, что, впрочем, не помешало ей энергично и с успехом вести судебный процесс с родственниками покойного мужа из-за наследства.

История дома, построенного царём для Анны Монс в Немецкой слободе по некоторым данным такова: Пётр подарил ей большой каменный дом (по некоторым источникам это дом, который ныне расположен по адресу: Старокирочный пер., д. 6 или Бауманская улица, 53, стр. 8, – прим. автора), но после разрыва отношений с царём и скандалом по обвинению её во взяточничестве, дом у Монс забрали.

Так называемый дом Анны Монс – это палаты второй половине XVII, построенные рядом со «Старой киркой». Здание возведено традиционно для того времени – на белокаменном подклете, верхний деревянный этаж пристроили в конце XIX века. Фасад сохранил некоторый декор середины XVII столетия в виде кирпичных наличников окон с полуколоннами и навершиями в форме кокошников. Подклет дома и первый этаж соединены двумя внутристенными лестницами, помещения перекрыты сводами. Сени основного этажа первоначально имели крыльцо.

Документально история памятника прослеживается с 1706 года, когда владельцем его был придворный доктор З. З. Ван-дер-Гульст-младший – личный лекарь царя Петра I.

(В описании охранных зон памятников архитектуры Лефортово (Архив УГК ОИП г. Москвы) зафиксировано: «Древнее ядро здания составляют два нижних этажа с дошедшими до нас сводами в полуподвале и в первом этаже… Прекрасно сохранившаяся первоначальная планировка и детали позволяют восстановить его древний облик. Двухэтажное каменное здание относилось к типу посадских палат с многокомнатной планировкой и сенями-коридором. Сени отделяли наиболее парадную мужскую половину, включавшую большую столовую комнату, от наиболее скромной женской половины дома…», – прим. автора).

В описи 1718 года каменный дом, пожалованный Анне, не упоминается, впрочем, и сама Монс, ко времени составления описи уже четыре года, как умерла от скоротечной чахотки.

Предположительно палаты Анны Монс. Фотохроника 1980-х г.

Царская опала поначалу миновала Матрёну Монс, сестру Анны, супругу генерала Балка. После коронации Екатерины Первой, Матрёна стала статс-дамой императрицы. А, по некоторым сведениям, она была возлюбленной Петра Алексеевича и, даже, матерью его двух дочерей.

Плохо закончили свои дни представители проворовавшейся фамилии, входившие некогда в кукуйскую «кумпанию» молодого царя. И прежде всего Вильям Монс.

Красивый и образованный обладатель изящных манер, Вильям Монс быстро покорил сердце неизбалованной вниманием Екатерины Первой своими томными любовными письмами в стихах.

Служил же Вильям в прибыльной Вотчинной канцелярии. Кто хотел получить вотчинку, да крестьян побольше «для прокорма», шли с подношениями к Монсовскому секретарю Столетову или к его сестре Матрёне. Даже уже всесильный Меншиков был вынужден обращаться за помощью к этой братии. И Вильям Монс никому из подателей взяток не отказывал.

Но Пётр получил анонимку, из которой следовало, что его хочет отравить жена с полюбовником Монсом и потом счастливо царствовать. Понятное дело, император был в ярости.

Историк Соловьева вспоминает, что «Коронация Екатерины совершилась в Москве с великим торжеством 7 мая 1724 года. Но через полгода Екатерина испытала страшную неприятность: был схвачен и казнен любимец и правитель её Вотчинной канцелярии камергер Вильям Монс, брат известной Анны Монс.

Адъютант императора, камер-юнкер, камергер императорского двора Вильям Монс. XVIII в.

Вышний суд 14 ноября 1724 года приговорил Монса к смерти за следующие вины:

1) взял у царевны Прасковьи Ивановны село Оршу с деревнями в ведение Вотчинной канцелярии императрицы и оброк брал себе.

2) Для отказу той деревни посылал бывшего прокурора воронежского надворного суда Кутузова и потом его же отправил в вотчины нижегородские императрицы для розыску, не требуя его из Сената.

3) Взял с крестьянина села Тонинского Соленикова 400 рублей за то, что сделал его стремянным конюхом в деревне ее величества, а оный Солеников не крестьянин, а посадский человек.

Любовник императрицы не гнушался взяток, как и его сестры.

Петр I накрывает заговорщиков в доме Циклера 23 февраля 1697 г. Худ. А. Шарлеман

По царскому указу в ноябре «1724 года в 15-й день, по указу его величества императора и самодержца всероссийского объявляется во всенародное ведение: завтра, то есть 16-го числа сего ноября, в 10 часу пред полуднем, будет на Троицкой площади экзекуция бывшему камергеру Виллиму Монсу да сестре его Балкше, подьячему Егору Столетову, камер-лакею Ивану Балакиреву – за их плутовство такое: что Монс, и его сестра, и Егор Столетов, будучи при дворе его величества, вступали в дела противные указам его величества, не по своему чину укрывали винных плутов от обличения вин их, и брали за то великие взятки: и Балакирев в том Монсу и протчим служил. А подлинное описание вин их будет объявлено при экзекуции».

Вместе с Вильямом Монсом на взятках попались сестра его, Матрёна Балк-Монс, которую били кнутом и сослали в Тобольск; секретарь Монса – Столетов, который после кнута сослан в Рогервик в каторжную работу на 10 лет; известный шут камер-лакей Иван Балакирев, которого били батогами и сослали в Рогервик на три года. Балакиреву читали такой приговор: «Понеже ты, отбывая от службы и от инженерного учения, принял на себя шутовство и чрез то Вилимом Монсом добился ко двору его императорского величества, и в ту бытность при дворе во взятках служил Вилиму Монсу и Егору Столетову.».

Любовь зла! Особенно к деньгам.

Но вернёмся во Дворец на Яузе.

В январе 1707 года новым хозяином дворца стал ученик и последователь Франца Лефорта – Александр Данилович Меншиков. И это, пожалуй, закономерно. Ведь именно Лефорт заметил и приблизил к царю этого, по выражению А. С. Пушкина, «счастья баловня безродного». И он повторил пример учителя, сделав фантастическую карьеру царского фаворита – «из грязи – в князи» в прямом смысле этого выражения.

Петр I и А. Д. Меншиков. Худ. Ю. Панцырев

Родился Александр Данилович в 1672 году.

Детство Меншикова, как и первые годы служения Петру, известны мало и имеющиеся сведения по ним противоречивы.

Ещё при царствовании Петра Первого была составлена родословная Меншикова, где сообщалось, будто его отец – Данила Меншиков, литовский шляхтич, попал в русский плен при царе Алексее Михайловиче, не стал возвращаться на родину, а остался в Москве и сделан придворным конюхом. По другим сведениям – отец был простой московский обыватель.

Но более-менее подлинно известно, что Алексашка начал с тринадцати лет зарабатывал себе на жизнь торговлей с лотка. «Нечаянно увидел молодого пирожника Лефорт, – пишет меншиковский биограф Н. О. Проценко, – …он взял его к себе в комнатные мальчики. Здесь увидел его Пётр Великий. Проникнув в ничтожном мальчике ум и дарование, он взял его к себе в денщики. Меншикову было тогда 14 лет.».

«…Меншиков происходил от дворян белорусских. Он отыскивал около Орши своё родовое имение. Никогда не был он лакеем и не продавал подовых пирогов. Это шутка бояр, принятая историками за истину,» – в «Истории Петра» писал А. С. Пушкин.

Есть и загадочная связь Меншикова с Немецкой слободой. В то время здесь проживала, как считал Г. В. Есипов в своей статье в «Русском архиве» за 1875 год, некая Елена Фадемрехт, отправившая письмо петровскому фавориту такого содержания: «Государь мой, милостивый батька и сын мой прелюбезнейший, Александр Данилович. Молю всегда Бога чрез сие писание о долгоденственном и благополучном тебе всегда пребыти. А наипаче прошу любейзнейшего моего сына, дабы положил известить мне о своём здоровье, о нём ж я слышать всеусердно желаю…

А мне повелишь спросить, и я с мужем и с детьми ещё в живых обретаюсь. Печалую безмерно и болю сердцем, яко от многия… За сия, яко сыну моему любезнейшему, милостивому и драгоценному и милосердному и добродетельному, с нижайшим поздравительным поклонением благословение отсылаю. Елена Фадемрехтова. С Москвы, Мая в 5 день 1704 года.».

Кто была эта женщина? Почему она позволяла себе общаться уже с могущественным Меншиковым в столь интимной интонации? Откуда имела право давать «сыну моему» благословение? На эти вопросы до сих пор нет ответа. Как нет и сведений о его матери.

Другой историк Манухин добавляет: «Имея острую память и понятие, он исполнением всех возложенных на него дел, повиновением, хранением вверенных ему тайн и терпением при гневе государя, приобрёл к себе доверенность; а распознав нрав монарха, умел войти в отличную его милость.». При этом, Александр Данилович был абсолютно безграмотен. До сих пор не найден ни один его автограф.

Тот факт, что «Алексашке» поначалу понадобилось двенадцать лет, чтобы дослужиться до сержанта и лишь в 1700-м году он получил чин поручика Преображенского полка, красноречиво говорит о нелегких временах при молодом царе. И лишь со смертью Лефорта он смог стать ближайшим соратником Петра Первого.

И, вот, 28 декабря 1706 года Пётр встретился с Меншиковым в Жолкве. Александр Данилович был очень расстроен сообщением об измене польского короля Августа, заключившего мир со шведским королем Карлом, а скорее всего ещё больше от известия о сгоревшем со всеми внутренними украшениями и драгоценностями в кладовых его доме в Семёновской слободе. Тогда-то Пётр решил утешить своего нового любимца и подарил ему Лефортовский дворец.

Конный портрет А. Д. Меншикова. Гравюра А. Шхонобека

В очередной раз «с торжественными обрядами на эпикурейском пиршестве, Вакх освятил дом, который царь подарил недавно своему фавориту «Алексашке», – записал в своем дневнике современник Иоганн Георг Кобр, австрийский дипломат, автор записок о России.

Итак, Александр Данилович перебирается на жилье в знакомую с детства Немецкую слободу, правда, уже Светлейшим князем. Он сообщает об этом управляющему Посольским приказом Петру Шафирову в письме от 7 января 1707 года, где просит передать «Лефортов дом со всеми внутренними принадлежностями и украшениями» управляющему его делами в Москве. Сам же, Светлейший в это время чаще находится в Петербурге, где как генерал-губернатор всех взятых у шведов земель, надзирает над строительством новозаложенного града.

Есипов в «Жизнеописании князя А. Меншикова» рассказывает: «Пётр I подарил ему Лефортов дом в Москве и 2000 руб. на постройки».

И новый владелец не медлит со строительством. Для этого Александр Данилович приглашает архитектора Джованни Марио Фонтана, чтобы он смог «выказать свой талант на фасаде дома в Немецкой слободе».

Проект перестройки дворца при Меншикове

Фонтана приехал в Россию в 1703 году из итальянской Швейцарии, вместе с другим зодчим – Доменико Трезини, и к этому времени успел стать любимчиком у Меншикова.

Джованни Марио происходил из семьи тессинских итало-швейцарских архитекторов и скульпторов Фонтана. Наиболее известен в этой семье архитектор Карло Фонтана (1634 – 1717 гг.), ученик Бернини, с которым он работал в Риме. Некоторые исследователи считают, что зодчих с именем Джованни Марио Фонтана было даже двое, другие утверждают, что на самом деле его звали Франческо Фонтана.

Как бы там не было, но мы знаем, чем обольстил Фонтана своего покровителя. Он вместе с голландским гравером Генрихом де Виттом сделал большую гравюру Немецкой слободы того времени, которая восхитила Меншикова. Я разыскал её в начале 80-х годов прошлого столетия в фондах Музея истории и реконструкции Москвы. В оригинале она оказалась сделана на двух листах.

Гравюра Немецкой слободы. Худ. Генрих де Витт с партнёрами. 1707 г.

Возможно, привлекая итальянца к перестройке дворца на Яузе, Меншиков хотел таким образом обратить на него внимание царя.

Фонтана был сторонником точного соблюдения пропорций ордеров архитектуры, что и отразилось в переделке фасада Лефортовского дворца. Он становится более строгим и лаконичным, я бы сказал, классическим, и оттого менее интересным.

Изменения Д. М. Фонтана фасада дворца на Яузе. Фото автора

Со стен убирается старорусский белокаменный пояс резного растительного орнамента, более просто в отделке решаются наличники окон. Стены штукатурят и покрывают охрой. Убранство интерьера здания пока остается прежним.

Внутренний фасад флигелей Дворца на Яузе Д. М. Фонтана. Фото автора

В этом же стиле и по проекту Д. М. Фонтана в течение 1707—08 годов к дворцу пристраивают ряды двухэтажных флигелей в виде замкнутого квадрата, которые соединялись с главным зданием первоначально открытыми переходами. В результате получается большой замкнутый прямоугольный двор с открытыми внутрь аркадами.

План реконструкции Д. М. Фонтана дворца на Яузе

На втором этаже флигелей находились многочисленные жилые комнаты, а на первом – различные хозяйственные помещения. В торцевой части южного флигеля (если смотреть на здание с улицы, то правого флигеля – прим. автора) Меншиков устроил домовую церковь. Таким образом, окончательно сформировался обширный замкнутый двор прямоугольного очертания, как бы воспроизводя традиционную форму гостиного двора или итальянского палаццо.

Парадным въездом во двор становится массивная арка с фронтоном с улицы, а, не как прежде, с реки Яузы.

Парадный въезд во дворец на Яузе Д. М. Фонтана. Фото XIX в.

Специалисты отмечают этот парадный дворцовый въезд, как первый в русской практике пример, когда ворота перекрывали фронтоном, делая их архитектурной доминантой дворцового ансамбля. Это открывало новый путь развития русского зодчества в сторону классики.

Так на берегу Яузы появился первый в России дворцовый ансамбль в стиле раннего классицизма.

Важное замечание оставлено голландским художником Корнелием де Бруином после посещения в Немецкой слободе в 1708 году бывшего Лефортовского дворца. Он говорил, что князь А. Д. Меншиков этот дворец «значительно увеличил и украсил».

Пётр заметил протеже фаворита. На следующий год царь поручил Фонтана перевести книгу Джакомо Бароцци да Виньола об архитектуре. Авторство Фонтана известно из письма царя Матвею Гагарину, который в 1701—1709 году распоряжался в числе прочего московской типографией: «Книжку архитектурную, присланную от Вас, мы высмотрели, и в некоторых местах есть неисправно, чему при сём посылаем з знаками опись, и против того вели выправить архитектору Фонтане с кем-нибудь русским, кто хотя бы немного знал архитектуру.».

А в 1710 году Фонтана приступит к строительству дворца Александра Даниловича Меншикова в Санкт-Петербурге. Но вскоре оказалось, что он недостаточно знает инженерную часть, и его отстраняют от строительства.

В результате карьера Д. М. Фонтана особо не задалась. Из московских зданий доказанным считается лишь его авторство перестройки Лефортовского дворца и строительство дворца князя М. П. Гагарина.

При жизни Александра Даниловича, в 1728 году, в дворцовом парке над Яузой будут построены изящные беседки и галереи. На укрепление прудов дёрном и строительство через них и через каналы мостов «выделяется 1 тысяча рублей». Об этом сообщают документы, которые я отыскал в Государственном Архиве древних актов. Пруды так и будут потом десятилетиями зваться «Меншиковскими».

План Немецкой слободы в районе дворца на Яузе. Каскад Меншиковских прудов вдоль Яузы. 1770 г.

В том же году артель под руководством некого мастера Петра, как сказано в документе, строит мост через реку Яузу у Лефортовского парка (ныне не сохранился – прим. автора) в Головинский парк (ныне парк МВО – прим. автора). На что из дворцовой канцелярии комиссару Васильчикову выделено 987 рублей 70 копеек.

О периоде, когда дворец принадлежал князю Меншикову, существуют отрывочные данные.

К этому времени Пётр попытался свои загулы обуздать хоть какими-то рамками. 25 ноября 1718 года царь издал указ «О достоинстве гостевом, на ассамблеях быть имеющем». Вот его текст: «Перед появлением многонародным гостю надлежит быть:

1. Мыту старательно, без пропускания оных мест.

2. Бриту тщательно, дабы нежностям дамским щетиною мерзкой урон не нанести.

3. Голодну наполовину и пьяну самую малость, а то и вовсе.

4. Обряженным вельми, но без лишнего перебору, окромя дам прелестных. Последним дозволяется умеренно косметикою образ свой обольстительно украсить. Особливо грацией, веселием и добротой от грубых кавалеров отличительными быть.

5. В освещённом зале возникнув вдруг – духом не падай, телом не дубей, напротив, – округлив руки и не мешкая в кипение гостевое со рвением включайся.

6. В гости придя, с расположением дома ознакомься заранее на легкую голову, особливо отметив расположение клозетов, а сведения эти в ту часть разума отложи, коя винищу менее остальных подвластна.

7. Яства употребляй умеренно, дабы брюхом отяжелевшим препятствия танцам не учинять.

8. Зелье же пить вволю, понеже ноги держат. Буде откажут – пить сидя. Лежащему не подносить – дабы не захлебнулся, хотя бы и просил. Захлебнувшемуся же слава! Ибо сия смерть на Руси издревле почётна есть.

9. Ежели меры не знаешь – на друга положись, оный страж поболее государственных бдений имеет.

10. Упитых складывать бережно, дабы не повредить, и не мешали бы танцам. Складывать отдельно, пол соблюдая, иначе при пробуждении конфуза не оберёшься.

11. Беду почуяв, не паникуй, но скорым шагом следуй в место упомянутое, по дороге не мешкая и все силы употребляя на содержание в крепости злодейски предавшего тебя брюха.

12. Будучи без жены, а то, не дай Бог, холостым, на прелести дамские взирай не с открытой жадностью, но из-под тишка – они и это примечают. Hе сомневайся – таким манером и их уважишь, и нахалом не прослывёшь.

13. Руками же действуй, сильно остерегаясь и только явный знак получив, что оное дозволяется, иначе конфуз свой на лице будешь носить долго, ибо пощады не знают.

14. Без пения нет веселья на Руси, но оное начинают по знаку хозяйскому. В раж не входи, соседа слушай – ревя в одиночку, уподобляешься ослице валаамской. Музыкальностью и сладкоголосием, напротив снискаешь многие похвалы гостей.

15. Помни, сердце дамское вельми на музыку податливо, используй сие, и обласкан будешь непременно.

16. Увидев на ассамблее особу знатную, а хотя бы и царя, духом не падай, рот не разевай, но и не высовывайся – услужить вряд ли сможешь, а досадить спьяну втройне против обычного способней.».

В это время палаты Дворца на Яузе обычно применялись для дипломатических приемов. Иногда здесь жили иностранные посланцы.

Голштинский камер-юнкер Фридрих Вильгельм Берхгольц сообщал, что в 1721 году «на другой день праздника Рождества Христова, кн. Меншиков в своем большом доме, находящемся в Немецкой слободе, великолепно угощал его высочество (герцога Голштинского – прим. автора) со свитою и иностранных министров».

Здесь с большой пышностью праздновали заключение Ништатского мира – мирного договора между Россией и Швецией, завершившего Северную войну 1700 – 1721 годов. Он был заключён 30 августа (10 сентября) по итогам российско-шведского дипломатического конгресса в шведском городе Ништадт (ныне в Финляндии – прим. автора) с русской стороны Я. В. Брюсом и А. И. Остерманом. Причем, надо отметить, что основные празднования проходили в меньшиковских дворцах, сначала в Петербурге, потом в Москве.

Николай Хоненко, старший канцелярист гетмана Ивана Скоропадского, приезжавший с гетманом в Москву поздравить царя Петра с заключением мирного договора, записывает в своем журнале 20 января 1722 года: «Потом, надвечери, поехали обое паинство, також панове писарь и бунчуковый войсковой енеральвий, до палат светлейшего князя, зовемого Лафертовского (Лефортовского – прим. автора), на Немецкой слободе будучого, для отдания в резеденции его светлости визиты.».

Другая журнальная запись от 29 января сообщает: «Светлейший князь, его милость, господин Александр Данилович Меншиков, енерал-фельдмаршал, прислал надвечери ясновельможному на квартиру судно, называемое бот, деланое для езды в машкарадах, якие готованы были завременно для потехи на тиждень масленичный.».

30 января: «Рано судно, вчера присланное от светлейшего князя, спослал ясновельможный до двора его светлости на Немецкую слободу Лафертовского; потом и сам его вельможность туда ж отъехал, где его императорское величество и государыня императрица, також и все господа сенаторы, министры и прочие господа съехались… Его Императорское Величество и государыня императрица, також и все сенаторы, министры и прочие господа съехавшись… кушали и по кушанью рушили всё на суднах и на других поездах… и поехали до села, о семь верст от Москвы отстоящего, зовемого Всесвятским, где и ночевали.».

Маскарад в Петербурге по поводу празднования Ништатского мира. Гравюра XVIII в.

Брауншвейский резидент Вебер писал в своих записках: «представился мне случай познакомиться с порядком и способом Русского угощения.

Прежде чем идти за стол, сам хозяин или хозяйка, не исключая царя, царицы и всех вельмож, подают на подносе приглашенному чарку водки, а между короткими друзьями хозяйка дарит гостя и поцелуем.

Когда сядут за стол, то прежде всего подают холодные кушанья, ветчину, колбасы, студень и всякого рода мяса, изготовленные с деревянным (прованским) маслом, луком и чесноком; все эти кушанья остаются на столе с час времени и долее; за тем идут супы, жаркое и другие горячие блюда, а уже, в-третьих, подают конфекты.

За здоровья принимаются пить тотчас в начале пира из больших стаканов и бокалов, видом похожих на колокола. На пирах знатных вельмож, никакого другого вина и не видно, кроме Венгерского, и в изобилии его Русские особенно желают выказать свою роскошь.».

Но это только внешняя сторона событий. В пылу шумных пиров и пышных балов петровские дипломаты заключали выгодные для России межгосударственные соглашения, а русские купцы с пользой устраивали свои дела.

Пётр Первый гостил у Меншикова в его Дворце на Яузе во всякий свой приезд в Москву. Очень уж полюбил царь эти места, к которым был привязан до самой смерти. В последние годы жизни он мечтал путешествовать между двумя столицами по воде. Такой путь удалось уже проложить от Балтики до Дмитрова, а хотелось до Яузы, к самому дворцу. Не теряя надежды на это, выздоровевший в очередной раз после недуга Пётр как-то сказал, одобряя результаты лечения своего лекаря и мечтая о будущем: «труды моего Миниха сделали меня здоровым. Я надеюсь ехать вместе с ним водою из Петербурга в Москву и выйти на берег в Головинском саду», что напротив Лефортовского дворца. Эти слова были высечены на сером граните под куполом беседки-ротонды, украшающей и поныне Головинский парк (ныне парк МВО – прим. автора).